Вместо нее

      Елена поерзала в кресле, пытаясь устроиться поудобнее. Спина ныла от долгого сидения, но и хождение по коридору успело порядком надоесть, а внушительный ряд кофейных стаканчиков на столике красноречиво говорил о том, что еще одна чашка может стоить ей ночного сна. Она взялась было за стопку журналов, но почти сразу оттолкнула их от себя. Читать не получалось, тем более о чем-то вроде нового суперкрема от загара. Наверное, стоило взять с собой что-то по работе. Можно было воспользоваться телефоном, но к нему Елена старалась лишний раз не притрагиваться. Три дня он разрывался от звонков и смс, а теперь замолчал. И это молчание било под дых сильнее, чем упрямое нежелание Деймона оставить ее в покое.       Ну а что ты хотела, издевательски прошептал внутренний голос, что в этот раз будет по-другому? По-честному?        Действительно, на что она рассчитывала, связываясь с человеком, который едва не угробил себя ради другой? И как вообще теперь со всем этим быть? Ведь нельзя просто сделать вид, что ничего не случилось. Даже попытаться забыть — не выйдет. Уже нет.       Вернувшись тем вечером домой, Елена первым делом села за ноутбук. Теперь, когда она не запрещала себе, отыскать фото Кэтрин не составило большого труда. Конечно, Деймон успел подчистить социальные сети — и от одной мысли об этом кровь ударила ей в лицо, но она знала его брата, знала Энзо, и поиск занял у нее считанные минуты. Она снова не поверила своим глазам, открыв первую же фотографию, и надолго застыла перед монитором. Это было ее лицо… и в то же время не ее. Различия были, но заключались в нюансах: чуть вытянутый овал лица у нее и более округлый — у Кэтрин, ее прямые волосы против от природы вьющихся у насмешливо улыбающейся девушки на фото, и у нее же чуть раскосые, миндалевидные глаза с приподнятым кверху уголком. Зато цвет — точно такой же, густой темный шоколад. Почти идентичная форма губ. Она листала одну за другой фотографии, не в силах остановиться, и вдруг замерла, пронзенная такой простой, очевидной догадкой.       Ее стоило проверить, причем немедленно. Елена схватилась за телефон и, сбросив очередной звонок Деймона, вызвала такси.       — Как такое возможно? — она положила свой телефон на стол перед отцом.       Она ворвалась к нему в квартиру почти в полночь, даже не узнав заранее, не лег ли он спать и нет ли у него гостей. У нее был свой комплект ключей, но с момента переезда она воспользовалась им впервые.       Отец не спал и был один, он сидел за столом в гостиной, и ее внезапное появление не произвело на него сильного впечатления.       — Хочешь чего-нибудь? — предложил он, делая глоток чая и задумчиво разглядывая снимок на расстоянии вытянутой руки.       На нем были домашние брюки в тонкую полоску, на столе лежали очки и книга.       — Нет, — отрезала Елена и, немного подумав, все-таки сняла пальто и перекинула его через руку. — Ты знаешь, кто эта девушка? — уже спокойнее спросила она, засомневавшись в том, что обратилась по адресу.       Наверное, стоило договориться о встрече с отцом на нейтральной территории, как это было у них заведено. Но ее слишком распирали эмоции, а его невозмутимый, расслабленный вид еще больше выводил из себя.       — Хм, а вы здорово похожи, — сказал Джон. — Это ведь младшая дочь твоей матери… кажется, Кэтрин, верно?       Елена, подавившись возмущением, только и могла, что хватать ртом воздух. Он что, действительно спрашивал об этом у нее?       — Ты знал… — сдавленно проговорила она, — знал и не сказал мне?       Джон тяжело вздохнул. Поднялся и все-таки сходил на кухню за второй кружкой, налил ей чая из небольшого глиняного чайничка и указал глазами на стул. Елена опустилась на него машинально, не сводя с отца глаз и не понимая, как он может оставаться таким спокойным. С другой стороны, это было очень знакомое, понятное ей спокойствие. Вот только, кажется, она утратила свою способность сохранять ясность мыслей в любой ситуации, связавшись с Деймоном Сальваторе.       — Не сказал что, Елена? — спросил Джон. — Ты даже разговаривала со мной через силу. О матери не спрашивала, а все мои попытки рассказать о том, что тогда случилось, пресекала. Ты отвечала, и я цитирую: «Раз ее больше нет, значит, и говорить не о чем».       Елена опустила взгляд, вдруг почувствовав себя ужасно глупо и неловко с этим дурацким пальто, которое по-прежнему сжимала в руках. Разговаривала через силу… а ей-то казалось, она отлично держит лицо. И прибежав сюда сегодня с обвинениями, она никак не думала, что почувствует виноватой себя. Взгляд отца, весь его вид были такими же, как и всегда. Он держал дистанцию. Ту самую, что она установила между ними с самого первого дня переезда. Или еще раньше, когда он перестал быть для нее просто дядей Джоном.       Несколько минут мучительных раздумий они провели в полном молчании. Затем Елена вышла в холл, пристроила свое пальто на вешалку и разулась. А вернувшись, снова села напротив и взяла предложенную отцом чашку, только тогда заметив, как сильно заледенели пальцы.       — Расскажи мне... расскажи сейчас, — попросила она.       Он посмотрел на нее чуть пристальнее и кивнул. Ненадолго вышел в соседний с гостиной кабинет, возвратившись со стопкой фотографий и каких-то бумаг. Письма, догадалась Елена, ее сердце тревожно дрогнуло. И оглушительно застучало в груди, когда перед ней легла первая фотография. Джон и Изабелла… мама и папа. Юные, беззаботные, смеющиеся, сжимающие друг друга в объятиях. Фотография чуть выцвела и обтрепалась по краям, но не было никаких сомнений: вот они, эти глубокие карие глаза, о которых так часто ей писали одноклассники в валентинках, этот благородный изгиб верхней губы и чуть полноватая нижняя, и эти роскошные вьющиеся волосы, которые достались Кэтрин. Достались ее младшей сестре.       — Твоей маме не очень везло в личной жизни, к сожалению, — сказал Джон. — Мы случайно столкнулись здесь, в Ричмонде, лет пятнадцать назад, и она рассказала, что очередной ее роман закончился ничем, не считая ребенка на руках. Кажется, тот парень был иностранцем, откуда-то из Восточной Европы. Он предложил ей брак, но хотел забрать их к себе, а когда она отказалась, просто уехал. Я предлагал помощь, но она была гордой, знаешь ли, — он рассеянно улыбнулся воспоминаниям. — Сказала, что ни в чем не нуждается и ни о чем не жалеет, кроме нас… тебя и меня, — он помолчал и, прочистив горло, продолжил. — В любом случае, тогда я и узнал о девочке. Но вот о смерти Изабеллы узнал слишком поздно, как и о том, что девочка уже попала в систему. Не знаю, может стоило вмешаться тогда, но мне не хватило решимости. В любом случае…       — Нет, — прервала его Елена и накрыла его ладонь своей. — Расскажи мне все, с самого начала.       Джон неуверенно взглянул на нее. Лицо его, утратив привычную сосредоточенность, смягчилось. Елена вдруг подумала: как много у него стало седины на висках.       — Боюсь, тогда тебе придется остаться до утра.       — Если можно… — Елена запнулась, но потом все-таки решительно продолжила, — я бы осталась на несколько дней.       Джон чуть сощурился, но не стал ни о чем расспрашивать.       — Молодость, — только и сказал он, вызывая у нее слабую улыбку. — Конечно, можно. Ты можешь оставаться у меня так долго, как пожелаешь.       — Спасибо.       — Твоя мама, я имею в виду Изабелла, — после небольшой паузы начал рассказывать Джон, — во время учебы в университете занималась сбором фольклора в составе небольшой студенческой группы…       — Мама, — тихо повторила Елена дрогнувшим голосом и пытливо посмотрела на отца. — Она ведь тоже моя мама, верно?       — Верно, — его глаза словно бы оттаяли и теперь смотрели на нее так, что ей захотелось зажмуриться.       Но это было бы излишним: их и без того застилала пелена слез…       — Мисс Гилберт? — медсестре пришлось тронуть ее за плечо, чтобы привлечь внимание.       Елена подняла взгляд и попыталась улыбнуться. Вообще-то поначалу Эрика ее не жаловала — смотрела с подозрением, явно не одобряя того, сколько времени у нее занял путь до больницы, где больше года пролежала в коме ее сестра. Но с каждым днем все больше смягчалась и даже пару раз угостила конфетами, чтобы разбавить вкус поглощаемого Еленой в огромных количествах кофе из автомата.       — Доктор сказал, вы можете зайти. Она полностью в сознании. Только не очень долго.       Елена замерла на мгновение, собираясь с силами, преодолевая собственное малодушие, сомнения, страхи, а затем кивнула и поднялась.       Это было похоже на самое дерьмовое похмелье в жизни. Сознание разлетелось на куски, словно лопнувшее стекло, и они плавали в вязком, бесцветном бульоне того, что когда-то было ею. Обрывки разговоров, названия книг, которые она забыла, едва перелистнув последнюю страницу, назойливая песенка из рекламы, чей-то голос… нет, два голоса, зовущих ее… лица каких-то людей… мамина улыбка… а еще ее имя, ее личность и причина того, почему она здесь. Да и где это — здесь?.. Она могла помнить что-то одно, изредка — к этому добавлялось что-то другое, но никогда — все вместе. Малейшая попытка сосредоточиться заставляла непрерывно гудящую головную боль срываться на крик, вспыхивая красным и желтым, физически уничтожая малейшее желание думать. Тогда она стонала, чувствуя вибрацию этого стона, но не слыша его. Порой после этого становилось легче, а порой она просто исчезла, раскачиваясь на прохладных волнах. Но всегда возвращалась вновь.       И вот, после очередного возращения, тишина расступилась. Чьи-то шаги, шелест ткани, покашливание. И слова. Кто-то произносил их и мало-помалу они обретали смысл.       —… рано говорить о…       — …хорошие?       — Да… да, думаю, что не скажу лишнего, если... На удивление...       — Вы сотворили…       — Чудо? Нет, Стефан, — в голосе человека улыбка. — Просто нам повезло. Эта юная мисс умеет сражаться.       Они говорили еще, но она не слушала. В голове снова и снова повторялось имя. Стефан. Стефан. Стефан… И тогда, вложив в это усилие все, что теплилось в ее полуживом теле, она открыла глаза и произнесла… ничего. Всего лишь звук, тихий, скрипучий, но его оказалось достаточно, чтобы эти двое быстро склонились над ней. В глаза ударил свет фонарика — дурацкие врачебные штучки — а потом тот, которого она не знала, но который сотворил «чудо», заговорил первым:       — Мисс Пирс? Кэтрин? Вы меня слышите?       Она кивнула. Хотела кивнуть. Но пришлось обойтись движением век.       — Замечательно, — удовлетворенно сказал он, а она подумала, что говорит он с акцентом, и сам факт, что она может замечать такие мелочи, показался ей чертовски удивительным.       Но куда больше ее волновало другое. Зрение плыло, и ей никак не удавалось поймать в фокус того, ради кого она решилась очнуться.       — Так, надо будет проверить уровень…       Слова были подобны песку в песочных часах, они просыпались насквозь, не задерживаясь в голове. Потому что второй наконец склонился над ней и улыбнулся.       — Привет, — сказал он.       — При…веет, — прохрипела она, и это был еще один повод для гордости.       Опять налетели голоса, кто-то заходил в палату, выходил из нее, восклицал, обсуждал что-то, спорил и соглашался. Стефана отодвинули в сторону. Ей задавали идиотские вопросы, щупали, смотрели, кололи… Она хотела послать их к черту, но каким-то почти звериным чутьем понимала — это в ее интересах. И потому терпела. Старалась отвечать. Поворачивала голову, поднимала руки, заново училась глотать…       Стефан пришел через день, если она, конечно, правильно понимала время. Воспоминания возвращались к ней, с тихим щелчком занимая положенные места, но мир все еще был завернут в вату, как и ее голова.       Стефан поздоровался и подошел.       — Хей, — говорить было сложно, словно язык совсем обленился за то время, что она провалялась в коме.       — Я рад, что у тебя получилось, — только и сказал он, и Кэтрин сразу поняла, что это прощание.       Сколько их уже было? Сколько еще нужно, чтобы они усвоили урок? Собравшись с силами, она нащупала пальцами его руку. Стефан опустил голову и мягко сжал их в своей ладони.       — Поправляйся, — он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб, но в последний момент передумал и коснулся сухих губ. — Когда-нибудь, если захочешь, мы обо всем поговорим. А пока делай то, что выходит у тебя лучше всего: думай о себе.       В его словах не было горечи или злости, они не ранили. Он разгадал ее, а может — просто узнал за те несколько недель, когда она позволила себе просто быть. Да, она действительно всегда выбирала себя вместо другого, лишь единожды отступив от этого правила. Глупо вышло, и никому из них не принесло счастья.       Стефан ушел, а она подумала, что так и не спросила его о брате. Не спросила о том, кто проводил возле ее постели месяцы напролет, если верить сестре Эрике, а потом просто исчез. Но, если бы что-то случилось, Стефан сказал бы ей. Наверняка сказал бы. Она прикрыла веки, и сама не заметила, как уснула.       Так прошла еще пара дней. Капельниц становилось меньше, спать хотелось чуть реже, к ней возвращалась ясность мышления. Впрочем, в последнем Кэтрин сильно засомневалась, когда к ней пригласили «давно ожидавшую возможности повидать ее» посетительницу. Потому что в палату вошла… она сама.       — Какого… — выдохнула Кэтрин, приподнимаясь на подушках и пристально разглядывая такую знакомую незнакомку.       — Привет, — та неловко махнула рукой, поправила ремешок сумочки и робко улыбнулась. — Меня зовут Елена, и, возможно, сейчас не лучшее время для знакомства, — она переступила с ноги на ногу, не решаясь подойти ближе.       — Возможно, — машинально повторила Кэтрин.       Но в голове уже заработали нужные механизмы.       — Тогда мне лучше зайти в другой… — Елена хотела было ретироваться, но Кэтрин качнула головой.       — Стой. Я знаю, кто ты.       — Знаешь? — поразилась Елена, ощутив знакомую горечь.       Все всё знали, кроме нее.       — Да. Моя мама… — Кэтрин помолчала, прочистила горло, — наша мама очень любила писать всякую ерунду: разные заметки, мысли на полях и даже вела что-то вроде дневника. Ее подруга отдала мне коробку с вещами на мое шестнадцатилетние, там я его и нашла. В этом дневнике было написано о тебе. Еще были какие-то фотографии, письма, документы… Так я узнала, что у меня есть сестра, которой повезло больше моего.       А еще, что мама была права, говоря иногда: «Каково дерево, таков и плод», потому что прошло всего полгода, с тех пор как Кэтрин отдала на удочерение свою новорожденную малышку. Но об этом ее новоявленной сестрице знать было совсем не обязательно.       Елена подошла ближе и присела на краешек кровати.       — Что еще там было, в том дневнике?       — Тебя это правда волнует? — хмыкнула Кэтрин и, немного помедлив, кивнула. — Ну хорошо, я расскажу все, что помню.       — Честно говоря, я и сама не знаю, что меня волнует, — сказала Елена, решив быть честной до конца. — Мои родители погибли в аварии десять лет назад — отчасти по моей вине. Потом я узнала, что они не были мне родными, и переехала сюда, к своему дяде, который оказался моим настоящим отцом. Но, кажется, скорее бежала от проблем, чем решала их. А теперь вот узнала, что у меня есть младшая сестра, которая лежит… точнее, уже не лежит в коме.       Кэтрин прицокнула.       — Настоящая «Санта-Барбара», — сказала она, и Елена кивнула, чуть усмехнувшись в ответ. Кэтрин даже не представляла, насколько права. — Но, прежде чем мы пустимся во все тяжкие, обсуждая семейные дела, я бы хотела перекусить.       Елена покачала головой.       — Питание и отдых в первую очередь. Я позову Эрику, а поговорить мы сможем и в другой раз. Я приду завтра, если ты не против.       Она сделала движение, чтобы подняться, но Кэтрин схватила ее за руку. Это было инстинктивное, порывистое движение. В больших карих глазах на исхудалом лице промелькнул испуг, и Елена замерла на месте. Она хорошо знала этот взгляд. Видела у своих пациентов, которых некому было навестить. Они готовы были вести с ней задушевные беседы о чем угодно, лишь бы не оставаться со своей болезнью и страхом наедине.       — Кажется, я уже достаточно отдохнула, — сказала Кэтрин, убирая руку.       — Тоже верно, — спокойно согласилась Елена. — Мы вызовем медсестру кнопкой. А я никуда не уйду. Даже когда ты заснешь.       — Эрика говорит, ты здесь не первый день, — глухо сказала Кэтрин. — Честно говоря, сначала я думала, что речь идет о другом человеке, но это была ты.       Елена поежилась. Покачала головой.       — Деймон, скорее всего, не придет, — тихо сказала она.       Кэтрин удивленно взглянула на нее, а затем в ее глазах зажглось любопытство.       — Становится все интереснее. Ладно, давай сообразим что-нибудь поесть, потому что, не обижайся, но ты выглядишь так, словно пролежала здесь эту неделю вместе со мной, и поговорим. Кажется, нам есть что друг другу рассказать.       Елена слабо улыбнулась и вдруг почувствовала, что действительно голодна.       — Это уж точно.

***

      Деймон повернул на знакомую улицу и снова пообещал себе, что это в последний раз. Он должен дать Елене время, и рано или поздно она позвонит. Должна позвонить. И от того, что он каждый вечер проезжает мимо ее дома, заглядывая в темные окна, легче не станет. Он мог бы броситься разыскивать ее по друзьям и коллегам — вообще-то поначалу он именно так и собирался сделать, но сумел вовремя остановить себя. Если Елена не отвечает на звонки и письма, не принимает его извинений, то к чему может привести такая назойливость? Деймон не привык осторожничать, но все же чувствовал — сейчас так будет правильно.       Однажды Елена вернется. Домой, на работу и в его жизнь. Он сумеет убедить ее, что она нужна ему. Только она, никто другой. И теперь у него было тому весомое доказательство. Кэтрин пережила операцию, пришла в себя и довольно быстро шла на поправку — Деймон знал об этом и был рад за нее, но дальнейшая ее судьба его больше не занимала. Он пытался отыскать малейшие признаки лукавства в самом себе и не находил. Вспоминая Кэтрин, он с трудом удерживал в голове ее образ, потому что видел ту, которую когда-то бездумно посчитал «бледной тенью» бывшей невесты.       Несколько дней он выдерживал изнурительную борьбу с желанием послать все к черту, достать Елену из-под земли и объяснить еще раз, еще сотню раз, если потребуется, лишь бы она поверила и поняла. А если не выйдет, то хотя бы напиться вдребезги. Вместо этого он отправился в «Сальваторе групп», объяснился, как смог, с отцом и взялся за работу. Он загрузил себя под завязку. Приходил в офис вместе с секретарями и личными помощниками, а уходил с уборщиками, и лишь тогда позволял себе эту маленькую слабость — проехать мимо ее окон, прежде чем вернуться домой, быстро принять душ и вырубиться до того момента, как трескотня будильника снова вопьется ему в виски.       Вот только… Деймон резко затормозил у обочины. В этот раз было иначе: в окнах горел свет.       Если у него и были какие-то разумные соображения на этот случай, то их вымело из головы. Он просто вышел из машины и стремительно пересек лужайку от дороги до дома. Трель дверного звонка гулким эхом прокатилось по опустевшей голове. Внутренности слиплись в комок. Легкие шаги, щелчок замка, распахнувшая дверь… и карие глаза посмотрели на него с нескрываемым, чуть насмешливым интересом.       Деймон попытался вдохнуть, но бестолку: казалось, кто-то выдавил весь воздух из легких, наступив на грудь.       — Какого… — он осекся. — Что. Ты. Здесь. Делаешь? — раздельно проговорил он, но прежде чем она ответила, вспомнил те самые, не дававшие ему покоя, слова младшего брата.       «А ты знал, что Изабелла, мать Кэтрин, в юности очень много путешествовала по стране, собирая фольклор? Прежде чем стать школьной учительницей, она всерьез занималась наукой и неплохо печаталась».       «К чему это? — огрызнулся он тогда. — К тому, что ты знаешь мою… нашу бывшую лучше меня? Это я уже понял».       «Нет, Деймон, остынь. Я лишь говорю, что они могут быть как-то связаны».       — Живу у своей сестры, пока та в отъезде, — сказала Кэтрин, окончательно обрушивая этот мир на его многострадальную голову, и отступила на шаг. — Хочешь чая? Или кофе? Вино не предлагаю, потому что мне нельзя пить, а когда кто-то пьет на моих глазах — это раздражает.       Она прошла вглубь дома по такому знакомому коридору, а он не мог сдвинуться с места, ошеломленный, рассерженный и пристыженный одновременно. А еще это действительно была Кэтрин. Вот только теперь уже — не его.       Когда он зашел в кухню, она разливала кофе по кружкам. Елена почти не пользовалась этой парой, а Кэтрин она видимо нравилась: простые, строгие линии с претензией на элегантность. Елена любила пузатые чашки ярких цветов и грела о них свои вечно мерзнущие руки.       — Все-таки я не любитель чая, — сказала Кэтрин, устраиваясь на стуле, и Деймон едва удержался от того, чтобы немедленно развернуться и уйти.       Слишком свежи были воспоминания о том, как он целовал Елену на этом самом стуле, как нетерпеливо прижимал к барной стойке, как овладевал ею прямо здесь, срывая с губ нетерпеливые стоны.       Он молча взял чашку и сел напротив, делая глоток.       — Ты так и не навестил меня в больнице, — сказала Кэтрин, чуть склонив голову и снисходительно улыбаясь, точно журила малыша за проказы.       — А ты снова приземлилась на лапы, — сказал он и вдруг понял, что ему почти все равно. Они помолчали, заново привыкая к обществу друг друга. — И что, какие дальнейшие планы?       — У меня или у Елены? — уточнила Кэтрин и усмехнулась, замечая, что попала в цель. — Про планы Елены я распространяться не могу, уж извини, семейные дела, — она явно наслаждалась происходящим. — Что касается меня, то подумываю продолжить учебу, получить наконец профессию.       — Лживой стервы? Могла бы сдать экстерном.       — Уморительно, — скривила мордашку Катерина. — Ты можешь лучше, я знаю. Ну а в ближайшее время, когда сестра вернется, мы собираемся съездить на родину матери. Она из Нью-Хейвена, если тебе интересно.       — Где она? — буднично спросил Деймон.       Кэтрин сощурилась, явно необманутая его тоном.       — А что мне будет, если я скажу? — и тихонько рассмеялась, заметив его потемневший взгляд. — Перестань, мы оба знаем, что ты не так уж и злишься. В глубине души и ты, и я понимали, что это не навсегда. Мы играли в семью, в отверженных и влюбленных, и нам это нравилось, но рано или поздно правда бы выплыла наружу.       — Правда? Интересно, какая именно, — усмехнулся Деймон.       — Любая. И не надо делать вид, что только у меня были секреты. Ты давно хотел бросить вызов отцу, семье, доказать, что справишься без них, и я стала очень удобным для этого поводом. Не говоря уж о твоей подавленной тоске по матери, но в этом мы, пожалуй, не будем копаться на ночь глядя, — она наморщила нос. — Кстати говоря, ты все-таки переступил через свою гордость и встретился с ней?       Деймон покачал головой. То, что говорила Кэтрин, было диким, немного безумным, но все же находило внутри свой отклик.       — Но я думаю об этом, — вдруг признался он. — Например, забрать с собой Елену и укатить с ней подальше от тебя в Италию.       — Тогда тебе придется заехать по пути в Мистик Фоллс, — сказала Кэтрин как бы между прочим. — Кажется, ваш психанутый папочка оттуда, и у тебя там были дела?       Деймон ответил ей долгим взглядом, а затем кивнул.       — Спасибо. — Он помолчал. — У этой сказки не будет счастливого конца, ты же понимаешь?       — Он уже счастливый, — пожала плечами Кэтрин. — Я больше не одна, а ты нашел Елену и почти готов встретиться с матерью.       — Ты и не была одна.       — Уверен? Ты понял бы меня? Принял? — она помолчала, не спуская с него пристального взгляда, а затем кивнула, убедившись в своей правоте. — Стефану я не могла лгать, а тебе не могла сказать правду. Но, в конце концов, встреча с вами обоими — моя самая большая удача.       — Не знаю… — он мотнул головой. — Все, что я хочу сказать прямо сейчас — это катись к черту.       Кэтрин рассмеялась, откинувшись на спинку.       — Ты можешь себе это позволить. Но только один раз. Ведь ты имеешь виды на мою сестренку, так что лучше тебе со мной не ссориться.       Деймон посмотрел на нее в молчаливом изумлении. Он слишком хорошо помнил, как обожал, почти боготворил эту женщину. Но сейчас это была только память, свежая и болезненная, но память. Сейчас он видел Катерину другими глазами.       — Так Елена… — начал было он, но остановил себя.       — Все будет зависеть от тебя. Ты ведь тоже не так прост, верно? — заметила Кэтрин. — И от меня. Нам придется замолить немало грехов.       — Неужели ты думаешь, что Стефан… — Деймон фыркнул, не договорив — на самом деле он не был так уж уверен, что его всепрощающий брат отвергнет Кэтрин окончательно и бесповоротно. — Я слышал, что у него в Италии завелась подружка, — мстительно прибавил он. — Хорошенькая француженка. Что интересно, светловолосая и светлоглазая. О чем бы это могло говорить?       Глаза Кэтрин полыхнули такой ревностью, что если бы у Деймона еще оставались сомнения, они бы развеялись окончательно.       — Что ж, — медленно проговорила она, — может оно и к лучшему. В любом случае, я не завидую этой блондинистой стерве.       Сам того не ожидая, Деймон расхохотался.       — Ты удивительная женщина, Катерина Петрова, — сказал он. — Изворотливая и живучая, как кошка.       Он поднялся.       — Деймон, — она окликнула его в дверях. — Спасибо.       Он ответил ей долгим взглядом, припоминая время, что он провел возле ее постели, все те бесконечные, беспросветные дни, полные вины и боли, пожал плечами и вышел на улицу.       Вышел свободным.       Полным надежд.       Желаний.       Предвкушения…