Заложники любви

      Дом — единственное место, где безопасно. Где спокойно. Где ты можешь быть самим собой. Канда Юу никогда не любил посторонних в доме, поэтому он выгонял клининговую компанию, которую нанимал его отец.       Для него никто не мог стать указом. Он никого не слушал. Фрой Тидолл, отец парня, давно смирился, что его приемный сын не питает любви к жизни. Он списывал все на тяжелое детство в детдоме. Благо у Юу был верный школьный друг, который всегда находил время навестить его и хоть маленько прибраться — Лави. Иногда он мог даже что-то приготовить, так как Канда отказывался подходить к плите, питаясь лапшой быстрого приготовления и пиццей.       Парень чаще всего проводил дни в своей комнате. Фрой не мог оставить его одного, поэтому нередко заглядывал в комнату сына. И всегда видел, как Юу сидел на полу и смотрел в пустоту остекленевшим взглядом. Такие выпады из реальности могли длиться как час, так и три дня. Мужчина хотел отвести сына к психологу, но побоялся, что парня могут забрать в психушку, поэтому решил сам заботиться о нем.       Канда всегда жалел, что появился на свет. Не было ни дня, когда эта мысль не пролетала у него в голове. Пустоту в сердце ничто не могло заполнить — ни появившаяся семья, ни верный друг, ни любимое дело. Хобби так и не появилось, потому что не было никакого желания сделать хоть что-то. Он медленно реагировал на изменения в мире, будто являлся чужим в нем, непривыкшим адаптироваться. Только почувствовав руку на плече, парень будто очнулся ото сна. Перед ним стоял Лави. Высокий, симпатичный и хорошо сложенный молодой человек с довольно светлой кожей, длинноватыми рыжими волосами, собранными в мальвинку, и зелёными глазами.       — Зову-зову, ты спишь, что ли?       Юу посмотрел на него, будто впервые увидел.       — Зачем ты вернулся? Что-то забыл?       — Э… Нет. Я тебя пришел проведать.       — Ты же только что был тут.       — Юу, прошло уже четыре дня.       Юу вздохнул. Вот, называется, посидел, подумал. Лави тепло улыбнулся и сел рядом, опираясь на кровать. Близкие давно привыкли, что Канда такой. Всегда был таким.       — Отец ушел?       — Да, только что. Он не может сидеть, как ты, вечность в четырех стенах.       — Тч. Я его и не держу.       — Ага. Я приготовил суп, будешь?       Канда подумал и кивнул. За четыре дня он поел только один раз. Парни переместились на кухню, сели под котацу, и Лави начал рассказывать о том, что нового у него в жизни. Юу ел и слушал его, всегда смотря таким взглядом, от которого хотелось скрыться. Лави думалось, что парень в мыслях его уже раздел и трахнул.       — Юу?       — М?       — Ты любишь меня?       Канда удивился вопросу и растерялся. О своих чувствах ему всегда тяжело говорить, потому что в большинстве случаях их просто нет. Он отвел взгляд.       — Ближе тебя у меня только отец. А больше никого не будет.       — Если продолжать вести такой образ жизни, то да. Юу, выходи из своего мира. За пределами дома не страшно. Я всегда буду рядом. Если потребуется, то всю жизнь.       — Ты… любишь меня? — Канда прищурился, глядя на друга.       — Люблю как лучшего друга. Юу… поверь, я не тот, кто сможет сделать тебя счастливым. Я люблю тусовки, свободные отношения, флирт и так далее. А ты домашний, тебе хочется семьи, тепла, уюта. Мы разные в этом плане. Однако я готов поддерживать тебя в качестве друга.       Канда кивнул. Они снова подняли эту тему. В школьные годы Юу действительно думал, что полюбил этого безбашенного сорви-голову, но спустя долгое время понял, что это мимолетная симпатия на фоне стресса в школе. Лави всегда был рядом и протягивал свою руку, ведя по темной непроглядной тропе жизни, и Юу спутал влюбленность с благодарностью.       — Я понял. Закрыли тему.       — Если ты будешь избегать разговоров о чувствах, тебе не станет лучше.       — Тч.       Раздался звонок в дверь. Парни удивились, так как никого не ждали. Оба подумали, что вернулся отец Юу, однако, открыв дверь, Лави нахмурился.       — Доставка на имя Канды Юу. Это вы?       — Нет… вы доставили еду?       — Не совсем. В документах написано «скульптура».       — Что? Подождите, — Лави вернулся в дом и посмотрел на друга. — Ты заказывал скульптуру? Может, статую?       — Э… нет, — растерялся парень. — Я не знаю… отец ничего не говорил?       Оба парня вышли в коридор, чтобы разобраться в ситуации. Юу позвонил Тидоллу, но тот не взял трубку. Лави задумался, смотря на «посылку». В принципе, во дворе имелся небольшой садик, и изящная скульптура смотрелась бы там прекрасно, поэтому парень уговорил друга расписаться в документах о доставке, и грузчики помогли установить статую во дворе. Когда они уехали, Лави снял защитную бумагу и ужаснулся.       Это была не изящная статуя, какие любил художник. Скульптура напоминала мученика, страдающего в последние дни жизни. За спиной — два рваных, облезлых крыла, страдающий взгляд, будто вот-вот заплачет. Мальчику на вид можно дать семнадцать-восемнадцать лет. По мелким и не очень трещинам можно судить, что скульптуре много лет: по одежде старых веков нельзя назвать точную дату ее лепки.       Канда увидел статую, и будто мир исчез из-под ног. Сердце застучало, как сумасшедшее, пытаясь, обезумевшей птицей, покинуть клетку из ребер. Он забыл, как дышать. Эта статуя разбудила в нем живые эмоции, чувства — переживание, обожание, сочувствие, иррациональный страх. С ним впервые происходило подобное, поэтому он, не помня себя, убежал в дом и закрылся в своей комнате. Лави накрыл обнову сада и пошел за ним. Успокоить друга получилось лишь чаем, пледом и объятиями.       — Это всего лишь статуя. Я накрыл ее, не переживай.       — Это… не просто… статуя, — Юу постарался привести в порядок дыхание. Не мог он признаться, что она его напугала.       — Она тебя не съест. Тем более она на улице, а мы внутри.       Канда поворчал и скрылся под одеялом. Сердце все не унималось, мысли возвращались к ней, этой статуе.       — Юу, ты устал. Поспи. Я буду рядом.       Тот кивнул, сворачиваясь на кровати клубочком. Он все думал и думал, пока глаза не слиплись, а мозг не отключил сознание. Оно наконец-то добилось долгожданного отдыха.       Лави закрыл шторы в комнате, перед этим взглянув на статую. В оберточной бумаге она напоминала безобидный булыжник, портящий интерьер милого сада, спящего под снегом. Когда в доме погасли все огни, из глаз статуи вытекли две кровавые слезы, скатываясь по подбородку и разбиваясь о бумагу. Однако никто не видел ее страданий.