Дорога на дно

      Когда эхо крика стихло, наступила напряжённая тишина. Природа замерла, люди оцепенели от ужаса, а два рыцаря, которые охраняли поляну, рухнули замертво. Чонгук никогда не слышал, как вампиры, предчувствуя смерть, громко кричат. Таэй рассказывал, что их голоса слышно во всём мире, чтобы позвать на помощь собратьев и указать, где опасность. Они стайная раса, поэтому сообщают друг другу про беды, но и это же их слабое место. Используя крик, можно заманить вампиров в ловушку, что делали люди во время войны. Должно быть, в прошлом у людей нервы атрофировались или жажда наживы давала силы, поэтому вопли вампиров не наводили ужас на население империи. Не зря в те времена людей считали безумцами и в Элифуте этейлионцев безжалостно убивали: только сумасшедший подвесит вампира без кляпа во рту, зная, что он будет кричать, а от чокнутых людей лучше сразу избавляться, пока они не принесли горе чужой империи.       Перепрыгнув через трупы, Чонгук подбежал к дереву и приготовился ловить Тэхёна. Палачи специально настраивают зеркала так, чтобы лучи не касались рук: кости тоньше колец оков. Тело Тэхёна ослабло, наклонилось вперёд и под тяжестью руки выскользнули из верёвки. Чонгук поймал его, едва удержался на ногах и, удобнее схватив тело, побежал к старому гомункулу. В планах — нормализовать состояние Тэхёна и продолжить путь к Тьме. Проблема лишь в том, что Чонгук до сих пор не знает, как разбудить вампира. Инстинкт гомункула обязан сработать, но Чонгук чувствует лишь волнение и тревогу, на которые способно любящее сердце.       Гомункулы глупые, потому что должны думать исключительно про вампиров, и лишены сильных чувств и эмоций, потому что ими должны управлять инстинкты. Только страх, равный первородному ужасу, спит в них до момента, когда настанет час вампиру питаться. Гнев, алчность и любовь неведомы гомункулам, а тоску прогонит один заботливый взгляд вампира. Очень удобная еда, которая в придачу умеет прислуживать.       Чонгук узнал запретные чувства и ощутил чужие. Они цепко держатся в нём, и их не вырвать, как сорняк. Разве что уход Тэхёна в другой век поможет разорвать тесную связь. В Чонгуке Тэхёна слишком много, что стало причиной подавления одного из важнейших инстинктов гомункула. Нечто в груди дёргает нити нервной системы, но настолько слабо, что Чонгук от отчаяния едва не повернулся на сто восемьдесят градусов и не отнёс Тэхёна в Тьму. Им обоим не хватило совсем немного дней, чтобы комфортно добраться до финала и сохранить свои инстинкты, а теперь от Чонгука нет пользы. Он способен извращённым методом покормить вампира, но не разбудить.       Встав в десяти шагах от дерева с привязанным к стволу старым гомункулом, Чонгук приказал себе успокоиться. Дурная голова — худший враг в сложной ситуации. Тэхён ему доверяет, поэтому надо отложить разочарование, отчаяние и причитание на завтрашний день. В конце концов, себя загнобить можно в перерывах между помощью Тэхёну, да и за ошибки Чонгук заплатит жизнью, поэтому надо сосредоточиться на первоочередном деле.       Сначала он положил Тэхёна возле деда, который потерял сознание от крика вампира. Видно, что он пытался вырваться: на коже рук и седом затылке засохла кровь. К счастью, все кости целые. Чтобы уберечь рассудок старого гомункула от стресса, Чонгук оторвал ткань его рваного плаща и подошёл к Тэхёну. Грусть и сожаление моментально охватили душу при виде ослабленного, будто тряпичного, тела, и Чонгук присел. Ему невероятно жаль, что его сущность гомункула смешалась с чувствами и они влияют на него больше, чем инстинкты. На этом моменте, когда нужно разбудить вампира, Чонгук бесполезен как гомункул. По законам Альнаима его необходимо убить.       Чонгук осторожно подвинул к себе руки Тэхёна и обмотал кисти тряпками. Где-то в венах барахтается инстинкт, утопая в сладкой крови, но необъятное «мы» напоминает, что Тэхён не умер, поэтому нет причин разводить панику. А она нужна, чтобы страх пробудил все возможности гомункула. У старика надо узнать, как разбудить вампира, и у Чонгука есть очень полезный пример Таэя, который использовал шприц при кормлении Первоотца. Вот только у Тэхёна девять ударов сердца, и он крепко спит, а Чонгук не в состоянии испугаться до готовности крови, чтобы покормить его собой. Запасного метода для кормления Тэхёна он не нашёл, да и разве думали над ним оба, воображая быстрый путь к Тьме? К сожалению, нет, однако Тэхён приказал Чонгуку использовать других гомункулов.       Скрыв тряпкой кости, Чонгук подошёл к деду, ножом срезал верёвки и вытащил кляп. Старик покачнулся, Чонгук схватил его за плечи и встряхнул. Два тела на себе он не унесёт и не знает дорогу до дома умершего алхимика.       — Страшно как! — дед пискнул и открыл глаза. — Я точно почувствовал, как мои органы взорвались.       Чонгук возле него отвёл взгляд в сторону, чтобы вид гомункула в лохмотьях из плаща не отвлекал от воспоминаний. Когда Тэхён кричал в лесу Ителеи, Чонгук испугался до всепоглощающего страха, но после крика Тэхёна в лучах солнца Этейлиона, чувствовал лишь боль и сожаление. Возможно, среди них смешались ещё чувства, но они растворились в страданиях от бессилия, беспомощности и горя. Если бы на дереве висел не Тэхён, Чонгук не узнал, что у боли, как и любви, нет предела. Он может до конца своих дней изучать разнообразие боли, но так и не соберёт все её узоры на душе. К счастью, жизнь учит, а любовь — лечит. Чонгук извлёк урок и стремится помочь Тэхёну восстановиться, как и сам Тэхён доверился ему, потому что нашёл в нём своего целителя.       — О нет! — воскликнул дед, глядя на Тэхёна. — Нет, нет!       Чонгук схватил его за капюшон и притянул к себе, при этом угрожая отрубить голову, если не будет слушаться. Не подействовало. Старик плакал, вырывался и причитал, что у господина девять ударов сердца и его необходимо разбудить и накормить. Получив оплеуху, он мотнул головой и поднял на Чонгука взгляд недоумения, будто теряясь между поведениями гомункулов. Кто-то из них точно плохо себя ведёт и во вред вампиру.       — Сейчас опасно его кормить, — Чонгук произнёс максимально мягко, понимая, что дед копошится в его руках из-за благих побуждений, но не понимает проблему. — Отведи нас к себе домой и корми на здоровье. И ещё: если сейчас господина разбудить, он не сможет ходить. Не спрашивай — просто поверь.       На глазах Чонгука произошёл сбой в мыслях гомункула. Вампиру срочно нужна помощь, но нельзя помогать, потому что ему станет хуже. Инстинкты твердят одно, а Чонгук — другое. Дед начинает не доверять себе и подумал, что он неправильный гомункул, несмотря на то, что описанные в книгах алхимика инстинкты гомункула во многом совпадают с его ощущениями. С толка сбивает абсолютное доверие Тэхёна к его Чонгуку.       Дед сдался, но не успокоился и предупредил, что ничего не может сделать со своей тревогой. Чонгук махнул на него рукой, позволяя в волю тревожиться, и подошёл к Тэхёну. Подняв его на руки, он приказал старику показывать дорогу, а заодно ответить на вопрос: как разбудить вампира? Даже если ответа не последует, всё равно Чонгук увидит, как проходит пробуждение Тэхёна, потому что вид костей вампира вынудит гомункула действовать.       Старик засуетился, рукой указал направление к дому и поклялся, что вглубь идти недолго. Чонгука он назвал странным, но на вопрос ответил: как кормить вампира, так и будить.       — Не боишься умирать? — Чонгук посмотрел на него настолько внимательно, что тот поёжился. — Съест тебя вампир, и попрощаешься с алхимией.       На лице деда отразилось удивление, будто он раньше никогда не задумывался над кончиной. Затем в сознании столкнулись инстинкт и желание, и наступило лёгкое беспокойство. Вампира надо накормить — не оговаривается. Но и Тэхён обещал помочь стать алхимиком. Пусть не таким, как люди, но всё же разбираться в науке и проводить опыты среднего уровня.       — Ты когда-нибудь видел вампиров? — Чонгук подошёл к делу более серьёзно, иначе старик точно тронется умом. — Вампиры тебя ели?       Тот в ответ махнул рукой и пробормотал, что память сыграла с молодым Чонгуком чудовищную игру. С одной стороны — как хорошо, что он ничего не помнит. С другой — он не понимает, благодаря чему стал таким, какой есть. Дед помнит его, и стрелок помнит. Когда на ферме один гомункул умер, Хван вошёл в загон и всматривался в лица Чонгуков, пока не нашёл того, у кого пятна на лице.       — Страшно нам не было, — дед почесал затылок, вспоминая прошлое, — даже когда ты орал от боли. Когда же я побывал на твоём месте, очнулся с осознанием скорой гибели.       — Мне неинтересно, — перебил его Чонгук, подумав, что с радостью забудет всю жизнь на ферме. — На вопрос отвечай.       Тяжело вздохнув и опустив взгляд на свои голые ноги, обутые в потёртые сандалии, старик сначала отрицательно помотал головой, потом сказал, что вампиры его не кусали. Видеть — видел. Кормить — не кормил. К его счастью, встречался он с ними, когда выглядел молодым и красивым мужчиной, а не дедом, которого давно зовёт к себе могила. Вампиры выглядели благородно, уделяли внимание гомункулу, которому большего от них не нужно. Разе что покормить хозяина хотелось, но никто из вампиров не стремился покупать партию Чонгуков. Только постарев, гомункул понял, что с ним что-то не то и вампирам он не нужен.       — Я расстроен из-за поступка Хвана, — он посмотрел на спящего Тэхёна и вновь тяжело вздохнул, затем продолжил: — Тебя он не жалел, но ты ходил у него на особом примете. Мне от такой симпатии страшно становилось.       Чонгук смекнул, что, скорее всего, является единственным гомункулом, которого можно периодически есть. Раз «на особом примете», значит, ближе всех к желаемому результату. Может быть, деда не продолжили улучшать, потому что он не аппетитный на вид, да забросили его, как надоевшую игрушку. Чонгук побаивается проверять догадки до тех пор, пока не расшифрует составы на старом теле. К сожалению, сам дед даже не догадался, что рисунок — всего лишь список ингредиентов. Услышав правду, он посмотрел на Чонгука как на шутника, и не сразу ему поверил. Когда же допустил, что его не обманули, затянул все гласные подряд и припомнил тетрадь в доме алхимика, в которой нарисованы непонятные закорючки.       — Потом её изучишь, — Чонгуку не нравится смена разговора. — Я не разрешаю тебя кусать вампирам. Ты мне живым нужен. У тебя шприц есть?       Тот опустил взгляд и робко, будто девушка при сватах, кивнул. «Украл где-то» — сообразил Чонгук, но ругать не стал, потому что сейчас не имеет значения преступное прошлое гомункула. Сначала Чонгук предупредил, что не сможет накормить Тэхёна, поэтому деду придётся стараться подготовить свою кровь. Неудачных попыток не должно быть, потому что, когда он увидел лежащего на земле Тэхёна, его кровь вскипела и оставалось лишь подставить старую шею под клыки. Поскольку Чонгук за капюшон удержал его и вразумил, задача усложнилась. Не теряя оптимизма, дед пообещал помочь, потому что благодаря записям алхимика догадался, как работают инстинкты.       — Я привяжу тебя к стулу, чтобы ты не умер, — предупредил Чонгук, и тот посмотрел на него с упрёком во взгляде. — Пока можешь рассказать мне, где дверь в другой век?       Слыша смену темы разговора, дед повеселел и указал рукой вперёд себя, тараторя, что по слухам такие двери открываются где попало. Но есть у них одна причуда: из этого портала можно только один раз выйти и один раз зайти. Когда Тэхён попал в год Бога Солнца, портал в году Богини Неба закрылся, но в современном Берфае должен был остаться. Если Тэхён и Чонгук его не обнаружили, значит, кто-то в него вошёл, закрыв автоматически.       — Кучер с лошадьми, — вспомнил карету Чонгук. — Тэхён лежал под обломками без сознания, на дворе ночь, а пока я добежал к карете, кучер смылся.       — Не сердись, — дед махнул рукой и объяснил: — Он, может, сам не понял, куда ушёл, потому что дверь выглядит как стекающая по стеклу вода. Согласись, что ночью её заметить сложно. И не забывай про тех, кто остаётся в нашем году. После них порталы могут оставаться открытыми, но лишь в один конец.       Последние два слова Чонгук принял с коликами на сердце. Тэхён может уйти, перешагнув через порог времени, но не вернуться обратно. В принципе, он к этому стремится, а Чонгук отпустит его всё с тем же больным сердцем и ноющей душой, которые вскоре прекратят существование. К тому времени Чонгук планирует отогнать деда от Тэхёна, чтобы один гомункул выжил в мире Бога Солнца. Это необходимо хотя бы для науки.       Дед боком приблизился к Чонгуку и прошептал, что одна дверь точно осталась целой, если, конечно, дважды попадающая в год Бога Солнца женщина не обманула. Первый раз она очутилась в Тьме. Поскольку она не понимала, где находится, пришла в Элифут, где и увидела странный «водопад». Перешагнув через него, очутилась в другом году. И второй раз она пришла тоже из Тьмы и, когда дошла до Этейлиона, встретила старого гомункула и вернулась обратно к порталу.       — Получается, первый её портал остался? — Чонгук посмотрел на него, и тот кивнул. — Говорят, в Тьму непросто войти.       — Только тем, кто о ней наслышан, — дед отошёл на два шага в сторону. — Когда знаешь её историю возникновения, становится страшно. Вампиры — страшно. Темнота — страшно. Вампиры в темноте — помереть от страха можно. Для гостя из другого века Тьма — тёмный участок на карте, и не более. Если женщина вышла из него, значит, это действительно безобидное место, — он осмотрелся и прошептал: — Мне кажется, это последствия магии, на которой держался Альнаим.       Чонгук кивнул, считая версию наиболее вероятной. Правду знает род Ю, но ни за что не раскроет её, чтобы не нашлось желающих влезть в Тьму, обжить её и пугать в ней туристов. Слова деда дали надежду на безопасный путь в Элифут. Наверное, Тьму можно не бояться. Страх перед ней исключительно в умах всех рас, потому что она ассоциируется с войной, смертью и необратимыми последствиями. Этот путь в никуда, где хранятся сплошные загадки и монстры неизвестности.       Когда показался маленький домик, старик поспешил вырваться вперёд, будто успеет навести порядок прежде, чем дорогие гости переступят порог. Дом спрятан за кустами, что невольно напомнило сараи гомункулов, скрытые от посторонних глаз. Вспоминая свою пещеру, Чонгук убедился, что подсознательно все гомункулы, будь они с ясным сознанием или как ребёнок, искали маленькое и тесное жилище, словно ящик, в котором они выросли. Когда же Чонгук вошёл в дом погибшего алхимика, увидел шкафы и стол, перегруженные книгами. Справа на сундуке горой взгромоздилась глиняная посуда, а на окнах висят чистые занавески. Кровать опрятная, полы вымыты, тапочки стоят в углу. Дед следит за порядком, что заставило Чонгука вспомнить бочку в пещере, свечи, травы и зеркало, и с подозрениями сравнивать всех Чонгуков. Невольно вырвался вопрос:       — Зачем тебе становиться алхимиком?       Поведение старого гомункула поменялось. Он начал чесаться щёки, шею, уши, невнятно бормотать что-то себе под нос и взглядом искать пятый угол. Ответ не важен. Чонгук сам догадался, что четыре века гомункулы шли к одной цели. Старый или молодой гомункул; едва ли он открыл глаза на ферме или живёт четыре сотни лет; помнит ли он прошлое или забыл самую жуткую её часть; знает ли он, что такое смерть или наивен, как дитя, — всем нужен вампир. Ителейский Чонгук возрождал хозяина кровью на костях, мортерский — зельями, дед — алхимией, а гомункул с рисунком на руке подсознательно его искал во всём мире. Последний мысленно посмотрел на свой дом со стороны и заметил, что многие вещи оставлял для вампира, а себе врал, придумывая им другую цель. Бочка, бархат, травы, зеркало, покрывало, свечи — то, что Чонгуку не надо и предназначалось не ему. Он так сильно нуждался в вампире, что решил сам им стать, а, получив Тэхёна, душа наконец-то обрела покой.       — Если тебе нужны вампиры, — Чонгук положил Тэхёна на кровать, — почему противишься строить ферму?       Пока он вытаскивал малиновое покрывало из нагруженного книгами шкафа и осторожно накрывал им Тэхёна, старик рассказал, что гомункул с арбалетом выглядит враждебно, поэтому при нём лучше фермы не строить и вампиров не возрождать. Даже несчастье может счастье принести, а враг добро никогда не принесёт.       — Дай шприц и сядь на стул, — перебил его Чонгук и положил сумку на пол. — Верёвка где?       Дед засуетился в единственной комнате, вытащил из-под шкафа тряпку, развернул её и положил на кровать шприц. Следом он передал Чонгуку верёвку и, решив, что его отослали подальше, чтобы не мельтешил перед глазами, сел на стул и принялся рассказывать, как тяжело что-то изучать, зная, что знания хотят применить во вред кому-то.       Чонгук удобнее усадил его на стуле и начал привязывать. На все протесты он объяснил, что вампира необходимо кормить, но дед должен остаться жить. Надо разбудить Тэхёна, чтобы он смог самостоятельно поесть, однако, учитывая его положение, Чонгук не посмеет его насиловать.       — Терпи, дед! — Чонгук забрал со стола тряпку и затолкал её в рот старику. — Я тебе обещаю, что впредь буду пресекать желания Тэхёна рисковать сердцебиением, — он посмотрел ему в глаза и предупредил: — Сейчас твои органы вновь лопнут.       Старик промычал. Чонгуку показалось, что звук получился вопросительным. Взяв шприц, он закатал рукав плаща деда и попросил не шевелиться, потому что нужно взять кровь из вены. Учитывая, что Чонгук никогда не интересовался медициной, а крови надо много, старому гомункулу предстоит испытывать на себе эмоциональные качели.       Подвинув его вместе со стулом ближе к кровати, Чонгук присел на пол возле оголённой руки и резким движением откинул край покрывала, после чего размотал тряпку на ноге Тэхёна. Когда дед увидел кости стопы и серое мясо, заорал, начал дёргаться и пытаться выпутаться. Чонгук сдавил его руку и иголкой не сразу попал в вену. Несколько красных капель выступили на коже прежде, чем в шприц набралась кровь. К тому времени старый гомункул перешёл на приглушенный кляпом визг, и Чонгук почувствовал себя человеком, который ради корысти издевается над едой вампиров.       Прикрыв ногу Тэхёна, он присел на край кровати и вспомнил Таэя. Что он делал в ящике, не трудно догадаться, но Чонгук пожалел, что не подсмотрел. Сейчас он боится ошибиться и согласен выслушать длинную, скучную и поучительную речь Таэя. Первым делом Чонгук приложил палец к подбородку Тэхёна и открыл его рот. К удивлению, клыки опустились, а это значит, что вампир унюхал готовую к употреблению кровь гомункула, следовательно, деда есть можно. Чонгук убрал иглу, приблизился к лицу, чтобы лучше видеть маленькое отверстие в клыке и приставил к нему шприц. Пока кровь медленно уходила в канал, Чонгук подумал, что для регенерации тела еды надо много, а дед, возможно, не умеет восстанавливать количество своей крови, поэтому её необходимо экономить.       «Десять» — пронеслось в мыслях Чонгука, и он вернулся к старику. Когда он откинул покрывало и вновь началась истерика гомункула, Чонгук присмотрелся к костям, не замечая перемены в лучшую сторону, и набрал в шприц кровь. Одного гомункула не хватит, чтобы быстро восстановить тело вампира. Спрятав стопы под ткань, Чонгук вернулся к Тэхёну и вновь его покормил. Сердцебиение поднялось до одиннадцати, но сознание не вернулось. После стресса и сильной боли Тэхёну нужен отдых. Чонгук не хочет вспоминать про боль и предпочёл думать над ителейским гомункулом. Его идея — часть инстинкта или бред отчаяния? За ответом Чонгук обратился к старику и вытащил тряпку из его рта. Тот только пожал плечами, показывая, что в данный момент его инстинкт велит проткнуть вену клыком вампира. Чонгук повернул его стул, чтобы дед не видел страшные для себя манипуляции.       — Я с тобой поговорить хотел, — старик смотрит в окно, а ресницы Тэхёна дрогнули. — Во Тьме ты уйдёшь с господином в год Богини Неба?       Чонгук проколол свою вену иглой и пробормотал, что ему нельзя нарушать ход времени. Если он явится в прошлое, то быстро отупеет, потому что не получит опыт длиной в четыреста лет. Тэхён точно его заберёт с фермы, чтобы убедиться в безопасности, а это означает полное отсутствие обучения путём выживания.       Он убрал иглу со шприца, откинул угол покрывала и, подумав, что тронулся умом не меньше, чем гомункул в Ителее, полил своей кровью светлые кости, частично сохранившие посеревшее от жара лучей мясо. Кровь каплями впиталась в одеяло, и Чонгук поймал себя на мысли, что сделал типичный для вампира вывод: драгоценная пища расходуется впустую. Иначе не получится залить кости. Сама идея глупая, но Чонгук согласен даже на неё, если в конечном итоге получится сохранить жизнь деду и ускорить восстановление тела Тэхёна без лекарства из волос.       — Какие у тебя отношения с господином? — старик спросил осторожно и тихо, чтобы в худшем случае вызвать меньше гнева на свою седую голову.       Тэхён, не открывая глаз, прислушался. Он не чувствует кости, но ощущает запах крови гомункула. Тревоги нет, потому что есть понимание процесса кормления. Да и нельзя тратить сердцебиение на эмоции, когда Чонгук рассказывает про сложности своего организма. Он не может решить, каким быть лучше: без многих чувств, но с инстинктами, или с чувствами, но потерять инстинкты? Раньше жилось проще и полезнее для Тэхёна, а сейчас Чонгук себе нравится, однако Тэхёну он не приносит нужную пользу. Чонгука не напугать, как обычного гомункула, и вампиру он годен только в качестве прислуги, а значит, является провальным опытом Хвана. Тэхён с ним переспал, чтобы выжить, однако это неправильно. Еда должна оставаться едой, а вампир — её хозяином, иначе плоды их союза разрушают первоначальное понимание вампира и гомункула. Чонгук себе нравится лишь потому, что Тэхён доволен собой и своими результатами, но, глядя правде в глаза, оба скажут, что взамен потеряли в себе очень многое. Раньше им грозила смерть, если один из них умрёт. Теперь оба друг без друга даже жить не смогут, потому что отказываются становиться прежними, а нынешнее их состояние поддерживается их общим существованием друг в друге.       — Ты всё равно отпускаешь господина? — дед удивился, но не повернулся, предпочитая только слушать шуршания позади.       — Конечно, — Чонгук накрыл покрывалом вымазанную кровью кисть и оглянулся. — Я верю, что, когда я здесь умру, Тэхён вновь станет самим собой.       Дед на стуле зашевелился, попробовал высвободиться, но потерпел поражение после трения верёвки о кожу, и с лёгким страхом из-за того, что лезет не в своё дело, проговорил:       — Я глуп, несмотря на седину, но, Чонгук, никто из нашей партии не остался без изъянов. Я не жалуюсь, потому что у меня есть цель в жизни. Это так здорово — изучать алхимию, делать лекарства и лечить людей. Даже если я приложу мазь к разбитой коленке ребёнка или попрошайки, я счастлив. Я горжусь собой, — он вновь попробовал выпутаться, но быстро смирился с крепкими узлами. — А ты?       — У меня нет ни цели, ни смысла жизни, — Чонгук ответил, лишь бы прекратить разговор, подошёл к деду и взял в руки тряпку.       — Дурной ты гомункул. Есть у тебя всё, просто твои мечта и цель приобрели другую форму, не привычную для твоего представления: тело, раса, имя. Даже если ты не знаешь, как назвать отношения с господином, назови их любовью. Не заморачивайся! Любовь — всегда исключения из любых общепринятых правил и представлений.       Чонгук, раздражаясь на слове «любовь», затолкал ему кляп в рот и развернул стул. Нельзя никого слушать, когда принято верное решение. Дед, как полагается гомункулу, заботится о комфорте господина, который душой и телом тянется к своему Чонгуку. Любить — это замечательно, но любить тоже надо вовремя. По мнению Чонгука, ему и Тэхёну любить поздно, потому что один скоро отправится в прошлое, а другой — стоит на пороге смерти.       Дед настойчиво мычит, продолжая с кляпом во рту рассказывать про великие чувства господина. Чонгук отошёл от стула и убрал покрывало с ног Тэхёна. Старик по возможности взвизгнул при виде окровавленных костей, затем потерял сознание. Чонгук всё равно присел возле него, набрал в шприц кровь и вытащил кляп. На душе стало паршиво. Наконец-то она отозвалась, и Чонгук, понимая, что не мог быстро поменять отношение к гомункулу, оглянулся. Угадал — Тэхён смотрит на него с сожалением. Только вампир способен пожалеть пищу в момент, когда она изворачивается и идёт против правил, лишь бы угодить господину.       — Всё в порядке, — Чонгук подошёл к нему и присел на кровать. — Я его привязал, чтобы он не сдох.       Чонгук хочет обнять Тэхёна, поцеловать, будто они пережили долгую разлуку, и напомнить, что второй раз он откажется помогать его казнить. Более он не согласен чувствовать, как Тэхёну больно от ожогов, и знать, что нельзя прибежать на помощь.       — Это было сложно выполнить, — он снял иглу и поднёс шприц ко рту Тэхёна. — Давай не будем больше травмировать твоё тело?       Тэхён приоткрыл рот, внимательно наблюдая за Чонгуком и мысленно соглашаясь с ним. Предплечья огнём горят, голени будто кусает рой шершней, а голова очень тяжёлая, и лишь ощущение наполнения вен кровью дарят чувствам равновесие. Есть в боли кусочек смешного счастья. Тэхён рассмеялся бы, несмотря на слабость, но помешал шприц во рту. Смешно из-за того, что безрассудство переполнило сознание и осело в воспоминаниях полезным знанием, а, может, даже опытом. Тэхён пока не дал определение пережитой ситуации, но точно знает, что настал конец усталости. Раньше она его преследовала, а он настойчиво продолжал двигаться вперёд, но сейчас будто всё упорство исчерпало себя. Наверное, дурь выветрилась. Тэхён, вспоминая мысли и чувства под лучами солнца, внезапно повзрослел. Он не может сказать, что о чём-то сожалеет. И язык не повернётся упрекнуть себя в дурости, однако есть огромная благодарность судьбе за то, что не позволила подохнуть. Тэхён готов извиниться перед ней за то, что считал, будто она над ним издевается. Неприятно только от осознания, что для смирения своего буйного нрава понадобилось висеть на дереве и испытывать боль, страх и панику. Они будто сожгли душу и разум, стёрли чувства и опустошили чашу, в которой скопились за всю жизнь эмоции, гниющие из-за невысказанности. Гнев, обиды, месть — всё смыло с души, будто слёзы под проливным дождём. Внутренний зверь уснул в долгожданной тишине, потому что маленький ребёнок прекратил плакать и с интересом вышел на поляну разрушенного мира. Он взял Чонгука за руку, наконец-то обретая того, кто за ним присмотрит, позволит вволю играться и сбережёт от ранений.       Смерть приблизилась к Тэхёну, но лишь для того, чтобы вручить чистый лист жизни. Ему дана возможность написать в ней первое слово, которое станет стартом для полного предложения, абзаца, полноценной книги. Перебирая слова, Тэхён выбрал «спасибо». Он благодарит всех, кого встречал и с кем жил, за то, что протоптали его жизнь узкой тропинкой к сегодняшнему дню. Дальше Тэхён с этой задачей справится только с теми, кому позволит находиться рядом с собой.       — Дед скоро придёт в чувства, — буркнул Чонгук и убрал пустой шприц от клыка. — Он добровольно согласился подвергнуться мукам.       Тэхён дёрнулся, чтобы вытащить руки из-под одеяла, но Чонгук сжал его плечи, останавливая от неприятного зрелища. Он попросил ещё немного подождать регенерацию. В конце концов, кости всегда одного вида, поэтому ничего нового у Тэхёна нет.       — Пахнет тобой, — тихо заговорил Тэхён, смотря Чонгуку прямо в глаза, — но выпил я другую кровь. Ты решил проверить теорию ителейского гомункула? В таком случае иногда заглядывай под покрывало, чтобы контролировать процесс.       В этом нет нужды, потому что Тэхён почувствует результат, когда сможет шевелить пальцами. С появлением чувствительности можно посмотреть на уродство, тяжело вздохнуть и отпустить ситуацию. Думать о ней — лишняя трата времени. Тэхёну надоела суета, постоянный страх и жить, оглядываясь назад, потому что в любой момент подкрадётся враг. Пора остановиться, дать себе отдых и тщательно изучить мысли, чувства, эмоции, желания. Надо больше времени, но, даже имея вечную жизнь, Тэхён не в состоянии успеть одновременно привести себя в порядок и закончить начатое дело.       — Разбуди деда, — шёпотом попросил Тэхён и перевёл взгляд на окно слева от себя, дожидаясь гостя. — Надо же, сработало.       Чонгук, понимая, о чём речь, вскочил с кровати и потряс старика за плечи, требуя немедленно проснуться, иначе без моральной подготовки испугается больше, чем костей вампира. Успев развязать руки, Чонгук выпрямился по струнке. Входная дверь открылась, и в дом вошёл Джунги. Оценив строгим взглядом обстановку, он подошёл к Тэхёну и поднял покрывало. Чонгук вновь потряс старика, и тот с трудом поднял голову.       — Я всё сделаю, — дед глубоко вдохнул и, видя высокого мужчину перед Тэхёном, подпрыгнул на месте.       Чонгук прошептал, что лучше не вмешиваться. Сейчас, как никогда, необходимо притаиться в углу и не лезть в разговор. Как полагается гомункулам, надо молчать и притвориться декоративной вазой в комнате.       Тэхён, снизу вверх посмотрев на Первоотца, не нашёл, что сказать. На зов откликнулся только он, значит, неспящих вампиров больше нет. Джунги на преодоление долгого пути потратил сердцебиение, и Тэхён со стариком его возместят, а Таэй наверняка с пониманием отнесётся к внезапному уходу супруга.       — Отец… — только мог прошептать Тэхён и перевёл взгляд на окно.       — Извлёк урок? — прогремел строгий голос Первоотца, и дед от испуга с грохотом свалился на пол.       — На всю жизнь, — еле слышно отозвался Тэхён, и повернул голову, чтобы скрыть слёзы.       Чонгук отвязал от ножек стула ноги старика и прошептал, что никто есть гомункула, похожего на курагу, не будет. Тем более, кормить самого Первоотца дедушкой — низко пасть пище вампиров. Слыша, кто гость в доме, дед сел на пол, поклонился и с дрожью в голосе поприветствовал. Если бы четыреста лет назад он знал, кого встретит, подготовился, но взамен прожил бы другую жизнь, полную ожидания значимого дня, когда встретит Первоотца. Вряд ли бы он изучал алхимию, предпочитая каждый день протирать пыль и выковыривать застрявшие между половицами крошки. Разве возможно надеется встретить того, кто является высшим вампиром? Дед настолько впечатлился, что попросил Первоотца его съесть. Он смотрел на него с восхищением, покорностью и влюблённостью, а Джунги бросил ему мимолётный взгляд, в котором читалось слово «тупица», и приказал Чонгуку покинуть дом.       Чонгук посмотрел на Тэхёна — тот кивнул, доверяя Первоотцу. Наверное, в Джунги осталось что-то божественное, из-за чего Тэхёну хочется верить в его благие намерения.       Чонгук выбежал на улицу, заметил между деревьями белоснежную рубашку с воланами и чёрные брюки Джунги, и побежал за ним. Не дожидаясь разрешения, Чонгук рассказал, что случилось в Этейлионе и почему Тэхён сейчас лечится. Поступок, безусловно, отчаянный и является крайней мерой для спасения, но как бороться вампиру с гомункулом? Чонгук собрата не убьёт, потому что всегда находится рядом с Тэхёном, которому жаль даже упавшего в обморок деда. Если собрать толпу вампиров, то можно проучить стрелка и ослабить покровительство императора.       — Замечательный план! — насмешливо проговорил Джунги и опустил взгляд на Чонгука, после чего поинтересовался: — Много вампиров собрали? У них спрашивали про их отношение к злому гомункулу и правителям Этейлиона? Мне люди не мешают, а гомункула я съем и забуду, что такой мелькал в моей жизни, — он натянул улыбку при виде замешательства на лице Чонгука, затем объяснил: — Тэхёна можно называть разными словами, но его растили как главу клана, и он жил с этой мыслью, поэтому командовать и распоряжаться у него в крови по отцовской линии, — он пальцем указал Чонгуку, куда идти и, переступая через ветки, продолжил: — Я осуждаю ваш план, но есть то, что хуже него.       Повернув в сторону дороги, он объяснил, что Тэхён, опасаясь гомункула, решил позвать вампиров на помощь. Вот только он не учёл, что, избегая смерти от рук еды, выбрал рискнуть умереть от рук людей. В обоих случаях худший итог оказался бы одинаковым, так зачем менять одно на другое? Мало того, в следующий раз, когда раздастся крик вампира, Джунги дважды подумает прежде, чем бежать помогать. Сейчас ругать Тэхёна нет смысла: он сам себя наказал своей же проделкой. Опыт он получил наглядный и более на подобную выходку не решится, даже если войдёт в безвыходное положение. По мнению Джунги, Тэхёну и Чонгуку стоило приехать к Ю, просить защиту от гомункула и звать Таэя. Однако у Тэхёна в голове засела мысль идти к Тьме, поэтому он перестал рассматривать какие-либо иные пути, а Чонгуку не дано знать тайную политику Ю, Кан и Таэя.       — Ты не задумывался, почему гомункулов ищут шпионы? — Джунги, не хуже Тэхёна, который умом застрял в году Богини Неба, с любопытством осмотрел улицу и идущих к парку людей. — Почему не назначить награду за определённого человека и подключить к поискам всю страну? — он помолчал несколько секунд и, не слыша ответа, продолжил: — Чтобы Элифут не узнал про задумку Этейлиона. Элифут стоит на земле Альнаима, поэтому дела, связанные с ложными альнаимцами, необходимо передавать императрице Ю. Но какие родители не рискнут коронами ради родного ребёнка? — он махнул рукой на Чонгука: — Семейные узы тебе не понять.       Часть людей идут в парк, а некоторые, наоборот, убегают из него. Кто-то на руках уносит домой детей, кто-то ищет своих питомцев, а самые бойкие устроили перепалку о том, что произошло на поляне. Что бы они не говорили, а всегда приходили к одному выводу: надо спросить императора про таинственного парня и его связь с оглушительным криком. От шока умерли не только рыцари на поляне, но и простые граждане, поэтому люди очень обеспокоились будущим города. А если крик повторится? Или будет слышен день и ночь? В скором времени в столице люди окончатся.       — Жрица Дэи говорит, что так кричать могут только вампиры! — в толпе отозвался ителеец, и люди вокруг него расступились, чтобы не забить локтями. — В нашем лесу, тоже вопль слышали, а потом трупы нашли. Последователи Дэи пляски устроили и, видать, померли от крика, а от огня лес горел. Это сама жрица говорила в столице!       Люди испугались и закидали ителейца вопросами. Не забыли и про друга Тэхёна, затем велели привести хозяйку таверны для допроса и собрали группу, которая отправится исследовать лес.       — Становись мне на ноги, — скомандовал Джунги, мысленно выдав череду возмущений в адрес Тэхёна. — Всё же Таэй прав — надо посадить вас в комнату и не выпускать дальше рыночной площади.       Чонгук встал на его ноги, испачкал своими сапогами красивые сандалии и обнял Джунги вокруг груди. Теперь Чонгук ещё и ненужная ноша, которую необходимо везде с собой таскать. Повезло, что Первоотец только рычит, а не отчитывает, как ребёнка. Понимает, что Чонгуку и Тэхёну тяжело себя понять, а, чувствуя друг друга, вовсе мысли путаются. Чонгуку легче переносить отстранённость от мира, ведь он всегда жил сам по себе, а Тэхён впервые взял полную ответственность за свою жизнь и сразу столкнулся внутри себя с проблемой в виде гомункула.       — Какой ты неудобный, — буркнул Джунги и подхватил Чонгука под зад.       Тот стойко промолчал. В конце концов его подняли на руки, и он зажмурился. Вампиры быстро передвигаются по земле, а Первоотца создавали с большими преимуществами, чем у последующих вампиров. Чонгук предпочёл не видеть мелькающие дома, деревья и людей, не терпеть возможную тошноту и не знать, где финиш. Он понимает, что не обладает фигурой Таэя, которого удобно закинуть на шею, как ярмо; засунуть под мышку; едва не завязать вокруг талии или положить на плечо. Чонгук обычный, среднего роста и тем неудобный для переноса. Джунги более его не упрекал, сосредоточился на замке императора, помчался к нему и, останавливаясь возле ворот, прошептал, что раса людей обеднела, раз не укрепляет стены. Он отпустил Чонгука и заметил тревогу на его лице. Они стоят далеко от Тэхёна, а люди намерены обыскать лес. Чонгук переживает, но не позволяет себе передать волнение Тэхёну, поэтому всячески успокаивает себя и сам себе клянётся, что не задержится в замке, а старый гомункул сможет защитить своего господина.       — Не выдумывай! — громом прогремел над ним Джунги и строго посмотрел в глаза, будто ему дана воля судить гомункулов и выносить им приговоры. — Придумывая успокаивающие ситуации, ты врёшь Тэхёну, который, между прочим, ждёт от тебя правду, чтобы не переживать. Если продолжить в том же духе, он прекратит верить твоим чувствам и начнёт всюду следовать за тобой. Ты этого хочешь? — он склонился к нему и поделился опытом: — Может, ты помнишь, что испытывать чувства — это очень нормально и естественно для всего живого. Но, наверное, не знаешь, что держать в себе чувства — вредить себе, а в твоём случае ещё и Тэхёну. Чонгук, просто переживи эти чувства и эмоции, и успокойся наконец, а вместе с тобой Тэхён прекратит вечно подозревать тебя в обмане, — он поставил руки в боки, посмотрел на Чонгука, как на ребёнка, и пришёл к выводу: — Я вас отведу к Тьме, пока вы весь мир не разгромили и сами не сдохли в пяти шагах от входа в другой век.       Чонгук предпочёл молчать и не оправдываться. Во-первых, Джунги прав. Во-вторых, он не ругается и не читает длинные лекции, потому что понимает: иначе Чонгук и Тэхён не могли поступить. Если сейчас вернуть их в прошлое, когда Чонгук только обнаружил карету, они поступят по-другому и быстро доберутся к Тьме. Но это сейчас, когда нет пугающей неизвестности и есть достаточное знание друг о друге. Джунги сердится, однако всё, что он способен сделать, — помочь, тем самым предоставив Тэхёну и Чонгуку шанс учиться на собственных ошибках и впредь их не повторять.       Чонгук постучал в окошко, заранее настраиваясь увидеть перепуганное выражение лица воина. Иначе быть не может, потому что Тэхён не напугал только глухих. Теперь каждый житель, который догадался, что по миру гуляет вампир, мечтает не попадаться ему на глаза. Разве что император и императрица сожалеют о своём легкомыслии и ищут Тэхёна и Чонгука. Последний сам пришёл, и молодой воин его узнал, отчего испугался вдвойне. Его Величество велел доставить беглеца в замок, но как быть со здоровяком, который стоит рядом? Для приличия Джунги собрал волосы в хвост, на затылке затянул шнурком и зачесал непослушные пряди за уши — к разговору с правителями готов.       — Ты, — воин кивнул на Чонгука, — пройдёшь. А ты, — кивок в сторону Джунги, — останешься.       Джунги театрально закатил глаза, а в душе оскорбился. Чонгук на его лице прочёл великое благородство в виде прощения людям их ошибки. Явно не просто так его сердце проявило снисхождение и не затаило злобу. Скорее всего, воин обидел его меньше, чем это сделали правители Этейлиона, поэтому мелкие обиды пролетают мимо Джунги, как игрушечные дротики: без боли, ран и незаметно. Чонгук, ступая во двор замка, напомнил себе, что первый вампир правил Этелионом, причём в его воспоминаниях дни правления ещё не кончились. Если бы Таэй не исполнил их общую мечту про Мортеру, кто знает, захотел бы Джунги вернуть себе власть над людьми.       Два рыцаря с мечами в ножнах схватили Чонгука под руки и силой поволокли в замок. Помня наставления про чувства и эмоции, Чонгук расслабился и позволил себе быть собой. Он потерян. Что говорить императору? Можно сочинить душещипательную историю про несчастного вампира, который намерен вернуться в свой мир, однако как раз вампир нужен Кану. Хотя гомункул ему тоже необходим для приготовления лекарства. Чонгук всё ещё помнит, как его готовить, но, если его кровь поможет ногам и рукам Тэхёна восстановиться, можно использовать волосы только для лечения сложных травм: отрезанные пальцы, выбитые глаза или отрубленные конечности.       Что ни говори императору, он наверняка приказал поймать Тэхёна. Чонгук, следуя по коридорам замка за стражей, прислушался к себе — спокойствие. Наверное, Тэхён спит или прячет чувства, чтобы не тревожить чужую душу. Подумав, что сейчас ему может угрожать опасность, но он терпит, как это делал в Ителее, Чонгук решил, что Джунги сотню раз прав — лучше не лгать ни в чувствах, ни на словах.       Чонгука привели в тронный зал. На этот раз рыцари от него не отошли, а император и императрица не проявили терпения. Чонгук не успел поклониться, как ему полетели обвинения в обмане, сокрытии врага и предательстве. Ему припомнили доверие, оказанное в замке, обещание помочь осуществить его мечту, и трату денег на шпионов. Императрица в придачу с лёгкой грубостью в голосе напомнила, что Чонгук обнадёжил её выздоровлением её сына, а матери обман не прощают и не позволят играть на материнских чувствах. Но Чонгуку дают последний шанс: он должен привести вампира в замок. Пусть волосы Тэхёна не способы лечить, однако они есть, а вырастить качественные травы — задача алхимиков. Мало того, императрица подозревает, что людей вновь начали обращать в вампиров. На эту мысль её натолкнул возраст Тэхёна.       — Всё проще, Ваше Величество! — Чонгук ей добродушно улыбнулся. — Я другой гомункул, а ваш — надёжно спрятался и ждёт, когда ситуация со мной закончится. Он, может, трус, но не дурак.       Не доверяя словам, император подошёл к нему и оттянул вниз горловину плаща. Не замечая рисунка, он пальцами потёр левую щёку и шею Чонгука — крема, пудры или краски нет. Когда же Чонгук сказал, что его рисунок на правой руке, император закатал его рукав и попытался оттереть чёрные полосы, но не получилось. Не желая признавать ошибку, император в ярости приказал отрубить руку Чонгука. Если он действительно гомункул, не умрёт от потери крови.       Чонгук предупредил, что для приготовления лекарства из волос вампира нужны две руки, и что даже в период войны люди не позволяли себе физически калечить гомункулов.       — Откуда им знать про благородство? — Джунги спрыгнул с подоконника и поправил помятые воланы. — Они же потомки дикарей.       Он сел на ближайший стул. Стража посмотрела на правителя, а тот, замечая, что гость смотрит на Чонгука как на знакомого, быстро сообразил, что в городе творится что-то, в чём нужно разобраться. Поскольку объявился союзник врага, надо выслушать его условия и узнать, что ему необходимо. Возможно, он предложит более выгодное предложение, чем гомункул. При этом стража продолжит держать Чонгука в качестве заложника.       — Тебе неведомо не только благородство, но и манеры, — холодно отозвалась на троне императрица. — Род Ю даёт нашей крови хоть каплю величия, а ты — уличная безродная шавка.       Чонгук перевёл взгляд на Джунги, ожидая ответную реплику, если найдётся, что сказать. Джунги действительно не имеет в роду императоров, а его мать работала прислугой. Отец — богатый человек, но без власти, к тому же — преступник. Джунги тоже не добился успехов в жизни, а единственный раз, когда удача ему улыбнулась, — он выжил после опытов алхимиков.       — Если я — уличная шавка, — Джунги вновь простил оскорбление, — тогда ты сука в моей уличной стае.       Рыцари сделали вид, что ничего не слышали, но Чонгук ощутил, как сжались их пальцы на его руках. К конфликту опытные рыцари готовы, но тот факт, что Джунги влез через окно, не дарит оптимизм: как внезапно пришёл, так шустро и уйдёт. Где его ловить во дворе? Если не поймать, Его Величество велит казнить стражу из-за невыполненного поручения.       Император за супругу заступился — кинулся на Джунги с кулаками, но тот успел крикнуть, что императрица сама дала ему право вольно говорить. Помня неверность жены, император проявил сдержанность и оглянулся в сторону тронов, где стоит императрица.       — Разве не так? — Джунги ложно удивился и напомнил: — Ты сказала, что не потерпишь, когда кто-то играет с твоими материнским чувствами. А я — отец и не допущу, чтобы кто-то игрался с жизнью моего сына.       Императрица перевела взгляд на Чонгука, и тот отрицательно замотал головой, будто отказываясь от родства с Джунги, как от проклятия. Лучше остаться гомункулом без родителей и рода, чем стать сыном вампира, в душе которого исключительно стремление к своим порядкам и бесконечная любовь к одному мортерцу. Чонгук даже не в состоянии ответить на вопрос: повезло ли Таэю стать мужем Джунги? Наверное, только любовь — оправдание любому безумству. Иных причин, почему Джунги и Таэй живут в гармонии Чонгук найти не может.       — Убить моего сына — это низко для людей, у которых лежит при смерти сын, — Джунги демонстративно скривился и закинул ногу на ногу, показывая, что разговор предстоит долгий. — Не смотрите на меня высокомерно, потому что вы для меня не опасны. За всю мою жизнь меня могли убить только двое. Первый — алхимик, который меня создал, но он давно мёртв, и от него не осталось даже костей. Второй — Таэй, но у него нет повода для моего убийства. Он будет очень зол, если я к обеду не вернусь домой.       — Возвращайся к нему, — император указал на окно. — Мы не смеем тебя задерживать.       Джунги кивнул и встал со стула. Когда он подошёл к окну, заметил, что внизу возле замка столпилась стража. Значит, ему не верят и ждут доказательства его сущности вампира, но он не намерен демонстрировать свои способности. Во-первых, есть чужого гомункула равносильно просить милостыню, а Джунги не настолько низко пал, чтобы есть любовника Тэхёна. Во-вторых, становиться шутом перед императором и его супругой слишком оскорбительно для вампира.       Джунги оглянулся и увидел стоящую в нескольких шагах императрицу с маленьким зеркалом в руках. Её широкая улыбка уведомила, что Джунги не прошёл элементарный тест на проверку. Пока они смотрели друг на друга, а солнечный луч светил на кожу руки вампира, но не обжигал её, Чонгук отчаялся. Он сказал рыцарям, что устал стоять и ему надоело смотреть на развлечения Джунги. Можно объяснить, что Первоотца солнечным зайчиком не напугать, но кто поверит, что в мир вернулся первый вампир? Высшая раса официально истреблена, но теоретически её можно вернуть с помощью алхимии, однако Первоотец мёртв даже для алхимиков, поэтому в его существование никто не верит.       Чонгук встрепенулся, вспоминая бесконечные истории про спящего и великого страдальца-вампира. Тэхёну клан голову задурил поклонением и страшилкам про неповиновение Первоотцу, а Тэхён с радостью религией действовал на нервы Чонгуку.       — Ваше Величество, — Чонгук тихо отозвался, и на его голос оглянулась императрица, — даже сами вампиры всегда говорили, что есть тот, кто их слышит и обязательно откликнется на их молитвы. Люди, убив Хвана, уничтожили расу, но не всех вампиров. До одного даже алхимики не смогли добраться, а Таэй смог.       Упоминание проделки Таэя заставило императора и императрицу всерьёз воспринять Джунги. Тэхён пришёл из Мортеры, причём приволок с собой гомункула, который точно из одной партии с другим Чонгуком. Теперь явился ещё один мужчина, который на вид совсем не похож на вампира, а по возрасту подавно не подходит. Но Таэй всегда рад подсунуть людям что-то из ряда вон выходящее. Император решил, как ему казалось, подыграть Джунги и сказал, что отношение к вампирам у расы людей резко негативное, поэтому нет ничего странного, что Тэхёна отправили на казнь. Надо войти в положение людей, а ещё лучше — не топтать их землю, чтобы не попадать под свет серебряных зеркал.       — Как бы там ни было, — император пожал плечами, — верни время назад, мы бы мальчишку придержали у себя и вернули тебе в целости и сохранности.       — Вернуть время? — удивился Джунги и, подумав немного, продолжил: — Верни время, и мой отец не совершил бы преступление, чтобы не родился его убийца. Верни время, и клан Ким выбрал бы другого ребёнка для воспитания главой. Верни время, и ты бы Тэхёну языком ноги мыл, чтобы твой сын остался жив.       Он прыгнул в окно. Император приказал ловить преступника, а императрица от безумия побежала к сыну, выкрикивая его имя и теряя величие супруги правителя. Пользуясь суматохой, Чонгук вынырнул из рук рыцарей и юркнул в коридор, держа в уме старую грушу и высокий забор. Из-за криков императрицы и её полоумного поведения прислуга впала в растерянность, не понимая, что случилось в тронном зале и как поступить. Прямых указаний нет, и вряд ли императрица в состоянии трезво мыслить, а выполнять поручения от горя сошедшего с ума приятеля — стать палачом чужих жизней. Пример Ителеи, которая до сих пор расхлёбывает последствия правления Эрмы, краше любых советов показывает, что Этейлион ждут беды и перемены. Чонгук, прячась за углами коридоров, заметил, что слуги стягиваются к комнате принца, где императрица воет от несчастья. Периодически она пытается что-то сказать, и Чонгук смог различить обрывки проклятий, но ему не понять глубину боли скорбящей матери, поэтому плач слушает с равнодушием.       Прыгнув в открытое окно, Чонгук осмотрелся в поисках Джунги. Основная часть воинов столпилась в другой стороне двора, но терпит поражение за поражением в попытках сориентироваться, куда сбежал быстроногий вампир. Император орёт на них, называет безмозглыми и для понимания важности поимки кричит, что преступник убил принца. Поскольку стража не справилась с охраной замка, разгневанный император пообещал всех казнить.       Убегая к груше, Чонгук слился с паникующей толпой слуг и почувствовал колики в голове. Где-то внутри, совсем в глубине, будто в самом центре черепной коробки, острым штырем отозвались воспоминания про ферму в первый день войны. Следом тихо раздался голос Хвана: «Куда ты пойдёшь?». Чонгук отказывается вспоминать жизнь на ферме, потому что доволен тем, кем стал и кем является. Его устраивает жизнь, настоящее и будущее. Суета людей, их громкие голоса и периодические столкновения настойчиво напоминают Чонгуку панику в доме Хвана. В тот день умерли многие гомункулы, потому что люди решили уничтожить источник питания вампиров, а Хван погиб среди первых. Теперь история повторяется, только жертвы — люди, но цель всё та же — ферма гомункулов. На этот раз Джунги стремится не допустить её появления, а для этого необходимо избавиться от тех, кто легко соглашается на безумство ради выгоды и предаёт союзников.       Взбираясь наверх по веткам груши, Чонгук допустил, что возобновление ферм — неплохая идея, если отталкиваться от них с точки зрения практики в алхимии. Но фермы ради длительного выращивания гомункулов — первый шаг к бессмысленным убийствам. Куда деть партию гомункулов? Тэхёну всех быстро не съесть, а Джунги крайне редко питается. Остаётся только партиями убивать из-за непригодности. Да и расходов много, ведь гомункулы нуждаются в еде. Возродить вампиров под руководством Джунги? И опять не получится, потому что для удобного проживания вампирам нужны условия Альнаима, а их знали те, кто его строил.       Спрыгнув на землю, Чонгук вновь скривил лицо из-за тяжёлого приземления и побрёл в сторону парка. Продолжая думать над сложностями современного мира, он с удивлением заметил, что расы не против возвращения вампиров и с любопытством встретятся с ними при условии, что алхимики морально и грамотно подготовят все стороны знакомства. Проблема кроется в правителях, которые, смотря на хвастовство людей, хотят такой же славы. Ради неё они пойдут на преступления и попробуют вновь искоренить высшую расу, указывая людям, что не всех врагов они убили в год правления Богини Неба. Всё же мир не готов к возвращению погибшей расы. Чонгук понимает Джунги, который пытается не допустить, чтобы вампиры становились мальчиками для битья и вещами для насмешек. Пока контроль за миром частично во власти Таэя, Джунги сделает всё возможное, чтобы оберегать вампиров, попавших к нему из будущего и прошлого, но и он не всесильный.       Когда-нибудь гомункулы и вампиры вернутся в мир, потому что то, что придумано одним человеком, в конечном итоге станет подвластно другому. В конечном итоге время вернёт миру талантливого алхимика, и он станет основоположником нового Альнаима.       В суете дня до Чонгука никому нет дела. Он быстро идёт по дороге, осматривается, а люди сбились в группы и обсуждают последние события. Судя по обрывкам фраз громкоголосых горожан, Тэхёна в лесу не нашли. Добраться до него может только Чонгук с арбалетом, но он не сунется к хижине из-за опасности вампира. Сейчас Тэхён голодный. Его сердцебиение плавно опускается, а деда трогать нельзя. Быть может, стрелка до готовности крови не напугать, но в сознании вампира он еда, поэтому должен быть съеден. Если Тэхён до сих пор не сожрал деда, можно считать, что разум в нём взял верх над инстинктом, что пагубно на него влияет. Тэхён должен есть, когда голоден, а не ждать удобный для питания момент, но в последнее время он склонен к выгоде, поэтому дед, скорее всего, жив. Хотя помрёт он с улыбкой на лице и с чувством выполненного долга.       Чонгук остановился напротив узкого стола с мелкими вещами ручной работы. Хозяйка всего добра — пожилая женщина сбитого телосложения и с очень пышной грудью над корсетом, на которой наглядно продемонстрирован товар. Ожерелья и подвески, больше похожие на амулеты и обереги, переливаются в лучах послеобеденного солнца и смотрятся не гармонично, но эффектно. В седых волосах, будто иголки у враждебного дикобраза, торчат заколки, а на предплечьях в ряд выстроились различных видов браслеты. Женщина поставила руки в боки и с завистью смотрит на общительных людей, которые почему-то отошли в сторону, а не сплетничают возле неё.       — Хозяюшка, — позвал её Чонгук, но ответа не последовало. — Госпожа продавец!       Женщина резко повернула голову и посмотрела на него, затем очнулась, будто вспомнив, что находится на работе, и прочирикала приветствия. Чонгук отдал ей должное — она не навязывает товар. Сначала она указала, по какому принципу он рассортирован на столе и поинтересовалась:       — Что ищешь? Для чего? Кому?       Далее она внимательно проследила за взглядом Чонгука, направленным на украшения, и легко догадалась, что нужны заколки. Вытащив длинную шпильку из своих волос, она протянула её и предложила не скупиться на подарок. Чонгук посмотрел на нефритовый товар, украшенный редкими мелкими камнями и тремя кисточками: две из жёлтых и одна из чёрных ниток. Вещь простая, но красивая. Чонгук вновь осмотрел товары, словно сравнивая со шпилькой в руке, затем перевёл взгляд на женщину и попросил её повернуться, чтобы посмотреть заколки в волосах.       — Не хитри! — она насупилась, опасаясь воровства, затем вытащила все шпильки из волос. — Одна серебряная монета за штуку!       — Та ты сама меня грабишь средь бела дня! — Чонгук грозно сдвинул брови, но не почувствовал жадность. — Где видела, чтобы тонкий кусок нефрита продавали за серебро?       Женщина отказалась снижать цену, потому что не страдает от недостатка покупателей, а товары у неё ручной работы, которые создаются её семьёй с давних пор. Каждое украшение она в состоянии трезво оценить, а если кому-то нужна дешёвка из щепки, то может купить её в сувенирной лавке.       Чонгук выбрал ещё одну шпильку, украшенную стеклянными шариками и камнями, и две красивые ленты для волос. Он хотел купить больше, но побоялся брать то, что Тэхёну может не нравиться. Отдав женщине деньги, он спрятал покупки в карман и продолжил идти в лес.       По дороге он себя ругал за опрометчивый поступок. Стоило бы сначала спросить у Тэхёна про его предпочтения в украшениях. Наверняка в клане он носил дорогие заколки и лучшие ленты, и явно в его коллекции не лежал дешёвый нефрит. Конечно, сейчас его косу вовсе стягивает обычная тряпка, но если уж делать подарок, то достойный вампира. Чонгук сделал вывод: он абсолютно не знает вкусы Тэхёна. Его пищевые предпочтения они обговорили давно, и Тэхён о гомункулах уши прожужжал, а про обычные мелочи они не общались. Чонгуку показалось странным, что толком не зная друг друга, Тэхён умудрился влюбиться. Он сам говорил, что хочет познакомиться с Чонгуком поближе, но много ли надо, чтобы понять гомункула?       Когда Чонгук находился на середине пути, раздался грохот, и от мощных ударов сотрясло землю, будто Бог-защитник людей спрыгнул с храма. Сразу раздались крики людей, а следом вновь завибрировала земля. Чонгук удержался на ногах и оглянулся, словно в воздухе сможет уловить эмоции Джунги, который крушит замок. Правление императоров рода Кан закончилось до банальности просто: их убили, а наследников нет. Продолжая идти между деревьями и взглядом ища знакомые кусты, Чонгук вспомнил Эрму, которая, хотя удержалась на троне, тоже является последним правителем Ителеи. Мир обеспокоен этим фактом, как и переживает за будущее Берфая, а теперь обезглавлен Этейлион. Кажется, сейчас переживать за соседние империи способны лишь стойкие во власти Таэй и Ю. Таэй рядом с Джунги готов к переменам в своей стране. Не зря говорят, что кто его поймёт, тот станет его преемником, а Джунги его не только понимает, но и говорит с ним на одном, понятном лишь им, языке. Вряд ли Джунги отберёт власть, восхищаясь Таэем на троне, как некогда Таэй любовался его короной. Но дела вести они точно продолжат вместе, а значит, Джунги негласно наденет тиару правителя. Возможно, она будет похожа на тиару Тэхёна, тем самым превращая сказку про Первоотца в маленькую правду. В году Бога Солнца и пока Таэй удерживает абсолютную власть в Мортере, Джунги находится в безопасности. Но даже имея в распоряжении государство и армию, ему не нужен Этейлион. Совать нос в дела людей он не прекратит, но править откажется, потому что мир не готов к возвращению кровопийц.       Чонгук, чувствуя чужое волнение в груди, побрёл дальше по лесу. Разве не очевидно, что вампиры — высшая раса? По мнению Чонгука, Тэхён загнобил расу вампиров со всех сторон и ошибается в своих суждениях. Он все изъяны нашёл, но не заметил, что он, один вампир, перевернул мир за пару-тройку месяцев. Если бы не знакомство с Джунги, Чонгук уверен, что Тэхён сам придумал, как избавиться от рода Кан. Не понимает Чонгук только, в какой момент Тэхён внезапно осознал, что вампиры не нужны Богу Солнца? Либо Тэхён принял эту правду, либо что-то замышляет. Чонгук склонен ко второму варианту.       Возле дома Чонгук увидел старого гомункула, который прижал к груди колени и с несчастным лицом смотрит на траву. При виде Чонгука он встрепенулся и с великой скорбью в голосе поделился печалью: господин отказался кусать бородатую пищу и назвал её тошнотворной. Чонгук, узнав в словах Тэхёна, попросил долго не грустить, а господина он лично накормит, затем они отправятся в Элифут.       — А как же я? — брови деда приподнялись от представления своего мрачного будущего. — Меня Чонгук убьёт.       — И тебя пристроим, — пообещал Чонгук и с заботой в голосе объяснил: — Я не могу тебе прямо сказать про твоё будущее, потому что ты опять в обморок упадёшь.       Старик несколько раз кивнул и в усы обиженно пробормотал, что ему достаточно обещания, а в остальном он согласен со всем, что ему скажет господин. Прикажет расстаться с бородой — дед её сожжёт. Если Тэхён продолжит есть его кровь со шприца — так тому и быть. Старик беспрекословно примет любой каприз, лишь бы чувствовать себя нужным.       Чонгук махнул на него рукой, не представляя себя с таким же поведением. В очень далёком прошлом он вёл себя не лучше, но, к счастью, этого не помнит. Когда он вошёл в дом, Тэхён приподнялся на кровати и спрятал кисти рук под покрывало. Его тело почти пришло в норму. Он смог распустить и расчесать волосы, избавляясь от мелкого мусора и пепла в них, и готов обуть сандалии, если у деда имеется запасная пара обуви.       — Что случилось? — его взгляд стал чистым и заинтересованным. — Что тебе сказал Первоотец, из-за чего ты прекратил от меня прятаться?       Чонгук присел на кровать и улыбнулся. Сложно признаться, что Джунги досталась роль пусть не Бога, но родителя. Причём воспитывать ему приходится не только вампира, но и гомункула. Джунги отвратительный тип, но с ним интересно. К счастью, имея власть над гомункулами и вампирами, он не пользуется ею ради личных достижений. Кажется, ему нужен исключительно Таэй, а Тэхён и Чонгук — плачущие в колыбели дети, которых надо убаюкать и можно вновь возвращаться к любимому мужу. Чонгук уверен, что ошибается в суждениях, но пока у него сложилось первое впечатление о легендарном Первоотце.       — Сказал, что скрывать чувства вредно и нет смысла, — он заглянул в пропасть тёмных глаз и не увидел границы безумия в них.       Джунги далеко не дурак. Он взял под контроль свою маленькую пародию, потому что идеально знает себя и имеет представление о своих возможностях и стремлениях. Тот, кто тоже держал, а может, до сих пор держит, злость на отца, весь мир и власть людей способен на глупые, но крупномасштабные поступки. Пока Тэхён не сжег небеса над всеми империями, Джунги станет для него Первоотцом и присмотрит за более уязвимыми расами, охраняя их от него и себя.       — Мы можем выдвигаться в путь, — Тэхён вытащил руки из-под покрывала и показал кисти, которые частично восстановились. — Гомункул в Ителее оказался отчасти прав — кровь ускоряет регенерацию, но лишь совместно с приёмом пищи. Я и дед наблюдали за процессом заживления, пока тебя не было.       Чонгук снял обувь и взобрался на кровать к ногам Тэхёна. Вытащив из кармана покупки, он положил их на покрывало и попросил сказать: нравится или нет? Ответ очень важен для понимания личных вкусов и предпочтений. Если украшения не по душе, Чонгук должен об этом знать, чтобы более не совершать ошибок.       — Почему ты их купил? — Тэхён окровавленными руками взял яркие вещи и принялся рассматривать со всех сторон. — Только не ври!       — Увидел торговку и вспомнил, что тебе нужны заколки, — Чонгук пожал плечами, но цепкий взгляд из-под прищура Тэхёна заставил активно думать. — Я не знаю. Мне захотелось купить.       Тэхён чувствует его эмоции и понимает, что Чонгук не в состоянии собрать мысли в логическую цепочку и последовательно объяснить свои действия. Он попытался сказать, что у него появилась возможность купить заколки, но почему именно сейчас? У Таэя для его длинных волос много лент, заколок, гребней, шпилек и пружин, однако Тэхён и Чонгук у него их не попросили. Они останавливались в городах Этейлиона и тоже игнорировали прилавки с украшениями, а сейчас Чонгук сделал покупки без участия Тэхёна.       — Я хотел тебя порадовать, — наконец-то сообразил Чонгук, — но я не знаю, в чём ты нуждаешься. Ленты и шпильки для волос — то, что тебе точно надо, поэтому я мог ошибиться лишь в выборе цвета и материала.       Он насторожился и всмотрелся в мимику Тэхёна, ожидая вердикт. Всё-таки ошибся? Слишком дёшево? Не к лицу? Не к тиаре? Не надёжно? Тэхён очень дорожит волосами, поэтому без драгоценных металлов украшения придают им дешевизну. Чонгук решил, что не следовало покупать нефрит. Лучше б мимо торговки прошёл.       Тэхён, рассматривая стеклянные шарики шпильки с облегчением подумал, что наконец-то избавится от надоедливой косы и сможет сделать красивую причёску. В клане его волосы украшали множеством заколок, которые не позволяли волосам беспорядочно развеваться на ветру и липнуть к лицу. Если же волосы собирали в причёску, то, наоборот, укрепляли её несколькими лентами и шпильками. Гомункулы любят ковыряться в волосах господина, поэтому Чонгук сообразит, как приспособить две ленты и две шпильки.       Сам поступок очень тронул Тэхёна. У него в клане возле зеркала стоял небольшой сундук доверху забитый заколками и украшениями, но подарки со стороны Чонгука он оценил выше. Тэхён чувствует признательность, а не детский восторг. В нём бурлит счастье от того, что Чонгук заметил потребность и не оставил её без внимания. Тэхён вряд ли бы купил шпильки, да и ленты проигнорировал, потому что спешит к Тьме. Ему без разницы, в каком виде он примчится домой, чтобы предупредить Альнаим про опасность со стороны Этейлиона. Главное — вампирам выиграть войну.       Его переполнили чувства, от которых Чонгук впал в ступор. Не выдержав натиск в душе, Тэхён обнял его, сжал в ладонях подарки и зажмурился. Настал идеальный момент, чтобы сказать важные слова. Страшно до внутренней трясучки, а неизвестность пугает. Кажется, после признания настанет череда разочарований и ненависти к самому себе, а Чонгук превратится в злую скотину, в которой от него прежнего не останется следа. Но именно сейчас слова рвутся наружу не просто признанием в любви. Тэхён хочет их сказать, чтобы показать, как высоко он оценил заботу и внимание. Разве есть что-то выше и сильнее любви? В ней собраны все слова благодарности и лучшие объяснения светлым эмоциям, но в отношениях вампира и гомункула уточнения — неизбежные моменты.       — Я люблю тебя, — Тэхён проговорил полушёпотом, с явной дрожью в голосе и лёгким хрипом. — Больше, чем гомункула и друга с привилегиями. Люблю так, как ты это чувствуешь во мне.       Он сильнее зажмурился, ожидая наказание за мерзкое чувство к еде. Кто выступит судьёй и что говорить в оправдание — Тэхён не знает. У него есть только чувство страха в душе, зажатость в подсознании и Чонгук в объятиях. Грядёт что-то ужасное, неминуемое и разрушительное, будто само небо рухнет на землю, прекращая омерзительную связь вампира и гомункула.       Время идёт, но ничего не происходит. Дом стоит на месте, Чонгук потерян в чувствах, а небо не покинуло свою высоту. Тэхён открыл глаза, посмотрел по сторонам и убедился, что находится в реальности. Секундами ранее он признался в любви, и где та кара, которая страшнее лучей солнца в серебряном зеркале? Почему-то чувства противоположны ожидаемым. Тэхёну на душе легче, а груза ответственности, который пугал до головокружения, нет. Есть счастье и гордость за себя: наконец-то смог открыть рот и перешагнуть страхи. Главное — нет сожаления. Чонгук всё тот же, отталкивать его не хочется, а привести в чувства — вполне. Он запутался в лабиринте эмоций, когда Тэхён, в потугах воспроизвести звуки, боролся сам с собой. Более того, Чонгук освобождает место на полке сознания, чтобы поставить коробку с фактом любви. Тэхён его не торопит, наслаждается минутой, когда можно себя заслуженно похвалить и подбодрить. Однако, если собой Тэхён гордится, то ситуация поражает: Чонгук стал ещё ближе. Казалось, ближе быть некуда, но Тэхён уверен, что Чонгук приблизился ещё на шаг, слился с ним воедино и изнутри постепенно заполняет душу, которая, как космос, не имеет границ.       Чонгук очнулся. Надо что-то сказать или сделать. Обнять? Поцеловать? Гомункулу признались в любви — единичное исключение. Раз Тэхён сказал о любви, значит, принимает её и не отталкивает. Это означает, что Чонгук победил в схватке за руку и сердце господина. Боролся он с прошлым Тэхёна, кланом Ким и всеми расами, и победил. Помогло ли ему внутреннее слияние гомункула и вампира и подлинные ли его чувства — совсем неважно, когда любовь случилась и Чонгук её чувствует. И не имеет значения, что чувства ворованные, если они есть и не фальшивые у Тэхёна. Чонгук их одолжил, чтобы выразить то, что в его мыслях: любовь и желание любить.       Следуя совету Джунги, Чонгук отпустил эмоции. Едва первая вырвалась наружу, как следом за ней по цепочке вылетели остальные, смешались и вывели Чонгука из равновесия. Он успел заметить исключительно позитивные чувства, затем в сумасшествии радости ощутил в крови волнение, и последовала естественная реакция — Тэхён, ведомый запахом крови гомункула, укусил. Он голодный, нуждается в восстановлении, поэтому даже не думал противиться инстинкту.       Чонгук не против покормить. Ему нравится чувствовать давление зубов на шею и горячее дыхание на коже, а смена цифр сердцебиения, которое постепенно растёт, даёт надежду на успешное завершение путешествия. Клыки в вене, забирающие кровь в тело вампира, напомнили Чонгуку про предыдущие укусы, и он вспомнил, что хотел от Тэхёна, но так и не решался попросить. Сейчас, когда Тэхён признался в любви и плотно ест, наступил удачный момент для просьбы. По крайней мере, Чонгуку показалось, что дед и Джунги их не побеспокоят и люди не найдут хижину в кустах.       Одной рукой придерживая Тэхёна за поясницу, а другой — пальцами пробираясь в карман, Чонгук прошептал, что хочет воспользоваться правом один раз просить что угодно, а Тэхён не откажется. Возможно, он удивится и разозлится, но Чонгук попробует, тем более ранее он предупреждал о задумке. Он вытащил золотые монеты, которые когда-то давал ему Тэхён с просьбой об интимной близости, и вложил их ему в ладонь, при этом тихо попросив заняться сексом, но без кормления — как люди.       Тэхён сжал монеты в кулак и вытащил клыки из шеи. Ему стало жутко, мерзко и противно, а в ушах прозвучал голос Таэя, который упрекает в покупке секса у Чонгука. Кто ж знал, что Чонгук учится и запоминает даже то, что на первый взгляд выглядит пустяком? Тэхёну монеты жгут руки, как раскалённая сталь, к горлу подкатывает тошнота, а воспоминания про непутёвую маму едва не стоят яркой картинкой перед глазами. Тэхён запомнит это состояние, чтобы дать отпор вампирам в клане, когда они вспомнят его мать. Сейчас же следует подобрать правильные слова, чтобы выкрутиться из ситуации. Тэхён сам показал, что отдавать деньги за любовь — нормально, но, к счастью, Чонгуку можно объяснить, что впредь никаких монет платить не нужно.       Тэхён не представляет, что должно случиться в мире, чтобы вампир стал проституткой. В клан часто приходили продажные женщины, но у вампиров нет причины продавать себя. Даже ради покупки пищи не получится торговать своим телом, потому что гомункул стоит больше, чем вампир сможет заработать за месяц в борделе. Тэхён не понимает, зачем соклановцы его запугивали гнилой генетикой, но осознал, что Чонгук одним своим существованием сделал его вампиром, дал ему уверенность в этом и заставил думать, как полагается вампиру. Сомнения в себе постепенно уходят, мысли про то, что Тэхён — худший представитель своей расы, снижаются, а на их место становится интерес к себе. Раз родился не таким, как все, значит, особенностей много, и они, быть может, лучше, чем у обычных вампиров. Возможно, даже удастся превзойти Джунги.       — Давай отменим эту традицию? — Тэхён показал деньги на ладони и объяснил: — Это была моя худшая в жизни идея, и я сожалею о поступке, — он положил монеты на пол и уточнил условия их текущего договора: — Я могу не выдержать и укусить тебя. В сильном возбуждении ты вкусно и маняще пахнешь…       Он резко замолчал, чтобы не признаваться в тяге к укусам во время и после секса. Они стали маленькими дополнениями ко всем удовольствиям, которые Чонгук дарит Тэхёну, а к хорошему, как известно, очень быстро привыкнуть. Дожидаясь ответ, Тэхён сделал вывод: нужна сытость, чтобы попробовать заняться сексом «как люди».       — Если не получится, тогда мы позже попробуем ещё раз, — Чонгук полон оптимизма и не думает горевать, будто у него с Тэхёном в запасе целая вечность и миллион попыток.       Тэхён заинтересовался предложением, положил на кровать подарки и приблизился к лицу Чонгука за поцелуями. Прикосновение губами, будто проверка на готовность друг друга выполнить поставленную задачу, переросло в жаркий поцелуй. Чонгук ладонями скользнул под плащ Тэхёна и поднялся выше, мысленно обрисовывая тело, которое не может гладить взглядом, чтобы восхищаться искусством алхимии. Должно быть, тело изменилось, как изменился вкус поцелуев, мелодия дыхания и тихие стоны. Даже в душе появилась ранее неиспытанная лёгкость, требующая заполнится чужими чувствами. Тэхён остался прежним, но теперь он любит открыто и отпускает от себя любовь, а не прячет её в себе, как уродливый изъян на теле. В его поцелуях стало больше отдачи, которая проникает в Чонгука через тонкую кожу губ, и дразнит тело до желания сжать Тэхёна, придавить своим весом и отдать ему больше чувств, пока он не утонет в них. Тэхён дразнится. Смотрит в глаза пожирающим взглядом, будто оценивая готовность Чонгука продемонстрировать пылкие чувства, которые он с жадностью проглатывает, как голодная акула.       Тэхён снял плащ, специально стаскивая его медленно и выгибаясь немного вперёд, чтобы приблизить тело к Чонгуку. Кисти и стопы ещё покрыты серостью и кровью, и регенерация продолжается, поэтому Тэхён, предпочитая избегать инстинктов гомункула, бросил всю одежду на пол и потянул на себя Чонгука. Они лягут, и серое мясо не будет попадать в поле зрения.       — Сумка на полу, — Тэхён прошептал в губы, но не поцеловал, чтобы Чонгук поторопился вернуться.       Чонгук не просто спешит — за ручку затаскивает сумку на кровать и одной рукой роется в ней, а другой — ласкает Тэхёна с нескрываемым удовольствием. Он хочет его. Хочет до одури, низости и полного слияния мыслями и чувствами. Чонгук осыпает его горячими поцелуями, нежно ласкает и не увеличивает расстояние между их телами, демонстрируя свои права на Тэхёна. Влажными губами он целует его живот и бёдра, зная самые чувствительные места на бледной коже. Она прохладная, а в венах Чонгука кровь нагревается, бешено бежит и насыщается вкусом, от которого у любого вампира сознание окутается туманом. Тэхён вздрагивает каждый раз, как губы касаются его, возбуждение нарастает, но он видит, что Чонгук не успокоится, пока не будет уверен, что создал комфорт для своего любовника. Когда же Чонгук отстранился от бедра и губами обхватил член, Тэхён схватил его за волосы и наклонил его голову к паху. Пока Чонгук наиграется с поцелуями, тело Тэхёна покроется дрожью от ноющего желания получить удовольствие. Но Чонгук требует стоны, он хочет слышать, как Тэхён теряет рассудок от страсти и всё больше раскрывается перед ним, стирая последние крохи морали.       Чонгук потянулся за мазью и, схватив флакон, посмотрел на Тэхёна: ноги пошло раздвинуты, дыхание тяжёлое, а с члена на живот стекает естественная смазка. Самое возбуждающее в нём — раскинутые по кровати чёрные волосы, перелив белого золота тиары и взгляд тёмных глаз из-под длинных ресниц. Смерть рисовала Тэхёна красками ночи на белом полотне, поэтому он вобрал в себя лучшее от светлых и тёмных тонов. Чонгуку не устоять перед её творением, которое для гомункулов равно Богу.       Тэхён, глядя на Чонгука и чувствуя, как внутри сгорает от возбуждения, предрёк себе скорый оргазм. В придачу, пахнет виноградом. У Тэхёна клыки всё ещё опущены и Чонгук, ложась на него, сразу тянется за поцелуем, чтобы облизать их.       Он плавно вошёл в Тэхёна, получил от него порцию чувств и тихо простонал. Невозможно не любить, когда от одного взгляда ускоряется дыхание; когда от прикосновений горячих ладоней тело отдаётся в рабство страсти и не покинет её сладкий жар, пока не пресытится удовольствием. Тэхён любит душой и телом, хочет отдать Чонгуку нежность, но с каждым его движением слабеет. Чонгук прижимается к нему бёдрами, немного отстраняется и вновь сильнее жмётся, при этом целуя шею и отвлекаясь лишь на клыки. Он чувствует пламя внутри Тэхёна, отбирает его, смотрит в расслабленное лицо и ускоряется, сокращая время близости, чтобы подарить Тэхёну то, что в году Богини Неба ему не суждено испытать.       Сжимая пальцы на спине Чонгука, Тэхён прижал его к себе, глубоко вдохнул и простонал. Сразу же вновь набрав кислорода в лёгкие, он на выдохе кончил. Стон получился громким, заглушил стон Чонгука, а следующий вдох Тэхён сделал носом, что стало ошибкой. Запах крови гомункула ударил по мозгам, и Тэхён вцепился зубами в шею. Отчасти сработало подсознание, которое напомнило, как приятно есть Чонгука после оргазма, и какой он вкусный в оргазме.       — Ты говорил, что не обжора, — Чонгук тяжело дышит, но счастлив обнять Тэхёна, когда он ест.       Во-первых, Тэхён будет сытый. Во-вторых, все гомункулы мечтают быть съеденными. В-третьих, из-за того, что кровь постепенно уходит из вен, сердце Чонгука сбавляет обороты и быстрее наступает спокойствие. Тэхён отбирает не только жар тела, но и дарит равновесие души, хотя должен наградить вечным покоем. Его вполне устраивают уникальные функции Чонгука, и он ими продолжит пользоваться на радость обоим.       — Придётся позже попробовать ещё, — Чонгук сделал упор предплечьем в кровать, а пальцы другой руки запустил в прохладную волну чёрных волос, чтобы прижать голову Тэхёна к своей шее.       Тэхён уверен, что опять укусит. Он должен есть, как в питании нуждается любой живой организм. Когда пища вкусно пахнет, у человека начинается обильное слюноотделение, а у вампира — опускаются клыки. Если сердцебиение низкое, вампир кинется на еду, следовательно, Тэхён будет искать момент, когда он сытый, чтобы выполнить просьбу Чонгука. Несмотря на то, что задача выглядит выполнимой, Тэхён помнит, как он с сытостью кусал Чонгука во время секса. Гомункул создан для укусов, а в сочетании с дурманящим запахом у любого вампира сработает рефлекс и клыки опустятся. Но Тэхён попробует бросить себе вызов, плотно поест и серьёзно подойдёт к делу. Попыток у него ровно столько, сколько займёт время до Тьмы.       Тэхён среди шелеста деревьев услышал знакомые шаги и отпустил Чонгука, который неосознанно уловил сорок семь ударов сердца и не сообразил, почему кормление прервано.       — Какой ужас! — Тэхён зашевелился под ним. — Слезай с меня и одевайся! Отец идёт!       Чонгук перед сексом толком не раздевался: задрал плащ да приспустил трусы. Он сел на кровать и лениво поправил свою одежду, на этом завершая выполнение приказа. А Тэхён любит подставляться под ласку и поцелуи, поэтому перед сексом снимает с себя всё, что прикрывает большую площадь тела. Теперь торопится одеться. Он начал возиться с одеждой, крутить её в руках, ища перед и зад, затем оглянулся на окно, будто увидит в нём Джунги, и вновь вернул внимание вещам.       Чонгук сказал, что Джунги вызвался проводить Тэхёна к Тьме, иначе от столицы Элифута не останется камня на камне. Всё же империя — бывшая территория Альнаима и хранит остатки памяти про вампиров. Неровен час, как Тэхёна потянет пройтись по родным местам и посмотреть на то, что осталось от усыпальниц. Вид предстоит неприятный, поэтому очередная вспышка злости способна привести к пагубным последствиям для людей и леса. Но и лично присутствовать при сопровождении Джунги не намерен, чтобы не сковывать Тэхёна в поведении, словах и эмоциях. Пусть идёт любыми тропами, общается с кем хочет, лично выбирает методы передвижения и уединяется с Чонгуком за кустами — полная свобода. Главное — придерживаться линии пустыни, где очерчена граница Этейлиона.       — Сначала отправим гомункула Таэю, — скомандовал Тэхён, выворачивая плащ изнанкой внутрь. — Я ему обещал, что он продолжит изучать алхимию, а Таэй обожает ставить над гомункулами эксперименты, верно? Пусть дед побудет наглядным пособием.       Чонгук кивнул — Таэю нравится изучать гомункулов. Вот только его волосы станут белее, чем есть, когда к нему явится бородатый старец и представится пищей вампиров.