Дорога на дно

      Чонгук во сне резко дёрнулся и открыл глаза, избавляясь от тревожного сновидения. Навязчивый сон всё ещё медленно прокручивается в подсознании и расстраивает остатками воспоминаний о прошлом. Оно уйдёт на последний план, когда полностью растворится в умиротворении гомункула. Тепло в душе растопило тень надоедливого сновидения, и Чонгук слегка сжал ладонь. Пару часов назад он и Тэхён легли спать. Чонгук позволил ему лечь так, как удобно, а потом сам лёг на бок и почему-то взял в руку толстую черную косу. Так с ней и уснул, и проснулся, и не жалеет об этом. Подняв взгляд, он им погладил лицо спящего Тэхёна, затем улыбнулся его крепкому сну. Тэхён — точно выходец из знати, потому что даже спит изящно. Обняв подушку, он лежит на ней грудью, голову аккуратно повернул, чтобы складки наволочки не оставили след на гладкой коже лица, а ноги прямые. Тонкое подобие одеяла, которое заменяет кусок широкого хлопка, прикрыло его тело лишь наполовину. Скрыв ягодицы и бёдра, ткань породила некую интригу, а Тэхёну придала вид натурщика перед художником. Чонгук — не художник и творческими талантами не награждён, поэтому не ему любоваться красотой чужого и выточенного смертью тела. Он отпустил обсидиановую косу и осторожно, чтобы не разбудить Тэхёна, сел на кровать. До плеч накрыв его хлопком, Чонгук отметил бледную кожу, ровную спину и то, как чёрная коса выглядит змеёй, которая притаилась перед нападением.       Вампиры — раса, не имеющая начала своего существования. Первоотец — красивая сказка для духовного роста кровопийц. Чонгук, одеваясь во вчерашнюю одежду, вспомнил байки выпивших путешественников, многочисленные рассказы и баллады про вампиров. Большинство — выдумки чистой воды. Но после войны, когда в мире остались следы присутствия вампиров, а на полках в домах стояли книги про бледнокожую расу, Чонгуку удалось прочесть истории, в которых есть общая черта: сначала алхимики создали гомункула. Внешне и внутренне он похож на человека, но ему нет места среди людей. Для рядов армии он бесполезен, потому что труднообучаем; для физической работы — неуклюж; для умственного труда — глуп. Алхимики будто создали трёхлетнего ребёнка в теле взрослого человека. И гордятся достижением, но применения ему нет. А потом появились вампиры. По сути, Первоотец — первый выживший человек в опытах алхимиков, и нет в его истории ничего красивого и героического. Наверняка он проклял своих создателей за муки голода и боязнь серебряных зеркал.       Чонгук посмотрел на свои ладони, сжал пальцы и невольно подумал, что внутри него — эликсир бессмертия, только, чтобы его выпить, сначала человеку необходимо стать чудовищем. Но есть наследники клана, которые рождены по воле злого рока и у которых нет выбора в жизни, поэтому вынуждены умирать в невыносимых муках, превращаться в монстров и пить бессмертие гомункулов. Чонгук оглянулся на Тэхёна, и дрожь прошлась по телу от фантазии, в которой над Тэхёном проводят жуткий ритуал. Пальцы Чонгука задрожали, зрение притупилось, и память перенесла его к похожей боли, которая когда-то парализовала тело во время кормления вампира. Чонгук замотал головой, настраиваясь на поимку манула, и подошёл к плотной шторе, чтобы осветить пещеру. Тэхён от вида зеркала не избавится, но ему не придётся терпеть отражения солнечных лучей.       — У тебя талант — подавлять свои чувства и эмоции, — Тэхён приоткрыл один глаз, намекая, что дрожь в теле гомункула ощущается вампиром. — Ты обречён быть съеденным, если не дашь волю эмоциям.       — Радуйся, что сможешь меня съесть, — холодно отозвался Чонгук и предупредил, что уходит к реке.       Он убрал штору в сторону и придавил её камнем. Выйдя на улицу, он спустился немного со склона и сел под дерево, наблюдая за входом в пещеру. Из всей своей жизни Чонгук не смог выудить смысл, а прошлое потемнело, будто сгнило под цепким взглядом тёмных глаз вампира. Четыреста лет промелькнули в памяти комом мятой бумаги, на которой не написано ни слова. У Чонгука нет Бога и Первоотца, потому что гомункулам предназначено служить вампирам, которые их съедят. Чонгук внутренним чутьём ощущает Тэхёна. Огромная проблема состоит в том, что Тэхён — один вампир. Чонгук должен жить в окружении кровопийц, чтобы чувствовать спокойствие, комфортный мир и полную отдачу себя на служение высшей расе. Он, как домашнее животное, стремится ютиться возле тех, кому нужен, кто его ценит и кто о нём позаботится, а он взамен отдаст им свою жизнь. Но Тэхён один, и Чонгук впервые в жизни понимает, что способен сойти с ума. Нутро трепещет, сдерживая эмоции, дыхание нагревается, и пальцы крепко сжимают предплечья от ощущения, как вампир медленно сливается с сознанием гомункула. Даже в самых тёмных и неизученных уголках сознания Чонгук слышит рык вампира, оповещающий, что ему отныне не сбежать от судьбы, которую дали алхимики, когда создали его по подобию человека. И закончит жизнь он так же, как все гомункулы до него.       — Чонгук, подожди меня! — Тэхён выскочил из пещеры, укутанный в тонкий хлопок, и всмотрелся сначала в даль, а затем заметил Чонгука под деревом.       «Как же я тебя ненавижу» — промелькнуло во взгляде Тэхёна, и его губы плотно сжались. Да, ему не удалось выспаться, потому что слова Чонгука навязчиво крутились в голове и мелкими осколками ранили мозг. Тэхёну показалось, что Чонгук не вернётся. Берфайца растерзали волки, и Чонгука загрызут, едва он подойдёт к реке. А если кто-то из вампиров тоже появился в Берфае? Делить Чонгука с кем-то Тэхён наотрез отказывается. Отец учил его как будущего главу клана, что вампир вампиру — брат, поэтому необходимо жить в мире и согласии. Вампиров мало, однако не потому, что они слабые, а потому что лучшие. Теперь же Тэхён понимает, что сущность вампира не лишила его человеческого эгоизма. Мало того, он судит по себе, а, значит, у другого вампира тоже появится жадность и желание похитить Чонгука. Тэхён не отдаст единственного гомункула, даже если придётся привязать собрата к дереву и в солнечный день окружить его зеркалами.       — Одевайся, — попросил Чонгук, рассматривая открытые плечи Тэхёна и высокомерный взгляд. — Я тебя подожду и сделаю вид, что ничего не слышал.       — В конце концов, — сдерживая тревогу в голосе заговорил Тэхён, — мы сдохнем вместе. Давай хотя бы попробуем подобраться к Тьме?       Он вернулся в пещеру, подошёл к бочке и скинул с себя одеяло. От бессилия сев на кровать, он закрыл лицо ладонями, словно это поможет справиться с эмоциями. Его будто кто-то проклял, приказав обесценить собственную жизнь. Тэхён стремится гордиться тем, что он вампир и превосходит все расы мира, но невидимая сила запустила обратный механизм, который вынуждает вцепиться в жизнь гомункула и поставить её выше собственной. Отныне главный страх Тэхёна — увидеть смерть Чонгука.       Пальцы дрогнули, и Тэхён резко опустил руки к коленям. Придётся привыкать к новой жизни. Настало время вспомнить советы вампиров, применить их на практике и ползти на север, даже если путь на карте переплетётся кружевным узором. Тэхён подошёл к сундуку и начал одеваться, настраивая себя не спешить воображать самое худшее, хотя сложно заглушить фантазию, когда мозг каждую секунду удерживает в подсознании Чонгука. Совсем гадко на душе становится от мысли, что Чонгук испытывает тот же страх, но ему проще с ним справиться, потому что он изначально создан для отдачи себя вампиру. Только четыреста лет свободы разбаловали его, и теперь Тэхёну необходимо напоминать ему, кто из них господин.       Надевая тёмную рубашку Чонгука, Тэхён глубоко вдохнул, медленно выдохнул и настроился на то, что в Берфае его точно не убьют, потому что местные жители избегают общения с представителями других рас. Даже идиотская шляпа не заставит берфайцев задержать взгляд на Тэхёне, потому что и без неё он для них выглядит нелепо и смешно. Тэхён подошёл к зеркалу и куском чёрной ткани закрыл тиару. В зеркале он увидел прежнего себя и улыбнулся. Берфай его не казнит, потому что вампиры ни одного берфайца не делали частью себя и не пили их кровь, а, значит, нет причин для испепеления Тэхёна. Разве что жажда славы вынудит Зинси устроить показательную казнь.       Тэхён надел чёрный плащ поверх рубашки и взял в руки шляпу. Замерев на несколько секунд, он попытался сосредоточиться на фантазии, вообразить реакцию Чонгука на казнь вампира и предугадать будущее. Логика вывела мысли на итог: когда Тэхёна казнят, Чонгука не будет в живых, потому что гомункулы отдают свои жизни ради защиты вампиров.       — Чонгук! — Тэхён подозвал к себе, чтобы оборвать цепочку мыслей, которая ведёт к неконтролируемой панике. — Зачем тебе идти к реке?       Глупый вопрос, но он помог Тэхёну полностью погрузиться в реальность. Надев шляпу и сунув ногу в сандалию, он настроился на прогулку и мысленно повторил себе, что нельзя резко реагировать на изменения в Берфае. Надо не удивляться лесам и спокойно воспринимать торговый корабль. За четыреста лет берфайцы облагородили вулканическое государство. Тэхён свыкся с тем, что корабли в Шумном море перевозят лишь туристов, а товарообмен с Берфаем — редкое явление, теперь же мир живёт по другим правилам.       Тэхён завязал бантик на сандалиях и оглянулся. Встречаясь с Чонгуком взглядом, он не дал ему ответить и спросил:       — Чем торгует Берфай, помимо обсидиана?       — Когда Берфай открылся для мира, — Чонгук кивнул в сторону улицы, поторапливая Тэхёна справиться с делами, — берфайцы с удивлением узнали, что их вулканы хранят в себе то, что необходимо людям: сера, золото, алмазы, топаз, аквамарин, серебро, медь, свинец и ещё много-много ценностей. Но, знаешь, — он и Тэхён вышли на улицу и прищурились от солнца. — Берфайцы согласились поделиться полезными ископаемыми, а взамен попросили научить их добывать, — Чонгук посмотрел на Тэхёна и тише добавил: — Люди отказались. Они прислали своих рабочих, а цену за ресурсы предложили ничтожную, посчитав, что далёким от цивилизации берфайцам достаточно медяков.       Он улыбнулся, вспоминая скандал между императорами, а Тэхён, представляя ситуацию, предположил, что на богатства вулканов посягнул весь мир. Частая смена императоров ослабила Берфай, чередование разрешения и запрета людям добывать ресурсы испортила отношения между двумя империями, и окончательную точку в конфликте поставил Зинси. Тэхён дугой изогнул бровь, без слов интересуясь итогом борьбы за богатства. Чонгук, интригуя историей, предложил Тэхёну выдвинуть свою версию, и тот задумался. С одной стороны — недалёкость берфайцев в политике. С другой — четыре сотни лет, за которые любое живое создание учится на ошибках. Даже гомункул поумнел за четыре века, а берфайцы — подавно. Географически Берфай находится под хорошей защитой пустыни и неспокойного моря, однако торговля нужна всем империям, поэтому Зинси должен выбрать друзей. Помирился с империей людей? Или заключил союз с равнинами?       — Почти, — Чонгук переступил через бревно. — С людьми у берфайцев натянутые отношения. Я бы сказал, что они терпят друг друга и ожидают подвох в каждом движении. За Берфай вступилась империя, которая стои́т на болотах, — он наклонился к Тэхёну и прошептал: — Ею до сих пор правит Таэ́й. После уничтожения вампиров, его отношения с людьми очень испортились, поэтому он протянул руку помощи Берфаю. В то время на троне сидел не Зинси, поэтому руку сначала отвергли, однако Зинси заключил союз. Да, Тэхён, Таэй — единственный, не считая меня, кто лично встречал вампиров.       Тэхён приоткрыл рот, пытаясь посчитать годы жизни Таэя. Когда Тэхён родился, Таэй уже сидел на троне. Секрет его долгой жизни и молодости никто не разгадал, но в клане поговаривали, что Таэй сделал свою империю самостоятельной и процветающей. Его власть нельзя недооценивать, а богатство его империи способно дать другим государствам полноценность. Чонгук рассказал, что Таэй, имея опыт начинать с нуля добычу полезных ископаемых, помог берфайцам избавиться от зависимости людей-рабочих. Берфай под крылом Таэя встал на ноги и обзавёлся обширной казной.       — Их торговля идёт явно не через империю людей, — рассуждал Тэхён, — значит, торговый путь проложили через равнины. Получается, весь мир друг с другом в ссоре.       Чонгук кивнул и ускорил шаг, приближаясь к реке. Он попросил никогда об этом не забывать, потому что Тэхён и Чонгук выглядят людьми, на которых мир смотрит с опаской. А о том, что один — гомункул, а другой — вампир, никому нельзя знать, даже если Тэхён захочет взять над кем-то превосходство и морально подавить видом клыков.       — И ещё, — Чонгук раздевается возле реки, — не улыбайся. У тебя отвратительная улыбка, которая демонстрирует все зубы, будто тебе рот с двух сторон пальцами растянули. Кто-то обязательно заметит клыки и доложит в зáмок.       Тэхён опешил от оскорбления, ощутил колючую обиду в груди и выпалил в ответ:       — А у тебя нос огромный!       Чонгук замер, так и не вытащив ногу из штанины, затем кивнул и проворчал, что его нос не выдаёт в нём гомункула и, вообще, он обоснованно просит вампира широко не улыбаться. Нечего светиться от счастья, когда ты выглядишь человеком, бороздишь просторы чужих стран и идёшь к людям, у которых глаз намётан на свою расу. Берфайцев можно обмануть, потому что для них люди все на одно лицо, а в империях людей надо проявлять осторожность.       Чонгук сложил вещи на траве и пошёл к воде, бормоча, что Тэхён затеял опасное путешествие, но Чонгук понимает его мотивы и, наверное, на его месте поступил бы так же. Левая половина бывшей империи вампиров принадлежит людям, и Тэхён обязан найти усыпальницу своего рода. Надежды на её сохранность очень мало, потому что люди знали принципы и традиции жизни вампиров, поэтому сметали всё на своём пути. Однако Тэхён допускает, что правители новой империи не убили спящих вампиров, а оставили их на случай, если соседнее государство, принадлежащее тоже людям, объявит войну. С армией вампиров, которые славились главами кланов, император разобьёт вражеское войско.       — Кто тебя пустит в подземелье? — Чонгук сжал волосы на затылке, и вода потекла по его пальцам. — Может, саркофаги перенесли во Тьму? А Тьма — защитный барьер?       Тэхён пожал плечами. Он точно не знает о замысле людей, поэтому намерен сходить в свой бывший дом и увидеть, что случилось с усыпальницей и его отцом. Ещё ему интересно узнать причины войны и создания гомункулов по образцу Чонгука. И если причину войны узнать не составит труда, потому что каждая раса выдвигает свои версии, то про дела Хвана либо никто не знает, либо, как предполагает Чонгук, знает преемник и его последователи. Тэхён окинул взглядом тело Чонгука, проследил за стекающими по широкой спине каплями воды и допустил, что глупый гомункул возомнил себя человеком и жил по людским правилам, испробовав на себе все виды удовольствий. Если это так, то он омерзительный.       — Ты был женат? — Тэхён сложил руки на груди и в заинтересованности наклонил голову на бок. — Сексом занимался?       Чонгук повернулся к нему и удивился настолько, что Тэхён сообразил — ответы отрицательные. Чонгук объяснил, что не понимает слово «семья». Он пытался подражать людям, которых встречал, видел счастье их семейной жизни, но не понимает его. Для гомункула семья — это что-то чужеродное. Да и нет у Чонгука понимания слова «родственники». Зато его дом — весь мир, а с появлением вампира он замечает, что мир стягивается к одному Тэхёну. Ужасное чувство — желать себе смерти. Что-то в груди Чонгука кричит Тэхёну и молит убить безмозглого гомункула, потому что страшно видеть гибель вампира. Умом Чонгук осознаёт, что нет опасности для Тэхёна и дорога на север может вполне удачно сложиться, но страх останется до конца путешествия, потому что он — гарантия защиты вампира.       — Сексом я один раз пытался заниматься, — наивный Чонгук перешёл к откровениям, — но хозяин Хван помешал моему интимному уединению с мужчиной.       — О, великий Первоотец! — воскликнул Тэхён и приложил ладонь к груди. — Фу, Чонгук! Ты отвратительный! В тебе нет чистоты ни души, ни тела! Ты вобрал в себя всю мерзость: похоть, метка, убийство, предательство, ложь. Ты — помои, а не еда!       Он отвернулся и направился в сторону выхода из леса, но далеко не ушёл — остановился в десяти метрах от берега, держа под контролем Чонгука. Самый противный гомункул достался Тэхёну. Хуже то, что пока это единственная еда, которая есть в распоряжении, и то её надо вывести на сильные эмоции. Тэхён напугал бы Чонгука своим исчезновением, но сам впадёт в панику, если пища не попадёт в поле зрения. Возможно, Чонгук боится щекотки. Тэхён обязательно проверит это перед сном. Гомункулы не реагируют на щекотку, но и сексом не занимаются, а Чонгук один раз оказался любвеобильным. Видимо, взобрался на своего собрата по грядке, а тот не понял, что с ним намереваются сделать. Тэхён насупился, наблюдая, как Чонгук одевается, и шепотом пожелал себе сдохнуть. Отец прибил бы Тэхёна, если бы узнал, что ест его благородный сын и на что готов пойти ради того, чтобы не делиться гомункулом. Рассуждая трезво, Тэхён не отрицает, что голод вынудит вонзить клыки в Чонгука, и сущности вампира будет всё равно, с кем спал гомункул, как выглядит его тело и какие он совершал поступки в прошлом. Но это случится потом, когда пульс постепенно опустится до критической отметки, а пока Тэхёну Чонгук противен. Мерзость, а не еда для наследника клана. Чонгук одновременно объедки, грязная еда и пища, с которой занялись сексом. Тэхён сморщился и остановил свою бурную фантазию. Да, противно думать о Чонгуке, как о гомункуле, который живёт человеческой жизнью, но от голода вампиры на людей кидаются, а съесть человека — ещё отвратительнее, чем слопать Чонгука, у которого во всех смыслах грязное тело, а кровь — чистейшая. И Тэхёну жизненно необходимо беречь это тело, даже ценой собственного.       — Помои или нет, — проходил мимо него Чонгук. — Жрать захочешь — глаза прикроешь и съешь.       Тэхён с ним поравнялся и мысленно вычеркнул из списка пункт «Оскорбления и унижения». Чонгука не разозлить грубыми словами про него, а, значит, нужно придумать что-то другое. Ударить его Тэхён не сможет и Чонгуку про это лучше не знать, хотя наверняка он сам догадывается и хорошо, что этим не пользуется ради выгоды. «С собой что-то сделать?» — допустил Тэхён и представил, насколько больно станет Чонгуку, когда он увидит травму на вампире. Тэхён может пустить себе кровь, и Чонгук впадёт в панику, что позволит его крови насытиться вкусом. Или же можно попробовать использовать тиару в качестве раздражителя. Чонгук морально тяжело переносит её вид, поэтому должен эмоционально сорваться, а Тэхёну не придётся себя травмировать.       Чонгук взял его за руку и указал на выход из леса. Тэхён попросил его встать с другой стороны и взяться за руки. Не нравится ему правая рука гомункула, несмотря на то, что метка очень заинтересовала. Она не выглядит ошибкой Хвана, потому что каждая линия выполнена твёрдой рукой, а некоторые извилины похожи на таинственный шифр или древний язык алхимиков. Быть может, Чонгук находится под влиянием заклинания или проклятия, поэтому немного умнее своих собратьев.       День в Берфае в самом разгаре. Тэхён крепче сжал руку Чонгука, показывая берфайцам, что они — друзья, миролюбивые люди и не стóит обращать на них внимания. Он смотрит на империю, на идущих мимо её жителей, на их неспешные движения и солнечные лучи, ласкающие макушки вулканов, и не видит ни одной доброжелательной улыбки. Злая ирония — люди уничтожили вампиров, а Тэхён вынужден притворяться своим врагом, чтобы выжить в мире, в котором людей недолюбливают, а вампиров — ненавидят. Мир, в котором душе Тэхёна нет покоя, а в глазах посторонних существ он видит злобу и желание сжечь его тело в серебряном отражении. Пальцы сильнее сжали ладонь Чонгука, и Тэхён посмотрел на вторую руку, рассуждая над самим собой. Выглядит человеком, но им не является; хищник, но не животное; создан ритуалом, но не владеет магией. Для чего вовсе создают вампиров? Наполовину мертвец и наполовину — волшебство, выкованное болью и кровью. Рождённый в муках, убитый в страданиях, возрождённый в агонии, и, в конечном итоге, обречённый бороться с самим собой, тонуть в душевных болях и от них едва не падать в обморок. Не жизнь — издевательство. Только маленькая надежда тусклым огнём даёт силы двигаться на север в поисках ответов и возвращении туда, где вампиры и люди живут бок о бок и даже защищают друг друга, едва ли не как братья.       — Тише, — прошептал Чонгук и большим пальцем погладил гладкую кожу чужой руки. — Не уверен — остановись. Нам торопиться некуда, а я тебя представлю Зинси своим помощником. Ты же мне поможешь поймать манула? — он посмотрел вбок и крикнул: — Ван!       Помахав рукой, он потянул Тэхёна за собой. Посреди широкой улицы медленно едет гружёная мешками телега, и Чонгук, не отпуская чужие пальцы, запрыгнул в неё, после чего Тэхёну тоже пришлось залезть к мешкам.       — Твою в бездну! — берфаец оглянулся на миг, чтобы посмотреть на Чонгука. — Я думал, что ты сдох, Чон Чонгук! Видеть тебя живым — успокоительное для души! Меня Великий Вулкан так не успокаивает, как твоё передвижение по улицам! Где тебя носило? И куда путь держишь?       Чонгук, шагая по мягким мешкам, притянул к себе Тэхёна, и тот вынужден стать покорнее самой кроткой жены, чтобы не выдавать в себе вампира и ничего не понимающего жителя чужой империи. Люди, которые пытались подчинить себе Берфай, точно посещают империю по сто раз за год, поэтому не таращат глаза в недоумении от вида Берфая. А Тэхён не узнаёт страну, которая из нищеты выбралась до невероятной красоты. Нет косых хижин — вокруг двух- и трёхэтажные дома. Берфайцы не носят куски тряпок, лишь бы прикрыть срам, а одеты в красивые, хотя и простые, одежды: платья, рубашки, штаны, халаты. Цветы, кусты, деревья — всё непривычно глазу того, кто по меркам современности последний раз приезжал в Берфай четыре века назад.       — Подкинь к Зинси! — Чонгук выглянул сбоку и улыбнулся, что происходит редко, поэтому средних лет берфаец растаял от оказанной чести.       — Уезжаешь? — он тяжело вздохнул, услышав «да». — Зинси мало платит?       Чонгук сел на мешок и притянул к себе Тэхёна, после чего сказал, что платят ему за работу хорошо, но поступило предложение на бóльшую сумму за меньший труд. «А врёт мастерски!» — подумал Тэхён, представляя, как от моральных трудностей вешается на первой четверти пути к Тьме. Навязчивые мысли — хуже спутника в дороге не придумать. Беспричинная тревога — как вуаль перед глазами. Но берфайцам лучше не знать, на что обрёк Тэхён их любимчика. Даже смешно стало от слов Вана. Он так расхваливает Чонгука, чтобы оставить его в империи, что сам себе поверил. Тэхён невольно широко улыбнулся, и Чонгук ладонью прикрыл его улыбку, одновременно позволяя ему проявить эмоции и при этом не показывать клыки. Тэхён узнал, что Чонгук в Берфае — незаменимый помощник. На фоне берфайцев он маленький, шустрый, проворный, идеально видит в темноте и безошибочно ориентируется в лесу. Чонгук быстро бегает, ловко управляет оружием, не боится убивать и трупов. Ван уверен, что Берфай без Чонгука осиротеет.       — Я у вас отбираю самородок, — Тэхён растянул губы в улыбке, но зубы не показал.       Ван тяжело вздохнул и тихо прошептал:       — Если бы ты только знал, что Чонгук для нас значит. Его есть кем заменить, но Чонгук неповторим. Всё дело в доверии, понимаешь? — он оглянулся на Тэхёна, заметил его молодой возраст и тише добавил: — Ничего ты не понимаешь.       Он опять горестно вздохнул, удерживая вожжи и начиная не любить дорогу к зáмку императора. Улыбка сошла с лица Тэхёна, он посмотрел на Чонгука, но тот перевёл взгляд на дорогу, не желая что-то объяснять. Тэхёну показалось, что если местный житель с трудом отпускает Чонгука, то Зинси вовсе откажется. Сердце под давлением природных инстинктов вампиров ускорило ход, стуча в такт со старыми колёсами телеги, и Чонгук вновь большим пальцем погладил сжатую кисть руки Тэхёна. Он на уровне подсознания гомункулов слышит сердце вампира, неосознанно считает его удары и до ужаса боится цифры десять.       Телега пошатнулась, Тэхён встрепенулся и осмотрелся, вновь изучая город. Стража носит прежнюю одежду: красный доспех с изображением чёрного круга. Волосы заплетены в косы, а мечи начищены до блеска. Тэхён перевёл взгляд на незнакомую дорогу и вдохнул пропитанный жаром воздух. Очень хочется оказаться на севере и при этом не преодолевать большое расстояние. Но придётся, потому что пути назад нет. Дорога к Тьме — последний каприз Тэхёна. Если он доберётся до неё, то без сил и без слёз, потому что ими будет усыпан путь от Берфая до конечной цели. Тэхёну уже тяжело на душе, Чонгук это чувствует, но ничем не может помочь, потому что не способен повлиять на чужие мысли, и не существует слов, чтобы успокоить хаос неизвестности.       — Вернёшься — угощу чаем, — Ван улыбнулся и притормозил.       Он улыбается, а Тэхён, глядя на крышу замка, едва в обморок не падает. Дыхание рваное, сердце делает громкие удары, и подсознание твердит, что встреча с императором — самое паршивое, что может прийти в голову вампира. Но выхода нет, потому что, не видя Чонгука, Тэхён сам прорвёт защиту ограждения и снесёт все двери на своём пути, лишь бы контролировать источник питания.       — Спасибо, Ван! — Чонгук подтолкнул Тэхёна слезать с мешков. — Вещи везёшь?       Берфаец оглянулся и быстро проговорил, что одежда хорошая и пошита на фасон разных империй. Он предложил выбрать удобные вещи, но Чонгук отказался и пообещал при следующей встрече посмотреть товар. Тэхён еле сполз на землю и встал, покачиваясь на ослабленных ногах.       — Привыкнешь, — стал напротив него Чонгук. — И сделай одолжение, — он заглянул ему в лицо и заметил рассеянный взгляд. — Перед тем, как вернёшься в свой лохматый год, убей меня.       Тэхён кивнул и слабо прошептал:       — Только не забудь дожить до этого момента.       Чонгук его обнял, вспоминая себя в момент адаптации к новому миру. За минуту не поменять модель поведения, а строить из себя человека перед императором — непосильная задача для вампира. Чонгук прошептал ему на ухо, что Зинси отпустит единственного лесника и следопыта, потому что не договаривался с ним о сроках работы. Вся жизнь Чонгука кочевая: в одной империи пожил, потом — в другую. С людьми проще — их век очень короткий, поэтому Чонгук быстро стирается со страниц истории государства. А с остальными империями приходится расставаться надолго.       — И ты никогда не ходил к Тьме? — по телу Тэхёна прошёл холод, и сознание постепенно очистилось, знаменуя возвращение рассудка и прилив уверенности.       — Видел, но не приближался, — Чонгук слышит ровное сердцебиение Тэхёна и отстранился от него, чтобы не раздражать прикосновениями. — Никогда не забывай, что мне плохо так же, как тебе. Мне тоже противно чувствовать себя прикованным к тебе, и я наравне с тобой хочу свободно дышать. Разница только в том, что ты уйдёшь в свой клан, где тебя ждут три десятка гомункулов, и с облегчением выдохнешь от вида разнообразия еды, которая, скорее всего, ничем друг от друга внешне не отличается. А я останусь здесь и не увижу тебя. Ты исчезнешь из поля моего зрения. Поэтому я прошу тебя убить меня. Это моя последняя поездка, которая вынуждает меня выполнить все обязанности гомункула перед господином, поэтому прошу тебя сделать одно маленькое одолжение на прощание.       Тэхён кивнул и попросил пока не говорить о прощании, потому что даже думать о потере еды очень мучительно. Ему нужно ещё немного времени, чтобы прекратить видеть в каждом берфайце врага и прятаться от собственных мыслей на груди гомункула. Сознание медленно и верно адаптируется к реальности, однако любовь к жизни и инстинкты самосохранения сильнее мыслей, поэтому Тэхён борется с самим собой, чтобы привести себя в чувства и подобрать идеальную модель поведения. Во-первых, меньше говорить, потому что каждое слово, которое не соответствует четыреста девятнадцатому году, может оказаться судьбоносным. Чонгук, всё ещё не отпуская руку Тэхёна, повёл его к высокому ограждению и пообещал не задерживаться в гостях, потому что император стар для приёма посетителей, и необходимо договориться с капитаном и купить еду у Байлу. Во-вторых, Тэхёну нельзя поддаваться эмоциям, потому что они ускоряют голод и подставляют Чонгука, ведь давать словесный отпор ему, если Тэхён с кем-то поссорится, и ему же просить прощения, каяться и кланяться. Чонгук заработал хорошую репутацию в Берфае, поэтому к его спутнику берфайцы относятся со снисхождением, и Чонгук не хочет портить отношения с империей, которая позволила ему стать его домом. И, в-третьих, нельзя далеко отходить друг от друга. Это самое сложное, едва ли выполнимое и жизненно необходимое. Тэхён вынужден стать одиночкой, отдалиться от всего живого и самого себя, чтобы полностью предоставить себя Чонгуку и взять его под свою ответственность. А Чонгук, наоборот, привык коротать долгий век в полном одиночестве, не привязываться ни к чему живому и сам себе быть хозяином. Теперь у него появился «довесок», который ценнее собственной жизни и при этом он охраняет его, Чонгука, жизнь. И оба тянутся к свободе, мечтают вернуться к старой жизни и забыть друг друга как страшные сны. Чонгук уже устал от Тэхёна, а Тэхёна раздражает зависимость.       Они подошли к воротам и синхронно подняли головы вверх. Берфайцы — высокие создания, и окошко стражи тоже выше голов Тэхёна и Чонгука, которые одного роста. Руками можно дотянуться и постучать, но страж-берфаец откроет окно и никого не увидит. Чонгук отошёл на несколько шагов и посмотрел на башенки — никого. Видимо, во дворе замка что-то случилось, поэтому потребовалась срочная смена стражи. Не унывая, Чонгук пообещал подать голос. Полезного человека в империи все знают, поэтому стража откроет дверь. Тэхён цокнул языком, послал Чонгука в лес и строго потребовал не проявлять чрезмерное желание угодить вампиру. Это очень нервирует. Они сидят в одной «лодке», причём она дырявая, вода прибывает, и оба избавляются от неё горстями. В их положении нет хозяина, потому что от слаженных действий зависят жизни обоих.       — Расскажешь это моему сундуку, — Чонгук посмотрел на него с присущим ему равнодушием, скрывая в тёмном круге глаз миллион бранных слов.       Тэхён лишь обречённо вздохнул. Да, он навсегда останется для гомункула господином. С одной стороны, если необходимо вынудить гомункула что-то сделать, можно морально задавить авторитетом. С другой стороны, поведение Чонгука, когда он создаёт уют для вампира, выглядит издевательством. У Тэхёна ни кола, ни двора, а еда в единственном экземпляре, как последняя корка хлеба в торбе бродяги, но Чонгук отдаёт ему почести, будто императорской особе. «Из князя в грязь» — это про Тэхёна. Он сзади подошёл к Чонгуку, присел, обхватил его за бёдра и поднял ровно настолько, чтобы его лицо видел берфаец по ту сторону ограждения. Чонгук попытался сопротивляться, ведь негоже господину таскать пищу на руках, но Тэхён прошипел, что бросит его на каменную площадь вниз головой, если Чонгук не замолчит и не сделает то, что должен. Не Тэхёну же заглядывать в окошко. Его берфайцы не знают и точно не допустят к Зинси, а Чонгука даже вулканы признают.       — Тупая ты еда, — прошептал Тэхён ему в поясницу и протяжно засопел. — Мне не тяжело, и я себя успокаиваю тем, что скоро тебя сожру.       Чонгук постучал кулаком о дерево и прислушался. Слух уловил в первую очередь сердцебиение вампира, и Чонгук невольно оповестил:       — Пятьдесят два.       Тэхён стиснул зубы от желания укусить Чонгука, но не ради пищи, а для того, чтобы расслабить нервы. Когда-нибудь непроизвольные действия Чонгука с потрохами сдадут вампира, особенно, если он как гомункул начнёт активно обхаживать его на глазах у Таэя. Что для человека бессмысленные цифры, то для вампира — количество ударов его сердца в минуту. Пока у Тэхёна пятьдесят два удара, но, если Чонгук не прекратит считать, Тэхён разнервничается до состояния глубокого сна.       Перед Чонгуком возникло лицо берфайца. Сначала временный постовой выглядел хмурым, как полагается воину Его Величества, затем узнал Чонгука и не сдержал улыбку. Чонгук объяснил, что намерен уехать из империи, поэтому просит оповестить об этом императора.       — Ты не один? — легко догадался молодой солдат, и Чонгук подтвердил, что с товарищем намерен навестить государя.       Когда окошко закрылось, Тэхён опустил Чонгука и проворчал:       — Товарища он приведёт. Смерть свою за собой везде таскаешь.       — На себя посмотри, — покосился на него Чонгук и встал ближе к двери. — Я — твоё сумасшествие.       Не нравится ему напоминание о смерти, будто настал час прощаться и весь мир видишь в последний раз. Рано звать смерть. Пройдёт неделя или две, нагрузка психики дойдёт до предела, и вот тогда Чонгуку мир станет не мил, а Тэхёна будет умолять его убить, но тот не сможет. Мало того, Тэхён сам попросит того же, а это для Чонгука пострашнее своей смерти. Замкнутый круг, и постороннего человека не попросить пустить стрелу в лоб, потому что рядом всегда находится Тэхён, который не позволит совершить убийство.       Берфаец открыл ворота, пропустил гостей и сообщил, что их ждёт Его Величество. Чонгук поблагодарил его за работу и взял за руку Тэхёна, который осматривает двор и здание с широко раскрытыми глазами. Для создания сада в Берфай привезли плодородную почву, цветы других империй и низкорослые кусты. Конюшня располагается недалеко от замка, пара лошадей свободно гуляют, за ними ходит конюх с большой расчёской и мягкой щёткой. Взгляд Тэхёна миновал цветы, животных и проигнорировал остроконечную крышу. Его поразили железные фигурки и украшения на зáмке, качелях, окнах и крыше. Если бы в год Богини Неба кто-то сказал, что император Берфая окружит себя декоративными фигурами из железа, Тэхён посмеялся бы, потому что в Берфае нет железа. Чонгук говорил, что с людьми Зинси не в союзе, так откуда железо? Его много настолько, что хватает на доспехи и украшения двора, замка и коридоров. Чонгук неспешно шёл ко входу в комнату приёма гостей, а Тэхён взглядом рассматривал подсвечники, щиты, мечи, картины в железных рамах, тяжёлые замки́ и петли. В стенах живёт ложь. Тэхён видит её в роскоши, в дорогих шторах, в красивых одеждах служанок и в каждом кирпиче, из которых построен замок. Пальцы невольно дёрнулись, и Чонгук резко остановился. Служанка возле дверей поклонилась и истуканом замерла, дожидаясь, когда гости продолжат путь.       — Здесь нельзя оставаться, — Тэхён посмотрел на Чонгука с надеждой на понимание. — Здесь лицемерия больше, чем в моём клане.       Чонгук несколько раз кивнул, показав, что знает про лицемерие и предательство в делах Зинси, но несведущ о положении дел в клане Ким. Однако, раз сам Тэхён поставил в пример свой дом, значит, он значительно хуже, чем двойная политическая игра Зинси. Чтобы Тэхён не выдумывал правду, Чонгук ему на ухо прошептал, что железо — подарок Таэя. Болота богаты на руду, а в империи Таэя болот больше, чем суши. Безусловно, за «спасибо» блага не дарят, поэтому между империями есть документы и разговоры, которые не для ушей и глаз всего мира. Тэхён прошептал, что если Чонгук не против верить лживому императору, тогда он, Тэхён, тоже спокоен. Чонгуку из-за его слов стало настолько мерзко на душе. Ответственность давит сильнее, ценность Тэхёна возрастает, и кажется, что его жизнь настолько хрупкая, что ни одному гомункулу её не сохранить. Руки Чонгука сломают её, потому что Тэхён вынужден верить ему и прислушиваться к его советам. А Чонгук никогда не нёс ответственность за чужую жизнь.       Они подошли к двери, Чонгук потянул за ручку, и Тэхён пропустил его внутрь, чтобы с порога не пугать императора своим внешним видом. Просторная комната не похожа на тронный зал, какой Тэхён себе воображал. Бал в ней точно не устроить, да и пир не закатить. Скорее, комната отдыха старика в удобном кресле и с табуреткой под ногами. Чонгук снова погладил руку Тэхёна большим пальцем и подошёл к императору на расстояние в десять шагов. Гости поклонились, и Зинси махнул рукой — вежливость лишняя. Тэхён мельком посмотрел на Чонгука и в замешательстве перевёл взгляд на императора. Зинси — обычный старик-берфаец, чей нос с годами вытянулся на тощем лице, а волосы побелели и стали ломкими. Красный шёлк скрыл дряблую кожу и пигментные пятна. Корону император положил на ноги и жестом подозвал гостей подойти ближе, потому что в последнее время его подводит зрение. В душе Тэхён с облегчением выдохнул. Хотя Зинси не слеп, Тэхён рад выглядеть для него размытым молчаливым пятном.       — Быстро ты уезжаешь, — Зинси прищурился на Чонгука и тише добавил: — На этот раз быстро. Тебя будет не хватать, — он со скорбью вздохнул и счёл нужным уточнить: — Берфаю тебя будет не хватать.       Тэхён посмотрел на Чонгука и перевёл взгляд на императора. Знает ли он, кто Чонгук? Тэхён от любопытства едва не спросил об этом вслух. Возможно, еда вампиров получила благосклонность в мире и ей разрешили жить свободной жизнью. Чонгук не хвастался подобным превосходством, поэтому Тэхён с нетерпением ожидал, когда Зинси продолжит общение.       — Пообещай вернуться, — император против поездки Чонгука, но не указ ему.       Отношения между Берфаем и Этейлионом натянутые, поэтому оба государства не задерживают у себя туристов, если проблема не касается нарушения законов. Чонгук никогда их не нарушал, и Зинси рад бы обвинить его в преступлении, чтобы не выпускать из империи, но не смеет портить с ним отношения.       — Видимо, я должен просить твоего спутника, — Зинси перевёл взгляд на Тэхёна, и тот насторожился. — Ты забираешь его у всей империи. Верни в Берфай Чонгука, когда заплатишь ему за работу.       Взгляд Тэхёна сверкнул гневом, но эмоции быстро растворились в тесном помещении, и Чонгук невольно посчитал сердцебиение. Зинси рассмеялся, рукой придержал корону и поклялся, что если бы не плохое зрение, то испугался пристального взгляда. Жизненный опыт показывает, что Тэхён пришёл не вредить императору, а контролировать жизнь Чонгука. Зинси защитил бы свободу Чонгука и отвоевал её, если бы тот не продолжал держать руку Тэхёна. Возможно, за долгие годы пребывания в Берфае ему передались традиции и заморочки империи, но ранее, сколько бы этейлионцев не приезжало посмотреть и отдохнуть в Берфае, Чонгук с ними не знакомился и вовсе игнорировал их присутствие. Да и Тэхён не похож на того, кто вольно позволит себя касаться. Он дикий. Даже сквозь слепоту Зинси видит в его глазах неукротимость и животную жажду крови. Такому дикарю охрана не нужна, но он выбрал себе в спутники единственного этейлионца в Берфае, будто в двух империях людей закончились жители. Есть ещё государства с опытными охранниками, но, нет, Тэхён подкупил чем-то самого ценного работника Берфая. Зинси смотрит в темноту его глаз, а Тэхён едва не сопит от нетерпения увести Чонгука из замка. Его выдержка похвальна и бессмысленна. Зинси сказал, что отпускает Чонгука и не противится его воле, так к чему лишняя трата нервов? Тэхён не верит великому императору или чего-то боится? Никакого уважения в глазах Тэхёна. Хоть Бога ставь перед ним — кинется и на него.       — Он всё ещё держит твою руку, — Зинси обратился к Тэхёну. — Чонгук променял всю империю на тебя. Так кто же ты?       У Тэхёна есть множество слов, чтобы ответить: от шокирующей правды до красивой лжи. Из миллиона выдуманных имён он выбрал полуправду, чтобы как-то оправдать свой перевес в выборе Чонгука. Тэхён ответил кратко и тихо:       — Я — его палач.       Зинси напомнил Чонгуку, что одного его кивка головой достаточно, чтобы стража для наглеца нашла не только палача, но и топор с плахой. Чонгук отказался, но не объяснил, почему согласен водиться с тем, кто показывает свою власть над человеком. Зинси слишком ценит Чонгука, поэтому не может позволить выскочке унижать его и пользоваться его потребностью в деньгах ради своей выгоды. Чонгук — не мальчик для битья и, если он не ценен земляком, Берфай всегда примет его как родного сына. Зинси взял корону в руку и встал с трона, чтобы подойти ближе к хаму и посмотреть на него поближе — в бесстыжие глаза. Тэхён не боится его, но волнуется по двум причинам: Зинси скинет шляпу и платок и увидит тиару, и по лицу узнает в нём вампира. В прошлом они не встречались, потому что Зинси сел на трон после истребления вампиров, а они назначали личные встречи только действующим императорам. Но Тэхён не исключил, что в его внешности что-то выдаст вымершую расу. Высокий берфаец подошёл к гостям, встал напротив Тэхёна, и тот не поднял взгляд, устремляя его бесцельно перед собой. Зинси склонился над ним, длинными и тонкими пальцами обхватил его подбородок и резко поднял вверх. У Тэхёна едва шляпа с головы не слетела. Он зажмурился на две секунды, затем открыл глаза и посмотрел в покрытое глубокими морщинами лицо. Чонгук посмотрел на их зрительный контакт и предпочёл бы выйти погулять, чем ждать, когда смотрины окончатся. Властный, полный величия и силы взгляд Зинси столкнулся с ледяной воронкой в глазах вампира. Император вынудил его запрокинуть голову и навис над ним злым роком. Он смотрел в глаза Тэхёна пристально, изучающе и подавляя его естество до самых внутренностей, желая вывернуть наизнанку того, кто не отвечает на вопросы правителя. Зинси наседал на него широким телом, смотрел наполовину белесыми глазами и длинным носом едва не касался кончика носа Тэхёна. Выхоленные и острые пальцы сжали челюсть и вертели голову в разные стороны, будто император рассматривает её со всех сторон перед намерением купить раба. Он видит, что Тэхён не спокоен, но и не нервничает. Скорее насторожен, чем взволнован, и выжидает, будто дикий зверь, который подпустил к себе кого-то и контролирует, чтобы вовремя либо отскочить, либо укусить. Тэхён укусит. Зинси видит в полумраке его глаз вседозволенность, какой нет ни у одного человека и живого существа. Ни у свободных в полёте птиц, ни у быстроногих животных не найти глаз, в которых канет мирская суета и возрождается жизнь после смерти. Эти глаза видели смерть, смотрели ей в лицо и помнят её руки с запахом могильной земли. Взгляд этих глаз стал таким же холодным, как и объятия костлявой, которая ледяным дыханием дышит в затылок старого императора Берфая. Зинси ни с одним похожим взглядом не перепутает смерть. Из бездны глаз Тэхёна уже не вытащить Чонгука, потому что они поглотили его, а что попадает в лапы смерти, превращается в прах. Император отпустил подбородок и твёрдой походкой направился обратно к трону.       — Мертвец, — охарактеризовал он Тэхёна и сел, после чего вновь положил корону на ноги. — Ты давно мёртв, поэтому способен на невероятные вещи. У тебя разум зверя, поэтому окружающих воспринимаешь как чужаков. Ты из тех людей, кто ближнему в рот плюнет, а себя сожжёт. Но ты не палач, а убийца. Никогда не путай эти слова.       Тэхён смотрит на него загнанным зверем и дышит поверхностно, чтобы глубоким дыханием не разжечь гнев внутри своей беспокойной души. Зинси близок к правде настолько, что можно допустить его справедливое правление в Берфае. Тэхён на секунду подумал, что император догадался, кто стоит перед ним, но промолчал из-за Чонгука, не смея вмешиваться в его выбор метода заработка.       Зинси позвал служанку. Женщина вошла через секунду, в поклоне замерла, и Зинси приказал принести документы. Тэхён опустил взгляд, чтобы прекратить душить им правителя и не подставлять Чонгука. Слыша, что служанка принесёт какие-то бумаги, Тэхён крепче сжал руку в своей ладони. Если Зинси намерен заключить договор с бесценным лесным трудягой, Тэхён в клочья порвёт документы. Он ни за какие блага мира не отдаст Берфаю Чонгука. Ни за трон, ни за земли, ни за золотую шахту или в обмен на десять гомункулов Тэхён не согласится делиться с Чонгуком, который для любого вампира — жизнь.       Служанка вернулась, вновь поклонилась и подошла к императору, после чего в поклоне обеими руками протянула деревянную шкатулку. Зинси поднял крышку и достал небольшой предмет. Тэхён не успел его рассмотреть в длинных пальцах и насторожился, предполагая, что император предложит Чонгуку что-то очень ценное взамен долгой службы Берфаю. Гомункулы преданы вампирам, но Чонгук легко предложит Тэхёну отложить поездку. Куда торопиться, если для вампира еда рядом, а деньги лишними в долгом путешествии не будут? Тэхёну нельзя задерживаться, но и без Чонгука не сдвинется с места.       — Мне скоро умирать, — Зинси жестом отправил служанку вон, и та послушно мелким шагом направилась к двери. — На днях я написал свой последний указ. Я записал советы своему преемнику и написал пару строк про тебя, Чонгук.       Чонгук удивился и прошептал, что Его Величеству не стоило думать про этейлионца, который всё равно вернётся в лес Берфая и продолжит работу. Тэхён ощутил его удивление и внимательно прислушался к старику, наконец-то серьёзно оценивая вклад Чонгука в жизнь вулканического государства. Неизвестно, знает ли Зинси, что полезный этейлионец намеренно втёрся в доверие берфайцев, чтобы искать гомункулов, которые побегут прятаться в лес, куда местные жители не заходят. Тэхёну вовсе показалось, что Зинси не интересует личная жизнь Чонгука, потому что он не вредит стране и максимально ей помогает.       Император предупредил, что в последнем указе не написал имя Чонгука, чтобы его не искали враги и алчные люди, а с людьми империя Берфай в очень натянутых отношениях. Зинси последним пунктом указал, что в стране разрешено свободно жить тому, кому император передал печать своего отца. Этот кто-то волен посещать Берфай в любое время и жить в нём столько, сколько захочет, независимо от политических отношений страны с другими государствами.       — Подойди и забери, — Зинси опустил руку и раскрыл ладонь, показывая золотую печатку своего отца.       Дорогой подарок. Старая печатка с выдавленным рисунком Великого Вулкана долгие столетия хранилась в сокровищнице замка и её не перепутать ни с одним, даже максимально похожим украшением. Печать, передавалась из поколения в поколение, от отца или матери к сыну или дочери, а затем императоры один за одним быстро менялись, и тётка Зинси выбрала себе другую печать, которая сейчас украшает палец правителя.       Чонгук ослабил руку, чтобы отпустить Тэхёна и подойти к императору, но вновь сжал ладонь и потянул за собой. Страшно отпускать. Страх чернилами растворяется в подсознании, рисует картинки с опасностью для Тэхёна и тихо шепчет, что нельзя оставлять того, кто ещё не адаптировался к новой жизни. Чонгук подошёл к Зинси, поклонился и забрал подарок, после чего поблагодарил за заботу и предупредил, что легко потеряет печать в долгом пути, поэтому будет лучше, если дорогая вещь останется в замке.       — В твоих поклонах нет искренности, — Зинси поставил локоть на подлокотник и подпёр пальцами щёку. — Они — пародия на то, что делают берфайцы. А твои слова — чистая правда. У тебя нет ни правителя, ни Бога, поэтому твои поклоны лишены чувств. Я бы перед смертью хотел хотя бы раз увидеть, как ты кланяешься, потому что предан. Возможно, у тебя есть идол, которому ты поклоняешься в своей пещере?       — Нет, Ваше Величество, — тихо проговорил Чонгук и спрятал подарок в карман. — Боги всего мира давно спят, позволяя всем империям враждовать, убивать и строить козни. Даже Элифут и Этейлион, в которых живут люди, тайно направили друг на друга мечи, и Боги молчат. А все расы наивно продолжают молиться и верить, что высшие силы на их стороне.       Тэхён отвёл взгляд в сторону и вынудил себя думать о чём-то постороннем, иначе вспылит прямиком в замке. Во-первых, хочется бить себя кулаком в грудь и кричать, что люди обязаны дать ему доступ к его землям. Они уничтожили тех, в ком мир нуждался и кому все империи несли богатства. Во-вторых, на чужом несчастье счастья не построить. Даже земля Альнаима не принимает людей, поэтому не жить им на ней и не процветать. Если бы Тэхён имел в запасе свободу и время, он бы разрушил Элифут, а род людской вырезал, как они это сделали с вампирами. И, в-третьих, Чонгук упомянул только Богов, а Первоотца вновь обошёл стороной. Разве можно настолько сильно таить обиду? Более четырёхсот лет прошло, а Чонгук обижается на вампиров. Почему бы ему не обидеться на алхимиков, особенно на Хвана, который создал грядку с Чонгуками? Так нет же, виноваты вампиры, которые нуждаются в гомункулах и которые причинили Чонгуку боль, лишили свободы и играли на его инстинктах. Особо отыгрывается Чонгук на Первоотце, зная, что Тэхёна это раздражает. В конце концов, кто из них должен кого выводить на эмоции? Признаваясь самому себе, Тэхён мысленно сказал, что никогда не изучал гомункулов с точки зрения их внутреннего мира. Что у них в головах творится и похожи ли их мысли, и есть ли они у них?       — О том, что я отдал кому-то печатку отца, — Зинси почесал указательным пальцем подбородок, одновременно разговаривая и размышляя над словами Чонгука, — берфайцы не узнают, поэтому слухи не распространятся. Знать о подарке будут мой преемник и военные чины, начиная от командиров и выше. Когда тебя схватят на границе и найдут в твоём кармане печать, доложат начальству, а оно прикажет тебя отпустить.       — Кто он — наследник трона? — заговорил Тэхён, выбирая спокойный тон, чтобы высокомерием не взволновать сердце старика. — Я очень надеюсь, что это берфаец. Вы же не продали империю Таэю?       Зинси улыбнулся, отчего его длинный нос загнулся крючком. Нравится ему парень в смешной шляпе. Он — эмоциональный вариант Чонгука, способный одним взглядом высказать всё, что на уме. Тэхён одновременно равнодушен к делам чужой империи и рад в них влезть, раздать советы и назвать себя самым умным. Знает же, что император не расскажет про планы на нового правителя, но всё равно спрашивает. А Чонгук ведёт себя отстранённо, будто лай слева от него — пустой звук. Тэхён поговорит и смолкнет, как любопытный ребёнок, который за день задаёт сотню вопросов. Однако Чонгук всё ещё держит его руку. Мало того, Тэхён держит его в ответ. Зинси очень внимательно следит за ними, чтобы убедиться в безопасности Чонгука. За печать отца он не переживает, потому что те, кто должен, знают, про кого написано в последнем указе, а о самом Чонгуке не позаботиться, потому что он полностью свободен от верности Берфаю.       — Ваше Величество, — заговорил Чонгук, и Зинси моментально отдал ему всё внимание, — поделитесь своей мудростью, и я вам покажу то, что вы хотите.       Он замолчал, показывая, что делиться придётся очень личным опытом. Зинси оценил его жест и лишний раз убедился, что Чонгук экономно и с осторожностью расходует небольшое преимущество среди берфайцев, которое заработал в лесах Берфая. Император позволяет ему наглость, и Чонгук ею настолько редко пользуется, что Зинси чувствует себя вечным должником. Если Чонгук что-то просит, то это всегда касается слишком личных или политических дел, однако у императора всегда есть лазейка, чтобы не отвечать прямо. Намёка Чонгуку достаточно в качестве ответа, а Зинси остаётся со своей нетронутой и нераскрытой правдой, которая не предназначена для посторонних ушей. Он не может отказать бесценному этейлионцу, поэтому уверенно кивает и обещает отдать столько мудрости, насколько ему позволяет старческая память. Чонгук сказал, что когда-то в Альнаиме жили алхимики, которые занимались тем, что сейчас находится под строгим запретом. Но каждому мастеру хочется, чтобы его детище жило, поэтому знания передаются тайными путями. Где-то есть люди или записи, которые многое расскажут про старые дела алхимиков. Чонгука интересуют не книги, а способ обучить преемника и при этом не показывать его миру, как это делает Зинси.       Император почесал подбородок, подозревая, что Чонгук затеял очень плохое путешествие. Алхимики работают в каждой империи и тайно занимаются запретными делами. Когда их разоблачают, приходится показательно казнить, несмотря на то, что толковые в науке работники очень нужны. Чонгук ищет последователя определённого мастера и вспоминает далёкое прошлое, поэтому ему нужен человек, ведь только люди в алхимии зашли слишком далеко и творили дела вопреки законов Богов.       — Он спрятан среди населения, — заговорил про своего преемника Зинси, и его тонкие губы исказила кривая усмешка. — Берфайцы меня молча приняли, и с его коронацией смирятся.       Чонгук задумался. Он не так долго прожил на ферме, чтобы заметить отъезд Хвана в Этейлион. И не смог бы Чонгук следить за ним, потому что постоянно сидел в загоне и видел вокруг себя преимущественно гомункулов. Возможно, наследник фермы и знаний алхимика жил рядом с фермой и Хван периодически ходил к нему в гости, но алхимия требует практики, поэтому этот человек либо навещал дом учителя, либо сам построил ферму гомункулов и выращивал еду для вампиров.       Чонгук встрепенулся, скидывая ворох нагнетающих мыслей, и сделал два шага в сторону. Поскольку он не планировал покидать Тэхёна в замке, чтобы не волновать его лишний раз, стало неприятно отпускать его руку. Тэхён сжал кулак, пальцами удерживая остатки тепла на ладони и обострил органы чувств, будто в любую секунду кто-то выкрикнет, что в здании вампир, и нападёт. К удивлению Тэхёна, Чонгук отошёл, чтобы в поклоне попросить прощения. Воспоминания жизни на ферме приблизились настолько, что Чонгук вспомнил, чем пахло в загоне и как выглядела первая одежда. Оказывается, часть воспоминаний спряталась в тени памяти, и Чонгук предпочёл бы забыть жизнь у алхимика, но, чем чаще гомункул выполняет свою работу, тем ярче в его крови отзываются вложенные функции.       — Я удивлён, — признался Зинси и, сомневаясь в своём решении, всё же пошёл на уступки: — Можешь вернуться в Берфай с этим парнем.       — Но я у вас этого не прошу, — Чонгук выпрямился и вновь встал возле Тэхёна.       Зинси поставил ногу на табурет с подушкой и покрутил корону в руках, изредка кидая взгляды на Тэхёна, отчего Чонгук вновь взял его за руку. Белёсые глаза императора рассматривают замóк из пальцев, мозг делает свои сложные выводы, основанные на жизненном опыте, и Тэхён понимает, что не такой уж Зинси дурак, каким казался четыреста лет назад. Либо на троне он резко повзрослел, либо Таэй воспитал его «под себя». Кажется, болотный император решил жить вечно, если смеет сажать на трон далеко не соседней империи своего правителя. С другой стороны, кроме Зинси, в те далёкие годы больше никого не осталось из кровных родственников императора. У Тэхёна язык чешется пообщаться с Его Величеством про его жизнь, но нельзя, потому что себе Зинси, кажется, может поговорить исключительно с теми, кто напрямую замешан в его жизни.       — Если бы ты видел то же, что я, — Зинси поправил полы длинной одежды, скрывая под ними высохшие ноги, — ты бы понял моё решение. Я его не поменяю, что бы ты мне ни говорил.       Чонгук поклонился, поблагодарил за заботу и пообещал передать императорский привет Таэю, когда навестит его империю. Зинси улыбнулся ему и попросил вместе с приветом передать Таэю пожелания долгих лет жизни. Шутку оценил сам Зинси, а остальные натянули улыбки и покивали головами, делая вид, что у императора изумительное чувство юмора. Возможно, Таэй от души похохочет, понимая шутки друга, или между ними свой особый юмор, который не понять тем, кто мечтает друг от друга избавиться и одновременно боится разжать пальцы, отпуская руку.       Чонгук попрощался с Зинси, пожелал ему здоровья и попросил дольше сидеть на троне, потому что он в Берфае — гарантия стабильной жизни. Если бы могли, берфайцы скинулись бы годами своих жизней, чтобы император долго жил, но это невозможно, поэтому население империи ждёт чудес от личного врача Его Величества.       Чонгук повёл Тэхёна к выходу, в глубинах своего разума поблагодарив Зинси за понимание и терпение. Он точно узнал в Тэхёне вампира, не подал вида и отпустил. То ли долгая дружба с Таэем научила Зинси не бояться кровопийц, то ли он не видит в них врагов. «Таэй» — вывод сам навязался. Тэхён — первый вампир за долгую жизнь Зинси, поэтому он бы не отреагировал спокойствием на присутствие в государстве представителя высшей расы, который каким-то чудом попал в Берфай. Чонгук заинтересовался темами разговора Зинси и Таэя. Когда император, чья империя граничит с людьми, обсуждает вампиров с императором страны, которая делит с людьми море, мысли возникают не с благими намерениями. Если Таэй задумал вернуть миру вампиров, то очень не вовремя. Во-первых, вампирами могут стать только люди. Во-вторых, вампиры в здравом уме — редкость. В-третьих, чтобы содержать армию вампиров, нужны миллионы гомункулов, и то при условии, что все вампиры умеют контролировать свои эмоции. Чонгук непроизвольно уменьшил численность еды до минимума, мысленно выстроив в ряд таких же гомункулов, как он. Этого нельзя допустить, потому что, имея под рукой нескончаемый запас крови, вампиры возомнят себя непобедимыми.       Тэхён, вырвав свою ладонь из руки Чонгука, прервав его цепочку мыслей. Он всё же не удержал в себе натиск возмущений и возле выхода побежал обратно к Зинси. Чонгук его не остановил, чтобы Тэхён изучал мир на своих ошибках. С Зинси можно ошибаться, потому что он всегда укажет на промах, но стóят его жизненные уроки очень дорого. Тэхён потребовал объяснить милость императора по отношению к этейлионцу, которого он впервые видит. Даже доверие к Чонгуку — не гарантия миролюбия Тэхёна. Сегодня он тихий и мирный, а завтра пропустит вражеские корабли в порт. Подобное легкомыслие похоже на старческий маразм, и Зинси берфайцы не простят предательства. Тэхён предложил Его Величеству ещё раз подумать: возвращаться ли незнакомцу в Берфай?       — Возвращайся, — спокойно проговорил Зинси и надел корону, — и Чонгука возьми с собой, — он встал с трона, выпрямился с гордой осанкой и медленным шагом приблизился к Тэхёну. — Я свои решения не меняю.       Он вплотную подошёл к Тэхёну и лёгким движением кисти руки скинул с него шляпу. Тэхён сделал шаг назад и поднял голову. Император смотрит на него строго, но без жестокости, будто сына отчитывает за хулиганство. Он признался, что ему всё равно на судьбу Тэхёна. Так же легко он воспримет новость про смерть Чонгука, как бы сильно не пытался привязать его к стране. Чонгук не задерживается на одном месте, бродит по всем империям и в срок возвращается. Зинси всегда его принимает, не задумываясь над опасностью, потому что доверяет и делает всё возможное для блага Берфая.       — Если Чонгуку комфортно рядом с тобой, — Зинси склонился к Тэхёну и снова поднял его лицо за подбородок, чтобы тот смотрел ему в глаза, — я позволю тебе жить в Берфае. Или ты хочешь заслужить эту честь? — он прищурился, изучая непроглядную тьму глаз, в которых различил свой размытый силуэт. — Я не против, если ты возродишь Альнаим. Пока ты враг людям, я — твой союзник. Уничтожь Элифут, как некогда люди истребили вампиров, и я окажу тебе любую поддержку. Поторопись, потому что я не наделён вечной жизнью, а мой преемник о тебе не знает, — он заметил моральное сопротивление в глазах и тише добавил: — Твоя и Чонгука души заперты в тесном плену. Попробуй сначала найти путь к своей душе и освободи её, и тогда ты увидишь то, во что веришь, но не сможешь это понять, потому что вера слепа.       Он отпустил Тэхёна и попросил Чонгука покинуть замок, потому что близится час прогулок по саду, да и разговаривать не о чем. Зинси сел на своё место, а Тэхён, подобрав шляпу, быстрым шагом подошёл к Чонгуку, взял его за руку и потянул на себя тяжёлую дверь. Служанка в коридоре поклонилась, Тэхён проигнорировал её и сильнее потащил Чонгука к выходу, бормоча, что никогда не вернётся в Берфай. Чонгук легко поддался ему, размышляя над словами Зинси. Изначально император не намеревался их говорить, значит, задача по уничтожению людей, если и выполнима, то на уровне чуда. Альнаим можно возродить только военным путём и при условии, что заранее будет готова ферма, гомункулы и в усыпальнице остались вампиры. Надо найти надёжных алхимиков, обучить их, пережить множество ошибок в выращивании еды, и потом можно начинать возвращать вампиров. Чонгук вспомнил себя на ферме, представил, что вновь необходимо в ней жить, кормить вампиров и слышать смерть, и мотнул головой, избавляясь от чёрно-белых картинок в подсознании. «Куда ты пойдёшь?» — голос хозяина едва не лишил сознания. Тэхён вовремя толкнул дверь и выругался, всё ещё ощущая раздражение из-за нравоучений Зинси. Чонгук действительно обрадовался его присутствию и голосу рядом. Для гомункула сложно расстаться с воспоминаниями про ферму, но связь с вампиром всегда сильнее памяти. Чонгук сжал его руку и подумал, что Тэхён понятия не имеет, что чувствует гомункул по отношению к вампиру. Тэхёна учили, что еда — глупая, наивная, послушная и мечтающая, чтобы её съели. Но Чонгук немного другой. У Тэхёна есть то, в чём нуждается гомункул, однако это не взять в руки и не вытащить из кармана. Чонгук даже не знает, как это применить, когда получит. Тэхён — его первый вампир, поэтому потребность появилась внезапно и с ней необходимо знакомиться.       — Ещё чуть-чуть, — за воротами замка Тэхён остановился и с хитростью во взгляде посмотрел на Чонгука. — Думай над своею мыслью, и я поем. Можем отойти за кусты, чтобы нам никто не помешал.       Чонгука что-то тревожит. Его сердце не стучит в бешеном ритме, но делает сильные удары, волнуя кровь, в которой для вампира смешивается вкусное зелье бессмертия. Тэхёну его кровь приятно щекочет нервы. Охота проходит успешно, жертва скоро будет готова к цепкой хватке хищника и накормит его своей жизнью. Тёплая, нежная, согревающая и дающая сладкое чувство сытости кровь, которая полна красок жизни и чужой смертью стекающая по губам вампира, влечёт Тэхёна сильной пульсацией в теле Чонгука. Дыхание хищника замедлилось, стало поверхностным и горячим, а взгляд потяжелел, концентрируясь на светлой коже жертвы.       — Пятьдесят один, — прошептал Чонгук, успокаиваясь шумом улицы. — Ты не голоден.       Он побрёл вдоль вымощенной серыми камнями дороги и вытянул руку в сторону Тэхёна. Расставив пальцы, он будто поторопил присоединиться к прогулке. Впереди поход к капитану и договор с ним про поездку. От денег придётся отказаться в пользу бесплатной доставки к равнинам. «Увидишь то, во что веришь, но не поймёшь это» — слова Зинси одновременно оскорбили, словно он считает Чонгука и Тэхёна глупцами, дали надежду на воссоединение с чем-то прекрасным, и напугали, словно вера Чонгука и Тэхёна — муляж. Чонгук, чувствуя тёплую ладонь в своей руке, подумал, что Тэхён верит в Первоотца, и это действительно полная чушь. Вампиры — не люди, хотя родились ими. И Первоотец — такой же вампир, судя по легендам, но Чонгук не верит ни в одну из них. Боги вампиров — смертные люди-алхимики, а самое ужасное — ритуал. Для того, чтобы стать вампиром не нужна боль, муки и страдания, но кто-то когда-то придумал вживлять тиару и назвал это ритуалом, который необходим каждому наследнику клана. Первоотец не носил вживлённую тиару, но, согласно написанной легенде, очень страдал на протяжении жизни и пожертвовал собой ради других вампиров. И теперь наследники кланов с помощью ритуала тоже умирают в муках, тем самым приближаясь к Первоотцу и познавая его незавидную участь. Чонгук считает это бредом, а Первоотца — чучелом. Если Тэхён увидит, что его идол — пустышка, то действительно многого не поймёт. Вампиры поклоняются Первоотцу и сейчас им узнать, что он не существовал в идеализированном амплуа, означает обесценить их жизнь, расу и существование. Над ними посмеются: игрушки алхимиков, как гомункулы. Вампиры найдут другую причину, чтобы зваться уникальными, самостоятельными и превосходящими другие расы. Они поверят во что-то новое, и вновь их ослепит вера.       Чонгук попытался найти в себе религию. Он должен кому-то поклоняться, если считает себя человеком. Люди не могут жить без веры. Без неё они слабы, ведь именно невидимая сила держит в их душах уверенность в себе и своих замыслах. Чонгук не религиозен, не верит в некую силу, которая способна повлиять на жизни всего живого и не поклоняется природе. «Я бы перед смертью хотел хотя бы раз увидеть, как ты кланяешься, потому что предан» — слова Зинси врезались в память раскалённой стрелой, и Чонгук вынудил себя идти по дороге и сохранять спокойствие, чтобы Тэхён не ощутил его волнение. Зинси обманул своего «золотого» работника, чтобы проверить его подготовку к путешествию с вампиром. Видимо, именно из-за того, что Чонгук показал ему свой поклон с преданностью, Зинси не рассказал ему про непонимание того, во что истинный гомункул верит. Чонгук посмотрел на Тэхёна и пошёл в отказ — он не делает из него божество. Господин, хозяин — да, но не более. С небес он не спустился и его именем не считают годы, поэтому Тэхён — не объект поклонения.       Чтобы не вводить себя в заблуждение, Чонгук честно себе признался, что людская вера — понятие обширное и многогранное. Человек одинаково кланяется Богам и другому человеку, как это в замке сделал Чонгук. Не редкость, когда именно один человек для другого становится спасителем и причиной слепой веры. А кто может стать более величественным для гомункула, если не вампир? Чонгук пока не осознал в полной мере значимость Тэхёна в своей жизни, как и охота для Тэхёна — всего лишь забава. Но со временем придётся смириться с правдой и реальностью, и к тому времени Чонгук надеется, что сможет забрать требуемое у Тэхёна, чтобы понять, что с этим делать дальше.       — Надо зайти к Таэю, — заговорил Чонгук, когда невдалеке донеслись голоса моряков.       Сначала Тэхён отказался, потому что визит в замок отберёт время и дорогу. Затем он нахмурил брови, задумываясь над предложением, и согласился. Зинси сказал, что врагу человека он союзник, а Таэй встанет в первом ряду тех, кто жаждет развязать с людьми войну за то, что они убили вампиров. Учитывая, что причину долгих лет Таэя до сих пор никто не знает, нельзя исключать, что с помощью его магии Тэхён заглянул в гости в год Бога Солнца. Возможно, благодаря общительности Зинси, Таэй узнал, что еда вампиров поселилась в лесах Берфая, и направил магию к жилищу Чонгука.       — Зачем ему один вампир? — Тэхён повернул голову на Чонгука и засомневался в причастности Таэя к появлению вампира там, где его быть не должно. — Если выбирать, кого призывать, то мудрее всего — Хвана. У него навалом знаний по выращиванию гомункулов и превращению человека в вампира.       Чонгук назвал замечание разумным, однако добавил, что понять мышление Таэя очень сложно. Его империя — самая непривлекательная для туристов из-за сплошных болот, по которым без провожатого не пройти. Приезжая в гости к Таэю турист играет с судьбой, а местные жители за согласие провести экскурсию по болотным достопримечательностям возьмут большу́ю сумму денег. Чонгук каждое болото изучил самостоятельно, поэтому доберётся к замку императора в короткий срок, но на этот раз с ним идёт Тэхён, а в болотном царстве есть горячий источник, через который без надёжной обуви не пройти. На спине Чонгук Тэхёна не донесёт: всё, что весит более ста килограмм, рушит природный ненадёжный мост источника.       — Кто поймёт Таэя, — Чонгук увидел компанию моряков возле прилавка с сувенирами, — тот станет наследником трона болотной империи. Тебе нужна болотная империя? — он приподнял одну бровь, и Тэхён отрицательно замотал головой. — Тогда не заморачивайся. Придём к Его Величеству и спросим прямо, а он нам расскажет свою версию того, что с тобой произошло.       Тэхён резко посмотрел на него, взгляд сверкнул острой бритвой и моментально впился в лицо Чонгука. Вампир негодует, и Чонгук не знает причины. Возможно, позже догадается, а пока способен только бессмысленно моргать под казнью тяжёлого взгляда.       Капитана Чонгук узнал по лысой голове, на которой не колышется ни волосинки, и пушистой седой бороде. Старик, которому сами небеса велят бросить ремесло и заняться слабым здоровьем, не прекращает пить местный лагер и курить вонючий табак в трубке. Улыбаясь почти беззубым ртом, он, опьянев от выпивки, перешёл на откровения и назвал пребывание в Берфае скучным, ведь это единственная страна, в которой нет борделей. Корабль стои́т, отправка задерживается, моряки скучают, пьют и мечтают о женщинах, а старик-капитан продолжает ждать манула. Чонгук поздоровался с людьми и на языке Этейлиона сразу сказал, что ему и его спутнику необходимо попасть к равнинам, но больших денег при себе, к сожалению, нет.       — Гребите вплавь! — прокуренным голосом посоветовал капитан и рассмеялся, подавая знак команде, что шутку надо поддержать.       Рассмеялась все, кроме Тэхёна и Чонгука. У них есть деньги, но их нельзя показывать алчным морякам. Отправляясь в плаванье на торговом или пиратском судне, всегда нужно помнить, что у этих команд всему есть высокая цена, а лёгкие деньги они любят выше морали. У торговцев и пиратов налажен рынок и действуют свои законы и правила, лишённые сострадания и понимания. Они бросят на произвол судьбы даже своего товарища, если увидят, что он не принесёт пользу общему делу. Покажи капитану деньги, он украдёт и с ними пропадёт за горизонтом, а Чонгука и Тэхёна не доставит к равнинам, потому что пассажиры на корабле — лишние хлопоты.       — А если мы поймаем вам манула, вы согласитесь? — Чонгук не показал ни одной эмоции, чем сразу не понравился весёлой хмельной компании.       Улыбка на лице капитана сменилась кривой ухмылкой, его подчинённые посмеялись над непрошенными гостями и синхронно кивнули. Капитан пьяным взглядом оценил двух людей, посчитал их шутами и согласился подкинуть к равнинам в обмен на манула. Он даже приказал самому молодому матросу отдать двум парням клетку, из которой сбежало животное. Чонгук поблагодарил капитана за помощь, а Тэхён выдерживал молчание, потому что, если откроет рот, весь план рухнет. Он видит, что капитан делает великое одолжение для личной потехи. Скучно морякам в Берфае, а тут два юродивых сами подошли к команде и выставили себя на посмешище. Тэхёну до скрежета зубов неприятно видеть и слышать насмешки в свою сторону. Он — вампир, который способен заставить людей стихнуть, указать на их место в мире и напомнить, насколько они слабы против остальных рас. Но Тэхён вынужден молчать, потому что эти же слабые люди уничтожили всех вампиров, а он, Тэхён, — случайное и нелепое недоразумение. Он один вампир на весь мир, и хуже насмешки капитана только довольная улыбка судьбы, которая сделала еду вампира более адаптированной к жизни. Тэхён молчит, редко поднимает взгляд и от обиды и несправедливости едва не воет. Хочется сбежать от утробного смеха немолодых торговцев, зарыться под одеяло и медленно по кусочкам принимать ещё одну сторону реальности. Но даже для этого не время, потому что нужно поймать манула, который доверит себя тем, кто не пахнет человеком и животным. Вот только его потом посадят в клетку и вернут в неволю. Для вампира слишком мучительно предавать природу, но выбора у него нет.       Чонгук забрал клетку и пообещал торговцам вечером вернуться с котом. Когда они отошли на несколько шагов в сторону, Тэхён услышал за своей спиной голос капитана: «Дурацкая шляпа». Не крикнул, не посмеялся, а высказал как факт. Тэхёну не нравится то, как складывается начало долгого пути, но надо терпеть.       — Они попробуют нас убить? — Тэхён посмотрел на стальную клетку с крючком в качестве замка.       Умное животное нашло выход из заточения, а двое мужчин вновь затолкают его в ненавистную клетку. Тэхён пообещал себе второй раз не ловить манула и вовсе выпустить его, когда корабль приблизится к берегу империи.       — Обязательно, — Чонгук посмотрел на чистое небо и внезапно захотелось спать, а не ловить в лесу дикого кота. — Море всех принимает: живых, мёртвых, вещи, драгоценности, деньги, короны. Кто ж искать нас будет? А капитану даже твоя шляпа — товар, — он перевёл взгляд на Тэхёна и попросил: — Не снимай платок. Если торговцы увидят золотую тиару с драгоценным камнем, нам придётся либо убить людей, либо прыгать в море.       — Предлагаю сразу всех убить и украсть корабль, — Тэхён серьёзен и готов идти на преступление.       Он не хочет рисковать едой. Ещё будучи человеком он усвоил важное правило в жизни: самосохранение — самый сильный инстинкт. Чонгук — гарантия жизни вампира, поэтому защищать его Тэхён будет неосознанно, рефлекторно и без трезвого ума. По его мнению, на корабле лучше всех убить и со спокойной душой уйти в плаванье, а не ждать в трюме на мешках, когда кто-то из людей спустится душить незваных гостей. Тэхён постепенно начинает себя бояться и тщательно следит за собой, чтобы сохранить спокойствие, но и от Чонгука требуются такие же действия, потому что, если он кинется жертвовать собой ради вампира, Тэхён потеряет над собой контроль. Никогда в жизни он не доходил до безумия, а сейчас чувствует — способен на немыслимое, что даёт инстинкт самосохранения.       Тэхён глубоко вдохнул, медленно выдохнул и настроился добраться до равнин любым путём. Это его выбор, поэтому нельзя сомневаться и бояться, иначе душа сломается и впадёт в отчаяние. Тэхёну вовсе запрещено то, что способно пошатнуть спокойствие Чонгука, поэтому необходимо гнать от себя тревогу и не теряться перед жизненным выбором. Отвратительно — жить за двоих. Тэхёну не позволено бояться, плакать, звать на помощь посторонних или Богов, потому что его состояние влияет на Чонгука, а как поведёт себя Чонгук в неспокойной ситуации, Тэхён отлично знает и избегает любого контакта с окружающими, чтобы не провоцировать себя и не проявить агрессию. В конечном итоге, они сами выбрали это бремя и эту жизнь, поэтому им необходимо подобрать идеальную модель поведения, чтобы враги не узнали их совместную слабость.       — Ты знаешь, где манул? — Тэхён заметил, что они подходят к лесу и оглянулся назад, удивляясь, насколько глубоко ушёл в мысли, пропуская любование пейзажами нового Берфая.       — Догадываюсь, — признался Чонгук и указал пальцем на ряды деревьев, без слов приглашая продолжить путь. — Манул не выживет в Берфае из-за жаркого климата.       Тэхён задумался. Манулы жили в восточной части Альнаима, то есть там, где сейчас Тьма. Несмотря на соприкосновение территории с пустыней, на востоке Альнаима короткое лето, затяжная зима и суровый климат, который идеально подходит манулам. Сейчас темнота поглощает солнечные лучи, оберегая местность от любого света, и Тэхён заинтересовался судьбой животных, ведь северные земли всегда отличались непостоянной погодой. Чонгук пожал плечами. Его не привлекает Тьма, потому что в ней точно нет гомункулов. Она образовалась таинственным образом, и у Чонгука нет желания лезть раскрывать секрет вечного мрака. Он точно знает, что снег там всё ещё выпадает. Когда Чонгук приезжал в Элифут, изредка подходил мимо границы Тьмы и несколько раз видел падающие из неё снежинки. Непостоянная погода некогда царила в Альнаиме: Холодное море с запахом мороза, снег и горы, а между ними — вечнозелёные леса. После войны и через несколько лет с момента образования Тьмы Чонгук наблюдал несколько лет за новой империей и заметил, что её посещает весна и осень, которые раньше не касались центральной территории. Смена сезонов натолкнула Чонгука на мысль, что Альнаим — искусственное государство, как и его жители. Кто-то создал условия жизни для вампиров, отдал им бóльшую часть земель, включая море, дал им величие, внушил силу, и весь мир в это поверил. Существование вампиров, как и их жизнь — сплошной обман. Но у Чонгука нет ответа на главный вопрос: являются ли вампиры ошибкой? Без них в империях творится хаос, нарушена привычная жизнь, а в новой — каждая раса пытается занять место лучших, но вторую войну никто не затевает, потому что в случае проигрыша победитель поверит, что является сильнее, и вновь потребует сражения. Сейчас империи давят друг друга экономической войной, однако по-прежнему созависимы в ресурсах.       — Какие у тебя отношения с Таэем? — внезапно спросил Тэхён, и Чонгук многое бы отдал, чтобы узнать его мысли.       Тэхён не знает императора болот, поэтому не представляет, насколько сложно находиться с ним хотя бы в товарищеских отношениях. Он в ссоре почти со всем миром. После уничтожения вампиров, Таэй не признаёт новую империю Элифут и отказывается ей помогать, за что соседняя империя людей всем сердцем его ненавидит. И всё же они делят одно море и связаны общим прошлым, поэтому вынуждены делиться секретами за спинами других императоров. Империя на равнинах не скрывает злости на Таэя, но в принудительном порядке ему подчиняется, потому что зависима от него. Ей нужны ресурсы, а равнины зажаты с одной стороны болотами, а с другой — Шумным морем. Её положение усложняет тот факт, что она должна выполнять роль посредника между Таэем и Зинси, предоставляя свой порт и торговые пути. Безусловно, за принудительную доброту империя получает прибыль, но в бонус идут натянутые отношения с двумя империями людей. Холодное море, которое соприкасается границами с Элифутом и болотами, принадлежит в большей части людям. Раньше им владели вампиры, и Таэй целиком не посягнул на него, когда люди захватили Альнаим. Его не волнуют вражеские корабли на горизонте и угрозы атаки с моря. Таэй знает, что в его болоте люди умрут и не умеют добывать из него ресурсы. Чонгук, наслышанный про императора, который дружил с вампирами, долго пробирался к нему в доверие. Сначала он изучил империю, затем просил стражу передать правителю записки. Чонгука сотню раз гнали от ворот, потому что он — копия человека. Настырного приживалу ни убить, потому что он не вредит империи, ни прогнать, потому что империя не закрыта от мира, и ни запугать, потому что Чонгук заранее ознакомился с законами страны и знает, что находится в безопасности. В конечном итоге, стража устала от его визитов, пришла на поклон к императору и сообщила про одного полоумного человека, который под нос суёт записки для Его Величества. Таэй разрешил передать одну, по сути которой поймёт, что делать с нахалом. Первую записку стража изучила на предмет ядов, пригласила в помощь врачей и алхимиков, затем передала императору. Ещё три месяца Чонгук раз в день обменивался с Таэем письмами, которые страже запретили читать. И только, когда император убедился, что в его империю попал гомункул, наделённый лишними качествами, заинтересовался в нём и пригласил в замок.       — Вот как, — Тэхён приподнял брови и оглянулся на Чонгука. — Значит, Таэю ты интересен как гомункул?       Он посмеялся над Чонгуком, назвав его объектом для наблюдения, а Чонгук не скрыл факт того, что алхимики Таэя изучали его. Ему не стыдно за своё прошлое. Пока великие умы болотной империи озаботились появлением странного гомункула, Чонгук успешно пережил охоту на себя. Люди искали еду вампиров, а Чонгук находился в самом надёжном месте — замок Таэя. Через несколько лет император расстался с гостем на нейтральной ноте. Когда Чонгук вернулся в империю, Таэй позволил ему войти в свой дом, несколько дней слушал новости со всего мира и делал свои политические и экономические выводы.       — Ты стал его шпионом? — удивился Тэхён, нутром чувствуя, что хлопот от Чонгука не меньше, чем пользы.       Они идут по лесу, отпустив руки друг друга и наслаждаясь маленькой свободой. Тэхёну приятно находиться среди природы, которая отдалённо напоминает родную землю, и слушать пение разноголосых птиц. Рядом идёт непривычный гомункул, говорит удивительные вещи, и Тэхён поражается его успехам в жизни. Рос на грядке, жил в загоне, готовился отдать себя на съедение, а судьба выдала ему большой сюрприз, на который не претендовали даже главы кланов вампиров. Больше всего Тэхёна удивляет то, что Чонгук добился успехов почти ничего не делая и продолжая жить своей чудной жизнью. Он спрятался от берфайцев в лесу, обжился в нём, и ему не составит труда подобрать останки местных жителей и принести в таверну, в которой намеревается поесть. Ещё и денег дадут за голову преступника. И нет ничего сложного в разговоре с императором. Несколько дней попить чай с Таэем, перемыть кости всему миру и поспать в удобной кровати — идеальный отдых. Чонгук умудрился не только завоевать благосклонность двух императоров и их народов, но и удержать их доверие на протяжении четырёх сотен лет.       — Разве это успех? — удивился Чонгук и снял с Тэхёна шляпу, чтобы полностью видеть лицо. — Тебя в клане учили, что успех — это дружба с сильнейшей фигурой мира? Таэй и Зинси — единственные императоры, которые позволили мне стать пешкой в жизни их империй. Но как мне быть в другом месте, где я способен только навредить? — он посмотрел на Тэхёна с извинениями во взгляде и тише объяснил: — Я разобью твою душу на тысячи мелких и острых осколков. В каждом из них ты будешь видеть меня. Они выстроятся в созвездие, которое будет указывать нам путь на север. И однажды ты услышишь, как из твоих рук выпала моя душа, и в каждом её осколке ты увидишь своё отражение. Путь станет легче, созвездие — ярче, но ты и я уже не сможем отличить осколки друг друга, чтобы собрать свои души.       Тэхён остановился и рывком снял с головы платок. Чонгук говорит правду, и Тэхён её знает, однако настроен не настолько сильно пессимистично. Каждый заберёт свою душу, когда Тэхён вернётся домой. Жить друг в друге им недолго, поэтому необходимо перетерпеть короткий период с мыслью, что муки скоро кончатся. Дорога не вечная, время стремительно истекает, а идти к Тьме нужно. Чонгук сам понимает, что вампира надо вернуть на его землю, и это неизбежно. Будучи гомункулом, он сам начнёт сходить с ума от мысли, что господин ходит по чужбине и вдали от предков. Чем раньше они выдвинутся в путь, тем быстрее приедут в Элифут и изучат его территорию, однако это означает, что оба ослепнут от страха.       — Страх — очень сильное чувство, — заговорил Тэхён, начиная нервничать из-за моральной слабости Чонгука. — Посмотри на людей, и ты поймёшь, что их страх убил вампиров. Людям веками внушали, что вампиров надо бояться. Веками в людях формировали образ врага, но вампиры никогда не были врагами для людей. Мы не едим людей, не убиваем их, но делаем их вампирами. Люди начали видеть друг в друге будущего врага, отгородились друг от друга невидимой стеной, хотя для этого не было причины, потому что не каждому человеку дано стать вампиром, — он вновь пошёл вглубь леса, чтобы не отвлекаться от поисков манула. — В конечном итоге люди напали на вампиров, чтобы убить свой страх. Когда вампиров не осталось, люди поняли, что они не умеют жить без страха и придумали себе нового врага. Ты же знаешь, кто он?       Тэхён посмотрел на Чонгука, и тот кивнул. Сейчас враг людей — весь мир, хотя повода для вражды нет. После вкуса победы над вампирами, люди попытались морально подчинить себе остальные империи, но получили серьёзный отпор. Не на руку сыграло расположение людских империй: два моря, пустыня, Тьма и болото. Если остальные государства разом восстанут против людей, последним нет места для спасения и побега.       — Чонгук, — Тэхён снова остановился и всмотрелся в его глаза со спокойствием и маленькой долей понимания, — ты действительно рад, что вампиры стёрты с лица земли?       Тэхён заинтересован в ответе. Во-первых, он поймёт уровень интеллекта гомункула. Во-вторых, сможет примерно представить, насколько сильно придётся мучиться в дороге. Если Чонгук скажет «да», значит, до самой Тьмы будет высказывать Тэхёну, как он ненавидит вампиров. Скажет «нет» — затянет обоих в крупные неприятности, потому что открыто поставит вампира выше любой расы. Тэхён не знает, что ему предпочтительнее. Чонгук тоже потерялся с ответом. Для всего мира уничтожение вампиров — очень плохо. Если бы они выжили и восстановились, то не поработили бы людей, потому что некоторые люди — будущие вампиры. Как бы ни кичились собой кровопийцы, а наследников кланов рожают женщины-люди, вдобавок Альнаим пополнял казну деньгами людей, которые платят за ритуалы и позже — за гомункулов. Мир жил в привычном ритме без войн, вражды и угроз. Однако как гомункул с разумом Чонгук рад, что вампиры вымерли. Нет толпы расы с клыками, которая играется, вонзая их в шею еды. Чонгук — личность, а не игрушка. Он стремится жить своей жизнью, а не поддерживать ею чужую. Но есть и третья сторона, в которой чаши весов с «да» и «нет» по очереди поднимаются и опускаются. Их качают привычная жизнь Чонгука и его сущность. Пародия на человека говорит, что вампиры сдохли по заслугам. А гомункул в Чонгуке до истерики кричит, что они не заслуживали смерти. У Чонгука появился свой вампир, и от судьбы не сбежать. Ему что-то нужно от Тэхёна. Что-то важное, словно способное полностью заполнить Чонгука, сделать полноценным и живым, как вампира кровь гомункула. Что-то манящее, лёгкое, проникающее в вены и под кожу, как чернила на руке Чонгука. Он смотрит на блеск белого золота, взглядом очерчивает узор тиары и ищет нечто нужное, чтобы выменять это у Тэхёна на кровь. Ради этого Чонгук подсознательно готов вызвать на бой всю армию Зинси, чтобы взволновать свою кровь и накормить вампира. Необычное чувство, сравнимое с голодом. Есть Тэхёна Чонгук точно не станет, несмотря на то, что как раз проглотить вампира очень хочется.       — Почему смотришь и не отвечаешь? — Тэхён заметил его глубокую задумчивость и сделал ставку на ответ «да», потому что Чонгук отличается от всех гомункулов, которых выращивали на ферме.       — Поздно спрашивать, — Чонгук повернул в сторону и прошёл мимо Тэхёна. — С момента, как ты ко мне попал, мои мысли перемешались.       «Это очень плохо» — сделал вывод Тэхён и повернулся к Чонгуку. Неопределенность никогда не идёт на пользу. Если Чонгук начнёт метаться между своими сомнениями, его поведение и действия станут непредсказуемыми и запутанными. Безусловно, инстинкты гомункула возьмут верх, но промедление в решении может стоить жизни обоих. Тэхён, следуя за Чонгуком, предложил ему в свободное время подумать над ответом. Тот отказался насильно искать в себе ответы, потому что ему не с чем сравнивать жизнь с вампирами и без них. С вампирами он не жил, поэтому определится с мыслями, когда приведёт Тэхёна к Тьме, а пока нужно поймать манула.       — Значит, — расстроился Тэхён, и Чонгук остановился, чтобы выслушать причину лёгкой грусти, — ты возненавидишь вампиров ещё больше. Жизнь со мной — не жизнь в клане. Один вампир в твоей жизни — слишком тяжёлая ноша.       — Вот и не задавай дурные вопросы, — Чонгук указал пальцем вверх на серого манула, который на крутом склоне примостился среди камней, сливаясь с ними цветом. — Это единственное место в лесу, усыпанное крупными камнями.       Дальше Тэхён не слушал, мысленно называя Чонгука идиотом. Тэхён чувствует одиночество. Вчера интерес посмотреть на мир превысил рассудительность, а сегодня Тэхён осознал, что остался один во всём мире. Мысли часто возвращают его в клан, кружат вокруг родного дома, переносят к берегу Холодного моря и напоминают, как хорошо жилось, зная, что вампиров много. Тэхёну очень хочется думать, что где-то там на севере вампиры ждут самого младшего товарища и верят в его успех. Но в империи людей его никто не ждёт, а Чонгук обожает одиночество, поэтому не понимает причину грусти. Тэхён вовсе себя отругал за попытку найти понимание у еды. Она глупая и до самой смерти останется неспособной проявить сострадание. Против врага эта черта характера полезна, и с ней Чонгуку никогда не найти друга.       Настроение поднял манул. Захватив всё внимание Тэхёна, он прижался грудью к камням и наблюдал за передвижением тех, кто похож на людей, но не являются ими. Тэхён подвинул Чонгука в сторону, вышел немного вперёд и позвал кота к себе. Животному он сладким голосом рассказал всё: как очутился в Берфае, как удивлён лесу, как хочет домой, и как необходимо вернуть «талисман» капитану, чтобы добраться до равнин. Кот постепенно к нему двигался, передвигаясь на мягких лапах по камням и принюхиваясь к знакомым запахам. Животное тоже мечтает попасть домой, а домом пахнет двуногое создание с украшением во лбу. Надо понюхать неизвестный объект и убедиться, что он безопасен. Тэхёна понесло рассказывать про пухлые щёки манула, толстый хвост, густые усы и глубокий, полный мудрости взгляд. Он обещал забрать животное по прибытии в империю и помочь вернуть его домой, ведь им по пути. Манул медленно и неуклюже двигался, делал остановки, отсиживался на камнях, наблюдая за вытянутой к нему рукой, и веселил Тэхёна. У Чонгука что-то липкое и мерзкое, как ил на болотах, прилипло к груди и сползло к желудку, провоцируя тошноту. Следом взгляд приковался к лицу Тэхёна, и зрение со слухом обострились.       — Какой ты пухленький! — пел хвалебные песни Тэхён, и кот понюхал его пальцы. — Ты господин или госпожа?       Манул уткнулся носом в бледную ладонь, вдыхая запах Холодного моря, и Тэхён звонко рассмеялся. Чонгук прекратил дышать, вслушиваясь в смех. Мозг на пару секунд парализовало, тошнота прошла, а липкое чувство растаяло. Ему на смену стремительно разрослось желание вырвать из глотки Тэхёна его смех. Желание приняло форму паутины и с тяжестью стали окутало сердце, навеки забирая его в ледяной плен. Чонгуку стало страшно за себя: смотрит на Тэхёна, а мысленно отбирает у него смех вместе с дыханием, которое необходимо вампиру, чтобы смеяться. Сердце с болью сделало удар, и Тэхён моментально оглянулся на Чонгука, с хищным взглядом дожидаясь, когда кровь в венах наберёт нужные обороты. Этого не произошло, а потерянный вид Чонгука вынудил нахмуриться.       — Жадина! — Тэхён фыркнул и запустил тонкие пальцы в густую и пыльную шерсть кота.       Чонгук послушно кивнул и поставил клетку на землю. Вампиры — удивительная раса. Как и гомункулы, они не люди, но помнят, что значит, быть людьми. Благодаря этой памяти они похожи на людей, а у гомункула от человека только внешность. Чонгук — пустая оболочка с необходимыми органами для жизни, чтобы кормить вампиров. У Тэхёна есть то, что нужно Чонгуку. Это вселится в Чонгука, сделает его настоящим и приблизит к человеку. Только сейчас, слушая смех Тэхёна и изучая его мимику, он осознал, насколько далёк от людей и как смешно выглядит в своей пародии на них. Старое чувство, взятое из первого дня пребывания на ферме, напомнило Чонгуку о необходимости никогда не забывать, кем рождён. К первоначальной форме не вернуться, и в подтверждение обширная метка покрылась коликами. Хван вложил в Чонгука ещё один голод, утолить который способен вампир, туже привязывая к себе пищу. Чонгук, у которого есть сознание и понимание смерти, непредсказуем, а с зависимостью от вампиров не сбежит из клана, и Хван это знал, а Чонгук — нет, пока в его жизни не возник вампир. Вопрос «Куда ты пойдёшь?» принял дополнительный смысл, окутался тайной, и Чонгук прошептал, что ему нужен алхимик-человек. Но где найти того, кто разбирается в гомункулах?       — Что случилось? — Тэхён повернулся к Чонгуку, и тот отпрыгнул от него, опасаясь навредить. — Ты опять сошёл с ума? Далеко бежать собрался? Ты же прибежишь обратно, едва потеряешь меня из вида.       Чонгук с ним полностью согласен и по этой причине предупреждает, что вынужден проявить излишнюю осторожность, чтобы внезапно даже для себя не сделать то, о чём будет сожалеть. Он понятия не имеет, как забрать у кого-то смех, поэтому предпочтёт некоторое время наблюдать за собой. Слишком рано из Тэхёна сделали вампира. Молодой и дурной нрав ничего не скрывают на лице. Если смеётся, то в голос, улыбаясь во все зубы и покрывая нос морщинками. Если злится, то высказывает прямо, и не важно, что перед ним сидит император. Но многое Тэхён сдерживает в себе, сберегая свою и гомункула жизнь, и эта мысль стала навязчивой. Чонгуку нужно то же, что и Тэхёну от Чонгука: вывести на эмоции, вывернуть чувства и утолить голод. В отличие от Тэхёна, Чонгук себя не знает, а инструкцию на ферме не получил, поэтому изучать себя способен только с помощью единственного вампира. Намерения Чонгук не скрыл. Тэхён подошёл к нему ближе и заглянул в лицо с особым интересом, словно на пище появились новые родинки.       — Так ты, — палец Тэхёна соприкоснулся с носом Чонгука, — энергетический или эмоциональный вампир? Серьёзно? Мы же сожрём друг друга до полного истощения!       Он всплеснул руками, поражаясь тупиковой ситуации. Как вампир он Чонгука прекрасно понимает, а как его жертва — рад, что у Чонгука нет охотничьего инстинкта. Он создан следить за спокойствием своего господина, поэтому не станет вынуждать его проявлять сильные эмоции. Он голоден, но не нападает, и, на радость жертве, чувство страха родилось вместе с ним, поэтому он не нуждается в нём. Счастье ему точно неизвестно, хотя он знает, что это такое, однако спровоцировать его в Тэхёне не сможет.       — Ладно, — Тэхён поставил руки в боки, — лови нужные тебе моменты и подавись тем, чего тебе не хватает. Может, к Тьме придёшь похожим на человека гомункулом.       Он взял его за руку и притянул к манулу, объясняя, что нащупал ошейник. Чонгуку бы подумать над собой, не оставлять неизвестность неизученной и провести несколько опытов, но Тэхён спокоен и уверен, что странность не несёт опасность, потому что самые ужасные чувства Чонгук сам испытывает с первым днём жизни, а иначе господина не накормить. Вампиры до первородного ужаса пугают гомункулов, кровь наполняется сладостью для кровопийц и утоляет их жажду. Когда Тэхёну станет страшно, Чонгук, как обычно, слишком близко к сердцу примет чувство и кинется защищать. Вот это Тэхёна волнует, а не желание Чонгука украсть смех.       — Какие ещё чувства ты не знаешь? — он покрутил ошейник, ища замóк. — И какие ты не способен испытывать? — в густой шерсти он нащупал застёжку. — Тебе же моя улыбка не нравится. Что? В голодную минуту даже изъян симпатичен?       — Когда буду есть, — обещал Чонгук, — я её ладонью прикрою.       Тэхён тяжело вздохнул и пробормотал, что это так не работает. Чтобы выпить кровь, вампиру нужен физический контакт с жертвой, а Чонгуку для насыщения какой-либо эмоцией — нет. Тэхён не против, если Чонгук будет веселить его в дороге, но проблема в том, что Чонгуку необходимо хотя бы понимать свои шутки, да и сильные эмоции замедляют сердцебиение вампира, из-за чего он начнёт чаще есть. Лучше Чонгуку вовсе не заморачиваться над пустотой внутри, порождённой голодом, потому что в пути Тэхён будет больше проявлять того негатива, который Чонгуку знаком по личному опыту.       Тэхён покрутил в руках тонкий коричневый кожаный ошейник и пальцами нащупал сложенную вдвое тонкую бумагу. Без стыда и раздумий, он осторожно вытащил из кармана чужое послание и развернул.       — Госпожа Эрма, императрица Кан тайно встречается с Джонсоком, осуждённым на казнь по вашему приказу, — зачитал Тэхён и перевёл взгляд на Чонгука, ожидая объяснений.       Из записки не понятны намерения написавшего, и Тэхён посочувствовал неведомому Джонсоку. Чонгук предположил, что госпожа Эрма — правящая над равнинами императрица, а императрица Кан — супруга императора Кана, который правит в империи Этейлион. Возможно, чтобы избавиться от давления людей, Эрма пошла на низость — послала шпиона в замок соседей. Тэхён сложил бумагу обратно и вложил в ошейник, после чего надел на манула. Он не хочет встревать в императорские разборки, в которых точно проиграет. Зачем Эрме ворошить грязное белье дальнего соседа, если под боком Таэй? Тэхён, приглашая Чонгука вернуться в пещеру, оставил манула на камнях и невольно предположил, что с Таэем никто не хочет связываться, потому что он независим от всего мира и легко откажется от союза с Берфаем, если ему что-то не понравится в политике Зинси. И проблема вовсе не в том, что болота стоя́т на торговом пути, а в неугодном правителе, который несгибаемый в своих принципах. В придачу живёт дольше своих граждан, чем пугает окружающие империи.       — Интересно, — бурчал Тэхён, нахмурив брови, отчего тиара опустилась ниже, — кто отправил эту записку?       — Ответ мы не узнаем, — отозвался возле него Чонгук и попросил не заморачиваться.       Он оглянулся — манул следует за Тэхёном, но не попадается ему на глаза, прячась за деревьями. Наивное животное следует за запахом дома, не подозревая, что скоро окажется в клетке. Чонгук поравнялся с Тэхёном и попросил рассказать, почему из всех запахов он выбрал Холодное море. Взгляд Тэхёна окатил Чонгука тьмой бездонных глаз, и Тэхён прошипел, что гомункул лезет не в своё дело. Чонгук быстро уяснил, что прошлое Тэхёна — сплошная темнота, схожая с ночью карих глаз. Мог же придумать красивую историю про любовь к Холодному морю, аромат свежести или чарующий шум прибоя, но выбрал прямо указать, что причина кроется намного глубже, чем запах Родины. Чонгук никогда не жил среди вампиров, поэтому способен только строить догадки, основанные на фактах из книг и на сравнении с Тэхёном. Между ними много различий, будто либо книги врут, либо Тэхён — не вампир. Оба предположения неверны: книги не обманули, Тэхён — вампир. Различия сделал клан Ким, рискнув своей целостностью и нарушив устои. Чонгук покосился на точёный профиль Тэхёна и подумал, что в наследнике клана много изъянов, которые вампиры пытались исправить даже смертью, но ни человеческая жизнь, ни смерть, ни жизнь вампиром не стёрли несовершенство разума. Тэхён красивый, с правильными чертами лица, с аристократическим холодом очарования и с манящим телом, но самое большое уродство кроется не во внешности. Что-то вампиры пытались скрыть от других кланов, а позже — уничтожить. По срокам Чонгук высчитал, что вряд ли клан Ким в день объявления наследника поспешил избавиться от Тэхёна, а, значит, всех кровопийц позже убили люди. Чонгук представил смерть Тэхёна от рук людей, и тошнота вернулась.       — Хватит! — Тэхён оглянулся на Чонгука, и тиара вновь сдвинулась из-за хмурости. — О чём ты постоянно думаешь? Хватит думать! Или думай о чём-то хорошем. Мне надоело тешить себя надеждами на обед.       Чонгук послушно кивнул и предпочёл молчать. Конфликты между ними неизбежны. Им надо научиться жить синхронно, лучше узнать друг друга и учитывать или менять привычки. Чонгук быстро адаптируется, потому что такова в нём заложенная функция, а с Тэхёном ему повезло — он шустро ориентируется в ситуации. Тэхён, если будет соблюдать осторожность, лучше Чонгука справится с общением, потому что Чонгук привык к одиночеству. Будучи ближе к человеку и бывшим человеком, Тэхёну легко даются лицемерие, хитрость и притворство, а без обмана в пути не выжить. Задача Чонгука — доступно объяснять жизнь каждой империи. Основу и менталитет Тэхён знает лучше любого жителя мира, а небольшие изменения, связанные с ссорой между странами, ему необходимо подробно рассказать.       Когда они подошли к склону, Тэхён широким шагом направился к пещере. Он ни разу не оглянулся назад, а манул глаз с него не спускает, следуя на запах Холодного моря. Всё же к вампирам природа благосклонна. Они не питаются мясом, не устраивают охоту на животных и не нуждаются в мехах, поэтому лесные жители их не боятся. С приходом в леса человека, ситуация поменялась в противоположную сторону, и манул в клетке на корабле тому доказательство. Чонгук не осуждает людей, ведь мясо — пища для человека, а шкуры нужны для одежды.       — Ты действительно можешь себя сжечь? — Чонгук вспомнил слова Зинси и заинтересовался характером Тэхёна.       Тэхёна охватили сомнения: нужно ли еде знать правду? Болтливый старик сказал лишнего. Есть вещи, о которых Тэхён предпочитает не говорить, особенно с Чонгуком. Хван вложил в него сознание и ум, а Тэхёну теперь маяться с ним. Самое отвратительное, что и безмозглый Чонгук принёс бы ему столько же нервотрёпки. Раз уж жизнь свела его с умным гомункулом, Тэхён пересилил себя, переступил через принципы и честно признался, что действительно может себя сжечь, потому что склонен к суициду.       — Я научу тебя ужасным чувствам, — в конце предупредил он и быстро поднялся к пещере.       «Это очень плохо» — итог въелся в подсознание Чонгука. Впереди Тэхёна ждут тысячи причин убить себя, и Чонгук готов молиться хоть Первоотцу, если он поможет своему потомку быстро подавлять в себе желание умереть. Чонгук знает, что способен отдать свою жизнь за вампира, и это для гомункула нормально. Однако познать смелость, которой достаточно, чтобы лишить себя жизни, он отказывается. Зачем дарить вечную жизнь тому, кто её не оценит и выберет смерть? Чонгук не понимает решение клана сделать Тэхёна вампиром.       Он вошёл в пещеру и посмотрел на Тэхёна иным взглядом, удерживая в голове мысль, что в любую минуту он молча и без намёков на беду убьёт себя. Чонгук много раз видел самоубийц и помнит, что их поведение ничем не отличается от поведения самого обычного человека. Никогда не угадать, кто из окружающих делает последние вздохи.       — Чонгук! — Тэхён улыбнулся его потерянному виду и смешным локонам на лбу и шее. — Не смотри на меня так, будто я узел удавки вяжу. В конце концов, у меня есть ты, а ты не позволишь мне совершить ошибку, — он подошёл к нему ближе, тонкими пальцами убрал его волосы ему за ухо и шире улыбнулся. — Ты многое обо мне не знаешь. Наверное, твоя чистота чувств дана мне в наказание за мои грехи. Мне придётся смотреть на тебя, видеть в тебе себя со стороны и бежать спасать, понимая чувства тех, кто когда-то мчался мне на помощь.       Он пальцем слегка стукнул его по носу, возвращая в реальность, и вышел из пещеры, ссылаясь на желание посидеть в лесу и посмотреть на манула. Чонгук подчеркнул, что Тэхён чрезмерно доверяет своей еде, что выглядит легкомыслием. Жизнь — не дешёвая вещь, которую можно купить на рынке, поэтому необходимо самому о себе заботиться, а не слепо надеяться на других.       — Ты не умеешь иначе, — Тэхён встал спиной к дереву и вытащил косу, снимая тяжесть с плеч. — Ты всегда прибежишь мне на помощь, даже если для этого потребуется отрубить себе руку, — он потянул за верёвку и распустил волосы, после чего посмотрел на косые концы. — Ты же называешь себя человеком, а я докажу тебе обратное. Когда мы придём к Тьме, ты будешь понимать бóльшую часть чувств и эмоций людей. Я покажу тебе самые мерзкие из них. Тебе станет тошно от самого себя, когда ты их ощутишь. Я наполню твою внутреннюю пустоту человеческими эмоциями, утолю твой голод и оставлю тебя в качестве подарка следующим вампирам.       Он заметил на чёрном плаще «солнечный зайчик» и поднял взгляд на Чонгука, который вышел на улицу с зеркалом в руках. Стоит и доказывает, что ему нельзя доверять, чем веселит Тэхёна и помогает ему быстрее узнать свою еду. «Зайчик» поднялся выше к груди, затем — к лицу и замер. Чонгук не смог направить луч на глаза Тэхёна, чтобы ослепить, и сделал вид, что изначально намеревался светить только на нижнюю часть лица. «Солнечный зайчик» осветил красивые алые губы с ярко выраженной дугой над верхней губой, проник в каждую складочку, направленную по форме губ, и слился с плавной линией смыкания. Тэхён невольно облизнулся, когда ощутил на тонкой коже губ неестественное тепло. Чонгук сильнее сжал пальцами зеркало, настойчиво показывая, что испепелит вампира, но, чем дольше он стоял на месте, тем больше убеждался, что Тэхён себе враг. Стоит спокойно, не пытается разбить зеркало о голову гомункула и ни одна мышца не дрожит от жжения на коже. Тысяча раскалённых игл проникают в губы, щёку, подбородок и разъедают тело. Но Тэхён наблюдает не за процессом сгорания, а за Чонгуком, который смотрит на идеальное лицо, красота которого подчёркивается чернотой тяжёлых волос и белым золотом, и мысленно умоляет Тэхёна сделать что-то, чтобы спасти себя и доказать, что в пути будет бороться с желанием умереть. Лёгкий прищур тёмных, будто сапфиры, глаз направился на Чонгука, а полыхающий огнём взгляд подавил в нём волю, требуя полного и беспрекословного подчинения, и Чонгук остолбенел, ощущая вину и ожидая наказания.       — А ты мазохист, — заговорил Тэхён, и Чонгук дёрнулся. — Долго ты меня так убивать будешь, даже успеешь проголодаться. Я понимаю, что ты себе не доверяешь и пытаешься оттолкнуть меня от себя, чтобы точно знать, что я в безопасности. Но и ты пойми, что мы зависим друг от друга. Мы связаны самой крепкой нитью и кубарем скатываемся в бездну. Мы натыкаемся на все неровности жизненного пути, и нам некого просить о помощи, потому что подобных нам вампиров и гомункулов нет, — он сделал несколько шагов навстречу ему, и манул перебежал к дереву, из засады наблюдая за Тэхёном. — Если бы ты знал, как я порой устаю сам от себя, ты бы спать перестал, чтобы следить за моей безопасностью.       Он подошёл к нему вплотную, медленно приблизился к его лицу и щекой прильнул к его щеке, после чего резко схватил за плечи и удержал возле себя. Чонгук выронил зеркало, зажмурился и попытался дёрнуться, но хватка у Тэхёна не слабее цепких рук смерти. Чонгук почувствовал, как его кожа плавится под нагретой зеркалом щекой вампира. Горячо, больно и легко сойти с ума от стремления выпутаться из клейма гомункула. Чонгук пальцами дотянулся до плаща Тэхёна, схватил ткань и дёрнул, пытаясь показать, что ему неприятно, но его движения не дали результат. Жар бледной кожи достиг костей, и Чонгук вскрикнул, наклонил голову, а Тэхён одним рывком сильной руки вновь прижал его к себе, после чего горячими губами прошептал ему на ухо:       — Послушай, как бьётся твоё сердце. А ты говорил, что я не смогу тебя напугать, чтобы съесть. Ты сам себя пугаешь, потому что никогда не жил с вампирами. Ты навсегда останешься гомункулом, а я знаю все их слабые места. Запомни: жизнь со мной для тебя хуже, чем проживание в клане вампиров, — он отстранился от него, улыбнулся и добродушно добавил: — Давай чаще друг другу напоминать, как нам двоим не повезло попасть в щекотливую ситуацию?       Чонгука можно есть, но Тэхён сытый. Он наслаждается запахом вкусной еды, смотрит, как она едва дышит от осознания, что сделала господину больно, и её глаза наполняются сожалением. Чонгук поднял руку и осторожно кончиками пальцев коснулся сначала щеки Тэхёна, затем — полыхающих багровым цветом губ. Уже не горячо, но лицо Чонгука охвачено жаром тысячи солнц, напоминая о проявленной грубости по отношению к господину. Чонгуку всё ещё больно, а тиара давит на психику, напоминая, что Тэхёну пришлось чувствовать во время ритуала. Следом Чонгук вспомнил первые укусы вампиров, и к больной щеке добавилась острая боль в шее. Воспоминания смешались с чувствами, десятки картинок прошлого застелили глаза, и Чонгук взвыл от тяжести прошлого, обязанностей и вины. Он присел на землю, подошвой сапога на десятки частей раздавил зеркало и закрыл лицо руками, будто в темноте ладоней спрячется от всего мира.       Тэхён спешно подобрал подол плаща, собрал в охапку волосы и присел возле Чонгука, наблюдая за ним с особой настороженностью. Плечи Чонгука вздрагивают, в ладонях слышны всхлипы, а тихое завывание похоже на плач ребёнка. Тэхён осторожно обхватил его запястье и убрал от лица руки, после чего посмотрел на него. По щекам Чонгука скатились крупные слёзы, длинные влажные ресницы слиплись, а блеск глаз смешался с искренним раскаяньем. Он не намеревался убить вампира, совершил ошибку, пытаясь запугать его, и не ожидал, что сущность гомункула бременем грехов надавит на нервы. Ему сложно смириться с болью вампира, а тому невыносимо плохо смотреть на муки своей еды, которая плачем портит аппетитный вид. Злая шутка Тэхёна обернулась для обоих не меньшей проблемой, чем выходка Чонгука. Оба не ожидали, что придётся сидеть, бессмысленно смотреть друг на друга и искать путь к успокоению своих душ. Чонгук из последних сил уговаривал своё сердце вернуть прежний ритм, а Тэхён впервые увидел, как гомункул плачет.