bodybag

тоджи втыкает в стену — держит подбородок на ладони, локти на столе, ноги широко расставлены — он вглядывается в побелку и думает хуй проссышь о чем, перед ним картонка со жрачкой внутри и наоя думает «до чего меня довели». он бросает спортивную сумку и она ему приземляется почти что на пальцы ног и он вздрагивает, а тоджи все так же обездвижено ебет глазами стену и наоя орет ему — эй! а потом тихо цыкает — заебал. тоджи поворачивает голову и смотрит так, будто бы наоя ему пакет говна принес, а не трещащую по швам от количества денег сумку. — снова ты. он встает, опираясь о стол, отряхивая ладонью штаны от крошек, он как будто сидел там часами и полностью занемел, и у наои порыв просто пнуть свою ношу в сторону тоджи ногой и сьебаться по-быстрому, потому что в гробу он видал роль мальчика на побегушках — для чего вообще существуют его бесполезные братья, если наоя должен заниматься такой хуйней? но это же тоджи. может быть это такой подарок от наобито, может он знает как сильно наоя течет на тоджи, может он читает его дневник, может он по одному наличию у своего взрослого сына дневника понял, что его взрослый сын беспросветное конченое ничтожество и ублюдочный пидорас, который с младых ногтей хотел себе кого-то такого как сильный и независимый тоджи зенин. не удивительно. все бесит наою ещё сильнее при таких обстоятельствах (издевательствах), чем если бы он таскал сумки какому-то рандомного мужику. даже если бы наое понравился какой-то рандомный мужик, того хотя бы как-то представлялось возможным выебать. тоджи наклоняется, раскрывает сумку, берет перевязанную резинкой пачку денег и перелистывает йены как карточную колоду — нихуя он их не пересчитывает, ему просто нравится трогать деньги. нищее убогое уебище. наоя сжимает кулаки, пялится на тоджи сверху вниз и у него что-то ухает в животе, и в мозгах становится слишком жарко. он не может здесь находиться. — нет, я передумал — тоджи поднимается с кортов, и смотрит на наою все ещё снизу вверх но вообще-то ничего подобного, потому что он не смотрит на наою, он смотрит мимо, он в своих мыслях все ещё на диване разглядывает трещины на своей убогой стене в своей убогой халупе, просто наое нравится быть повыше, ведь это его единственное преимущество. — мне нужно в два раза больше. — ты издеваешься, верно? тоджи продолжает как будто болтать с дверью или с крючком для курток, потому что наоя с его пробитыми ушами и педовским блондом взгляда все ещё не удостоился. он царапает себя по бедру и сжимает зубы. — они могут дать мне в два раза больше и они мне дадут в два раза больше. ступай и говори, как я сказал. и тоджи просто уходит обратно тупить на диван. он берет такояки из своей картонной собачьей миски, пачкает пальцы жиром и наоя хотел бы думать, что его сейчас выблюет от этого зрелища и от того, как с ним обращается тоджи, но ему не мерзко, ему только пусто и очень обидно какого-то хуя, и наое так хочется назвать тоджи шавкой, но тоджи даже ухом не поведет, и наое так хочется сказать посмотри на меня, но он же не двенадцатилетняя соплячка, он все же шипит через зубы — выродок и тоджи, как и ожидалось, не ведёт и ухом. наоя наклоняется, чтобы застегнуть и поднять сумку, и когда он уже это делает, то он видит перчатку тоджи, почему-то лежащую на полу. он поднимает ее вместе с сумкой и прячет ее в карман. — незаменимых не существует. ты сильно будешь жалеть. тоджи лишь врубает телевизор. *** наоя стоит в ебанутой пробке потому что какая-то шмара вбьебалась в своей машине в другую машину и вроде как умерла. наоя этому даже рад, он даже ей благодарен, потому что ему не придётся дышать перегаром отца и можно все передать ему по телефону. — он сказал ему нужно в два раза больше. что у нас — «них» — эти деньги есть и мы — «они» — можем ему заплатить столько, сколько он запрашивает. и отец говорит — да, можем. и наоя слышит как стучит об стол дно бутылки. ну конечно же. — заедь к дзеньичи и попроси у него столько же. а потом езжай к этой швали обратно и втюхай ему все в чем он так нуждается. и напомни дату. — отец, сейчас восемь вечера и я в пробке на полтора часа ещё где-то наверное, я понятия не имею, тут буквально отскребают от асфальта мертвую бабу. у наои дёргается веко и он сквозь свой слащавый голос начинает немного рычать. никому до него нет дела. наобито плещет в стакан свой любимый сакэ джунмэй. — я ему позвоню и он будет ждать тебя столько, сколько тебе нужно времени, чтобы сделать все задуманное и вернуться. не ной. — хорошо, — он шипит послушно. бьет по рулю только когда отец вырубает связь. наоя не хочет думать, что он ебаная истеричка. но что это за отношение? и когда он пиздит машину по гарнитуре из его кармана выпадает спизженная перчатка. — какого хера я вообще знаю тебя, уебище? спрашивает наоя, глядя на перчатку, и представляя, конечно, тоджи. тоджи расхуярил его жизнь. тоджи уничтожил все хорошее, все идеальное, что вообще у наои было. как только наоя его увидел все пошло по пизде. а потом наоя окончательно ебанулся. наоя лишился сна, у наои появились обязанности, наоя перестал шататься по клубам, упарываясь в свинину и постоянно меняя телок, наоя начал быть на побегушках, наоя начал делать какую-то неведомую хуйню, и отец это называл «ты внедряешься глубже в дела семьи, чтобы стать следующим главой», но наоя называл это «я два раза в месяц минимум вижусь с мужиком который сводит меня с ума, и у меня даже нет времени поебаться с кем-то ещё чтоб не поехать крышей». наоя брезгливо берет перчатку но понимает, что выебываться тут не перед кем и надевает ее на руку. он накрывает своё лицо ей и глубоко вдыхает. она пахнет сигаретами и кожзамом. наоя знает, что именно курит тоджи, потому что однажды пиздил у него пачку с двумя оставшимися в ней сижками и тушил их себе об бедра. наоя сжимает себе шею ладонью в этой перчатке а потом трёт стояк через свои штаны. любой человек прочувствовавший подобное, давно предпочёл бы сдохнуть. наоя скулит когда пихает себе в рот пальцы в перчатке и давит себе на язык. он почти блюет когда сзади гудят автомобильным гудком. весь металлолом от аварии уже развезли. наоя давит на педали с такой силой, что — он клянётся — мог раздавить бы череп. *** полностью выжатый и выебанный этим бесконечным днём ебаной хуеты, наоя, кладя вишенку на торт, в довершение поднимается на пятый этаж с двумя сумками пешком, потому что в этой обрыганой конченой богодельне, в которой сейчас проживает тоджи, сломался лифт. на пятом этаже он останавливается и даёт себе время на передышку, чтобы тоджи не видел его красным и запыхавшимся — ещё чего не хватало. наоя стоит у его двери, и в квартире тоджи есть женщина? — почему я должна уезжать? — говорит она, почти плача. — почему ничего не пугало тебя до сих пор, и что напугало тебя настолько, что ты решил переехать в другую страну? — успокойся. наоя воспринимает успокойся практически на свой счёт, потому что подобный совет ему очень необходим, чтобы собраться с мыслями после услышанного. тоджи куда-то намылился? — нет, тоджи, я не могу, я не могу быть спокойной, когда мой парень мне заявляет, что мы внезапно бросаем все и уезжаем. откуда у тебя вообще столько денег возьмётся на такую жизнь, на нашу общую совместную жизнь, я не знаю английский, я не смогу работать пока не выучу, я вообще не знаю когда я смогу работать, тоджи, я хотела просто сидеть с ребёнком, здесь сидеть с ребёнком, а не в америке. — мегуми, ты можешь так не орать, прошу. дверь распахивается, и из квартиры вылетает коротко стриженная низкая телка в огромном свитере и с маленькими сиськами наверное. наоя раньше думал, что тоджи ебет измазанных загаром блядовок из кабаре. тоджи вылетает из квартиры сразу же за ней и говорит ей — ме- а потом замирает, как вкопанный, пока его баба бежит вниз по лестнице. впервые в жизни он смотрит наое в глаза. впервые в жизни наоя видит его испуганным. это лучший день. — голубки, — лыбится наоя и начинает ржать себе в ладонь и повизгивать. — песик решил перегрызть свою цепь и перегрыз себе горло, тоджи. наоя перегибается через перила и плюет вниз, метафорически посылая плевок мегуми. тоджи отмирает от ступора и кидается к наое, прижимая за шею к стене в подьезде. — да, папочка, сильнее. это лучший день. — наобито знает, что я у тебя. ты не можешь меня убить. тоджи отпускает его и наоя сползает по стенке, балдея от того, как у него встаёт член от легкого кислородного голодания, от огромных ладоней тоджи. тоджи смотрит на него глазами полными испуга. продолжай. продолжай. продолжай. это лучший день. — ты от меня зависишь. ты и твоя маленькая мегуми-чан. она залетела или вы только планируете, или у вас где-то уже ползает маленький выблядок? ну тоджи, поговори со мной, я знаю, что ты можешь смешно шутить и приятно болтать, почему только я говорю. — что ты хочешь? какой же охуенный это день. — побудь моей хорошей послушной собачкой. и брось мегуми-чан. можешь дать ей на аборт, хотя. — наоя смотрит на сумки. — знаешь, деньги я тебе не отдам, давай это побудет между нами? у меня этим деньгам будет намного лучше. но работу ты все ещё выполняешь. до девятнадцатого числа. наобито просил передать. наоя встаёт и делает два шага в его сторону. его настолько возбуждает то, как пятится тоджи, когда наоя приближается, что члену становится больно. тоджи утыкается жопой в перила и ему больше некуда отступать. — ты мой, тоджи. твоя шлюшка сдохнет и твой маленький выродок сдохнет, если ты не будешь таскать мне в зубах тапочки каждый день. наоя улыбается так широко и чешет тоджи за ухом. — скажи-ка «гав». — гав, — говорит тоджи осипшим голосом. и его глаза почему-то перестают быть загнанными в плане испуг, и становятся загнанными в плане злоба. тоджи хватает наою за волосы и тащит его в квартиру. — мой отец вас всех убьёт, тоджи. — молчать. тоджи бросает его в коридоре чуть дальше дверного коврика и закрывает дверь. — ты же именно этого хочешь. и наоя в полнейшем ахуе, когда тоджи снова берет его за волосы так больно и трёт его лицо об свой мягкий член через серые огромные спортивные штаны. — тебе придётся очень постараться чтобы у меня хоть как-то встал на тебя. давай, наоя, отсоси мне до вспышек перед глазами, я же так спасаю свою семью, это в моих интересах тоже. ты ведь так давно об этом мечтал, наоя, чтобы я тебя взял и выебал, если устраиваешь этот ебучий цирк, вместо того чтобы просто сказать всей своей сраной семье, что я предал вашу шайку и выбрал нормальную жизнь. интересно тебе вообще принесёт хоть какое-то удовольствие, если я буду ебать тебя мягким хуем каждый раз, из-за того что мне на тебя совершенно похуй. исполняй свой пидорский план и не трогай мегуми никогда. и забудь навсегда ее имя. наоя смотрит на него снизу вверх с щекой плотно прижатой к его члену, и вообще не понимает, что он чувствует. ему нравится то, что тоджи его унижает, но не нравится то, что тоджи ничего не испытывает к нему, а видит в нем препятствие. наоя не осознавал до этого дня, что компромат и шантаж никогда не дадут плодов, если плод — это внимание, любовь, интерес и страсть. удивительно, насколько же он тупой. — поклянись, что никогда не убьешь меня, а я поклянусь, что никогда не расскажу зенинам о том, что слышал. тоджи отпускает его волосы. — на крови? наоя, я не хочу заразиться ничем от тебя, но я клянусь, что не убью тебя, если ты не расскажешь зенинам о том, что слышал. — нет. на мизинчиках. — и наоя протягивает ладонь. тоджи, помедлив секунду, сцепляет с наоей мизинцы. — я никогда не убью тебя, если ты не расскажешь зенинам о том, что слышал, и о мегуми в принципе. — я никогда не расскажу зенинам о… — наоя сглатывает, когда вспоминает запрет об имени мегуми — обо всем, что узнал сегодня. тоджи отпускает руку наои, как только наоя завершает свою часть клятвы. — деньги. — поровну. моя плата за молчание, твоя плата за мою жизнь. — дешевая же у тебя шкура. — не думал, что ты брезгуешь дешевыми шкурами, тоджи. наоя понимает только спустя миг острой и яркой боли, что тоджи приложил его головой об стену. — что, наоя, снова скажешь «да, папочка, сильнее»? наоя чувствует, как по щекам текут слезы. он не уверен в том, что именно его ранит, но он отвечает тоджи — я же говорил, что ты очень смешно шутишь.