Цитринитас

      — Что ж, возможно, — в тон отзывается Снейп. — И хотя вы, похоже, и нашли на моем лице нечто достойное вашего внимания, я бы все-таки предпочел, чтобы вы вернули его внешнему периметру. Неужели вы и правда не узнаете это место?       Под этим испепеляющим взглядом, когда и спрятаться-то некуда, меньше всего хочется выглядеть законченным идиотом. Он еще раз растерянно оглядывается по сторонам. Черный агатовый пол, высокие каменные стены, уходящий с темноту потолок — ничего особенного. При этом комната чем-то напоминает самого Снейпа, как будто изначально носит отпечаток его присутствия, и именно этот отпечаток как раз и создает это странное, ностальгическое дежавю. Вдруг его точно молнией ударило. Он понял.       — Но это ведь… Разве сюда был еще один вход?       Снейп выдерживает паузу, переводит взгляд куда-то поверх его головы, и, хоть и не без налета раздражения в голосе, но все же подтверждает его догадку.       — Разумеется, Поттер, был. Вы же не думаете, что директор пел церберу колыбельные и прыгал в люк всякий раз, когда ему нужно было сюда попасть?       — Но… как же… — мысли скачут друг на друга, точно взбесились, — выходит, вы… Нет. Значит, вы тоже могли… почему тогда Дамблдор… Вы ведь знали. И это вы сообщили ему, не Гермиона?.. Я слышал голоса. Или нет?.. Вы вдвоем были здесь, когда Квиррелл… Да? Мерлин! Не может быть. Или… Я ничего не понимаю.       События пятилетней давности мелькают в голове со скоростью раз в пять превышающей скорость снитча и из-за этого с трудом удается вычленить из потока собственных междометий хоть какой-то смысл. Но смысл все-таки был.       О том, что они собрались идти той ночью к потайному люку мог знать только один человек, и он сейчас стоит напротив. Дамблдор, по его же собственным словам, с совой Гермионы разминулся и вернулся из Лондона в Хогвартс только потому что вдруг понял, что должен в этот момент находиться в школе. По всему получается, что причина столь внезапного, и притом крайне своевременного возвращения директора тоже стоит сейчас напротив. И да, прежде чем провалиться в темноту, он точно слышал несколько голосов, произносивших его имя. Один из них принадлежал Дамблдору, а второй…       Снейп дожидается завершения его речи с самым смиренным видом, на который только был способен, после чего отстраненно заключает:       — Кажется, я все-таки погорячился, порадовавшись за Аврорат. Вы хоть и не безнадежны, но навык формулировать свои мысли вам все же стоит наработать.       В животе что-то неприятно сжимается. Да, он был слеп, не замечая или, если точнее, не желая замечать степени участия Снейпа в своей жизни, ну, так в первую же очередь потому, что тот сам вел себя, как последняя скотина. Да и продолжает вести себя так же. И пусть Дамблдор и посадил его, Пожирателя смерти (которые, наверняка, полностью «бывшими» не бывают), на короткую цепь и поставил себе на службу, он сам не сомневается ни минуты: для Снейпа вся эта забота о спасении шкуры Гарри Поттера — не более, чем удобная возможность умертвить остатки совести и вернуть долг за некогда спасенную Джеймсом собственную жизнь. Дамблдор отчего-то слепо уверен, что эта змея на его стороне. В то время, как Волан-де-Морт уверен в том же самом. При этом каждый прекрасно знает, что Снейп открыто работает на другого. Абсурд. Два могущественнейших мага, в совершенстве владеющих всей этой мордредовой легилименцией, в равной мере безоговорочно ему доверяют, при том, что Снейп не вызывает доверия уже одним фактом своего существования. Но пусть делают, что хотят — лично сам он доверять не собирается. Как и позволять Снейпу стыдить его за то, что он в свои одиннадцать не смог разгадать их с Дамблдором планов.       — Думаю, у меня есть шанс. Вы — единственный, кого что-то не устраивает, но вряд ли у вас много влияния на Авторат.       Хотелось, чтобы это прозвучало, как вызов, но попытка протеста оказалась так себе. Снейп на это только скептически поводит бровью. Вдаваться в подробности о событиях той ночи в его планы явно не входит.       — Ладно, Поттер, — он делает глубокий вдох и отступает на шаг в сторону. — Мы здесь не за этим. Проходите в проем. Немного промокнете, но вам не привыкать. Черного пламени здесь больше нет, так что, думаю, вполне справитесь и без моего содействия. Ступайте.       Ослушание опасно, но не более, чем сам факт того, где и с кем он в настоящий момент находится. Более того, он уже догадывается, что ждет его по ту сторону ледяного проема. При одной мысли об этом ноги точно прирастают к полу, так что вместо того, чтобы выполнить то, что сказано, он лишь продолжает буравить Снейпа тяжелым взглядом.       — В чем дело, мистер Поттер? Вам повторить или вы не расслышали?       Внутри начинает закипать давняя, немного притупившаяся злость, и после нескольких секунд кипения взрывается не менее эффектно, чем это сделал с его же легкой руки котел Гойла на втором курсе.       — В этом весь смысл, да? Привести меня сюда и напомнить о том, что я вам должен быть по гроб жизни благодарен за то что вы по указке Дамблдора шестой год шпионите за каждым моим шагом? Испытываете наслаждение, наблюдая, как Гарри Поттер раз за разом выставляет себя идиотом, пытаясь решить ваши не менее идиотские загадки? Ну, и где же теперь ваши дурацкие пробирки с зельями и стишки с ребусами? Ах, да, в этот раз вы решили даже не пытаться! И правда, Гермионы-то рядом нет, а моих умственных способностей для того, чтобы разобраться с наваренной вами дрянью явно недостаточно. Случись со мной что — как тогда Дамблдору в глаза смотреть?! Хотя, уверен, вы справитесь. Соврете что-нибудь, вам не привыкать, — Снейп подколки мимо ушей, конечно, не пропустит, но плевать. Не смотря на волны жара, от которого воздух вокруг едва ли не искрит, его всего колотит, точно на морозе. — Да, профессор, я действительно не понимаю! Не понимаю, что здесь делаю, не понимаю, зачем мы сюда пришли, и да, черт возьми, я не понимаю вас!       — Поттер…       — С места не сойду, пока не объясните.       — Что вы хотите узнать?       Вопрос звучит тихо и притом настолько нехарактерным для Снейпа тоном, что становится даже как-то совсем не по себе.       — Да много чего на самом деле, — буркает он себе под ноги, но тут же снова с вызовом вскидывает голову. — Только вы же все равно ничего не расскажете, вы все время только и делаете, что притворяетесь. Вся эта ваша окклюменция… А хорошо, наверное, так жить, отгородившись от всего мира? Или вы всего лишь прикрываетесь этим, потому что на самом деле вас попросту никто не хочет знать?       С секундной заминкой приходит осознание: сказанного более, чем достаточно, чтобы очки факультета в конце учебного года ушли в невосполнимый минус, а сам он получил полное отстранение от полетов и был приставлен к котлам на все праздники и выходные вплоть до окончания школы. И то это только в том случае, если Снейп окажется образцом всепрощения. Шансы на это были мизерные. Всего на мгновение — он успел это заметить — лицо Снейпа как будто свела мучительная судорога, но уже в следующую секунду он вернул себе самообладание. Что творилось за маской непроницаемости, набросив которую профессор выслушал все, что он на него вылил, понять, в сущности как и всегда, было невозможно. Да он и не пытался. Только чувствовал, что под прожигающим насквозь взглядом залился краской, точно третьекурсница.       — Вы правы, — голос Снейпа совершенно бесцветный и какой-то полусорванный, как после очень долгого молчания. — И именно поэтому мы здесь. Я уже сказал, что хочу просто поговорить, разговор будет долгим, и я намерен использовать наши отработки именно для этого. От вас требуется открытость к диалогу и, по возможности, отказ от предубеждений. Взамен я предлагаю свою… свою честность и время. Совсем немного времени, Поттер. Вскоре многое изменится, вы возненавидите меня еще сильнее, чем прежде, и… Нет, помолчите! Это необходимо.       Сказать, что он ошарашен — все равно, что не сказать ничего. К тому же, неизвестно чему поражаться больше: тому, что Снейп после всего услышанного в свой адрес не проклял его без лишних слов просто на месте, или тому, что профессор неизвестно с чего вдруг решил сменить наказание, которое сам же и назначил ему за проступок, чуть не стоивший Малфою жизни, на… он даже не мог понять, на что именно.       Снейп тем временем достал из кармана сложенный лист пергамента и протянул ему, игнорируя тот очевидный факт, что его собеседник теперь уже совершенно перестал что-либо соображать и участвовал в происходящем только тем, что бестолково переводил взгляд то на него, то на пергамент.       — Что это?       — Это, Поттер, чистый лист, — в Снейпе каким-то чудом пробудилось терпение, судя по тому, что он снизошел до разъяснения и даже не назвал его идиотом. — Вы можете написать на нем любые вопросы, на ваше усмотрение, и я буду вынужден на них ответить. Своеобразный магический контракт между вами и мной. Этот пергамент зачарован и уже подписан мной как доверителем. Как видите, я предоставляю вам довольно неплохую возможность узнать все, что вас интересует. Надеюсь лишь, что зачатки порядочности и здравого смысла в вас все же отыщутся, и вы не станете злоупотреблять тем, что получили от меня карт-бланш на откровенность.       Вглядываясь в бесстрастное лицо профессора, он несколько раз медленно моргнул.       Нужно было проснуться. Срочно. Это не могло быть правдой. А если и было, то не могло не содержать подвоха. Это же, Мордред его побери, Снейп!       — Вы хотите от меня честности в обмен на свою?       — Нет, Поттер. Свою я предлагаю без всяких условий, потому что о ваших мыслях я прекрасно знаю, даже если вы их не озвучиваете.       Ну не могло, не могло это быть правдой! Бред. С чего ему это делать? Наверняка ведь просто заманивает, хочет выведать что-то. Например, о секретных встречах с Дамблдором или…       — В таком случае условие есть у меня.       Если Снейп и удивился его аппетитам, то виду не подал.       — Какое же?       — Вы не станете пользоваться легилименцией или каким-то другим способом влезать ко мне в голову, — на одном дыхании выпаливает он. — Только так это будет честно. Я смогу поверить… попытаться поверить вам только в том случае, если вы будете верить мне. Просто на слово. Безо всех этих ваших штук.       Снейп задумывается о чем-то на несколько секунд, после чего коротко кивает.       — Резонно. Сохраните пергамент, в следующую нашу встречу он вам пригодится.       Он и не заметил, как шершавый лист оказался в руке. Снейп тем временем вернулся к ледяному проему и, не оставив ему ни единого шанса к отступлению, скомандовал:       — Проходите.       Он прячет пергамент во внутренний карман мантии, делает несколько коротких вдохов и направляется к стене.       Сердце выпрыгивает в точности так же, как когда он впервые подходил к барьеру на Кингс-Кросс. При проходе сквозь проем ощущение такое, словно его с головы до ног окатил ледяной водопад. Всего пара секунд, но их вполне хватило, чтобы вымокнуть до нитки. Мгновение спустя в проеме появляется Снейп, но вот его ни одна капля воды как будто и не коснулась. Теперь они стоят на верхней ступени лестницы, слабо освещенной плавающим где-то под невидимым потолком светящимся шаром, в точности таким же, как и в предыдущей комнате. Широкие ступени ведут вниз, в темноту, и она скрывает ужасные воспоминания.       Снейп окидывает его, нахохлившегося и дрожащего, точно мокрый воробей, совершенно нечитаемым взглядом, и по плотно сжатым губам пробегает какое-то слабое подобие улыбки. Он в мгновение ока осушает невербальным заклинанием набравшую ледяной воды одежду и волосы, и без единого комментария устремляется вниз по лестнице.       Второй раз за день его пробирает почти панический страх, что Снейп сейчас попросту исчезнет в темноте, и он останется совсем один там, откуда не сумеет выбраться. Страх иррациональный, но все равно ему ничего не остается, кроме как поспешить следом.       Стоит приблизиться к последним ступеням, как становится понятно, что темнота этого места вовсе не является такой уж непроглядной. За пять лет комната совершенно не изменилась, да и что в ней могло измениться? Те же массивные каменные стены, скрытые за витиеватым арочным переплетением, та же небольшая площадка внизу, точно сцена в амфитеатре ступеней. И все же, то, что он испытывал теперь при виде открывшейся ему картины, было настолько странным, жутким и вместе с тем будоражащим, что совладать с собой не получалось. Пытаясь прогнать наваждение, он нервно сглатывает и зажмуривается. Мокрые ладони отчаянно вцепляются в рукава.       Снейп стоит перед зеркалом, в точности на том же месте, где шесть лет назад Квиррелл, и всматривается в мутную зеркальную поверхность.       — Что, Поттер? — не оборачиваясь, произносит он. — Мечты все-таки сбываются? Ты ведь именно здесь намеревался со мной встретиться, чтобы задержать, помешать или… А, кстати, что бы ты делал, если бы это действительно оказался я?       Только сейчас он понимает, что в действительности даже не задавался этим вопросом, но теперь, когда вопрос все-таки прозвучал, стало ясно, как день: окажись на месте Квиррелла Снейп, пусть даже и необремененный присутствием Волан-де-Мортова крестража в голове, никто бы больше не вспоминал Гарри Поттера как мальчика, который выжил.       — Подойди.       Одно слово, вполголоса, едва ли не шепотом, но слетевший с жестких губ звук точно обрел плоть и обрушился на него волной кошмарно-горячей дрожи, парализующей волю. Воздух споткнулся где-то на выдохе, и он до боли закусил губу. Подходить к зеркалу страшно, куда более страшно, чем в прошлый раз. Хотя, плевать, Снейп и так прекрасно знает, что там увидит, не зря же в прошлом году с таким удовольствием рылся у его в мозгах.       Значит, страшно подходить все же не к зеркалу, а к Снейпу?       Ну уж нет!       Он собирает все свое хваленое гриффиндорское мужество в кулак и на деревянных ногах спускается со ступеней на ровную площадку.       — Еще не забыл, как оно работает? — осведомляется Снейп, скользнув взглядом по потемневшей золотой раме.       К чему были все эти игры? Если настолько неймется, уж лучше бы просто использовал свою дурацкую легилименцию!       Он снова начинает злиться.       — Я думаю, сэр, это все слишком изощренно. Я бы даже сказал извращенно. Не знай я вас, подумал бы, что все, что вами движет — это желание оказаться у меня внутри меня, настолько сильное, что вы не можете его контролировать.       По тому, как вскинулся Снейп, он понимает, что именно только что сморозил. Шею буквально обжигает волной стыда, и, путаясь в словах, он делает попытку кое-как ретироваться.       — Я хотел сказать… ну, я имею в виду… легилименцию и все прочее…       Что подразумевалось под «прочим» он не знает и сам. В голове с нарастающей силой что-то не то шумит, не то стучит. Избегая смотреть на Снейпа, он просто застыл и сжался, ожидая, когда грянет гром.       Казалось, целая вечность прошла, прежде чем Снейп нарушает молчание.       — Дайте мне вашу палочку, мистер Поттер.       Точно находясь под действием Империуса, по-прежнему пряча глаза, он послушно достает из кармана волшебную палочку и вкладывает ее в протянутую ладонь. Шум и стук в голове сменяются полным туманом. Мозг просто отказывается думать о том, что последует дальше.       А дальше следует невероятное.       Снейп достает из складок мантии тонкий кожаный футляр, помещает в него обе палочки и, захлопнув крышку, кладет его на нижней ступени лестницы, после чего возвращается к зеркалу.       — Хорошо, — резюмирует он. — Теперь мы оба безоружны.       Наблюдая за действиями совершенно не по-снейповски ведущего себя Снейпа, он только непонимающе моргает.       — Повернитесь к зеркалу, мистер Поттер.       Протестовать он даже не пытается. Смирившись с неизбежным, нервно сглатывает и делает то, что приказано. Зельевар бесшумно приближается сзади, застыв всего в нескольких дюймах от его напряженной спины.       — Когда вы закроете глаза, я…       При этих словах испуг отражается на его лице настолько явно, что, видимо, пронимает даже Снейпа. По губам снова скользит едва различимая улыбка, и он склоняется почти к самому его уху, так, что одна из длинных прядей касается все еще полыхающей шеи.       — Гарри, я безоружен, — шелестящий полушепот, едва ли не диалект парселтанга, сочится прямо под кожу. Все тело покрывает россыпь мурашек, точно он стоит полностью обнаженным на ветру. — И в целом я принимаю твое условие, но боюсь, именно сейчас без «этих штук» не обойтись. Когда ты закроешь глаза и я прикоснусь к твоим вискам, ты увидишь то же, что вижу в зеркале я, когда смотрю в него сам, — жесткая сталь в низком голосе, как по волшебству, растворилась, и теперь он звучит, как… Он не находит, с чем сравнить. — Я просто хочу, чтобы ты увидел. На сегодня этого будет достаточно. После мы вернемся в замок.       И он подчиняется. Хотя, кажется, еще никогда ему не было настолько страшно и вместе с тем настолько… То, что он чувствует не имеет простых определений. Он послушно пошел за Снейпом в это забытое Мерлином подземелье, своей рукой отдал ему палочку и подставил беззащитную спину. Действительно, оставалось только закрыть глаза и позволить ментальному магу проникнуть к себе в голову, чтобы окончательно и бесповоротно оказаться в его власти. Хотя, кого он обманывает? Он уже и так в полной власти у Снейпа. В то время, как тот, похоже, стремится вовсе не к власти. Будь это так, зачем открывать ему доступ к собственным желаниям, к самому сокровенному? И эта внезапная откровенность не просто смущает — она по-настоящему пугает.       В подтверждение своей готовности, он коротко кивает. Снейп, отвечает таким же кивком, поднимает руки и неуловимым движением снимает с него очки. Очертания их отражений в зеркале тут же расплываются. Судорожно выдохнув, он пытается расслабиться и все-таки прикрывает глаза.       Подушечки чужих пальцев мучительно осторожно прижимаются к вискам, и он чувствует еле ощутимое покалывание, точно сквозь тонкую кожу проходят слабые разряды электричества. В следующую секунду картинка перед глазами восстанавливается, и теперь она четкая и ясная, как будто он снова обрел способность видеть своими глазами. Но его глаза по-прежнему закрыты. То, что он видит — лишь проекция происходящего в глубине души человека, чьи холодные пальцы прижаты к его рвано пульсирующим вискам, а ровное дыхание шевелит волосы на макушке.       Ничего не изменилось. Он все так же стоит в той же комнате и наблюдает по ту сторону зеркальной поверхности собственное отражение, стоящее вплотную к отражению Снейпа. Единственное отличие между реальностью и картинкой в зеркале представляет сам Снейп. Его лицо по-прежнему бледное, однако кожа не имеет обычного болезненно-желтого оттенка. Волосы — той же длины, но мягкие и гладкие, точно смоляная пряжа. Будь они в самом деле такими, их обладатель стал бы скорее объектом всеобщей зависти, чем мишенью для всеобщих насмешек. Нет и тяжелых теней, залегших под усталыми холодными глазами. Из-за них Снейп всегда выглядел лет на десять старше, чем был в действительности.       Кто знает, сколько времени ушло бы у него на размышления о том, почему Снейп в отражении выглядит не так, как обычно, если бы он не наткнулся на сосредоточенный на собственном лице взгляд, затуманенный не то нечеловеческой тоской, не то какой-то дикой, превышающей всякую возможность вытерпеть, болью… Он не в состоянии подобрать сравнения, чтобы понять, кем является тот, кто смотрит на него с другой стороны зеркала. Трагический актер, проживающий последнюю драму в своей жизни, у которой нет и никогда не будет зрителей? Солдат, ведущий безнадежную войну за нечто недостижимое? Так смотрят смертельно больные или умирающие, чье время на исходе, а что-то главное в жизни окончательно и безвозвратно упущено… Или не упущено? Ведь этот Снейп смотрит не куда-нибудь, а на него, смотрит так, будто он, хотя и находится рядом, в действительности не более, чем призрак, утекающий мираж, достаточно моргнуть — исчезнет.       Что бы ни скрывалось за этим взглядом — от него мутился рассудок. Он чувствовал, как растворяется в блеске черных, как два бесконечных тоннеля, глаз, иступленно ласкающих его застывшее в немом изумлении лицо по ту сторону волшебного зеркала. С такой страстной одержимостью, таким яростным упоением, что ноги подкашивались. Вообще не к месту вспоминается то, что он читал о единорогах на третьем курсе: если у матери умирает жеребенок, она долго, до изнеможения облизывает его, снова и снова, и тогда, случается, детеныш возвращается к жизни…       Вдруг он видит, как он сам в отражении разворачивается к Снейпу, тот склоняет голову и упавшие волосы темной завесой скрывают бледное лицо.       — Нет…       Неосторожно сорвавшийся с губ не то вздох, не то стон спугнул хрупкую иллюзию, Снейп позади вздрагивает и опускает руки. Перед глазами воцаряется темнота, как будто свечу накрыли ладонью.       «Самый счастливый в мире человек, посмотрев в это зеркало, увидит себя в точности таким, какой он есть…»       Дамблдор. Очередная головоломная загадка. И собственное детское желание узнать, как же выглядит самый счастливый человек в мире. И вот Северус Снейп, беспросветно мрачный и замкнутый, стоя в эту самую секунду здесь, рядом с ним, глядя в зеркало, не видит ничего другого, кроме того, что и так имеет место быть.       Прав был Дамблдор, перед этим зеркалом, и вправду умом повредиться недолго…       Но неужели Снейп счастлив? Вот сейчас, по-настоящему счастлив? Просто видя, что Гарри Поттер жив, здоров и находится в пределах досягаемости, достаточно руку протянуть. Но он ведь даже этого не сделал. Просто стоял и смотрел. Смотрел так, что… Мерлин, что происходит у него в голове! Неужели это — все, что ему нужно? И единственное, чего не хватает… Хотя почему не хватает? Он ведь здесь: в пределах досягаемости, в целом здоров и умирать в обозримом будущем уж точно не собирается. Мог ли Снейп обмануть? Сознание цепляется за эту мысль, как за единственное адекватное объяснение происходящему. Но ни собственный опыт общения с этим зеркалом, самым прямым из всех существующих, ни то, что он испытал, глядя на этого, другого Снейпа, этого допущения не поддерживали. Отражение в зеркале врать не могло. Значит, и Снейп тоже.       Из-за спины не доносится ровно никаких признаков жизни. Но теперь он и сам, кажется, затылком может видеть, как сошлись суровые брови на переносице, как сузились черные глаза. Разочарованный, опустошенный, Снейп затаился, насторожился. Ждет. И сколько лет он так ждал, скрываясь в своих подземельях? Он проницателен, как сам дьявол, но сейчас, наверняка, решил, что это несдержанное «нет» было протестом против увиденного. И кто из них после этого идиот?       Медленно, точно боясь спугнуть, он обернулся, открыл глаза и сморгнул застилавшую их прозрачную пелену. Не в силах посмотреть Снейпу в лицо, он задерживает взгляд там, где за несколькими слоями черной ткани, должно быть, бьется сердце. Его, Северуса Снейпа, сердце.       — Посмотри на меня.       Глубокий, мягкий голос, будто плеск воды о гладкие камни. Нагретой солнцем, теплой. Кажется, можно зачерпнуть и пить, как воду.       Мутные, точно спросонья, глаза уставились на бледное лицо — в точности такое, как в отражении.       — Кто вы?       Но в ответ — только медленное покачивание головой.       Чужой напряженный взгляд касается лба, осторожно, будто изучая, скользит по скулам, щекам, губам. Беспорядочно, словно не зная, за что зацепиться. Так же, как не знал и он сам, блуждая расфокусированным взглядом по когда-то, давным давно, ненавистному лицу.       Вдруг в черных глазах что-то вспыхивает и проливается внутрь жидким золотом. Чистый горячий огонь струится по венам, не оставляя сомнения — продлись это еще немного — он сам воспламенится и просто сгорит заживо, захваченный врасплох этим живым воплощением мрака. Он потерялся в глубине бездонных черных зрачков и изучал это новое лицо с такой жадностью, как будто вообще видел его впервые. Словно долгие годы был слепым, и вот оно — первое, что он увидел после того, как чудом прозрел.       Не соображая, что делает, он протягивает руки и дрожащими пальцами впивается в скрытые манжетами запястья. Тело от макушки до пят пробирает острая дрожь — что-то более древнее и более сильное, чем страх. Снейп едва заметно подается навстречу, но тут же замирает, словно пытается сдержать нечто ужасное, яростно рвущееся наружу, что-то, справиться он с чем не способен. Глаза темные, как никогда до этого. Кажется таким…       — Северус…       Полуопущенные веки смыкаются полностью, точно падает тяжелый занавес. Запястья в ладонях ощутимо напрягаются, но его пальцы от этого только с удвоенной силой впиваются в манжеты.       — Нет… Пожалуйста, не двигайтесь. Я…       Он судорожно сглатывает и облизывает пересохшие губы. Он не позволит Снейпу отстраниться, снова спрятавшись за непроницаемой маской. Только не теперь, когда это невозможное между ними — чем бы оно ни было — длится уже, кажется, целую вечность…       — Довольно.       — Что?       Он не сразу улавливает смысл сказанного.       — Нам нужно остановиться.       И хотя он снова чувствует себя облитым с головы до ног обжигающе ледяной водой — сказанное прозвучало неохотно, с нажимом, точно Снейп вынуждал самого себя поверить в то, что поступает правильно. Неужели после всего просто он вот так просто оттолкнет его и выставит за дверь, а сам со спокойной душой вернется к своим пробиркам?       — Чего вы боитесь?       — Уберите руки, Поттер, — сердито, но при этом как-то почти беспомощно.       — Или что? — внезапно, на контрасте, твердо и решительно. Именно с той интонацией, которая всегда так выводила его из себя. — Минус двести очков с Гриффиндора? Или еще одна отработка? Я хочу понять.       Смотрит отчужденно, как будто они не вдвоем только что сошли с ума и прожили запредельную близость, от которой запросто можно рехнуться!       С болью он разжал пальцы, выпуская запястья.       — Мне придется блокировать вашу память, — прежний сухой, бесстрастный тон, такой же, каким диктует на уроках. — Вы не должны помнить о том, что происходит во время этих наших встреч. Просто поймите, так нужно. Вместе с тем… Мерлин, да не смотрите вы на меня так!       Хочется крикнуть прямо в лицо «И не подумаю!», но вместо этого хриплым полушепотом сорвалось:       — Но все, что вы говорили… то, что я видел… это правда?       Всего один долгий взгляд холодных, снова потускневших глаз.       Жест отчаяния.       Признание.       Точка невозврата.       — Ничего, кроме правды, Поттер. К сожалению.       — И какой во всем смысл, если я об этом просто забуду?       Больше Снейп на него не смотрит.       — Всему свое время. Пока я буду снимать блок только на время ваших отработок. Когда настанет момент, я деблокирую вашу память полностью и все воспоминания вернутся. Но не теперь. Ради вашего же блага. Живите свою жизнь.       — А как же вы?       Снейп с шумом втягивает воздух, явно собираясь разразиться длинной тирадой в своем фирменном стиле «а это не ваше собачье, Поттер, дело!», но вместо этого вдруг резко выдыхает и отделывается лаконичным:       — А я обладаю достаточным контролем над собой, и не в последнюю очередь благодаря этому вы до сих пор живы.       — И не смотря на все это, вы и дальше будете притворяться, что ненавидите меня? Вы же…       В голове творится какая-то муть. Это несправедливо. Так быть не должно.       — Разумеется, — словно откуда-то из-за грани. И сам под стать — смертельно бледный. Холодный.       — Зачем вы назначили мне эти отработки?       — Вы только что увидели исчерпывающий ответ на свой вопрос, — Снейп произносит это совсем тихо, точно слова эти стоят ему последних сил. — Я просто хочу…       — Видеть меня рядом. И только?       — Если вы спрашиваете лично о моей мотивации…       — То есть за всем этим стоит еще кто-то?       Молчит и смотрит куда-то вдаль, как будто сквозь стену, даже непонятно, слышит ли вообще. Впрочем, и так было ясно — на это Снейп отвечать не станет. Хотя ему и есть, что ответить.       — Вам пора.       И тогда он решается на последний рывок.       Пусть сколько угодно замыкается, отгораживается, но сейчас между ними никаких барьеров нет, может быть, именно поэтому Снейп предпочитает смотреть в сторону. И стоит только попробовать…       — Северус…       — Не смей называть меня по имени!       Будто сталью по ребрам. От этой неожиданной перемены он вздрагивает и отшатывается, точно от хлесткой пощечины. На какое-то мгновение все кажется глупым фарсом, злой, безжалостной шуткой. Просто потому что… Снейп не может был таким. Все это вообще не могло быть правдой.       Когда он все-таки находит в себе силы снова поднять на Снейпа глаза, тот смотрит на него спокойно и серьезно.       — Не нужно привязываться ко мне, Поттер, я просто хочу, чтобы ты мне доверял.       Он кивает, поджав предательски трясущиеся губы.       Пальцы снова невесомо ложатся на виски, воскрешая в памяти то, что еще даже не успело стать воспоминанием. Снейп наклоняется вперед и долго что-то говорит, но он уже не разбирает слов. Дыхание становится все более ровным и глубоким, сердце замедляет ритм. Как будто засыпает.       Перед тем, как мир погружается в темноту, он вдруг с невероятной ясностью осознает, что отныне в нем будет жить что-то, чего он никогда и никому не сможет объяснить. Никогда и никому. Даже самому себе.       — Думаю, этого будет достаточно. Отметьте место, на котором вы остановились. Продолжите в следующую субботу, в десять.       — Да, сэр.       Он, не глядя, сует недописанную карточку в коробку, и, схватив сумку, спешит к двери, подальше от этого чертового кабинета и его владельца, Мордред бы его побрал. Точно на крыльях взлетает по каменным ступеням, мчится по пустым коридорам наверх, к Большому залу, а потом — прямиком в гостиную Гриффиндора. Нужно срочно узнать, чем закончилась игра. Сейчас это важнее всего.

***

20 декабря. 1998

      Плевать, что каменный пол был ледяным и местами тронутым отвратительной черной плесенью.       Прислонившись виском к сырой плите и зарывшись лицом в темные складки, Гарри сделал несколько медленных вдохов. До боли желанный запах заполнил все существо, а позвоночник точно пронзили тысячи раскаленных игл. От обманчивого ощущения запретной близости вдруг закружилась голова. Сухие горячие губы впились в шершавую ткань, пробуя желанный запах на вкус.       Он не мог надышаться. Дрожа, как осиновый лист, вжимался в несуществующее тело, прикрытое полотном черного драпа. Снейп ведь всегда в него заворачивался… Так хотелось слиться, раствориться. В шаге от того, чтобы окончательно потерять связь с реальностью, Гарри вцепился пальцами, точно наэлектризованными какой-то неведомой магией, в безвольно раскинувшуюся на полу мантию. Прислушался. Сквозь грубую ткань как будто все еще слышалось сбитое биение сильного сердца. Он ведь его слышал. Совсем недавно.       Нет. Не думать! Не думать о том, как длинные тонкие пальцы зарываются в спутанные волосы за затылке. Как взгляд — острый, обжигающе ледяной, томительный до безумия — пронзает каждую клеточку тела. И голос. Оплетает легкие, выбивает из них остатки воздуха, и как будто в насмешку:       «Дыши, Гарри… Просто дыши…»       Он пробовал дышать. Но вместо этого из глаз снова брызнули слезы.       Он упал на разметавшееся полотнище, чуть не до крови закусив побелевшие костяшки пальцев, и растворился в чарующей вибрации голоса того, кого на самом деле не было рядом.