___
Минхо болезненно стонет, хмурясь, сжимает одеяло в руках до побеления костяшек, пока хриплое дыхание наполняет комнату.___
— Ты совсем уже вырос, Минхо, — в голосе слышится печаль, некогда сияющие золотые глаза отражают грусть, тонкие пальцы нежно перебирают темно-зеленую ленту. — Я надеюсь, что ты… примешь этот подарок? Раз ты не принимаешь от меня ничего, но я должен был подарить тебе подарок на день рождения, поэтому… — усмехается мелко, протягивая руку. — Прими, пожалуйста, эту ленту, я сразу же подумал о тебе, когда увидел ее, она того же цвета что и твои глаза, а еще… на ней защитные письмена… она обязательно защитит тебя, когда придет время, хотя я буду надеяться, что этого никогда не произойдет. Минхо чувствует, как шелк ленты скользит между пальцев, слышит болезненный стук сердца, когда самое дорогое поворачивается к нему спиной и покидает его. Так правильно… он сам отталкивал его все эти годы, боясь. Он отталкивал чужую любовь и свои чувства, считал себя выше этого, считал себя выше всего, потерял самообладание и забыл свои обещания. Тот, кто был дорог его сердцу, с того самого момента первой встречи, был ложно обманут Минхо и его неспособностью принять себя, свои чувства, своего зверя внутри. Рука сжимает ленту в руке, поднося к губам, оборотень оставляет на ней поцелуй и прижимает к груди. Он никогда не примет чувства Хенджина и не откроет свои, потому что ему этого не нужно. Он ничего не чувствует, и все это — просто глупости, его собственное сердце просто глупо себя ведет. Не примет, никогда.___
— Ты ведь понимаешь, что не сделаешь этим лучше?
— Я понимаю, что смогу хотя бы защитить его так.
— Ты видишь будущее.
— Я вижу суть мира, Маг-и, а не будущее. Я знаю, что произойдет и знаю, что будет дальше, просто нанеси эти чертовы защитные письмена.
— Я выполню твою просьбу лишь потому, что ты мой дорогой друг, Хенджин, но я более не намерен смотреть, как ты страдаешь от этого.
— Никто не виноват в обоюдном запечатлении…
— Да, никто кроме вас самих и глупости твоего волка.
— Все скоро изменится.
— Это действительно так, однако, постарайся держаться подальше, я вполне смогу спасти этот мир и без тебя, хватит с тебя страданий.
Если бы он только знал…
___
Слеза скользит по щеке, скатываясь на подушку, губы приоткрываются, рождая тихий всхлип. Побелевшие пальцы все сильнее сжимают одеяло, дрожа.___
— Уходите! — крик на грани истерики, его почти не слышно из-за собственной бурлящей крови и бьющегося где-то в глотке сердца. Хенджин один, пытается остановить сумасшедшего ублюдка, собравшегося уничтожить мир, пытается защитить двух самых дорогих ему существ. Минхо и Феликс слишком слабы, чтобы даже приблизиться к происходящему хаосу, их силы мизерны на фоне этих двоих. Они в самом эпицентре событий, лес вокруг горит, земля расколота на части, небо закрыто черными тучами, слышно лишь потрескивание огня, какофонию из криков птиц и животных, завывание жестокого ветра и грохот падающих деревьев. Он не может одновременно защищать их и сражаться, потому что не знает, куда будет бить враг — в него или в них. Их силы почти одинаковы, битва сама по себе вызывает хаос, поэтому мир уже страдает, но Хенджин не может отправить Феликса и Минхо куда-либо в безопасное место сейчас иначе не сможет спасти их. — Ну же! — смех напротив зловещий, пробирающий в самую душу, а глаза безумны, в них видно лишь пламя. — Если ты убьешь меня, все взорвется! Если ты спасешь их — умрешь сам, а после и мир! Я уничтожу его! Я уничтожу его в любом случае! Хенджин не может позволить случиться этому, но в его силах принять весь удар на себя полностью, ему неважно, что произойдет с ним самим, главное, чтобы близкие остались живы и мир, в котором они будут жить дальше, был безопасен и цел. Яркий свет появляется над их головами, они видят, как он прорезает собою пространство, видят, как из открывшейся расщелины выстреливает луч света, широкий, плотный, словно стрела. — Все это бесполезно! — истерично вскрикивает враг, заходясь безумным смехом вновь. — Нет! Брат! — крик Феликса глушит гром. Луч простреливает темного мага, тело того превращается в сетку тягучей магмы, грозясь вот-вот взорваться. Хенджин успевает открыть близ родных портал, принимая в свои объятия взрыв. Минхо бездумно бросается вперед, чтобы закрыть Хенджина собой, но луч стреляет в вампира, а взрыв гремит на всю округу, забирая за собой частицы волшебного пламени, унося за собой к источнику. Темно-зеленая лента, скрытая под рукавами, загорается, защищая, Минхо обхватывает падающее тело, не успевает ничего осознать, как портал сам тянет его. Феликс обнаруживается рядом, за спиной в искрах закрывается портал, а на руках драгоценная ноша. — Ты уже так вырос, волчонок, позаботься о Феликсе, ладно?.. Минхо чувствует обжигающие слезы, когда чужая рука оглаживает скулы и опадает, слышит душераздирающий крик Феликса рядом, слышит треск собственного сердца, когда понимает. Хенджин мертв. Действительно мертв.___
Слезы окропляют белоснежную подушку, обжигая щеки, дыхание прерывается, а сердце бьется как заполошенное. Он мечтает очнуться, но не может. Нежная рука опускается на макушку, мягко гладит, перебирая пряди. — Минхо, — голос этот нежный, бархатный, с хрипловатыми нотками, обладатель его, перемещает ладонь на щеку, стирая слезы. — Все хорошо, это всего лишь сон. «Хенджин», — стонет болезненно, будто ему лишь снится этот голос, так много столетий прошло, а он до сих пор помнит какой он… — Хенджин? — оборотень подрывается резко, вскрикивая. В комнате полнейшая темнота и в ней видно лишь два блестящих белым золотом глаза рядом. Чужая ладонь скользит с горящей щеки на шею, остужая, приводя в чувства. — Это, правда, ты? Хенджин прикрывает глаза, поддаваясь ближе, рукой крепче хватается за мощную шею, опаляет теплую щеку своим дыханием, прикасаясь к ней носом. Он скользит выше, к виску, оставляя на нем мелкий поцелуй. — Этого достаточно, чтобы ты понял, что я действительно здесь? Минхо натурально колотит от бушующих внутри чувств. Он сжимает тонкое запястье, накрывая длинные пальцы своими. — Я могу… могу я поцеловать тебя? Глаза вампира распахиваются, лицо отдаляется совсем немного, чтобы в то же мгновение, выплывающая из-за темных туч, Луна осветила его. Все так же прекрасен, прекрасен в своем полном воплощении… — Ты можешь делать все, что тебе захочется, Минхо, ты имеешь на это полное право и я никогда не буду против. Минхо всего несколько секунд всматривается в блеск чужих глаз, прежде, чем накрыть пухлые губы своими. Он прикасается совсем легко и нежно, сразу же перемещаясь на родинку под глазом, щеки, не пропускает ни миллиметра прекрасных черт, вновь возвращаясь к губам. Правое плечо обжигает у обоих, однако никто не обращает внимание на проявление полной Луны в окружении звезд и прекрасных ветвей с листьями на коже. Они так долго мечтали об этом, много сотен лет было прожито ради этого самого момента. Поцелуй со временем углубляется, становится резким, чувственным. С разрешения Минхо накрывает тело вампира своим, прижимая к постели. Шелк черных, словно смоляных, прядей, ощущается меж пальцев, сердца бьются в унисон, обретая свободу. — Почему твои глаза такие… необычные? Прошло довольно много времени, за окном показался рассвет, когда они наконец смогли оторваться друг от друга, хотя им все еще было мало. Хенджин лежал на его груди, наслаждаясь нежными поглаживаниями по собственным щекам. — Это все из-за энергии, — терпеливо начинает объяснения, приоткрывая глаза. — Когда моя энергия стабильна и полностью поглощена, мои глаза желтые. — Золотые. — Да-да, золотые, словно самое яркое золото мира, — смеется тихо, накрывая теплые кисти оборотня, переплетая пальцы. — Но когда ее в избытке и она все еще не полностью поглощена, мои глаза становятся, как ты сказал, цвета белого золота. Минхо удовлетворенно хмыкает, прижимая парня к себе сильнее. Больше не отпустит, никогда.±±±
Феликс положил на поиски половину всей своей жизни, чтобы в итоге застрять в проклятом подземелье. Действительно проклятом. Отец когда-то учил, что даже, если ты знаешь древний язык на тысячу из ста, это вовсе не значит, что нужно все подряд читать на нем в слух. «Дочитался», — горестно вздыхает про себя Ли, складывая два клинка перед собой. Что бы не ждало его внутри, он готов принять это, если оно поможет найти брата и непосредственно его убийц. За проходом ждет лишь темнота. Слух обычного человека не улавливает ни-че-го, полнейшую тишину. Однако шестое чувство, вопящее во все силы, предостерегает. Но Феликс плюет на свое шестое чувство и делает шаг в темноту. Непонятно каким образом, но всего за один шаг он попадает в совершенно другое место, так как Ликс был уверен в достаточной длине того коридора (не зря же бросал камни), он оглядывается с бешено стучащей кровью в висках, перед ним небольшая комната, посередине алтарь, древняя книга и кинжал на золотом блюдечке. Ведомый своей интуицией, любопытством и жаждой мести, он проводит ритуал, надеясь открыть проход на выход таким образом, однако… С первыми каплями человеческой крови кинжал начинает сиять, на нем вырисовываются символы, один за другим, покрывая лезвие и рукоять полностью. Порез охватывает адская боль, будто что-то пытается пробраться в открытую рану. Стоит только наконец открыть глаза, сдерживая боль, как Ли замечает, что именно, пыталось войти в него. Черный дым, окутывающий древнюю книгу, активно клубится, принимая нечеткий образ, он лезет в открытую рану, словно червь, ощутимым телом раздвигая плоть. Кровь стекает настоящим водопадом, рана адски горит, а дымчатое нечто продолжает свой путь по венам. Тело сгибается от боли, нечеловеческой, адской боли. Кожа начинает темнеть, покрываться чешуей, каменеть. Тело меняет свою форму, становясь все больше и больше в размерах. Вместо одной головы появляются три, чудовищных, покрытых чешуей. Адская боль, сопровождающая обращение, не прекращается, ломает все внутри, давит на сознание, пытается подчинить. Он не знает сколько прошло времени, прежде, чем перед глазами перестает мутнеть. Комнатка, в которой Феликс оказался, разрушена, да что там комната, вся пирамида разрушена из-за внушительного размера его… приобретенного тела. Ужас сковывает сердце, звериные зрачки, похожие на змеиные, неистово озираются. Феликс понимает, что-то не так, что-то определенно не так, кроме его размера, что-то еще. Этим «что-то» является наличие еще двух голов, что удивительно, но сознание остается целым, будто Ли находится лишь в контрольном пункте такой махины. — Теперь… я ведь смогу отомстить за тебя?.. А дальше темнота и забвение.___
Феликс вытирает платком слезы, прижимаясь к Хенджину. Он так чертовски скучал по нему. Его драгоценный брат, который защитил не только их с Минхо, но и целый мир, спустя так много столетий наконец очнулся. Время вокруг будто остановилось, Хенджин в его руках такой… живой, с теплеющей от прикосновений кожей, медленно бьющимся сердцем и еле заметным дыханием. Отпускать его совершенно не хочется, хочется так много рассказать ему, но Хван улыбается мягко, прижимая брата к себе лишь сильнее. — Я счастлив знать, что вы ждали меня, — с искренним облегчением выдыхает вампир, нежно поглаживая младшего брата по голове. — Я хочу сказать вам сразу, что вам не нужно что-либо рассказывать мне, чтобы восполнить пробел пропущенных лет. Все это время я был в сознании, просто… не мог очнуться полностью. Нити, что вы использовали все это время, они питали меня, а также передавали информацию мира. Но если ты хочешь что-то обсудить со мной, Ликси, я всегда рад помочь. Это несказанно радует, радует, что Хенджин знает все, что происходило все это время, что они пережили, пока ждали, что не придется вспоминать это по крайней мере сейчас. Феликс вжимается в тело брата лишь крепче, слыша до боли родное обращение. Никто кроме Хенджина не мог его так называть. Простое и такое легкое «Ликси», но сколько же эмоций оно поднимает в душе. — Конечно. Конечно, я обязательно обращусь к тебе, но сейчас… сейчас, пожалуйста, побудь просто с нами, не заботясь ни о чем… — Конечно.±±±
История Джисона не была столь красочной, как после смерти. Живя на самом отшибе их деревеньки, он, по неясным причинам, считался сыном ведьмы. Возможно, все потому, что дочь их дорогого наместника была влюблена в озорного мальчишку. Очень многие считали, что такой неопрятный, шумный, ни на что непригодный малый ну никак не мог понравиться прекрасной барышне просто так. Она же, девочка, которая получала все, что хотела, по велению своего пальчика, любила его свободу, желала обрести ее вместе с ним. Но Джисону было ничего не нужно, он помогал своей болеющей матери, зарабатывал рыбалкой и охотой на пропитание, старался просто выжить. Многие годы прошли, они повзрослели, но девочка, так желавшая обрести свободу мальчика, никак не могла отступиться. Она первая предложила ему дружить, и Джисон, на удивление, согласился. То были приятные вечера, когда теплый весенний ветерок окутывал тела, подталкивая их вперед, а ласковое солнце согревало. Время, когда они скрывались от стражи девочки и веселились пуще прежнего, было поистине волшебным для него. Стоило только девочке вдохнуть эту свободу, как она хотела еще и еще. Она наивно полагала, что из дружбы вырастет его любовь к ней, но Джисон был все таким же, а она не получала того, чего хотела. Однажды ей это надоело, она приказала привести ей настоящую чародейку, чтобы накласть приворот на безудержного мальчишку. Джисону было всего восемнадцать, когда приворот закружил его в своих водоворотах, смешал чувства, повесил на крючок. Но какова бы не была сильна магия, воля Хана преобладала. Не прошло с приворота и недели, как ведомый своей внутренней, непостижимой волей, он решился утопиться. Лето то было теплым, но дождливым, излишне сырым, из-за чего старушка — мать Джисона — умерла тихой смертью. Смысла своей жизни Джисон больше не видел, его единственной целью в жизни была лишь помощь матери, а приворот… лишь укрепил эти мысли. Крик заполняет всю округу, когда девушка прибегает к реке. Ей сообщили, что в реке нашли утопшее тело и тело это принадлежало ее любимому. Она не могла поверить в то, что своими собственными руками утопила свой единственный шанс на свободу, свою любовь, на жизнь без греха. Боль, которая затапливала легкие мальчишки с каждым вдохом, боль от разрыва собственного сердца — все это то, что почувствовал Джисон, погружаясь на дно. А еще было облегчение, облегчение, охватившее его светящуюся душу. Он не желал мести после смерти, однако смотреть на то, как его самая близкая подруга, человек в которого он верил и доверял, каждый день приходила плакать к реке, было действительно больно. Его тело скинули обратно в реку, потому что считали проклятым, так течение вынесло его в море, но она приходила именно к реке. Лишь на пятый день Джисон, обретя свою призрачную форму, смог слышать, но то, что он услышал, было в сто раз больнее, чем затапливающая легкие вода. Девушка, что так исправно приходила «жалеть о его смерти», которую он никогда не осмелился бы обвинить в своем убийстве оказалась… той, кто навел на него приворот. Она так кричала, будто сумасшедшая, громко смеялась, вытирая слезы, обвиняла его в том, что он оказался слабаком, который даже не смог полюбить ее, чтобы она зажила счастливо и свободно. Она обвиняла его во всех своих трудностях и несбыточных желаниях. Джисон был для нее игрушкой, она же для него была роднее, чем кто-либо после смерти матери. Гнев, что он испытал, было невозможно описать ничем. Она поплатилась за то, как обошлась с ним, за то, что сама и убила его мать, чтобы быть ближе, что сломала всю его жизнь и ломала все это время. Его дорогая и горячо любимая мать выздоровела бы, если бы не эта скверная девка, возжелавшая чужую свободу. Смерть ее была мучительна. Девушка собиралась уходить, когда поскользнулась на гладком камне и упала в реку, ударилась головой о камень и начала погружаться на дно, водоросли, что перешли в полный контроль Хана, вытянулись, окутали падающее тело и медленно толчок за толчком разрывали тонкие нити вен на ухоженных ручках барышни. Она кричала, захлебываясь водой и кровью, билась, чувствуя, как ее оплетает в кокон, а все тело разрывают на части. Его гнев был настолько силен, что тело ее, было разорвано на самые мелкие кусочки, пока плоть заполошенно искали стражи наместника. Спустя много-много лет своих скитаний он нашел Минхо, уставшего, подбитого горем утраты и своим бессилием, уже тогда отель был построен, а Чан вел чуть ли не половину всех должностей. Они познакомились случайно, стоило только оборотню заметить чужое присутствие, как утопленник принялся рассказывать свою историю, чувствуя в существе напротив что-то родное и знакомое. Так и началась история Джисона в этом до ужаса нелепом и никогда не скучающем, но мрачном отеле.____
— Сони-Джисони уже здесь!!! Дверь распахивается, утопленник сверкает своей улыбкой, влетая внутрь, и с интересом принимается осматривать сидящего на стуле вампира, крутится возле него и задает самые нелепые, но донельзя смешные вопросы. — Так ты и есть тот самый Хенджин? А Минхо то не врал! И правда, такой красивый и величественный! Ва-а-а. А все вампиры такие красивые или ты особенный? А глаза? Глаза у всех такие? А если глаза у тебя вырвать, ты почувствуешь боль? А если продать, они будут стоить как настоящее золото? Все присутствующие закатывают глаза, а кто-то даже бьет себя по лицу ладонью, чтобы не видеть этого позора. Хенджин смеется, похлопывая Хана по плечу. — А хотите анекдот? Хотите, я точно знаю! Так вот! Однажды под покровом ночи собрались как-то вурдалак, вампир и упырь на кладбище, с целью узнать кто кровь ловчее сосать умеет. Ну и наспорились за несколько часов до хрипоты, а потом разошлись — комары замучили. Молчание наполняет комнату, Джисон же заразительно смеется, сгибаясь в три погибели. — Ну вы поняли? Поняли? Они спорили, кто лучше кровь сосет и свалили, потому что комары появились! Ну смешно же! Ха-ха-ха, смешно же!±±±
Чан был по истине добрым человеком, как такого, как он, занесло в рыцари — не понятно. Непонятно так же, как он смог добиться таких больших высот со своей безмерно доброй и всепрощающей душой. Мятеж в те годы был очень силен, даже дошло все до гражданской войны, а Чан же в ней был одним из самых приближенных рыцарей императора. Война набирала обороты, жизни императора все больше людей угрожало, однако Чан держался молодцом, разбирался со всеми врагами с доброй улыбкой на лице и теплым взглядом. — Прости, друг, если бы ты только не поднял мятеж, никогда бы не встретил смерти от моего меча. И так каждый раз, рыцарь счел обязательным прощаться с каждой жертвой своего оружия. Он пытался образумить многих, доказать, что император и его политика на самом деле не такая, как они все думают, но нашелся лишь один человек, на котором это сработало. Чан был действительно рад, когда один из зачинщиков, который вышел на него боем, последовал его словам и перешел на их сторону. Он надеялся, что раз с одним такое помогло, то возможно перетянуть на свою сторону очень многих таким образом и тогда война закончится. Но каким бы не было добрым его сердце, оно было проткнуто острием вражеского меча насквозь за жизнь императора. Чан не был действительно бдительным по отношению к тому, кому решил доверить свою спину, а человек, который «перешел на их сторону» лишь ждал подходящего случая, чтобы убить зачинщика всех этих бед — императора. Перед глазами начинает плыть, приглушенный свет факелов закрывает весь обзор. Кровь тоненькой струйкой вытекает изо рта, продолжая свой путь по тонким губам, острому подбородку и скатывается по длинной шее на защищенную доспехами грудь. — За что… ты так со мной? Я ведь… поверил тебе… но если это… поможет вам, то… хорошо… А дальше лишь темнота, потрескивание огня утопает в тишине, а тело бездушной куклой валится на холодный камень. В следующий раз, когда он открывает глаза, его тело лежит рядом, проткнутое железным мечом. Астральное тело, в котором Чан и просыпается, является его собственной душой, которую не отпустил этот мир. Император мертв на собственном троне, тело самого преданного рыцаря сбрасывают в овраг, кипящий демоническими тварями, а душа его лишь скорбно провожает его взглядом. Время, когда его душа обрела духовное тело, настало спустя несколько столетий скитаний, скорее по воле хозяйки-судьбы, чем по собственным силам. Тогда то Чан и встретился с одним из самых величайших магов мира, тот скрывал свою внешность, свое имя, он поддерживал отношения лишь с одним каким-то существом, которого Чан никогда не видел и не знал. Маг этот и раскрыл природу Чана, научил управлять силами, доступными духами, научил жизни в мире мертвых и дал волю к такой жизни. Тогда то, спустя несколько десятков лет, Чан встретился с Минхо. Обстоятельства их встречи были весьма обычными, Чан, добрейшей души существо, решил поддержать отчаявшегося своими тренировками из-за взросления оборотня, так у них появилась волчья связь и дружба на многие-многие годы.___
— Господин Хван, я рад встречи с вами, — Чан кланяется, выражая почтение. Для него Хенджин действительно великий, из истории Минхо он знает все, что происходило в тот день, и он уверен, что никого другого настолько же сильного и способного, в своей жизни не встречал. Хенджин тот, кто смог побороть саму смерть три раза, смог вернуться к тем, кто отчаянно ждал его, и Чан, признаться честно, тоже безумно ждал его пробуждения. — Ох, не нужно, не нужно ничего такого, Чан, что ты… — Хенджин за руки его приподнимает, чтобы дух разорвал свой поклон, для вампира это слишком. Он не сделал ничего, чтобы получить такое почтение. Он проспал так много лет, но те, кто окружают его, почему-то до безумия сильно ждали его. — Я восхищаюсь вами и вашей волей к жизни, господин. — Нет-нет, просто Хенджин, пожалуйста… — Ну да, воля к жизни у управляющего посильнее, чем у того же Джисона, — усмехаясь бросает в скользь Чанбин, за что получает всплеск криков от Хана.±±±
Чанбин был рожден из самого настоящего камня. Мастер его, что выточил свое произведение, был прославлен. Он получил заказ на скульптуры для дворца, но горгулья не понравилась заказчику, поэтому простояла на складе. Жизнь ему подарил величайший маг мира. Тот пришел к мастеру одним дождливым днем и попросил забрать с собой скульптуру, раз она была никому не нужна. Мастер с радостью отдал магу скульптуру в обмен на магическое улучшение его дома и инструментов. Так родился Чанбин, из плоти и крови, способный принимать образ гаргульи и каменеть. Многие годы он служил для мага бдительной стражей, пока не познакомился с Чаном. Когда пришло время и гонения за магами достигло и величайшего мага, покинувшего свой уголок, Чанбина отпустили, дали право свободы и он последовал за Чаном в небезызвестный отель для мертвых.___
— Рад познакомиться, Хенджин. Ты, наконец, очнулся и теперь Минхо и Феликс перестанут быть похожи на оживших трупов, спасибо, — Чанбин улыбается мелко, прижимая ладонь к своему каменному сердцу. — Спасибо, Чанбин, и за то, что защищаешь это место все эти годы тоже, ты хорошо служишь свою службу. Для Чанбина, являющимся живым лишь на половину, такая похвала сродни мотивации быть еще лучше. Он кивает головой, благодаря Хенджина за такие слова. — Ради спокойствия всех жителей и работников этого отеля я и дальше буду нести свою службу.±±±
Сынмин был чистокровной дриадой и сыном главы. С самого детства его воспитывали как приемника и защитника леса. Он, действительно, был рад стараться на благо своего народа, защищать его и природу, пока не получил первое и решающее предательство в спину. Многие сотни лет Сынмин исправно и кропотливо учился всему, достигал высот, был лучшим, народ верил в него и его способности, пока однажды мать не привела к ним еще одного. Королева назвала его своим вторым сыном, потерянным ребенком, который пропал после своего рождения. Она отдала ему все заслуги своего старшего сына, сделала все, чтобы именно он стал наследником. Сынмин же, в свою очередь, стал лишь разменной монетой. Он добивался всего сам, чтобы в конце отдать все другому. Именно тогда, в тот самый момент, когда он услышал, как его псевдо младший брат усмехается нагло ему в лицо и говорит, что тот хорошо сыграл свою роль, чтобы бедный младший брат смог получить свое «законное место», боль и обида заполнили его до краев. Наружу рождался крик, слезы брызгали из глаз, а гнев затапливал разум. Лианы оплетали тело, глаза горели бездной, а на коже появлялись древние письмена. Сынмин тогда впервые в своей жизни обрел истинную силу дриад, он не смог бы убить этого наглого… вторженца из-за защиты Королевой, но смог неплохо потрепать его и верных ему людей. С того момента разгневанная дриада перестала верить во что-либо, верить в кровную связь, он отомстил и покинул лес, обещая больше никогда в своей жизни не обращаться к силе природы, даже не держаться рядом с чем бы то ни было. Пролетели многие годы, пока его не нашел случайно Феликс, тот никогда не оставлял попыток найти способ спасти брата, поэтому прочесывал в свободное время абсолютно все уголки. Сынмин был бледен, почти что мертв, не мог осилить себя сделать что-либо, а к помощи природы не желал обращаться, Феликс для него стал личным спасением. Наблюдая за тем, как Феликс отчаянно старается спасти самого дорогого его сердцу существо, которое он так давно потерял и нашел лишь недавно, а после снова потерял, Сынмин необъяснимо сильно захотел… помочь. Так, ведомый своим любопытством, он последовал за Феликсом в отель для мертвых, где обрел настоящее понимание слова «семья»____
— С пробуждением, Хенджин, — дриада улыбается мягко, опуская на маленький столик две чашки с чаем. — Я рад, что ты, наконец, очнулся, Феликсу тебя очень не хватало и Минхо тоже… было чертовски сложно без тебя. Чувствуя своей предрасположенностью к природе изменения, Сынмин может лишь улыбнуться им. Хенджин действительно особенный, раз даже сам мир оберегает его и дает толчки к продолжению жизни. С пробуждением вампира не только атмосфера отеля изменилась, но и будто мир заиграл новыми красками. — Спасибо, что заботился о них, — Хенджин точно знает в чьих руках находится заслуга более или менее уравновешенного состояния Феликса и Минхо за прошедшие годы разлуки. Дриада кивает, мысленно обещая себе обязательно сделать все, чтобы мир не потерял его вновь.±±±
— Здравствуй, — мелодичный жесткий голос разливается будто бы ото всюду.
Хенджин открывает глаза, оказываясь в прекрасном саду с миллионами ярких, распустившихся цветов. Он аккуратно встает, осматривая все великолепие, внутри, всего несколько шагов, стоит красивая белоснежная, резная беседка, а в ней сидит девушка в золотистом, с синими переливами, платье. Она внимательно наблюдает за юношей, а когда тот обращает внимание, легким жестом руки подзывает к себе. Она предлагает ему присесть напротив и выпить с ней чаю, аромат из чашки просто великолепный и Хенджин, всматриваясь в полупрозрачную черную ткань на лице девы, безоговорочно принимает сие предложение.
— Я рада познакомиться с тобой, Хенджин. Меня зовут Время.
— Как я оказался в подпространстве богини?
— Все просто: я сама… «пригласила» тебя.
Девушка улыбается мягко, элегантно поднося чашку с чаем к лицу, другой рукой она поддевает ткань, приоткрывая губы, чтобы сделать глоток.
— Я действительно рада видеть тебя здесь, Хенджин. Ты дитя, что способно видеть суть всего мира. И я очень хотела хоть раз встретиться с тобой, но случилось такое, что после вызванного взрыва тобой, сам мир пожалел тебя. Я остановила время, чтобы они могли найти способ помочь тебе, ведь ты, должен очнуться.
— Почему… вы хотели всего этого?
— Ты особенный.
Дева улыбается, переводя свой взор на окружающие их цветы:
— Ты действительно особенный, Джинни, дитя, что был рожден для защиты этого мира, как и твой друг.
— Дети из пророчества?
— Да, ты действительно умен, — богиня прикрывает глаза, делая еще один глоток. — Вы, и правда, дети пророчества, способные спасти этот мир от разрушения, ты, по воле Судьбы, должен был стать вампиром, чтобы поддерживать мир мертвых, а он, рожденный ей самой, должен оберегать людей, так, в мире, образуется равновесие.
— Но что будет с миром, если я… не очнусь?
— Ты очнешься, в любом случае, но лишь от них и Судьбы зависит, когда это произойдет. Они обязательно справятся и сделают все, чтобы ты вернулся к ним, верь в тех, кого любишь.
±±±
— Я действительно… — речь прерывается высоким стоном, все тело дрожит от ласк и возбуждения. — …Верю в тех, кого люблю. Минхо самодовольно ухмыляется в белоснежную кожу, оставляя свои следы, он самозабвенно помечает чужой стан, утробно рыча от наслаждения. Даже в самых откровенный мечтах Минхо не мог и подумать, что когда-нибудь сможет случиться такое. Он никогда бы не подумал, что сможет увидеть распаленного от безудержного возбуждения вампира под собой, услышать требовательные нотки в сладком «еще» и «быстрее», наблюдать как выгибает любовь всей его жизни от глубоких, резких и чувственных толчков. — Ты такой красивый, моя Луна… Хенджин стонет, выгибая помеченную вдоль и поперек шею, оборотень ощущается так глубоко внутри него, что это натурально сводит с ума. Минхо вылизывает свои отметины, увеличивая скорость толчков. Мало, все еще так мало. Вампир тянет его за щеки наверх, впиваясь в опухшие, от долгих поцелуев, губы и стонет, стонет и стонет, так красиво и идеально, что Минхо срывает все последние тормоза. Он обхватывает тонкую талию, отрываясь от чужих губ, и вколачивается так быстро, что перед глазами пляшут настоящие звезды. Хенджину требуется совсем немного, чтобы хрипло вскрикнуть, выстреливая белесой жидкостью между их телами с сладким и таким жалобным «Минхо-о.», Ли вгрызается в изящную шею, делая последние толчки, и кончает глубоко внутрь, принимаясь облизывать место укуса. Старший выглядит откровенно, затраханным, но этого все еще мало, ужасно мало, учитывая разлуку. Минхо выходит медленно и нехотя, укладываясь рядом, обнимает вампира и прижимает к себе, покрывая чужое лицо мягкими поцелуями. — Я люблю тебя, — заполошенно шепчет с каждым новым прикосновением губ. — Так сильно люблю тебя, моя Луна. — Я тоже люблю тебя, Хо-я, — голос хриплый от долгих и высоких стонов, но такой нежный. — И я действительно благодарен, что ты дождался меня. — Иначе и не могло быть, — целует в губы, притягивая еще ближе. — Ребята решили устроить вечеринку по поводу твоего возвращения. Что думаешь? — С бассейном? — Ну… Джисон же был инициатором. Хенджин смеется, запуская длинные пальцы в спутанные волосы оборотня. — Хорошо, они ведь готовились специально для меня, мы не можем проигнорировать их старания.±±±
— Внимание, анекдот! — первое, что слышат Минхо и Хенджин, когда наконец появляются на площадке организованной вечеринки. Джисон улыбается широко, находясь в самом центре перед бассейном. — Так вот! Анекдот: Доктор говорит ассистенту: — Нужно будет перед Рождеством навестить всех своих больных. — На кладбище, доктор, пойдете? Постояльцы в больничных халатах смеются, активно хлопая в ладоши. Джисон заразительно хохочет, прыгая с ноги на ногу и продолжает свой стендап: — Директор кладбища звонит директору спортивного магазина: — Сколько в прошлом месяце вы продали новых гоночных мотоциклов? — Пять. — Ага… Один, значит, еще где-то катается. Пара мертвецов в спортивных мотогоночных костюмах хлопают, поддевая друг друга за плечи, один из них держит в руке свою голову с шлемом. Джисон все продолжает смеяться и прыгать по «сцене», пока Чонин на пару с Чанбином надеются, чтобы утопленник не свалился в бассейн. — Что необходимо делать перед ядерным взрывом? Вы знаете? Нет? Накидывать простыню и медлительно ползти к кладбищу, чтобы не создавать паники! Слышатся аплодисменты, овации, улюлюканья и много-много смеха. Хенджин улыбается, наблюдая за атмосферой, одной рукой он придерживает Минхо за плечо, останавливая от необдуманных поступков, а другой зовет к себе Феликса с Сынмином. Феликс прибегает по первому зову, светится настоящим солнышком, высматривая в толпе рыжий хвостик, и от брата все никак не отлипает, пока Сынмин пробирается к ним через толпы мертвецов с подносом в руках. — Кто-то ведь сообщил ему не прыгать в бассейн по окончании всего мероприятия? — Конечно, хен… — Что делает утопленник в любое свободное время? Прыгает в воду! — Держите полоумного! — слышится вопль Чанбина где-то со стороны и отель вновь накрывает волной. Минхо отплевывается от воды и тины, Феликс злобно сжимает руки в кулаки, а Сынмин с визгами бросается к Хенджину, чтобы спастись от мимо проплывающих водорослей. Хенджин же, смеется звонко, ощущая себя действительно на своем месте. Джисона, что так нагло улыбался из-за своей маленькой шалости, Минхо и Сынмин ушли отчитывать, Феликс убежал высушивать миленький хвостик своего любимого лисенка, а Хенджин улыбается, зачесывая мокрые волосы и благодарит богиню Времени за все, что она сделала для него. Чан и Чанбин где-то в сторонке горько плачут на плече друг друга, с тихими вскриками: «Так он был активом?!» — наблюдая, как Феликс со всей теплотой и любовью обхаживает нэко. Минхо оставляет вечно ссорящуюся парочку утопленника и дриады, чтобы в конце те смогли уединиться и посвятить время друг другу, и возвращается к своей паре, чтобы окружить любовью, согреть и больше никогда не отпускать.