Guarda che luna
Honeymoon Lasciami la tua camicia Un’altra giornata comincia
(Взгляни на луну,
Медовый месяц.
Оставь мне свою рубашку,
Начинается новый день)
Они никогда не заходят дальше поцелуев. Широкая ладонь проскальзывает по скрытому одеждой телу снизу вверх; сначала по плотной ткани черных облегающих брюк; затем по хлопковому белому великолепию рубашки, еще не выпростанной из-под ремня; она поднимается к антрацитово-блестящей пуговице на воротнике и замирает, остановленная прикосновением чужой тонкой руки. - Нет. У Сережи чудесные, хрупко выглядящие кисти с молочной шелковой кожей, которой приятно касаться, но их нежность обманчива. Игорь всегда неотрывно наблюдает за сильными пальцами, обхватывающими черного ферзя, когда они раскручиваются на очередную партию в шахматы. Не то чтобы Гром не любил шахматы, просто предпочел бы, чтобы эти пальцы оказались не на гладкой поверхности резной лаковой фигурки, а на его члене. Но Разумовский каждый раз уходит от близости, не позволяя увидеть больше открытого тела, чем уже есть: руки и лицо, шея с острым треугольничком кадыка. Манжеты, прилегающие к запястьям, прижаты посеребренными кахолонговыми запонками. Залом воротника впивается в горло, оставляя на нем красноватый след, напоминающий Игорю о странгуляционных полосах. Надоело. Они взрослые люди, в конце концов, а взрослые люди разговаривают друг с другом, поэтому сегодня вместо того, чтобы отступить и смириться с тем, что его, возможно, не хотят, Игорь задает вопрос. - В чем дело? Сережа отводит глаза. Признание – то, чего он избегал всеми силами, пока ему не оставили выбора. Вообще-то, отсутствие свободы ощущается довольно неприятно. - Я... – он не знает, как начать, чтобы монолог не выглядел паническим оправданием, если только... – Я лучше покажу. Теперь его собственные руки тянутся к пуговицам – одна, вторая, третья. Полы рубашки распахиваются, обнажая грудь и живот. Между краями непрозрачной ткани становятся видны асимметричные пятна сливочного цвета; участки кожи на несколько тонов светлее остального тела, покрытого золотистым загаром. Сережа смущенно опускает голову, пряча руки за поясом брюк. Он ждет, когда же, наконец, услышит вздох отвращения и удаляющиеся шаги, отражающиеся эхом от стен офиса. Ничего не происходит. Ему приходится поднять взгляд, чтобы посмотреть на все еще молчащего Игоря, но у того на лице лишь непреодолимое восхищение. Он протягивает руку, чтобы дотронуться до одного пятнышка, прямо над шестым ребром, и мягко проводит по нему подушечками среднего и указательного, опасаясь, что прекрасное видение окажется призрачным и исчезнет, стоит к нему прикоснуться. Сережа не исчезает, только судорожно выдыхает, и это будто невысказанное разрешение. Игорь опускается на колени, не обращая внимания на твердость пола (наверняка останутся синяки). Теплые грубоватые руки проходятся по талии Разумовского, подцепляют рубашку и скидывают ее с плеч, а потом возвращаются к плоскому животу. Первый поцелуй приходится на гребень подвздошной кости, а дальнейшие они уже не считают, ведь Игорь оставляет их почти везде, куда может дотянуться. И все же, они оба хотят большего. Зажмурившись, Сережа слушает, как звякает пряжка ремня, однако не пытается протестовать. Хотя ему чертовски страшно. - У меня никогда не было... – фраза дрожит как скрипичная струна, повисая в тишине комнаты. - Неважно. – взгляд у Игоря темный, с чем-то глубоко диким внутри – угольно-черный зрачок расширен, радужку едва ли можно заметить. – Все в порядке, если ты этого хочешь. - Хочу. – он уверен в этом больше, чем когда-либо. Разумовский с трепетом наблюдает, как Игорь аккуратно стягивает с его ног аспергиллово-черный вельвет и прижимает чуть царапающуюся щетиной щеку к перламутровому бедру, усеянному россыпью родинок, похожих на кофейные зерна в рюмке текилы. Даже нижнее белье от Derek Rose не скрывает очертаний полувозбужденного члена. Игорю приятно думать, что это состояние вызвано одним лишь его присутствием. Он накрывает орган ладонью, чувствуя его тяжесть; оттягивает ткань вниз, чтобы оценить ровный ствол с парой выступающих венок и небольшую, розовато-пурпурную головку. Выглядит идеально. Сережа во всем выглядит идеально, и одна эта мысль срывает у Грома предохранители. Он мажет языком по самому кончику, пропуская его между губ, а затем, обхватив полностью, опускает голову как можно ниже. Нежная кожа головки скользит по твердому верхнему небу. Сверху раздается приглушенный стон. Не останавливаясь, Игорь вскидывает глаза на потерявшегося в ощущениях Сережу и легко сжимает в ладонях выдающиеся в стороны крылья тазовых косточек, чтобы с влажным звуком выпустить член изо рта. Он удерживает сережины подрагивающие бедра, в несколько резких движений руки доводя его до пика – густая жемчужно-белая сперма выплескивается ему в руку мелкими толчками. Сережа, вялый и безвольный, не падает только благодаря поддерживающим объятиям Грома. Они опускаются на офисный серый диван. Игорь откидывает мокрые рыжие пряди, целуя Сережу в лоб, так трогательно, так бережно. - Ты прекрасен, слышишь?