Вместо нее

      — Немного сбивает с толку, правда? — улыбнулась Ребекка, глядя на Стефана, который уже минут пять стоял возле лотка с сырами, от количества сортов которого разбегались глаза.       Он был уверен: аромат, стоявший под сводами рынка, теперь останется с ним надолго. Душистые пучки трав и цветы, которые они прошли в самом начале. Влажно поблескивающие рыбьи бока — от мелкой россыпи до таких, что с легкостью сошли бы за морских чудовищ и могли напугать неопытных рыбаков. Прилавки с пастой, на которых помимо прочего умещались десятки видов тортеллони, родиной которых была, «конечно же, Модена, а вовсе не Болонья, как утверждают иные наглецы» — сообщила ему Клара, пробегая мимо и вновь скрываясь в говорливой толпе. Бальзамический уксус разных лет выдержки. И вот теперь сыры.       — Наверное, нужно прожить тут не меньше года, чтобы попробовать их все, — сказал Стефан.       — Ха, — Бекка наморщила носик, — тогда во Франции тебе пришлось бы остаться на пять.        Стефан улыбнулся этому соперничеству и уже хотел ответить, как Клара снова вынырнула откуда-то из-за прилавка с налитыми соком, едва не лопающимися от зрелости помидорами.       Никогда прежде Стефан не думал, что помидоры могут выглядеть так аппетитно, мгновенно наполняя рот слюной. Впрочем, каждый прилавок здесь выглядел как иллюстрация из поваренной книги. Обычно Стефан был равнодушен к готовке, но сейчас даже ему хотелось набрать полные пакеты и приготовить для Ребекки что-нибудь особенное. В конце концов, нужно было сильно постараться, чтобы испортить такие продукты. Вот только он здесь не дома, и его идея вряд ли осуществима. Хотя само это желание приятно его удивило.       — Так, мне надо взять пару бутылок вина… подожди, что ты… а, — Клара улыбнулась, когда брат решительно забрал у нее покупки. — Спасибо. Отнеси это в машину, а мне нужно еще кое-что из овощей и вино. О, и возьми, пожалуйста, горгонзолы, — попросила она, прежде чем снова уйти, — мама ее просто обожает.       Стефан проводил ее взглядом, а затем перевел его на прилавок в полной растерянности. Видов горгонзолы там было несколько, и какой именно предпочитала их мама, он не имел ни малейшего представления. И это простое, в общем-то, открытие вдруг поразило его. В груди кольнуло холодом, краски померкли, и он снова почувствовал себя мальчишкой, который прячется под одеялом от понимания, что мамы больше никогда не будет рядом. Он отказывался вылезать до тех пор, пока она не вернется, пока все не будет по-прежнему. Сглатывая горькие слезы, он спрашивал у Деймона: «Почему?», не решаясь спрашивать у отца. Брату приходилось пускать в ход все свое хитроумие, чтобы выманить его и отвлечь.       Теплое прикосновение к руке вернуло его к реальности.       — Иди, отнеси пакеты, — сказала Ребекка. — А я пока возьму сыр, я знаю, какой она любит.       Он посмотрел на нее с благодарностью и молча пошел к выходу. Свежий воздух и немного тишины сейчас были ему необходимы.       — Ты не должен ее винить, — тихо сказала Бекка, положив сыр в один из пакетов и закрыв багажник. — Для Клары вся это ситуация слишком непривычна, и она забывается.       — Я и не виню, — покачал головой Стефан. — Уж точно не ее. И она не единственная, кто забывается. Сегодня она спросила меня, хочу ли я посетить музей или завод Феррари, на что я не нашел ничего лучше, как сказать, что это развлечение скорее для Деймона, — он развел руками.       — Думаю, это нормально, — сказала Ребекка. — Невозможно следить за каждым своим словом… Но, может, это и не нужно. Даже если твой брат никогда не побывает в Модене, а ты никогда не сможешь по-настоящему сблизиться с матерью, вы ведь можете поделиться этим друг с другом… Так ведь и поступают близкие люди, верно?       — Верно, — Стефан не удержался и, поймав узкую ладонь в свою, притянул Ребекку к себе для поцелуя.       — Mamma Mia, посреди бела дня! На людной площади! — Клара с мученическим видом закатила глаза и тут же рассмеялась. — Знаете, а вы очень мило смотритесь вместе, — сказала она, чуть склонив голову набок.       — Пфф, ты невыносима, — дернула плечиком ее куда более сдержанная подруга, но ее глаза тоже смеялись.       Стефан, который ждал подшучиваний сестры с самого момента их встречи, только улыбнулся, щурясь на выглянувшее к полудню, по-зимнему далекое солнце.       — Знаете что, мне нужно закинуть продукты домой, а вы пока поднимитесь на Гирландину… Торре-Чивика — ты же хотел там побывать, помнишь? — сказала Стефану Клара. — А потом мы где-нибудь пообедаем.       Переглянувшись, Стефан и Бекка кивнули.       — И, кстати, там очень романтично, — пропела Клара, усаживаясь на водительское сиденье.       — Езжай, — фыркнула Ребекка, захлопывая дверь машины.       — Сначала ты должна согласиться, что я гений, — заговорщическим тоном сказала Клара в приоткрытое окно.       — Ты гений, а твоей маме не из чего будет готовить ужин, — ответила Ребекка, и только после этого Клара соизволила тронуться с места.       Они проводили ее глазами, а потом, одновременно потянувшись, взялись за руки, переплетая пальцы, и медленно пошли в сторону возвышавшегося над городом собора.       — О чем это она? — спросил Стефан.       — О, это был очень коварный план, — усмехнулась Ребекка. — Мы как-то болтали с ней по телефону, еще до твоего приезда, и она сказала, что если бы у тебя появилось здесь… хм, увлечение, то поводов вернуться стало бы больше. Но, зная Клару, я почти уверена, что она сама же тебе его и выболтала. Скажешь, нет?       — А ведь и правда, она говорила что-то такое, когда мы ехали с вокзала, — припомнил Стефан, и они рассмеялись.       Было так странно просто идти посреди старинного городка по залитой солнцем площади, держать за руку красивую девушку и ни о чем не думать. Воспоминания ушли в тень, он был здесь, сейчас, с ней. Ласковое тепло грело изнутри, растекаясь по телу, и, повинуясь сиюминутному порыву, он притянул Ребекку к себе и крепко, с упоением поцеловал.       — Мне все нравится, — выдохнула Бекка ему в губы, — но мы почти на пороге собора. И если уж меня предадут анафеме, то хотелось бы, чтобы это было что-то посущественней…       — Это намек?       — Да вы богохульник, Стефан Сальваторе, — она улыбнулась медленной, ленивой улыбкой. — Мне это нравится, — и еще раз прижавшись губами к его губами, повела за собой под темные своды.       — А ты знал, что когда-то Модена была крупным центром Римской империи? И что некоторым фрагментам этой кладки более двух тысяч лет? — спросила Ребекка, касаясь кончиками пальцев холодного камня, когда они, полюбовавшись величественным убранством собора, перешли в башню и начали подниматься вверх по липнувшей к высоким стенам лестнице. — При строительстве были использованы фрагменты сооружений времен Древнего Рима.       Стефан очень быстро понял, что Ребекка прекрасно знала историю и архитектуру Модены. Но она не навязывала ему своих знаний, лишь отвечая на вопросы — как в случае с пресловутым ведром, когда удержаться от расспросов было просто невозможно*, — или же изредка роняя вот такие случайные, рассеянные фразы.       Стефан тоже потрогал камень.       — Как думаешь, они что-нибудь помнят?       Ребекка обернулась и задумчиво посмотрела на него.       — Почему-то мне приятно думать, что да. Наверное, только камень и может выдержать столько веков существования, не свихнувшись...       Когда они оказались на дозорном этаже, Стефан едва подавил разочарованный вздох: потрясающий вид портили зарешеченные окна и фотографирующиеся во всех возможных ракурсах туристы. Но вот Ребекка подошла к служащей, сказала ей что-то тихо по-итальянски и после короткого обмена фразами поманила Стефана за собой. Они юркнули в специально приоткрытую для них дверь и продолжили восхождение.       — Чувствую себя особенным, — с легким смешком заметил Стефан.       — Я защищала выпускную работу по итальянской готике, много времени провела в местных архивах и успела завести кое-какие полезные знакомства, — сказала Ребекка. — Если, конечно, ты считаешь полезным возможность пробраться в какую-нибудь закрытую музейную секцию или заглянуть в парочку-другую пыльных фолиантов.       — На самом деле, считаю, — сказал Стефан, и она улыбнулась ему.       Вскоре они оказались на открытой, опоясывающей шпиль узкой площадке, мраморная балюстрада которой и подарила башне ее почти сказочное местное прозвище. Гирландина. Какое-то время они просто стояли рядом, глядя на мозаику крыш, влажно блестевших после утреннего дождя, и ежась от ветра, который здесь, на высоте, мог расправить свои беспокойные крылья. Стефан приобнял Ребекку за талию, второй рукой накрывая ее озябшие ладони.       — Почему для нее это так важно? — спросил он, продолжая прерванный на улице разговор.       — Для Клары? — уточнила Ребекка, он кивнул. — Не знаю… можно найти множество причин. Например, что она всегда хотела брата или сестру. Или что таким образом она хочет исправить то, что не может принять в собственной матери. Но на самом деле это просто Клара, понимаешь? Она такая. Любит людей, дорожит семьей, и ей хочется, чтобы все были счастливы. Когда мы встречаемся, я забываю… обо всем.       Стефан внимательно посмотрел на нее и кивнул. Он и сам это чувствовал. Они с Кларой провели вместе меньше двух недель, а он уже знал, что будет скучать. И писать ей. И, скорее всего, приедет сюда еще. И он точно знал еще одного человека, рядом с которым ему когда-то бывало так же тепло. Уход мамы изменил Деймона, и он, конечно, мог быть той еще язвой, но иногда он словно сбрасывал все, что накипело с годами, смеялся, шутил и мог прогнать одним своим присутствием любую тоску.       — Знаешь, я очень скучаю по брату, — вырвалось у него.       — Тогда скажи ему об этом, — отозвалась Ребекка. — Такие вещи обязательно нужно говорить вслух.       — Но ведь это он… — Стефан взволнованно шагнул вперед, облокачиваясь на перила. — Он ведь предал меня, понимаешь? Именно это я никак не мог понять. Прокручивал в голове снова и снова. Месяцами. Он ведь защищал меня с детства, прикрывал, успокаивал… задирал, конечно, тоже и дразнил, и вообще-то доводил порой до безумия…       — На то он и старший брат, — усмехнулась Ребекка. — Уж поверь мне, я знаю: у меня таких два.       — Верно. Но я никогда бы не подумал, что он способен… Я так и не понял этого. И никогда, наверное, не пойму.       — Поговори с ним, — сказала она, обнимая его сзади за талию и утыкаясь подбородком в плечо. — Кларе и Сильвии это пошло на пользу.       — О чем ты?       — Она же случайно о вас узнала. Нашла какое-то письмо твоего брата, заложенное между страниц в книге. Был страшный скандал… а потом она говорила — ну вот что-то вроде того. Что никогда не сможет понять. Что не представляет, как теперь возвращаться домой. Она тогда еще училась, отправилась на каникулы, а там такое… Когда она вернулась в университет, то не отвечала на звонки матери, не хотела ее видеть. Тогда за ней приехал Тео и сказал, что она должна хотя бы выслушать. И, в конце концов, она согласилась.       — Когда это было?       — Что-то около двух или, скорее, трех лет назад, — прикинула Ребекка. — Да, это был выпускной курс. А что?       — Тогда Сильвия впервые мне написала. Подожди… — он вдруг запнулся, понимая, что упустил кое-что важное. — Ты сказала, Деймон прислал матери письмо? Он никогда не говорил об этом.       Ребекка пожала плечами.       — Я не знаю подробностей. Только поняла со слов Клары, что оно было не самое… любезное. Он требовал, чтобы она оставила вас в покое, и писал, что ни один из вас не желает видеть ее в своей жизни.       — Это странно, — пробормотал Стефан, не понимая, зачем брату понадобилось скрывать от него переписку с матерью.       И потом, какого черта он решал за него?! Да, им определенно нужно поговорить. Обо всем. Но сейчас ему не хотелось снова об этом думать.       — Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил он у Бекки.       — Собираюсь. Завтра я возвращаюсь во Францию. Мои каникулы и так затянулись. Вчера звонил директор галереи и спрашивал, хорошо ли я отдохнула, — хмыкнула она. — А почему ты спрашиваешь?       — Хотел провести его с тобой, — сказал он, несколько задетый тем, что она даже не сказала ему об отъезде.       Конечно, они оба понимали, что это был всего лишь курортный роман. Немного тепла и удовольствия, разделенного на двоих. И все же внутри стало как-то пусто.       — Ты ведь и сам уезжаешь через два дня… проведи их с семьей. — Он сдержанно кивнул, соглашаясь. — А на ночь приходи ко мне прощаться, — прибавила она после короткой паузы, соблазнительно улыбнувшись.       Стефан с жадностью притянул ее к себе.       — А проводить тебя можно? — спросил он.       Бекка покачала головой.       — Ни к чему. И это не потому, что я не хочу все усложнять. Но, мне кажется, тебе сейчас есть о чем беспокоиться и без меня. А потом, если ты захочешь… Я оставлю тебе свой телефон. И адрес, — прибавила чуть глуше, так что Стефан не удержался и все-таки вовлек ее в долгий, чувственный поцелуй.       — А колокольня считается или нет? — хрипловато спросил он, с трудом отрываясь от теплых губ.       — Даже если к нам явится сам Геминиан**, плевать, — выдохнула она и уже сама потянулась к нему.       Ужин Стефан провел дома, в узком кругу — с Кларой, матерью и Тео. Он уже собирался уходить, когда Сильвия снова возникла на пороге его комнаты. Как и в прошлый раз он сразу понял, зачем она здесь, и, хотя снова мог бы сбежать, сказав, что торопится, — и это было бы правдой, он все же заставил себя остаться.       — Садись, — предложил он, кивая на кресло.       — Нет, я… — Сильвия сжала ладони, привычное спокойствие снова подводило ее, а в уголках губ залегала горькая складка, словно она заранее была готова к поражению. — Хотя, пожалуй.       Она опустилась в кресло, а Стефан сел на кровать напротив.       — Ты хотела поговорить? — прервал он затянувшуюся паузу.       — Да, — она посмотрела на свои сложенные на коленях руки, после чего сделала глубокий вдох и подняла на него глаза. — Стефан, я знаю, что ты вряд ли сможешь когда-нибудь меня простить. Я столько раз ставила себя на ваше… на твое место и точно знаю, что не смогла бы. Единственное, чего я хочу, это рассказать тебе, как все было. Если ты, конечно, готов меня выслушать.       С каждым словом ее голос обретал знакомое ровное звучание, и теперь волнение выдавал только лихорадочный блеск темных глаз. Стефан долго молчал, провалившись в собственные переживания. Конечно же, он хотел узнать всю историю целиком, но не обманывает ли он сам себя, рассчитывая, что в ней отыщутся объяснения ее поступку? И каково ему будет понять, что их там нет. Потому что их просто не может быть. Конечно, она не отдала их с Деймоном в детский дом, а оставила с родным отцом, но она отказалась от них. На долгие годы, за которые они успели стать взрослыми людьми. И все же, говорят, каждый брошенный ребенок хочет однажды посмотреть в глаза своим родителям и задать один-единственный вопрос: «Почему?» И многим из них такая возможность не представится никогда.       Стефан сглотнул.       — Да.       Сильвия кивнула, снова сплетая и расплетая пальцы. Теперь ей понадобилось время, чтобы собраться с мыслями.       — Я не знаю, что ты помнишь, — сказала она. — Но перед моим… уходом наши отношения с Джузеппе были окончательно испорчены. Мы едва выносили друг друга и оставили попытки что-то исправить. — Она поднялась и подошла к окну, вглядываясь в темноту за окном и не замечая ее. — Тогда я приняла решение уехать. У моего отца нашли рак, запущенный, но на тот момент еще операбельный, и мне нужно было не только поддержать родителей, но и помочь маме отыскать деньги на лечение. Я хотела забрать вас с собой, — она оглянулась и пристально посмотрела на сына. — Ты должен поверить мне, Стефан. Я очень хотела забрать вас, никакой другой вариант даже не приходил мне в голову, — он еле заметно кивнул. — Но он пришел в голову Джузеппе. Он сказал, что вы с Деймоном американцы, что мне не на что вас содержать, и самое главное — что он сделает все, что в его силах, чтобы вы остались с ним. Я не хочу и не буду очернять отца в твоих глазах, я видела, как он раздавлен происходящим, сколько в нем боли и гнева, но я верила… верила каждому его слову. Я разрывалась — между необходимостью вернуться в Италию, пока еще не поздно, и пониманием, что суд за право опеки может растянуться на годы. И тогда Джузеппе предложил мне сделку.       — Сделку? — тихо уточнил Стефан.       — Да. Я оставляю вас с ним по доброй воле, подписываю необходимые документы, а он оплатит все счета отца. Сначала я с ужасом отказалась, мы ругались почти всю ночь, кричали друг на друга, уговаривали, а под утро…       — Ты согласилась, — сказал Стефан.       Он тоже помнил ту ночь.       — Да, — Сильвия не сводила с него глаз, она даже сделала движение в его сторону, но остановилась и замерла. — Единственное условие, которое я поставила — возможность писать вам. Джузеппе сказал, что будет передавать вам мои письма после того, как прочтет их, и отправит мне ответ, если вы этого захотите. Но единственное письмо, которое я получила за все эти годы, было от Деймона. Я написала ему, когда Джузеппе, видимо, настолько надоели мои письма, что он дал мне его отдельный адрес. Но Деймон лишь подтвердил ваше нежелание знать меня. Мне понадобилось еще несколько лет, чтобы снова набраться смелости и написать уже тебе...       Стефан смотрел на нее в недоумении.       — Но я в глаза не видел никаких писем, — сказал он. — Ни в детстве, ни потом.       Сильвия коротко ругнулась по-итальянски.       — А ведь я верила ему. Я понимала, что он может влиять на ваше решение и говорить… разное, но я не думала, что он пойдет на обман, — она прикрыла глаза и покачала головой. — Конечно, я была раздавлена, когда спустя несколько месяцев поняла, что ответа не будет… но, на самом деле, это не главное.       — Нет? — спросил Стефан, который пытался осмыслить все сказанное.       В любом другом случае он бы не удивился решению отца — вырывать с корнем привязанности, которые старший Сальваторе по той или иной причине посчитал обременительными, было полностью в его духе. Но когда речь шла о матери его детей, о самих детях… как ему хватило самоуверенности решать за них?       — Письма были всего лишь первым пунктом моего плана, — приглушенно сказала Сильвия. — Я хотела, чтобы вы не забывали меня, чтобы, когда я за вами вернусь… — она замолчала, прикусив губу, но по щекам все-таки покатились слезы.       — Ты хотела за нами вернуться?       — Конечно, Стефан, я хотела, я очень хотела, — горячо прошептала она.       — Но почему тогда?..       Она молчала. Так долго, что он понял — ответа не будет. Потому что его нет. Должно быть, к тому времени, как это стало возможным, здесь у нее началась новая жизнь. Она вернулась на родину. Потеряла отца, но встретила Тео. Вышла замуж, родила дочь… Бывшему мужу с двумя детьми в этой жизни не было места. А несколько отправленных в год писем оказались отличным средством для самоуспокоения.       Стефан понимал, что злится, но ничего не мог с этим поделать. Все вокруг лгали ему, причем, как выяснилось, с самого детства. Что изменили бы эти письма в его жизни? Может быть, ничего, а может — все. По крайней мере, он бы знал, что мать помнит о нем. Пусть у нее и не хватает смелости или желания перелететь Атлантику ради них с братом. И если бы он отвечал на эти письма, кто знает… Но это был скользкий путь, и Стефан сам же себя одернул. От того, что он будет перекладывать вину с одного родителя на другого, ничего не изменится. И все, чего ему сейчас хотелось, это пройтись в одиночестве по темной, пустой улице, а потом забыться в объятиях Бекки, которая не станет задавать вопросы, если он сам этого не захочет.       Стефан поднялся, в нерешительности глядя на плачущую мать. Ему недоставало сил просто так взять и уйти, но и утешить ее он не мог.       — Я рад, что мы поговорили, — сказал он. — И теперь я, пожалуй… — он посмотрел в сторону двери.       — Да, прости, — Сильвия быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Конечно, иди. Бекка мне нравится, хорошая девочка, — сказала она, словно не удержавшись, и Стефан вдруг улыбнулся этим ее словам.       Они встретились взглядами, и на мгновение в комнате стало светлее. Сильвия протянула Стефану руку, и он в ответ неловко сжал холодные пальцы. И тогда что-то большое и горячее толкнуло его в грудь. Он быстро шагнул и обнял ее, позволив себе эти несколько секунд вне времени и обид. А затем, коснувшись губами темных, с пепельной проседью, волос, быстро вышел из комнаты.       Она права. Он едва ли сможет когда-то простить ее. Или понять. Но она была его матерью, и не было силы, способной изменить это. ________________________________________ * На одном из этажей Гирландины находится довольно необычный экспонат — «самое знаменитое ведро Италии». Ведро, некогда ставшее причиной или скорее символом войны между Моденой и Болоньей. В 1325 году оно было вывезено победителями-моденцами из Болоньи в знак их воинской славы. С тех пор предпринимались неоднократные попытки похищения ведра, но оно неизменно возвращалось на свое законное место. (Правда, с некоторых пор в башне висит копия ведра. Очевидно, чтобы защититься от коварных болонцев.) «Мы подошли к кампаниле, поднялись на несколько ступеней, когда приятель с изумлением поднял глаза. — Его здесь нет! — воскликнул он. — Что случилось? Мы отыскали смотрителя, и он сказал нам, что secchia rapita — это можно перевести как «похищенное ведро» — недавно было украдено студентами университета Болоньи и только сейчас возвращено студентами Модены. Его пока еще не подвесили на обычное место в башне, но если мы пойдем с настоятелем, он нам его покажет. Он открыл комнату и протянул деревянное ведро, окованное металлическими обручами. Мне сказали, что это ведро — военный трофей: во время сражения 1325 года его захватили в Болонье воины Модены. Вот уже более шести столетий ведро то возвращается домой, в Болонью, то снова занимает свое место в башне Модены».       Генри Мортон «От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии». ** Геминиан Моденский — второй епископ Модены, считается покровителем города. Захоронен в крипте Кафедрального собора.