4.09

Не сказать, что Ода когда-либо планировал становиться журналистом. Следуя строгим правилам жизни, он должен был стать офисным планктоном, или клерком в банке, или, на совсем крайний случай, врачом. Морально тяжелая, но не пыльная работа, которая занимала бы большую часть его времени, не оставляя времени на все остальные сферы жизни. Хотя, под последний пункт его профессия подходила идеально, как последний кусочек пазла подходит для пустого места. Времени у него действительно не было. С самого утра день не задался. Сначала сбежало молоко, за ним кофе, а после сам Ода хотел сбежать в окно, лишь бы не тратить время на ожидание лифта, ведь он и так опаздывал на работу. Ключи упрямо не хотели находиться, а машина заводиться, из-за чего мужчина натурально взвыл, падая лбом на скрещенные руки. Ещё и сигареты закончились. Вот что значит четвертое число девятого месяца. Добравшись, наконец, до офиса, матеря и проклиная всех на свете, он упал за свой стол, сразу же создавая вид бурной активной деятельности, лишь бы не припрягли писать очередную статью про прекрасно облагороженный парк в самом центре города. В конце концов, у него была работа поважнее. Сакуноске выпрямил спину и, будто ненарочно, осмотрел пространство вокруг. Коллеги заняты делом, на него не обращают никакого внимание, поэтому пальцы уже на автомате вбивают пароль от закрытой папки, над которой так пыхтел Ода. Дух разгромной статьи его авторства витает в воздухе, ему не хватает лишь парочки цитат, так точно вписавшихся в повествование, и нескольких фото, которые он намеревается добыть в ближайшее время. На тех немногих, что хранились в папке, был изображен мужчина, возрастом примерно ровесник Оды, но гораздо ниже, с яркими рыжими волосами и васильковыми глазами. Как известно, глаза — зеркало души, но в этом зеркале отображался лишь огонёк, не сулящий ничего хорошего всем, кто посмел бы приблизиться. Рядом, но чуть позади, за плечом рыжего, изображен второй, повыше и уже с темными волосами, которые практически полностью закрывали лицо так, что можно было разглядеть лишь снисходительную ухмылку, направленную автору фотографии. Кажется, ни господин Накахара, ни его верный телохранитель, следующий за ним, как собака за хозяином, не были рады незваным посетителям. За поясом того, что повыше, мелькнуло что-то…

***

За поясом того, что повыше, мелькнуло что-то металлическое и сразу же было убрано в кобуру. Сегодняшний день не предвещал никаких неприятностей, поэтому Осаму позволил себе расслабиться, закинув ноги на любимый журнальный столик босса. — Наглеешь, Дазай. Я тебе, конечно, многое позволяю, но не переиграй же палку, — легок на помине, господин Накахара подкрадывается бесшумно и толкает ноги темноволосого, чтоб очистить проход. «Сегодня сам не свой. Случилось чего?» — думает Осаму, пока рыжий нарезает уже десятый круг по комнате, не останавливаясь ни на секунду. Волнение не чуждо даже представителям власти, коим и являлся Чуя Накахара, без малого тридцатилетний мужчина. Его обожаемый (пусть сам он это никогда не признает и под дулом пистолета) телохранитель был абсолютно прав. Случилось. — Журналист, сука, расследователь, — наконец бубнит себе под нос Накахара, останавливая взгляд на подчиненном. Дазай спокойно разложил на диване, позволив себе даже снять кобуру, и лишь хитро поглядывал на начальника с нескрываемой улыбкой. Что ж, он мог себе такое позволить. Заказчика и исполнителя давно связывают далеко не рабочие отношения. — Он под нас копает, понимаешь? Хочет инсайды найти и слить, крыса желтушная. — Ну даже если так, — после недолгого молчания тянет темноволосый, вновь закидывая ноги на столик, — какая разница? Будто у нас в правительстве пидоров мало. — Ты не понял. Он хочет не наших отношений. Он хочет узнать, что случается с теми, кто перешел мне дорогу. — Что предлагаешь? — Ты знаешь сам. Четвертое число девятого месяца действительно может принести и смерть, и муки.