В чужом теле

Майлз чувствует себя неоспоримым королем этой жизни. Генерал Адмор будет довольна, черт возьми. В его распоряжении двое детей Салли — нет ни единого шанса, что их папашка останется в стороне и не объявится прямо перед ним. Осталось только достать Холден и дело с концом. Проще, чем отнять конфетку у ребенка. Или как там ее, кстати? Майлз-младший вроде говорил, что ее зовут…как же… Тири, что ли? Да без разницы, собственно. Важно само тело, а не то, что внутри. С составляющей разберутся яйцеголовые, а у него задача одна — поймать эту сучку и доставить на место. — Передай ребятам, — Майлз лениво обращается к Жнице, — чтобы достали Холден живой. Стрелять только при крайней необходимости. Я лично сверну башку тому, кто пустит в нее пулю забавы ради, ясно? — Так точно, — Жница так же лениво, со скользнувшей ухмылкой, отдает честь, и направляется в рубку. Что ж, быть может, в каких-то моментах он и накосячил, но сейчас все идет настолько гладко, насколько это вообще можно представить. Не хватает разве что стаканчика кофе или чего покрепче. Чтобы было не так скучно.

***

Когда Тири видит черное людское судно, огромным пятном выделяющееся на чистой бирюзовой глади, она понимает: это конец. Она так долго видела эти сны, разговаривала с Амалой об этом, а теперь видит воочию худшую сцену из своих кошмаров. Разница только в том, что теперь она — не просто наблюдатель, а непосредственный участник. Если Тири выживет, это будет преследовать ее до конца жизни. К исчадью человеческих технологий стройным рядом приближаются скимвинги с вооруженными всадниками. Что успело произойти за то время, пока она искала Санэ? Тири кружит неподалёку от судна, выискивая тех, за кем ей поручено наблюдать и того, чью жизнь ей нужно спасти, даже если для этого придется пожертвовать собственной. Тири очень не хватает той чужой ненависти, что кипела в ней тогда, в битве с шестью несчастными конвертопланами. Сейчас она будто решила, что в ее присутствии нет никакой необходимости, хотя Тири считает иначе. Непослушное тело осталось целиком и полностью во власти животного страха. Она замечает Ло’ака и Тук и чувствует, что уже умерла, а все это — просто предсмертные галлюцинации. Они привязаны к поручням борта, прямо как в ее сне, а за спинами стоит аватар. Тири не может рассмотреть его лицо, но даже так понимает, что это — тот самый Майлз Куоритч. Кажется, его сияющую ухмылку можно увидеть даже с высоты птичьего полета. Вся ее лихая бравада затихает вмиг. Тири говорила себе, мол, сделает все, что нужно, чтобы исполнить свою миссию, вступит в битву с Куоритчем, чтобы отомстить за Амалу, и прочее, прочее, прочее, но сейчас, когда ее сны начали оживать, Тири вдруг понимает, что никакой она не воин и не дар Эйвы. У воинов и даров не дрожат колени и не пересыхает во рту при виде опасности. Воины с готовностью смотрят в лицо битве, а не пытаются выцарапать себе хотя бы несколько минут и надышаться перед смертью. Что делать? Где Нетейам? Почему его нет там, на судне? Тири припадает к шее Санэ, всматриваясь в море, но не видит ничего нового. Эйва, у нее даже нет оружия — только охотничий кинжал на поясе. У нее нет ничего, кроме ужаса, замораживающего кровь. Хочется забиться в угол и закрыть глаза и уши. Прямо как во снах. Только сейчас она в своем теле, а не в чужом. Пульс отбивает воинственный ритм в висках. Соленый воздух пропах густым затишьем перед бурей. Сглотнуть не получается. Пересохший язык липнет к небу, ком в горле мешает дышать. Что делать? Тири беспомощно кружит на высоте, выжидая подходящий момент, чтобы начать действовать, хотя она не имеет ни малейшего представления о том, как. Лучше бы ей дали стратегию, а не ворох выворачивающих душу снов. Лучше бы сказали, что делать ей, а не показывали, что делали остальные без ее присутствия. От стройного ряда скимвингов отделяется один. Тири даже с высоты видит копну дредов, собранных в хвост на затылке. Это Джейк. Плывет в одиночку прямиком к возвышающемуся борту судна. Зачем? Больше всего Тири мечтает не о счастливом конце. Она никогда не была особенной оптимисткой, — с такой жизнью на это не было ни единого шанса, — а потому больше всего мечтает о таком ошейнике, какой красовался всегда на шее Ло’ака. Тогда она могла бы связаться с остальными, хотя бы понять, что происходит и что делать. Тири не признается себе в этом, но в глубине души мечтает еще и о том, что, в случае чего, смерть будет быстрой и безболезненной. Не такой, как у Нетейама. Может, такая надежда характеризует ее, как слабую. Секунды тянутся вязкой смолой. Джейк траурно приближается к судну, а Тири может только наблюдать, не зная, есть ли у него план. Впрочем, даже если нет, она бессильна. У нее нет даже оружия. Есть только дрожащие колени и желание проснуться. Если на нее ведется охота — значит, просто так, на месте, ее не убьют. По крайней мере, Тири хочет в это верить. Это дало бы шанс на выживание, потому что она прекрасно видит на борту судна людей и аватаров с оружием в руках. Если же ее жизнь больше не ценится так сильно… Тири рвется вверх от неожиданности, когда поверхность вспарывает нечто огромное. Шипение поднявшейся воды заглушается натужным скрежетом и рокотом упавшего тела, и Тири на секунду теряет контроль над Санэ, когда видит массивную тушу тулкуна, почти разломившую судно надвое. Сирена взрывается надтреснутым воем, и она понимает: время пришло. Отвесное падение отдается неприятным зудом в груди, встречный поток воздуха забивает ноздри, и Тири скрещивает ноги на шее Санэ, удерживаясь верхом. Быстрее, быстрее, быстрее, нужно падать еще быстрее, пока переполох на судне не утих. В какой-то момент она перестает чувствовать и страх, и надежду, и душащее отчаяние, становясь никем и ничем — всего лишь моментом во времени, в который вложена одна цель. Грохот выстрелов пронизывает самое время и пространство, взрываясь звоном в ушах. Мощные плавники тулкуна рушат все, до чего достают, и в оглушающей какофонии Тири слышит отчаянные вопли людей за секунду до смертельного столкновения с его яростью. Это Паякан. Сомневаться не приходится. Изгой, однажды уже вышедший против людей и решивший сделать это снова. Железо целует холодом босые ступни. Соленый воздух разъедает ноздри. Все точно так, как было во сне. На палубе царит хаос. Паякан воет, извиваясь гигантским своим телом, и искореженное судно скрежещет и вопит сиреной, вторя ему. Ее ноги быстро отмеряют палубу. Она не смотрит по сторонам — только вперед, на пленников, прикованных к поручням. Дрожащая оцепеневшая рука сама собою ложится на рукоять кинжала. Ло’ак замечает ее, и лицо его окрашивается облегчением. Паякан почти изящно сползает в воду, и Тири ускоряет шаг. Люди слишком заняты, чтобы обратить на пленников внимание, но попасть под перекрестный огонь сейчас — задача настолько простая, что даже она справится с первого раза. Тири не смотрит по сторонам, но даже боковым зрением видит вокруг лодки и конвертопланы, слышит грохот выстрелов и хлопанье крыльев банши. Запах гари вгрызается в нос, и она оборачивается лишь на секунду, чтобы увидеть горящий мотор судна. Оборачивается лишь на секунду, прежде чем земля выходит из-под ног. Судно резко рвется вперед, взлетая над водой, и Тири взлетает вместе с ним. Верх и низ меняются местами, смешиваясь в одно сплошное черно-голубое пятно. Дым протягивается над палубой серым туманом из раздуваемого пропеллером пожара мотора. Ее тело кажется не полезнее тряпичной куклы. Она ненавидит свободное падение. Опыт был просто ужасным. В груди неприятно зудит, и полет кажется вечностью. Удар приходится на плечо. Тири утробно хрипит, почти слыша хруст костей, и искренне надеется, что даже с переломом сможет сделать то, что нужно. Как вообще чувствуется перелом? Так или по-другому? Звон в ушах заглушает собою саму реальность. Ее не смело в море — можно считать за успех. Дышать тяжело. Тири со стоном переворачивается на живот, упирая ладони в палубу, и с трудом встает на четвереньки, стараясь не переносить вес на правую руку. Правый висок жалобно ноет, теплая влажность волос говорит о том, что, кажется, пошла кровь. Это ничего. До тех пор, пока она в сознании, ее борьба не закончится. Быть может, воин — это не тот, у кого не дрожат колени перед битвой, а тот, кто умеет пользоваться этими дрожащими коленями, игнорировать их, вскидывая лук и несясь навстречу смерти. Лука у нее нет, зато есть почти бесполезный охотничий кинжал. Тири встает на ноги, сдавленно кряхтя. С первым же шагом заносит в сторону. Она сжимает ушибленное плечо. Времени на боль нет. Пленники смотрят на нее с испугом. — Жива? — Ло’ак почти осип. Пока да. Как пойдет дальше — неизвестно. Где Нетейам? Он должен был появиться, если Тири правильно помнит. — Нетейам! — Тук захлебывается радостью, едва не подпрыгивая на месте. Вот он. Спрыгивает с илу в полете и ловко приземляется на палубу, уже сжимая в руке кинжал. Их взгляды на секунду пересекаются, и Тири видит досаду и испуг в его глазах. Нетейам не хочет, чтобы она была здесь. Разумеется. Тири тоже не хочет этого. — Привет, братишка, тебе помочь? — он умудряется даже улыбнуться, падая на колени рядом с Циреей и ловко перерезая что-то наподобие красной веревки. — Только если молча, — Ло’ак нетерпеливо фыркает, подставляя запястья под кинжал Тири. Его путы с грустным стуком падают на железный пол и проваливаются за борт. Он довольно потирает руки. — Вы вовремя, — улыбается, переводя взгляд с нее на Нетейама, хотя по бледному лицу и дергающимся ушам видно, что он вовсе не так спокоен, как ему хотелось бы. Тири рассеянно кивает. Нетейам уже освободил Тук. Тири не смеет даже надеяться, что на этом все кончится — она знает, что Ло’ак просто так не уйдет. — Бери Тук и плыви с ней к рифам, — Нетейам указывает Цирее на младшую сестру, и та быстро кивает, хватая девочку за руку. Тири слышит всплеск, и какая-то часть груза спадает с ее плеч. Ло’ак бросается к трупу аватара, подбирая печально лежащий автомат. Ему не идет человеческое оружие. Хотя, быть может, это у Тири сформировалась неприязнь почти ко всему, что связано с людьми. Исключение составляют разве что ученые, что жили рядом с деревней Оматикайя в своем скромном блоке. И Амала. — У них Паук, — он обращается к Нетейаму. Тири ничего не имеет против этого человеческого парнишки. Она не слишком общалась с ним, когда была такая возможность, но он показался ей весьма неплохим. Право, Паук ей даже нравился в какой-то степени своей слепой преданностью народу На’ви, но сейчас, именно сейчас, он занимает последнее место в списке ее беспокойств. — Нам нужно спасти Паука, — Ло’ак старается придать своему голосу уверенность, но ломается где-то на середине, срываясь на хрип, — мы ведь его не оставим. Нет, не нужно. Не нужно. Тири оглядывается на кипящую битву, облизывая пересохшие губы. — Нам нужно уходить отсюда! — почти визжит, стараясь перекричать воющую сирену. Она знает, что чувствует Нетейам. Ей даже не нужно смотреть на него. Сначала — отрицание, укол страха и стонущее желание развернуться и уйти. Потом — вой несправедливости, жгучая вина и ужасная досада. Тири помнит это. Нетейам глухо рычит, встряхивая головой, и вгоняет кинжал в ножны. Ло’ак кивает и рвется в самую гущу сражения, а Тири понимает, что не может не попытаться. Она хватает Нетейама за запястье с такой силой, что может, кажется, сломать его кость. Он дергается вперед по инерции и замирает. Мысли путаются. События разворачиваются с такой скоростью, что Тири не успевает понимать, что происходит. — Пожалуйста, — молит жалобно, — уйдем отсюда. — Уходи, здесь опасно. Тири запрокидывает голову в отчаянии. Вот именно, здесь опасно! Почему Нетейам говорит это ей в таком контексте, полностью игнорируя тот факт, что его самого это тоже касается? Почему нельзя хотя бы раз в жизни подумать о себе, а не о других? — Ты ранена, — он смазанным движением касается кровящего виска и показывает алые разводы на пальцах, — плыви к рифам. Да какая разница, ранена она или нет?! Тири может стоять, а это — главное. Если не сможет стоять — будет ползти. Не сможет ползти — прогрызет путь зубами. Не сможет и этого — придумает что-нибудь другое. Она не сдастся до тех пор, пока дышит. Страх будит ужасное, скребущее желание жить. Тири не надеется на то, что все кончится миром и веселыми песенками у костра, но знает, что сделает все возможное, чтобы выскрести свой и их путь отсюда. Личность формируется под влиянием тех, кто ее окружает, и Тири знает, что именно эту свою черту взяла от Джейка. Не в полной мере, но настолько, насколько успела. — Нетейам, пожалуйста, — голос садится, фальшью пропуская подступающие слезы. Бесполезно. Он поджимает губы, точно извиняясь, и Тири не остается ничего, кроме как отпустить его. И в этот момент к ней разом возвращается все. Никогда еще осознание того, что она может потерять Нетейама, не было таким разбивающе-острым, как сейчас. Тири удерживает себя от того, чтобы согнуться пополам от подступившего хаоса эмоций. — Прости, — он отводит взгляд. Нельзя чувствовать столько всего сразу — разорвешься. В этот раз в голове только ее чувства, но и этого слишком много. Сирена воет надтреснуто и жутко. Оживший сон разворачивается всей своей полнотой, и Тири неизбежно ощущает привкус дежавю на кончике языка. — Идешь ты — иду и я. Тири пошла бы, даже если бы не знала, что будет дальше. Даже если бы не было у нее никакой архиважной миссии. Она пошла бы, даже если бы у нее была стопроцентная гарантия того, что Нетейам выживет и не пострадает. Тири еще не до конца разобралась во всем многообразии возможных эмоций, но примерно понимает, что именно наглухо закупоривает ее страх, вселяя уверенность в невозможности другого исхода. Она не оставит его. Нетейам протестующе пригвождает ее к месту одним лишь взглядом, но Тири уже все равно. Пусть хоть наголо изойдет недовольством, злостью, раздражением и чем угодно другим. Потная рукоять кинжала скользит в ладони. Тири решила не убирать его. Мысль о том, что, возможно, придется резать глотки, ее не радует, но выбора нет. Если придется, она по локоть зальет руки кровью. Почему-то сейчас, когда она бежит рядом с Нетейамом, следуя за мечущимся хвостом Ло’ака в самое пекло, страх теснится, впуская несокрушимую готовность убивать направо и налево с одной целью: защищать. Может, от Джейка она взяла чуть больше, чем ей кажется. И, быть может, от Нетейама тоже. Тири понимает Нетейама в какой-то степени. Вернее, понимает его мотивы. Чтобы защитить то, что дорого, он тоже забывает о себе. Полутемный проход встречает их отдаленным топотом. Ло’ак мученически оборачивается, прежде чем скользнуть внутрь. Тири покрепче сжимает рукоять, пытаясь пробудить в себе свою ненависть к Небесным Людям во всей красе. Глубокий вдох, выдох, и полутьма окутывает ее тело. Сирена оголтело воет, вгрызаясь в уши и отдаваясь мерзким звоном. Тири не знает, куда их ведет Ло’ак, но верит, что туда, куда нужно. Топот становится громче. Две пары ног, если она не ошибается, причем человеческих. В полутьме поблескивают приближающиеся кислородные маски. Плечо надрывно ноет, но Тири мысленно шикает, затыкая боль. В стрессовых и шоковых ситуациях бывает такое, что тело, обыкновенно действующее вне зависимости от разума, вдруг подчиняется одной мысли, и Тири благодарна за это. Она позже разберется с болью. Если придется. Ло’ак стреляет, откидываясь назад под силой отдачи. Он никогда раньше не делал этого — по нему заметно. Люди вскрикивают что-то на своем колком языке, и Тири поудобнее перехватывает кинжал. Нетейам и Ло’ак синхронно оборачиваются на нее с удивлением, точно фраза, брошенная на человеческом языке, касалась ее непосредственно. Да плевать, собственно. Главное ее преимущество состоит в росте. Тири ниже Нетейама, но люди по сравнению с ней кажутся маленькими детьми. Пожалуй, даже Тук могла бы сойти за взрослого человека. — Стой! — братья кричат одновременно, но их крик сливается с воплем сирены. Тири бросается вперед, спотыкается, но с трудом сохраняет равновесие. Человек вскидывает автомат, готовясь выстрелить, и она виляет в сторону. Огневая линия проходит совсем рядом, задевая кончик уха, и резкая боль слепит ее лишь на секунду. В следующую Тири уже сжимает маленькое человеческое оружие, отводя дуло в сторону. Еще через секунду ее кинжал вспарывает человеческое горло, окатывая наморщенное лицо теплыми алыми брызгами. Она не в восторге от мысли, что пришлось резать глотки, но разницы нет никакой. Иногда приходится окончательно взрослеть в один момент, когда все, что у тебя было и есть, оказывается за чертой невозврата, а ты невыносимо хочешь вернуться обратно. Второй человек оседает на колени, прошитый пущенной невпопад пулей Ло’ака. Случайность, не иначе, но из случайностей и везения порою и складывается счастливый конец. Тири хочет в это верить, по крайней мере. Судно скрежещет и воет, сводя с ума, а ее тело, кажется, работает на последнем издыхании. Эмоции притуплены, боль в плече и виске чувствуется будто бы из-под толщи воды, зато запах моря и крови в носу ощущается ярче и реальнее, чем то, что происходит вокруг. — Туда, — Ло’ак не слишком четко указывает направление, и им остается только следовать. Быть может, вкус человеческой крови на губах действует на нее так, но Тири наконец устает бояться, и усталость эта разбивается долгожданной ненавистью, сбивающей с ног. Она могла бы просто нежиться на берегу моря сейчас, могла бы вообще не покидать лес, если бы не Небесные Люди. Да, Тири могло бы и не быть, если бы не они, но и это лучше, чем раз за разом проживать то, что проживала она. Люди в масках спешно отступают к шлюпкам, таща упирающегося Паука за собой. С каждой секундой момент истины все приближается и приближается, усиливая адский гул в голове. Они наблюдают за суетящейся человеческой процессией с верхнего уровня, вскарабкавшись на какие-то желтые балки. Черно-желтый. Как во сне. Моркая от крови рукоять хлюпает в стиснутой ладони. Тири спрыгивает первой, обрушиваясь на людей смертью с небес. Тем, чем она была раньше, до того, как стать На’ви с корзинкой наперевес или бездарным наездником илу. Толпа бросается врассыпную дичью, которую застали врасплох. Кинжал слепо вспарывает воздух, иногда встречаясь с мягкими препятствиями и вонзаясь в них по самую рукоять. Убийство — это плохо, но еще хуже — потерять то, что дорого. Поэтому Тири быстро сходит с ума, впадая в кромешное безумие, подхлестываемая страхом, ненавистью и злобным отчаянием. Нетейам спихивает людей в воду, перекидывая через поручни, Ло’ак беспорядочно палит по всему, что движется, и все это похоже на сплошной кошмар. В глубине души Тири мягкосердечно хочет, чтобы все побыстрее кончилось, чтобы Небесные Люди убрались восвояси, но добро должно быть с кулаками, поэтому свои намерения она выражает рваными ударами окровавленного кинжала. Люди почти безоружны, и вроде должно действовать правило «лежачего не бьют», но Тири кромсает направо и налево, не следя даже, попадает она или нет. О попадании свидетельствует только влажный хруст и утробный выдох. Грудь вздымается быстро, не успевая за бешено колотящимся сердцем. — Спасибо, — Паук бегло осматривается, но живых людей вокруг не осталось. Либо сбежали, либо попали под горячую руку Тири, либо стали жертвами судорожной пальбы Ло’ака. Нетейам и Ло’ак почти расслабляются, разминая плечи. Тири чувствует чужую кровь, которой залиты руки и лицо. Она упирает руки в колени, надеясь хотя бы на минуту передышки перед второй, главной частью разворачивающегося спектакля. — Мать, — Ло’ак смотрит на нее с задушенным удивлением, — да ты могуча. Тири размазывает кровь по лицу. Волосы липнут к коже не то от нее, не то от пота. — Заткнись, — почти шипит, — просто заткнись. Она застряла в каком-то нескончаемом аду, залитая кровью и переполненная усталостью и ненавистью. Беседы — последнее, к чему лежит душа. — Надо убираться отсюда, — Нетейам зашуганно смотрит по сторонам, напрягая все органы чувств, чтобы вовремя заметить опасность. — Да неужели? — Ло’ак явно с трудом балансирует на грани паники, а потому отвечает грубее, чем хотелось бы. Снова шаги. На этот раз другие, широкие и более тяжелые. С верхнего уровня, откуда они только что спрыгнули. Тири вскидывается, хвост нервно хлещет спину. Аватар. Завидев их, он переходит на уверенный бег, перемахивая через три ступеньки за раз. Перерыв кончился, спектакль продолжается. Они ныряют в сторону, не сговариваясь, и пули со скрежетом рикошетят от железной стены. Тири почти ползет на четвереньках, прихрамывая на правую руку. Адреналин взрывает вены изнутри. Они прячутся за ящиками и поручнями, несясь неясно куда, а звук выстрелов и громкий топот преследует бичом по пятам. Сон оживает окончательно. Стена окатывает спину колким холодом. Тири дышит надрывно, запрокидывая голову назад, и тело медленно выходит из-под контроля от этой перегрузки. Она знает, что сейчас произойдет. Вся ее жизнь была подчинена одной-единственной цели: вмешаться и предотвратить неизбежное, и этот момент настал. То, к чему она шла так долго, насильно толкаемая вперед временем. То, от чего бежала, цепляясь за каждую секунду каждого дня, но что настигло ее в конце концов. В этот раз она не в чужом теле, а в своем собственном. Нетейам выхватывает автомат у Ло’ака, подбираясь ближе к краю стены, но Тири грубо отпихивает его в сторону, вырывая оружие из рук. О, нет, сюда он не подойдет, пока она жива. — Пошел…нахер отсюда, — рычит, сверкая злобой в глазах из-под налипших волос, а он, право, теряется. Кладет ладонь на ствол, стараясь отобрать автомат, но Тири лишь отдергивается, толкая его в грудь окровавленной мокрой рукой. Нетейам поджимает губы, за плечи удерживая ее на месте, а вой сирены и непрекращающийся грохот выстрелов давит на черепную коробку. — Тири… — Пошел нахер отсюда, — кричит, чувствуя, как клокочет внутри эта исступленная ненависть, — пошли все нахер отсюда! Она никогда не стреляла. Только видела, как это делается, только была в чужом теле, которое стреляло. Одеревеневший палец ложится на спусковой крючок. Дуло высовывается из-за стены, ставшей их укрытием, и отдача от первого выстрела пронзает ушибленное плечо такой болью, что звезды пляшут перед глазами. Ее словарный запас не богат особенной грязью, но на рваном выдохе, шипя, Тири стонет: — Сука… Быть может, от Ло’ака она тоже взяла больше, чем думала. Салли и Паук замерли, смотря на нее в замораживающем непонимании. Не уверены, что именно делать в этой ситуации. Тири впору обматерить их во всю силу своего словарного запаса. Тело работает на износ, голова плавится. Перегрузка невероятная. — Мне еще раз повторить? — в этот раз голос срывается на отчаяние. — Уходим! — Нетейам подталкивает брата и Паука к люку, где плещется взволнованное море. Тири не умеет стрелять. Она не уверена, что хоть одна пуля попала близко к цели. Она даже не целится. Ей нужно просто отвлечь внимание, просто не дать аватару подойти ближе, пока они отступают. С этой задачей она справиться может. Может, Тири плачет. Она не знает. Не понимает, потому что всего слишком много вокруг. Много звуков, много запахов, много эмоций, которые то накатывают разбивающей волной, то пропадают напрочь, швыряя ее, точно волны о камни. Первый всплеск, Паук исчезает под водой. Тири продолжает беспорядочно жать на курок, не зная даже, что делает. Голова разрывается на куски. Все ее существо становится никем и ничем, подчиненное вложенной цели, и все ощущения тела, все эмоции исчезают снова. Второй всплеск. На судне остается только Нетейам. Не хочет уходить, пока она здесь. Тири смотрит на него сквозь кровь, попавшую в глаза, и думает, что, если выживет, обязательно отучит его от дурацкой привычки ставить чужие жизни выше своей собственной. Выхода нет. Рваный выдох. Тири отпускает автомат, и он с громким лязгом ударяется о пол. Время останавливается вместе с сердцем, где засела тупая игла. Ком в горле мешает дышать, но это не важнее выеденного яйца. Она прыгает вперед, сбивая Нетейама с ног, и вместе они летят в люк. Тири обязательно извинится перед ним за то, что саданула его спину железным поручнем, если представится такая возможность. Грудь пронзает острой болью. Той самой, что была тогда, во сне о соленом воздухе, что преследовал ее почти с самого начала жизни. Разящая, прошивающая, убивающая боль из одной-единственной точки под ключицей. Вода схлестывается над головой, и Тири теряет Нетейама. Теплая соль ее и чужой крови смешивается на языке, просачивается в нос и глотку. Она тянет шею, лихорадочно барахтаясь, пытаясь держать голову над поверхностью, а дышать не получается. Тири задыхается. Все так, как во сне. Она захлебывается, и соль бирюзовой воды на языке отдается привкусом крови. Барахтается, тщетно стараясь выплыть, но какая-то неведомая сила тянет ее ко дну, в глухую тьму. Тело исходит болью, хрипя и жадно глотая воздух, но насыщение не приходит. Вместе с кислородом в легкие хлещет вода. Она проваливается под воду, не в силах выплыть, и из последних сил протягивает руки к отдаляющейся поверхности. Чернота разливается покрывалом перед глазами. Последнее, что чувствует Тири — дрожащие руки, подхватывающие за талию. А дальше — пустота.