***
В пятистах ярдах от них, вместе с остальным кхаласаром, Саджо разинул рот, когда Кхал Зирко упал с седла. Никто, абсолютно никто не смел нарушать защиту флага перемирия. Это было немыслимо. И все же мириец убил кхала, как собаку, а переговоры на его глазах превратились в битву. Рядом с ним его брат Годовво давился от возмущения. — Богохульники! — наконец он взревел, и его голос яростной трубой нарушил потрясенную тишину, воцарившуюся над кхаласаром. — Осквернители! За такое вы отправитесь в глубины ада! От войска донесся гортанный лай, те немногие люди, которые не были верхом, подтягивали подпруги и вскакивали в седла. В центре войска Побо вывел своего коня вперед и обнажил свой аракх. — Вперед! — взревел он. — Отомстим за кхала! Убьём их, братья, убьём! Убьём их всех! Одиннадцать тысяч всадников одновременно пошли в атаку, и завывающий вой кровавого крика расколол небеса.***
Бринден Талли с ужасом наблюдал, как переговоры переросли в сражение и дотракийцы бросились в атаку. Но только на мгновение, даже шок от того, что он стал свидетелем серьёзного преступления, не смог подавить его ветеранские инстинкты. Поэтому, выкрикнув всего одно ругательство, он повернулся к одному из всадников, ожидавшему поблизости. — Передай Лину Корбрею, — спокойно сказал он, — Он должен немедленно атаковать врага. — Когда всадник пришпорил свою лошадь, он повернулся к своему трубачу. — Готовь знак к атаке кавалерии, — приказал он. Когда трубач поднял свой инструмент и затрубил, Бринден вытащил свой меч и держал его свободной хваткой у правой ноги. Проклятье, Нед, зачем ты это сделал?***
Вопреки распространенному мнению, атака тяжелой кавалерии не переходит сразу с места в галоп. Во-первых, лошадь такого размера, как боевой конь, просто не может разгоняться так быстро, особенно когда она отягощена сбруей, своим всадником, его доспехами и оружием, вес которых может легко достигать трехста фунтов и больше. Скакуны достаточно быстры на прямой дистанции, но им требуется некоторое время, чтобы набрать скорость, а когда они это делают, они не могут быстро поворачивать. Во-вторых, даже слегка нагруженная лошадь может проскакать галопом всего около двух миль, прежде чем она устанет, а закованный в броню конь, несущий рыцаря в доспехах, даже очень сильный, может поддерживать галоп только около мили. Более того, тяжелая кавалерия, и особенно хорошо обученная тяжелая кавалерия, почти никогда не скачет галопом. На галопе почти невозможно поддерживать сплоченность, а тяжелая кавалерия живёт и умирает благодаря сплоченности. Атака, потерявшая сплочённость, поразит врага подобно брызгам водяных капель. Атака, сохранившая свою сплоченность, поражает врага сплошной стеной вооруженных людей и лошадей, увенчанных непрерывной линией наконечников копий, словно кулак разгневанного бога. Поэтому, когда трубач сира Лина Корбрея протрубил о наступлении, триста рыцарей и латников, находившихся в тот день на поле боя, выступили в атаку. Через дюжину шагов они перешли на рысь, сохраняя строй. Три сотни вооруженных людей на тяжелых лошадях заставляли землю дрожать, даже в таком медленном темпе, сразу после того, как они перешли через Узкий проток, в двухстах ярдах от приближающихся дотракийцев, они перешли на галоп, грохот копыт был достаточно громким, чтобы заглушить голоса. Теперь каждый человек фактически был управляемым снарядом, когда копья устремились вниз, образуя стальное острие перед волной бронированных коней. Вместе, рыцарь, его лошадь и их снаряжение в среднем весили шестьсот восемьдесят килограммов, двигаясь со скоростью более шести с половиной метров в секунду. Даже людей в доспехах такая сила могла убить. Дотракийцы оценивали храбрость человека по количеству доспехов на нём, чем больше доспехов, тем меньше храбрости. Настоящий мужчина должен полагаться на свои умения и скорость. В войнах на равнинах такое мышление имело свои достоинства, чем больше доспехов носил человек, тем быстрее он истощал своего коня, и тот, чей конь первым терял силы, умирал первым. В лобовой атаке против бронированных копейщиков такой подход был равносилен самоубийству. Особенно после того как атака дотракийцев была сломлена, когда она достигла Эддарда Старка и его четырех оставшихся людей, Найл погиб от аракха кровного всадника. Они ответили на атаку дотракийцев своей, шансы пяти человек против одиннадцати тысяч, были смехотворны, но в конном бою всегда было лучше ответить на удар контратакой, чем стоять на месте, и потому Эддард и его люди поехали вперёд. Когда они встретились с дотракийцами, это заставило людей, ближайших к месту их удара, повернуться к ним, вызвав в центре войска дотракийцев эффект, подобный вихрю, в то время как с обеих сторон всадники атаковали пехоту. В результате, когда мирийские рыцари достигли дотракийцев, они попали не в атакующего врага, а в крутящуюся массу людей и лошадей, многие из которых были либо под углом, либо даже сбоку от них. Эффект был примерно похож на удар десятифунтовой кувалды по миске с яйцами. Раскатистый хор влажных, потрескивающих ударов на мгновение заглушил грохот копыт, когда копья пронзили всадников-кочевников. Дотракийские лошади, какими бы неутомимыми, выносливыми и бесстрашными они ни были, просто не обладали достаточной массой, чтобы противостоять тяжелым скакунам и боевым коням в атаке. Сила удара, когда западные всадники встретились с ними, заставила многих из них упасть, некоторые, визжа от лошадиного ужаса, были полностью сбиты с копыт. Когда дотракийцы пошатнулись от удара, рыцари и воины, которые тренировались с семилетнего возраста, отбросили обрубки своих сломанных копий, обнажили мечи, топоры, булавы и боевые молоты и ринулись глубже в бой. Ситуация для дотракийцев была достаточно плачевной. Но в то время как их центр подвергался нападению тяжелой кавалерии, их фланговые эскадроны столкнулись с еще большим врагом.***
Торос из Мира никогда не был прилежным жрецом. На самом деле, если бы не его мастерство владения оружием, добродушный характер и тот факт, что он выучил наизусть большую часть Священных Писаний до того, как ему исполнилось семнадцать, его почти наверняка с позором выгнали бы из Красного Храма за пьянство, блуд и драчливое поведение. Как бы то ни было, первосвященник Даникос просто покачал головой, сказал, что бог находит применение даже пьяницам, развратникам и драчунам, и приказал, чтобы Торосу дали дополнительные уроки владения оружием и религии. По мнению Даникоса, лучший способ уберечь Тороса от неприятностей — это как можно больше задерживать его в классе или на тренировочном дворе, надеясь научить его самоконтролю или, по крайней мере, изматывать его так, чтобы он не мог совершать глупости, которые приводили в отчаяние старого Иннеса. Так Торос, который, к его чести, быстро и глубоко учился, когда получал достаточную мотивацию, вырос и стал одним из самых грозных воинов и образованных учёных Красного Храма Мира, хотя его любовь к вину, женщинам и дракам означала, что он никогда бы не продвинулся дальше первой степени. В самом деле, несмотря на приказ, чтобы он был занят каждый час, он умудрялся продолжать свои выходки, кульминацией которых стало эпическое злоключение, в котором выпивая в "Пестром Мерлине", нокаутировал стеклодува за то, что тот осмелился спорить с ним о вере, и в довершение всего соблазнил его жену прямо над его бессознательным телом. На следующее утро Даникос, который был полностью проинформирован о действиях Тороса городской стражей, вызвал его в свой кабинет и сообщил, что он отправляется в Королевскую гавань, чтобы распространять там Веру Р’глора. Это, как он строго сообщил Торосу, должно рассматриваться и как наказание в виде изгнания, потому он не должен просить о разрешении вернуться по крайней мере в течение года, и как одолжение, поскольку это сделает его недосягаемым для Гильдии Стеклодувов. Торос был совершенно несчастен большую часть своего пребывания в Вестеросе. Ибо, несмотря на его скверное поведение, у него было юношеское рвение служить своему богу, а он не мог ничего сделать, чтобы распространить поклонение Владыке Света в Вестеросе. Эйрис был не только слишком безумен, чтобы обратиться, но и после того, как Торос сказал ему (очень осторожно, не будучи совсем глупым), что он не может поджечь человека исключительно силой бога, тот потерял интерес к вере Р’глора в целом и к Торосу в частности, за исключением паранойи, которую он обрушил на всех. Роберт, когда он занял трон, был слишком занят поисками своей потерянной невесты, затем слишком погрузился в горе, а затем был слишком поглощен формированием Воинства Заката, чтобы обсуждать веру, хотя Торос нашел его, по крайней мере, хорошим собутыльником, когда они однажды выпили вместе бочонок. Что касается Станниса, то он не только казался искренне незаинтересованным в богословских вопросах, но из-за необходимости поддерживать дружбу с Верой и из-за влияния его жены-Ланнистер ему неловко было даже принимать Тороса, не говоря уже о том, чтобы обратиться. Что касается других вестеросцев, они были вполне довольны своими Семерыми, хотя только дворяне и лучшие представители мещанства были хотя бы вежливы; простонародье было более рьяным в своей вере. Единственным утешением было наличие хорошего вина и женщин, добродетель которых можно было обсудить, но даже это было ограничено, жалованье, которое выделял ему Храм, не покрывало многого, кроме кровати, питания и пива. Итак, когда год подошел к концу, Торос подал прошение о том, чтобы его отпустили домой из-за отсутствия прогресса и маловероятности его достижения. Его прошение было удовлетворено, при условии его хорошего поведения, и он вернулся за восемь дней до того, как Мир был осаждён. Как один из лучших фехтовальщиков, которыми мог командовать Красный Храм, он был всего на шаг позади Даникоса, когда Красный Меч двинулся к Великим Восточным Вратам, чтобы свергнуть магистров и впустить вестеросцев. Именно Торос возглавил отряд рабов, который прорвал оборону захваченной башни, и когда Калар, принявший командование после убийства Даникоса, приказал Красному Мечу вернуться в Храм, именно Торос провел авангард через хаос на улицах. Когда Королевская армия выступила из Мира, чтобы противостоять дотракийцам, именно Тороса послали представлять тех, кто следовал за Богом Пламени и Тени. — Тебе пойдет на пользу быть не только воином, но и священником, — сказал Каларус, еще больше похожий на вспыльчивую старую сову, чем когда-либо, с его кустистыми бровями, нависшими над суровыми глазами. — Бог знает, что я, например, за эти годы вбил достаточно доктрин в твой толстый череп. И у тебя есть дар болтливости, как выражаются андалы, если кто-то и может примирить их с тем фактом, что наша вера никогда не откладывала в сторону меч, как это сделали они, то это ты. Итак, Торос запихал в мешок те немногие пожитки, которые были ему позволены как священнику низкого ранга, надел кольчугу и меч и предстал перед лордом Старком для исполнения своих обязанностей. Поход в Узкий Проток был достаточно приятным, особенно после того, как Торос привык спать под открытым небом, для человека, который родился и прожил всю свою жизнь в городских стенах, мысль о том, что у тебя нет крыши над головой, когда ты спишь, беспокоила. А что, если пойдет дождь? Но Торос, к его легкому удивлению, не только полюбил жизнь на открытом воздухе, но и получал удовольствие от ночной службы. В Красном Храме все было так сложно, что он всегда боялся сказать что-нибудь не то, а в Вестеросе он был чужаком, большинство людей там знали всего несколько слов на его родном языке. Но здесь, на равнинах, с простым костром и солдатами, ищущих утешения в вере, когда они шли навстречу страшному врагу, Торос обнаружил, что слова сами срывались с его языка. На самом деле это было довольно просто, просто надо сосредоточиться на тех главах и стихах, в которых говорится о любви бога к своим детям, о защите, которую он даст тем, кто последует за ним, и о наказании, которое он обрушит на их врагов. Что было именно тем, что он делал сейчас, когда он шагал позади рядов копейщиков, готовящихся принять удар кавалерим, и арбалетчиков, размахивающих своим оружием и выпускающих залпы по рядам тысяч разъяренных дотракийцев, надвигающихся на них. — Тот, кто живёт под кровом Р’глора, найдет убежище в Его свете, — провозгласил он, цитируя один из своих любимых псалмов Владыке Света. — Ты не будешь бояться ужаса ночи, ни стрелы, летящей днем, ни мора, который ходит во тьме, ни чумы, которая бушует в полдень. Даже если тысяча человек падет по правую руку от тебя и десять тысяч - по левую, это не коснётся тебя. Ты увидишь своими глазами, как Владыка Света наказывает нечестивых, — Он прервался, чтобы кивнуть септону Джонотору, который тоже ходил по рядам и повторял Священные писания своей веры, хороший человек, он напоминал Торосу Каларуса. Неудивительно, что они поладили. Шагая вперед, он продолжил читать псалом. — Он - пламя свечи и солнечный огонь, — пел он, — и видит все, что происходит в Его свете. Поэтому мы не будем бояться, даже если ночь опустится на нас и тьма покроет землю, ибо Он все еще с нами. Все это время стук копыт и завывающий кровавый крик дотракийцев становились все громче, пока не заглушили команды сержантов и офицеров, и Торосу, которого обучали ораторскому искусству одни из лучших в этом деле, пришлось кричать, чтобы его услышали. — Так говорит Владыка Света, — взревел он, — Я огонь в ваших сердцах, свет в ваших глазах, жар в ваших чреслах. Я - солнце, которое согревает ваши дни, и звезды, которые освещают ночи. Даже если вы будета ходить под сенью смерти, Я буду с вами, и вы ничего не будете бояться. Ибо я зажег в вас огонь своей силы, чтобы слуги тьмы не имели власти над вами, — Когда стук копыт и вой кочевников достигли крещендо, Торос протолкнулся сквозь стреляющих арбалетчиков, уперся руками в спины пары копейщиков, проревел — Владыка Света, защити нас! — и приготовился к удару. Ему не нужно было беспокоиться. В погоне за целью, которую они считают достойной, люди будут преодолевать километры через пылающую пустыню или замерзшую тундру, маршировать под обстрелами снарядов, даже намеренно морить себя голодом или приносить себя в жертву. Единственным ограничением травм, которые люди охотно переносят ради достижения цели, является способность человеческого тела выдерживать наказание. Однако эта способность умышленно пренебрегать инстинктом самосохранения присуща исключительно человеку. Лошади, если назвать только одно другое животное, являются здравомыслящими и разумными существами с уважением к собственной шкуре и имеют гораздо более консервативное представление о том, что представляет собой неприемлемый уровень боли или опасности, за пределы которого они не пойдут. С помощью длительных тренировок можно научить лошадь преодолевать одно-единственное небольшое препятствие, но этого не происходит. количество тренировок, которые заставят лошадь сломя голову врезаться в большое твердое препятствие, сквозь которое она не может видеть. Лошади слишком бережно относятся к своим ногам, чтобы подвергать их такой опасности, и на то есть веские причины, для лошади перелом ноги почти всегда смертелен. Именно это слияние лошадиной биологии и психологии позволяет сформированной, хорошо дисциплинированной пехоте противостоять кавалерии. Пехота в рассыпном строю или достаточно глупая, чтобы попытаться бежать, — это мясо на разделочной доске для кавалерии. Но пехоте, прошедшей строгую подготовку, обладающей железной дисциплиной и непоколебимой гордостью, которая позволяет им стойко стоять перед сотнями мчащихся лошадей, несущих на себе тяжеловооруженных и очень злых воинов, нечего бояться кавалерии. Копьеносец может позволить всаднику вытянуть копье, а конным лучникам не нужно приближаться на расстояние вытянутой руки, чтобы быть опасными, но пехота, которая поддерживает плотный строй и не ломается, невосприимчива к той бойне, которую кавалерия может нанести пехоте. Люди Железного легиона, которые были в тот день на поле боя в Узком Протоке, возможно, были новобранцами, но фунт за фунтом они, вероятно, были лучшими новобранцами своего вида в известном мире. Девяносто девять из ста были бывшими рабами, и память о годах изнурительного рабства и непрекращающейся деградации всегда была в глубине их сознания, так что они обратились к своей новой жизни с рвением, сравнимым с рвением новообращенных. Они были рабами, но теперь они были свободными людьми. И этому их научили вестеросские командиры, которые обучали их, именно так сражались свободные люди, плечом к плечу со своими товарищами в стене щитов, где силой отряда был человек, а силой человека был отряд. Они хорошо учились. И вот в тот день на Узком Протоке, под грохот лавины копыт и боевые кличи дотракийских всадников, заглушающие приказы их офицеров и увещевания их священников, и с судьбой половины мира на их плечах, копейщики Железного легиона уперлись ногами, прижали плечи к щитам и встали крепко. И атака дотракийцев разбилась, как волна о скалу. По всей линии дотракийские лошади натыкались на сплошную стену щитов и изгородь из наконечников копий, протестующе ржа, когда их всадники пытались подстегнуть их проклятиями, ударами каблуков и плоскими аракхами. Те дотракийцы, которые во время атаки натягивалм луки, теперь натянули их и стреляли так, как могли стрелять только конные владыки, но высокие воздушные змеиные щиты и опущенные шлемы копейщиков представляли собой мало уязвимых целей. В ответ на выстрелы дотракийцев, приготовились сьрелять арбалетчики легионов и сотня вестеросских лучников. Теперь арбалетчики стреляли, лучники натягивали луки, направляя их на дотракийцев и выпуская стрелы, даже не целясь больше, чем необходимо, в кочевников, остановившимися всего в сорока футах перед ними, можно было не прицеливаться. Что было важно, так это то, что арбалетчики Железного легиона выпускали по два болта в минуту ранжированными залпами, а их было две тысячи. Позади рядов Легиона сир Бринден Талли улыбнулся. У него были свои сомнения относительно Железного легиона, но он, безусловно, был благодарен, что они были опровергнуты. Теперь, когда дотракийцы остановились перед строем Легиона и стали легкой мишенью для арбалетов, проще всего было бы позволить копейщикам продолжать стоять, удерживая всадников на расстоянии, позволяя арбалетчикам их расстреливать. Это, однако, означало, что у дотракийцев появлялось время подумать, время осознать свою ошибку, бросившись в лобовую атаку на Легион, время позволить холодной хитрости занять место горячего гнева, время реорганизоваться и использовать свое преимущество в мобильности. Или, если они действительно презирали пехотинцев, как было сказано Бриндену, вернуться на помощь своим товарищам, сокрушить рыцарей, а затем снова повернуться к пехоте и потопить их. Поэтому вместо того, чтобы позволить своим арбалетчикам продолжать стрелять, Бринден поднял свой меч над головой и рубанул им вниз, указывая на кавалерию кочевников, толпящуюся перед Легионом. — Вперед! — проревел он.***
Хотя общее представление о дотракийцах сводилось к тому, что это было варварское, анархическое сборище орд, которые жили только по закону меча, на самом деле существовали правила, которые дотракийцы соблюдали на войне. Не отравлять запасы воды. Не поджмгать намеренно равнины. И никогда никогда никогда не нарушать защиту флага перемирия. Сделать что-либо из этого означало вызвать гнев бога-коня в его самом ужасном аспекте, Полуночной Кобылы, Той, что охраняет дорогу в ад и загоняет туда тех, кто нарушает заповеди бога-коня. Было известно, что лучший способ отвратить Ее гнев — это полностью уничтожить тех, кто оскверняет законы бога-коня, чтобы Ей не нужно было подниматься в ужасе и Самой поражать злодея вместе со всеми, кто оказался поблизости. Эти ходячте, столкнувшиеся с кхаласаром Кхала Зирко, убили его под флагом перемирия, по-видимому, без предупреждения или даже провокации. Всё, что кто-либо из дотракийцев видел, это как кхал и его кровные всадники разговаривали с ходячими, а затем один из них выхватил свой меч и выбил кхала из седла, даже не дав ему шанса сопротивляться. Так что, несмотря на то, что кавалерия ходячих казавшиеся почти невосприимчивыми к их аракхам, даже несмотря на то, что пешие бойцы ходячих проявляли неестественное, почти самонадеянное упрямство, дотракийцы продолжали сражаться. Их кхал лежал мертвый, предательски убитый, а заповедь их бога была нарушена, даже среди кроткого и миролюбивого народа вспыхнул бы гнев. Дотракийцы, самое свирепое и воинственное племя, которое когда-либо порождали равнины, перешли от гнева к неистовой ярости, которая гнала их в бой, как огненный кнут. И если их аракхи были практически бесполезны против рыцарей и латников и имели лишь ограниченный эффект против бронированной пехоты Железного Легиона, их луки были все еще сильны, наконечники стрел все еще остры, и они все еще обладали боевыми способностями, которые были заложены в каждом свободнорожденном мужчине их народа. Так что даже среди рыцарей были потери. Сир Леофрик Корбрей, переплывший океан в поисках смерти воина, нашел ее, когда дотракийский всадник стащил его с лошади, поднял забрало и вонзил ему в лицо нож с широким лезвием, который носили все дотракийцы. Сир Ланард Блэкпул был ранен в горло дотракийской стрелой, которая пробила кольчужный хвост, прикрепленный к нижнему краю его шлема, и упал с лошади, чтобы задохнуться в кровавых подаграх, так и не получив титула лорда, которого он добивался. Десять других рыцарей были убиты в тот день, либо застрелены, сражены и пронзены мечом через прорехи в их доспехах, либо выбиты из седла и растоптаны, в то время как еще два десятка были ранены в разной степени. Среди пехоты легиона, менее тяжело бронированной, чем элитная тяжелая кавалерия, потери были хуже; из семи тысяч пехотинцев легиона, вышедших на поле боя в тот день, двести семьдесят восемь были убиты на месте, и вдвое больше ранено аракхами, луками и копытами дотракийских скакунов. Но чтобы нанести даже такой урон, дотракийцы ужасно пострадали. Все четверо взрослых сыновей Кхала Зирко погибли на поле боя, Вирсалло был ранен в кишечник и печень арбалетными болтами, череп Роза был раздавлен рыцарским топором, Ассо был разрублен почти пополам через живот глефой, а Чомокко, кхалакка из воинства и глубочайшая гордость своего отца был пронзен в грудь копьем воина при первом ударе, когда рыцари бросились вперёд. Десятки всадников погибли в той первой атаке, и еще сотни пали, когда рыцари и латники прорвались сквозь их ряды, как закованные в сталь тигры. В глубине войска из людей, последовавших за Эддардом Старком на переговоры, остался в живых только Дайм, но Железный Волк, выбитый из седла, в латных доспехах, забрызганных кровью, все еще стоял во весь рост, размахивая своим длинным мечом, и долгие часы тренировок, во время которых он сражался с некоторыми из самых лучших фехтовальщиков, которых могло предложить Королевство Мир, окупились. Когда Лин Корбрей пробился к Эддарду, он нашел его в центре кольца убитых кочевников глубиной в два-три метра, все еще продолжая сражаться. Сир Вернан Айронс и сир Бриннан Топор также прославились, стоя спина к спине над телом своего друга сира Ланарда и рубя всех, кто оказывался в пределах досягаемости их меча и топора. В бою с Железным Легионом дотракийцы пострадали еще тяжелее. Когда сир Бринден отдал приказ наступать, пять тысяч копейщиков Легиона подняли свои копья на уровень, подняли острия своих щитов над землей, где они были готовы принять атаку, и врезались в остановившихся всадников-кочевников с порывом, который был не менее свирепым из-за короткой пробежки. Копья хлестали, как атакующие гадюки, сбивая дотракийцев с их лошадей или поражая самих лошадей, чтобы сбросить всадника на землю. Выбитый из седла, любой кочевник, который не вскочил на ноги мгновенно и не начал размахивать аракхом и ножом, был втоптан щитами в пропитанную кровью грязь, в то время как даже те, кому удалось подняться на ноги, все еще были легкой добычей для копий. Если копейщик Легиона терял свое копье, то их острые короткие мечи выходили в бой, и они возвращались к тренировкам, вбитым в них вестеросскими людьми, держать свой щит высоко, чтобы блокировать нисходящий удар всадника, вонзить свой клинок в лошадь или человека коротким, пробивающим ударом и повторить, как необходимо. Если случайно оказался лицом к лицу с лошадью, то ударить верхним краем щита в пасть лошади, пока она не сбросит всадника, а затем надавить вперед, чтобы прикончить его, пока он все еще оглушен. Арбалетчики двинулись вперед с копьями, либо стреляя в упор, либо, опустошив колчаны, бросая арбалеты, чтобы выхватить короткие мечи и щиты и ринуться вперед. Сержанты и офицеры двинулись вперед со своими людьми, глефами, палицами и алебардами рубя коня и всадника, в то время как с тыла сир Бринден Талли повел в бой свою маленькую свиту. Через некоторое время Легион и кхаласар смешались, и именно в это время бои были самыми ожесточенными, поскольку копейщики легиона пытались сдержать и подавить группы упорных дотракийцев. Акхолло, сражавшийся против своего бывшего народа так же яростно, как против магистров Пентоса и Мира, в тот день заслужил лавры за свою храбрость и лидерство, когда он возглавлял импровизированный летучий отряд арбалетчиков, у которых закончились боеприпасы в жестоких атаках. Двое ко Кхала Зирко, Саджо и Хазо, были убиты в хаосе ближнего боя, Саджо был выбит из седла сиром Бринденом, а Хазо выбит из седла и превращен в кровавое мясо молотящими щитами. Торос из Мира и септон Джонотор спасли друг другу жизнь, Торос зарубил дотракийца, который повалил септона на землю, а Джонотор ударил посохом другого, который попытался ударить Тороса в спину. Земля, прежде иссушенная летней жарой, пропиталась кровью и жидкостями тысяч людей и лошадей, пока Узкий Проток не превратился в забитую трупами струйку крови. В конце концов, когда солнце склонилось к горизонту, дотракийцы начали уходить с поля боя. Они безжалостно сражались, охваченные красным гневом, в течение пяти часов, но теперь эта ярость пошла на убыль, и они начали видеть сколько их братьев, отцов, сыновей, дядей, двоюродных братьев и племянников погибло, и сколько ходячих все еще осталось. Но там, где другой народ, возможно, поддался бы ужасу и в панике бежал с поля боя, дотракийцы все еще сохраняли свою гордость. Они были конными владыками, бесспорными хозяевами равнин, и показывать страх перед ходячими было ниже их достоинства. Поэтому они отступили, но не бегом или галопом, а шагом, расчищая себе дорогу и поворачивая назад, чтобы разорвать любого, кто прижмет их слишком близко. Королевская армия Мира, со своей стороны, с радостью отпустила и,; после столь долгого боя даже самый стойкий рыцарь и самый стойкий пехотинец балансировал на грани истощения, и многие люди падали на месте, когда боевая ярость иссякала. Узкий Проток стал одним из самых обсуждаемых сражений в истории. На протяжении многих лет различные историки называли это как первое поражение, понесенное дотракийским кхаласаром со времен Столетия Крови, битва, в которой Железный легион завоевал свои шпоры, битва, которая создала Королевство Мир. Но эти слова были произнесены много лет спустя и с учетом значительного ретроспективного анализа. В тот день преобладающую реакцию среди королевской армии подытожил сир Бринден Талли, чьи слова были записаны в мемуарах его оруженосца. — Упаси меня боги, — сказал Черная Рыба, чистя и вкладывая в ножны свой меч, — Мы превратили это место в ебучую кучу дерьма.***
Замечание автора. Об Эддарде Старке: Во-первых, тот факт, что он скрестил мечи с сиром Эртуром Дэйном и потерпел сокрушительное поражение, является для него серьёзным стрессовым фактором. По мнению Неда, смерть Рейгара не прекращает его вражду с Таргариенами, она просто позволяет отложить ее до поры до времени. В какой-то момент ему снова придется сразиться с Эртуром Дейном, и воспоминание о том, что с ним обошлись, как с наглым оруженосцем, все еще не выходит у него из головы, пока он пытается отточить свое мастерство владения мечом. В какой-то степени он понимает, что он ходячий мертвец. Для него это означает, что он должен сделать две вещи. Во-первых, превратить Королевство Мир в оружие, которое сможет завершить войну, даже если он умрет, и, во-вторых, нанести как можно больше урона врагам Королевства, прежде чем его убьют. Спровоцировать драку с дотракийским кхаласаром, в победе над которым он вполне уверен, на самом деле вполне разумно укладывается в эту логику, даже без провокации, которую устроил ему Зирко. Во-вторых, у этого Неда нет такой же поддержки, как в каноне. Его обязанности не позволяют ему говорить о своих душевных травмах с подчиненными, он недостаточно дружен со своими коллегами, чтобы поднимать эту тему с ними (даже Бринден не тот человек, к которому можно обратиться с разговором о том, как ты держишься), и между ними возникают разногласия. Из-за войны у него не было возможности обсудить всё с Робертом, который был единственным человеком, которому он доверял настолько, чтобы обсуждать свои личные проблемы. Более того, у этого Неда нет романтического партнера или даже случайной любовницы, которой он мог бы довериться и выговориться, как делает Роберт с Алейсой (см. выше «ходячий мертвец»). По сути, единственные люди, которым у него была возможность довериться, — это его боги, и сейчас они не так уж много предлагают в плане утешения и поддержки. Кроме того, этот Нед начал свой путь к этому моменту довольно давно. Помните, как в главе 3 Джон Коннингтон как бы невзначай сообщает о том, что отец Неда был казнен? Нед набросился бы на него прямо там, если бы Роберт не остановил его. Во время поисков Лианны в Марках он воздержался от пыток людей, чтобы получить информацию, только из страха оскорбить лордов, в сотрудничестве с которыми он нуждался, чтобы провести поиски без возобновления войны. Во время захвата Пентоса у любого магистра, которому не повезло оказаться на его пути, был один шанс бросить оружие и сдаться, а если он не бросил его достаточно быстро, то «закусывай и неси свою голову в ад, ублюдок-работорговец». Во время погони из Тары, которой командовал Нед, не было пощады ни одному изгнаннику, которому посчастливилось отстать от колонны сира Эртура. Во время разграбления Мира методы Неда по поддержанию порядка в районе порта были мягкими, но ненамного. Этот Нед намного более психически нестабилен, и это начинает проявляться. Об этом будет рассказано в следующих главах.