LtH: other stories

      Пещера была наполнена светом. Он не был похож на свет от тёплых солнечных лучей или свет электрической лампы. Куда мягче, рассеяннее. Глубже. Лёгкое внутреннее сияние испускала трава, проросшая сквозь каменный настил дороги и оставившая в ней крупные трещины — мощь природы во всей своей красе. Украшенный мелкими ягодами, глубоким зелёным сиял мох, тут и там налипший на стенах пещеры и свисающий с них пушистыми косами. И даже попадающиеся на пути крохотные озёрца источали нежно-голубое свечение, что рассыпалось в воздухе на миллионы частиц и, переливаясь блёстками, растворялось где-то вверху, под тяжёлым каменным потолком. Даже такой опытный путешественник, как Ларс, не мог перестать крутить головой по сторонам, с интересом и восхищением впитывая окружающий мир. Впервые за долгое время он вновь почувствовал себя новичком, бродившим по неизведанной планете.       Бросая взгляд вдаль, он наблюдал, как в темноте сияют разноцветные бутоны кувшинок: мистические фиолетовые и красные, бархатистые розовые. Их мерцание и витающие между ними цветные газовые облачка так сильно напоминали усеянную звёздами и галактиками космическую пустошь, что в груди щемило от тоски. И всё же, кажется, с недавних пор Ларс был совершенно не против тут задержаться. Он ещё столько всего не видел.       — Здесь так красиво, — полушёпотом обратился он к идущему рядом скелету. Ларс не мог заставить себя говорить громче — боялся, что громкий разговор спугнёт эту волшебную атмосферу. Но Папирус его страхов, очевидно, не разделял.       — Ты чего шепчешь? Здесь же нет никого.       Пират спорить не стал. И всё же, голос и после этого не повысился ни на йоту.       — Это да, но тут, как бы, сама атмосфера диктует…       — Ничего она не диктует, не выдумывай! — Папирус хихикнул и пихнул его локтём в плечо. — Но я с тобой согласен, здесь в самом деле очень классно. Это моя любимая зона в Вотерфолле! Я никогда не упускаю случая пройтись здесь хоть немного.       — А почему вы с Сансом не живете здесь? В смысле, в Сноудине тоже здорово, да и холод вам не мешает. Но здесь так спокойно и красиво. И до Андайн не пришлось бы долго бегать.       Правда теперь, когда Папируса исключили из списка потенциальных рекрутов в Королевскую Стражу, это было уже не так важно. Тем не менее, похоже, он всерьёз задумался над этим вопросом… Андайн решила дать ему ещё один шанс, а Ларс просто не в курсе? Или Папируса настолько привлекали спокойствие и уют?       Вообще, если по-чесноку, Ларс и сам предпочёл бы жизнь в таком тихом безлюдном местечке, чем в Пляжном Городке, где тебя знает каждая собака. И где хозяин каждой такой собаки с удовольствием поболтает с тобой часок-другой. Нет, жители в его родном городе в общем-то неплохие, но так уж вышло, что Ларс никогда не был фанатом близкого соседского общения. Он и с родителями не сразу научился общаться нормально, чего уж там… И всё же, раньше он никогда бы не признался себе в том, что шумные тусовки и большие компании — это совсем не его.       Они продолжали неторопливо пересекать Вотерфолл, занятые каждый своими мыслями. И такой вид путешествия вполне устроил бы Ларса — когда в словах не было необходимости, с Папирусом комфортно было даже молчать. Но, к сожалению, это уютное молчание длилось совсем недолго, и уже буквально через минуту какой-то невнятный шум вынудил пирата обратить на себя внимание. Что удивительнее всего — именно вынудил. С одной стороны, он был практически неуловимый. Тихий, с лёгкостью поглощаемый хрупким магическим звоном, окружавшим это место… Но при этом звук был так настойчив, что игнорировать его становилось тяжелее с каждой секундой. По мере продвижения вглубь он становился всё яснее и громче, преобразовываясь из неидентифицируемой мешанины в гул, какой бывает, когда разом разговаривает целая толпа людей. И именно тогда, когда Ларс задумался над этим, посреди общего шума он услышал:       «Я не могу больше бежать…»       Пират нахмурился. Он различил каждое слово достаточно чётко, пускай голос звучал очень тихо и глухо, словно на значительном отдалении. Могло ли это быть игрой воображения? Нет, пусть он и отправился некогда в космос с группой самоцветов-аутсайдеров, Ларс ещё не настолько сошёл с ума.       — Эй, Папс? Ты, вроде, говорил, что тут никого не бывает?       Вероятно, скелет достаточно глубоко ушёл в себя, чтобы до сих пор никак не отреагировать на странный гул и слова, доносившиеся впереди. Он поднял на Ларса непонимающий взгляд и пожал плечами:       — Ну, я имею ввиду, конкретно в этой зоне Вотерфолла никто не живёт. Да и толпой тут не ходят. В основном, жители предпочитают пользоваться услугами лодочника… А почему ты спрашиваешь?       — Да просто так, без ведомых причин, — Ларс нервно хмыкнул. — Мне показалось, что я слышал голоса, но, раз ты говоришь, что толпой тут не ходят, тогда…       — О.       Это было странно. Слишком странный и непривычный звук для Папируса. В коротком, толком ничего не значащем «О» было столько тревоги, что Ларс даже напрягся и на всякий случай замедлил шаг. Его спутник также сбавил скорость и заговорил лишь несколько секунд спустя, не смея излишне повышать голос:       — Значит мы пришли.       — Что? Пришли куда?       — К причине… по которой мы с братом здесь не живём.       Глаза Ларса буквально впились в Папируса после этих слов. Он не знал, что и думать… Скелет старался сохранять спокойствие и даже сделал попытку улыбнуться, словно сказанное было всего лишь неудачной шуткой. Но все его попытки были до боли жалки, и невооружённым глазом было видно, что он ужасно напряжён. Даже пустые чёрные глазницы каким-то волшебным образом выдавали его волнение с головой. Ларс раздумывал какое-то время, прежде чем задать мучающий его вопрос:       — Что ты имеешь ввиду? — но скелет тут же прервал его, приложив палец ко рту.       — Давай пройдем здесь молча, ладно? Я всё объясню потом.       — Л… ладно, — шёпотом ответил Ларс. Неясное тревожное чувство едва не парализовало его, когда он заметил на лице Папируса неподдельный страх. Как ни крути, а за время, проведённое в подземелье, он достаточно привык к монстрам, чтобы не удивляться подвижности и совершенно нереальной, казалось бы, способности скелета передавать свои эмоции на лице. Но такое выражение — большая редкость для него. Или, по крайней мере, Ларс ещё не имел возможности видеть его таким…       Судорожно выдохнув, Папирус зашагал дальше, и Ларс незамедлительно последовал его примеру. Не хотелось бы остаться сильно позади, учитывая такую пугающую интригу. Двигаясь вперёд по неровной дороге, они почти не издавали шума, словно кто-то внезапно выкрутил кнопку громкости до нуля. Тише стал и тонкий протяжный звон, к которому пират уже успел прикипеть душой — заменился на неприятный гул из тысяч разнообразных звуков и голосов… В этом Ларс был уже уверен. Он слышал голоса.       Хриплые и рычащие. Звонкие и мелодичные. Различные интонации и настроения. Бессвязные обрывки фраз и целые цепочки разговоров. Пират, щурясь, изо всех сил напрягал зрение и слух, пытаясь разглядеть шевеление, расслышать шаги или шорох одежд. Отыскать владельцев этих голосов. Но даже взойдя на невысокий холм, окруженный реками и озёрами, сколько ни оглядывался по сторонам, он никого не увидел. Они с Папирусом всё так же шли по Вотерфоллу в полнейшем одиночестве, окружённые лишь необычной местной растительностью…       И новыми цветами. Ларс не сразу отдал себе отчёт в том, что не встречал эти цветы раньше. Напоминавшие по форме самый обыкновенный лютик, они были до нелепости огромными и доходили пирату почти что до колен. А их ромбовидные лепестки испускали насыщенно-синее люминесцентное свечение, которое рассеивалось в воздухе на мягкие ореолы, делая поляну похожей на большую подсвеченную голубым неоном площадку для танцев. Цветы качались, хотя здесь не было ни намёка на ветер, и не было никого, кто мог задевать их, пробегая мимо. Ларс неосознанно задержал взгляд на одном из цветков, чьи лепестки, широкие и мощные, словно кора дерева, начали подёргиваться чаще, как только на него обратили внимание. Или ему только показалось?       Как бы то ни было…       «Скажи… тебе было страшно умирать?»       Ларс замер. Резкое и внезапное чувство смертельной опасности резануло ему по нервам, а душу обожгло ледяным ознобом. Заныла недавняя не существующая в этой временной линии рана в груди. Он впился шокированным взглядом в голубые трепещущие лепестки, борясь с посекундно нарастающим желанием выдрать растение из земли и разорвать его в клочья. Голубые лепестки. ХА! Да кого… кого он пытается обмануть?! Где этот ублюдок взял столько голубой краски?! Облился ею и думает, что Ларс его не раскусит!       Считает, что может его вот так просто запугать?       Что может издеваться над ним?!       Да как он…!       Но прежде, чем пират полностью потерял самообладание, уверенная рука Папируса сжала его ладонь и настойчиво потянула вперёд. От этого простого действия Ларс почувствовал себя так, словно его внезапно окатили ледяной водой из ведра или дали пару крепких пощёчин. Но зато это заставило его моментально прийти в себя — что было весьма кстати, если он не хотел превращаться в Годзиллу и начать выкорчевывать шепчущие сорняки из земли голыми руками. На мгновение Ларс был готов поверить в то, что может впасть в бешенство…       Но теперь он просто шёл. Дальше за скелетом, след в след.       «Ты что, злишься? Эй?»       …Не оглядываясь.

***

      Когда поле шепчущих цветов осталось позади, Ларс испытал непреодолимое желание от души что-нибудь пнуть. Но вместо этого с трудом, едва ли не с помощью воображаемой скалки, выдавил из себя несколько тихих слов:       — Это что, твою мать, было?       — Эхо-цветы, — выдохнул Папирус. Он выглядел таким измотанным, словно на то, чтобы пройти эту часть, ушли все его силы. Он даже каким-то образом казался бледнее, чем обычно. — Они запоминают и бесконечно повторяют любой услышанный звук, будь то внешний шум или чья-то фраза. Так они общаются друг с другом или типа того…       Яснее от этого объяснения не стало, но Ларс всё равно кивнул. Здорово же — просто какая-то местная чертовщина! Пожалуй, ни на одной планете пират не встречал ничего более стрёмного.       — Окей, это было жесть как крипово, чувак, — с наигранной беспечностью хмыкнул он. Папирус отреагировал на это кривой улыбкой, а его рука машинально потянулась поправить шарф. К этой привычке Ларс тоже привык. Яркий показатель того, что его новый друг отчаянно пытается справиться с волнением.       — Раньше я бы с тобой не согласился. В детстве мы с Сансом часто играли с ними. Таскали домой, записывали на них сообщения друг другу. Это было так весело, и мне казалось, что эхо-цветы — очень крутая штука! Ну. До некоторых пор, — скелет кинул на оставшееся позади поле мимолётный взгляд. — Видишь ли, однажды цветок сказал мне нечто… очень личное. С тех пор я ужасно нервничаю, когда оказываюсь рядом с ними. Ничего не могу с собой поделать…       Ларс нахмурился ещё сильнее. Их голоса звучали настолько тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать друг друга. Но ни один, ни второй не желали говорить громче. Приятная спокойная атмосфера в одночасье превратилась в тревожную и жуткую.       — И… что же он тебе сказал? — пират помотал головой и торопливо перебил сам себя, пока Папирус не начал ему отвечать. — Хотя, знаешь что, если не хочешь об этом рассказывать, забудь.       — Нет, всё в порядке, — уверил его скелет. Впрочем, он выглядел при этом не слишком уверенным. — Ты ведь поделился со мной своим секретом, так что я…       — …вовсе не обязан делать то же самое, если не хочешь. Я не обижусь. Правда, — улыбнулся Ларс. Но Папирус тут же быстро помотал головой и взглянул ему в глаза уже с куда большей решительностью.       — Знаю. Но мне кажется, что так будет правильнее. Только… можно я скажу это тебе на ухо?       Пират кивнул и слегка наклонился, чтобы быть с Папирусом на одном уровне. Дыхание скелета оказалось на удивление горячим и едва не обожгло ему ухо, но Ларс не подал вида.       Ореол люминесцентного света за их спинами то разгорался сильнее, то угасал в такт раскачиванию цветов. Расщеплялся и сходился вновь. А тихий шёпот рассеивался в воздухе, превращаясь в белый шум.