В чужом теле

Джейк ласково треплет ее по голове, усаживаясь на край койки. Улыбается заспанному лицу и протягивает горстку ягод — специально набрал. Он все еще не привык к…ней, как к другому существу, и видеть в теле Амалы кого-то принципиально другого пока еще странно, но он старается, правда старается. Джейк рассудил так: у Тири нет никого, кроме горстки ученых и него самого, но среди первых не возникло желающих установить с ней какой-никакой близкий контакт, а, значит, эту роль должен взять на себя он. Нет, то есть, о ней заботятся, конечно, заботятся: Макс и Норм глаз с нее не спускают, ухаживают по-своему, но это не то. Тири — ребенок по сути своей, имеет малое представление о мире, что ее окружает, и нужен ей кто-нибудь вроде…отца? Джейк не собирается претендовать на эту роль в полном смысле, если она того не захочет, но ему кажется, она этого заслуживает. Славная девочка, эта Тири. — Ну, — он хмыкает, — рассказывай. — Что? — Тири слизывает сладкий сок с губы. — Что они вчера с тобой сделали, — Джейк скрещивает руки на груди с доброй усмешкой, — не думай, что твой шлейф никто не заметил. Тири мнется, опустив взгляд. Нетейаму и Ло’аку явно не поздоровится, если их отец узнает, что они уронили ее с лошади в навоз. И, в общем-то, правильно не поздоровится, потому как едва ли их затея была удачной с самого начала, но ей не хочется, чтобы им влетело. — Я не буду злиться, — успокаивает Джейк, — мне просто интересно. Тири неуверенно перекатывает ягоду между пальцев. Она верит Джейку — какая-то неосознанная приязнь возникла с самого начала. Может, потому что он был первым, кого она увидела в своей жизни. Она верит, но при этом шестым каким-то чувством понимает, что Джейк, вообще-то, довольно суров. Естественно, впрочем: каким еще должен быть вождь клана? Ну, будь что будет. — Они учили меня ездить на лютоконях, — мямлит, — и я…упала. В навоз. Джейк вдруг заходится смехом. Смеется, закрывая лицо ладонью, качая головой, смеется, сдерживая смех всеми силами, но получается из рук вон плохо. Тири недоуменно хмурится, раскусывая тонкую ягодную кожицу. — Ясно, — он кое-как натягивает серьезное выражение на лицо, но улыбка предательски растягивает губы, — я так и подумал. Ну, слава Эйве. Значит, ее непутевые учителя останутся живы и здоровы. — Мое обучение тоже начиналось с коней и навоза, — вздыхает ностальгически, вспоминая свой первый полет с крупа лошади в грязь. — Расскаже…те? — Тири робко улыбается. Она еще не знает, как обращаться к Джейку. — Славная история, — пожимает плечами и вдруг морщится, — но не надо на «вы», хорошо? Я еще не слишком стар. Салли распределили меж собой обязанности. Нетейам и Ло’ак взялись обучать Тири тому, что требует активности, — охота, верховая езда, карабканье и прочее, — а Кири ограничилась всем остальным, и каждый участник данной сделки остался более или менее довольным своей участью. Паука в расчет не брали, но он, собственно, и не горел энтузиазмом — едва ли человек, чужак Пандоры, может хоть чему-то научить того, кто по определению принадлежит этой планете. — Я предупреждала, — Кири оттягивает уголок губ в полуулыбке, — что добром их затея не кончится. Предлагала сначала познакомить тебя с лесом, а потом уже — все остальное, но они так загорелись идеей сделать из тебя охотницу, что и слушать не хотели. Даже Нетейам. А, то есть у нее должен был быть выбор? Она-то думала, верховая езда — этакая обязательная первая ступень обучения, а выходит, что это у братьев Салли амбиции зашкаливают. Очень странно, потому как Нетейам показался ей в достаточной мере серьезным, похожим больше на своего отца, Джейка, чем на остальных подростков. Взрослеет, очевидно, и это заметно по взгляду, по манере речи, по поведению. Да и физически Нетейам от брата отличается. Если Ло’ак по большей части состоит из костей, по-мальчишечьи худой и тонкий, то Нетейам уже начал фигурой своей напоминать взрослого: плечи раздаются вширь, контрастируя с узкой талией, силуэт сглаживается, вырисовывается рельеф на животе. Кири сказала, что хочет помочь ей сплести Песенную Нить. Цу’Тири, правда, не совсем понимает, что это такое, но, верно, вещь очень важная, а потому согласилась. Перед тем, как покинуть лабораторию, конечно, пришлось столкнуться с предостерегающей речью Макса, мол, туда не ходи, здесь не следи, там не падай, тут не дыши, но все это — мелочи. Деревня Оматикайя — разбросанные в лесной зелени хижины-лачужки из листьев и кожи, бодрая возня На’ви, ведущих свой быт, говор и песни, и ей, право, нравится быть здесь. Тири впервые чувствует себя действительно частью этого нового мира, ощущает некую связь между собой и лесом. Здесь пахнет вчерашним дымом, смолой и пряностями, пахнет свободой и чем-то таким неуловимым, точно тень в яркий жаркий полдень. Тири улыбается, жадно рассматривая все вокруг. Это тебе не железная койка с ящиком-тумбочкой, это — целый маленький мир внутри одного большого. Когда На’ви замечают их, двух девушек, веселый говор медленно сходит на нет, сменяясь на тихое перешептывание. Кто-то подходит ближе, бросая свои дела, кто-то, наоборот, спешит скрыться. Бодрый быт застывает в воздухе, затихают песни, и десятки глаз обращаются к ним. Жители сбиваются в небольшие группы, посматривая на Тири искоса, и что-то возбужденно обсуждают, а она, право, теряется. — Что-то случилось? Кири мягко берет ее за руку, чуть сжимая похолодевшую ладонь. — Они видели, как в мертвом теле появилась жизнь, понимаешь? Такие ритуалы уже проводились, но тогда переносилось сознание из одного тела в другое, а не…так. Поэтому они видят в тебе дар Эйвы. Не Торук Макто, конечно, но что-то похожее. Тири по-глупому хлопает глазами. Она-то? Дар Эйвы? Какой идиотизм. Видели бы эти На’ви, как эпически-сокрушительно она свалилась с коня в навоз — тут же поменяли бы свое мнение. Дар Эйвы, ну ничего себе. Либо Оматикайя ничего не смыслят в дарах, либо даже самые бесполезные принимают с распростертыми объятиями. Торук Макто собрал кланы на войну с людьми, — Тири уже успела услышать эту историю, — а она будет угрожать недругам пластиковыми вилками или отпугивать запахом дерьма. Замечательный тандем, что уж там. — Ждут от тебя что-то особенное, — Кири хмыкает, глядя на шушукающихся жителей, — не обращай внимание. Как неприятно подводить чужие ожидания, однако, и как печально, что самый главный талант Цу’Тири состоит именно в этом: за ничтожное время своей жизни успела сделать это уже дважды. Первый раз — когда вселилась в это тело вместо той, кто должен был, а второй — вот сейчас. Надо бы завязывать с такой привычкой. — Знаешь, — Кири с прищуром смотрит в сторону группы хвостов, ушей и каких-то странных улыбок, — лучше держись поближе ко мне, Ло’аку или Нетейаму. В идеале — к Нетейаму, у него авторитета больше. — Почему? — Если рядом будет Нетейам, то они к тебе не сунутся. Иначе можешь получить много нежелательного внимания, — она указывает пальцем на кучку юношей, — ты симпатичная, а в клане много холостяков. — И? Нежелательное внимание, в случае Тири, — вообще любое, потому что постоянная возня возле ее койки в лаборатории ей не нравилась с самого начала и не нравится до сих пор, но к нему она привыкла относительно, так что никакой принципиальной разницы не видит. К чему было сказано о ее внешности и холостяках — тоже загадка, хотя кое-какие идеи у Тири все-таки есть. Кири смущенно прочищает горло, неоднозначно ведя бровью, а кто-то сально присвистывает из тени деревьев под одобрительный смех-улюлюканье остальных. — Они хотят…дружить? Она еще не совсем разобралась в видах взаимоотношений, потому как бывает их великое множество. Есть, например, дружба и приятельство — суть одна и та же, но оттенки значений разные. А еще есть приязнь — похоже на приятельство, но тоже отличается. Или симпатия. Вроде бы то же, что приязнь, ан нет: приязнь — это что-то более отдаленное, о человеке в целом, а вот симпатия бывает разной. Может быть как к другу, а может — как к чему-то большему. У Тири к Ло’аку, например, дружеская симпатия, а у Джейка и его жены Нейтири, которую Тири, кстати, пока еще не видела, — другая симпатия. Кто угодно ногу сломит в этом хитросплетении. — Не совсем, — Кири смеряет юношей испепеляющим взглядом. Тири еще никогда не была так далека и так близка к правде одновременно. — А что? Над ними воздух прорезает истошный крик, и она испуганно задирает голову, но средь накрепко переплетенных крон видит всего лишь распахнутые крылья двух банши. — Вот у них и спросишь, — Кири облегченно усмехается, головой указывая на снижающихся ящериц с всадниками на спинах, — смотри, сейчас красоваться будут. Когда мощные лапы банши касаются земли, Тири различает Ло’ака и Нетейама. На лицах у них странные приспособления, — вроде очков Макса, — с прозрачными крылышками, закрывающими глаза, а за спинами — длинные луки. Значит, с охоты вернулись. И верно, потому что перед Нетейамом к шее ящерицы приторочена обмякшая тушка шестинога, а на губах их улыбки сияют сногсшибательной гордостью. Ло’ак спрыгивает со своего банши с видом победителя, важно поправляя тетиву лука, и идет к ним вразвалочку, как бы невзначай потягиваясь. Красуется, точно сказано. Хочет выглядеть эффектно. Тири по-доброму улыбается. — А помочь не хочешь? — Нетейам окликает брата, взваливая тушу на плечи и натужно выпуская воздух сквозь стиснутые зубы. Пошатывается, напрягаясь всем телом, и рельеф мышц вырисовывается особенно четко. Вот у него, Нетейама, выглядеть эффектно получается само собой, непреднамеренно. Замечательный талант, надо сказать. Ничего не делает особенно, а смотреть на него хочется все равно. Тири рассматривает взбухшие вены на его руках, напружиненные мышцы живота, и это кажется ей неожиданно красивым, хотя и не вяжется никак с тем представлением о красоте, какое у нее сложилось. Например, цветы — это красиво, потому как они такие легкие и нежные, разные и яркие, что глаз притягивают. Или вот небо — тоже красиво, потому что облака по нему плывут так медленно, выстраиваясь в причудливые фигуры, за которыми наблюдать — одно удовольствие. Лес — это красиво, ведь такой он могущественный, такой древний, живой, дышащий, в нем сразу забывается всякая печаль. А почему красивы плечи Нетейама с безвольно повисшей на них тушей шестинога — непонятно. Почему красив точеный рельеф его торса — загадка. — Я в тебя верю — Ло’ак, скалясь, салютует брату поднятым кулаком и только наблюдает за каждым его тяжелым шагом — всем сердцем. Кири осуждающе взмахивает хвостом и скрещивает руки на груди, но не спорит, а Тири завороженно всматривается в гибкое юношеское тело и ловит себя на мысли, что хочет его потрогать. Прикоснуться, почувствовать напряжение мышц, провести от груди к торсу и обратно, совсем как Нетейам делал тогда, в ручье. Зачем? Просто так. Потому что хочется. Туша шестинога грузно падает на землю, и Нетейам громко выдыхает, склоняясь и упирая ладони в колени. Позвоночник страдальчески ноет, плечи гудят, руки подрагивают. Он, может, и в прекрасной форме, но такие тяжести таскать — пытка сплошная. Липкий пот выступает на коже неприятным слоем, и хочется с разбегу плюхнуться в прохладное озеро или ручей — уж чего-чего, а грязь Нетейам не любит. — Слабак, — поддразнивает Ло’ак. Нетейам выпрямляется, встряхивая головой, и потирает ладони. Утирает пот со лба, снова вздыхает, разминает плечи — в общем, обычное дело. Только вот Тири смотрит на все это по-новому, по-другому. — Мог бы и помочь, — Нетейам разводит руками, — от тебя никакой пользы. Только стадо спугнул, когда с ветки упал. Гордое сияние Ло’ака накрывается хмурой дымкой под смех Кири. — Ну, знаешь… — начинает, но Кири перебивает: — Объясните ей, — ухмыляется, — чего от нее хотят вон те. И указывает кивком на заметно притихшую кучку парней. Да, когда Нетейам Салли появляется в поле зрения, смелость, поджав хвост, забивается куда-то далеко-далеко, и стоят они теперь не как гордые самцы, а как хлипкий частокол забора, усиленно делая вид, что занимаются исключительно своими делами. Впрочем, и этого достаточно, чтобы все понять. Нетейам поджимает губы и напряженно кашляет в кулак, неловко переминаясь с ноги на ногу. Нельзя сказать, будто он вовсе избегает подобной темы, — грязно пошутить он вполне в силах, — но вот играть роль справочника вроде «откровенный разговор об этом» он не хочет от слова совсем. Как это вообще объяснить? На пальцах? Через пестики-тычинки? Вот Ло’ак в этом поле чувствует себя куда как свободнее. Возраст такой, в конце-то концов. Он упирает руки в боки с видом профессионала. — Чего хотят? Все очень просто: заглянуть под повязочку. Потрогать, знаешь, попробовать. Тири инстинктивно сцепляет руки в замок перед собой, чувствуя себя почему-то голой абсолютно. Она заметила принципиальные различия между мужчинами и женщинами, а Норм с трудом, но объяснил, для чего эти различия предусмотрены. Выглядело, правда, будто у него слова встают поперек горла, перемежаясь с тяжелыми вздохами и постоянными вставками «вот», «так» и прочими. — Это в обе стороны работает, кстати, — Ло’ак склабится, — у тебя самой не возникало желания кого-нибудь…потрогать? Если не считать этого минутного помешательства на груди Нетейама, то нет. Но так ответить Тири не может, а потому судорожно пытается включить в дело свой природный язвительный талант — надо держать оборону. Кого-нибудь потрогать? Ее окружали только Норм да Макс, а она, пожалуй, скорее умрет, чем… нет, об этом даже думать мерзко. Секунды тикают, она молчит, и Ло’ак уже готовится отвесить новую шутку. И тут она находит бриллиант в грязи. — Твоего отца, — выпаливает быстрее, чем успевает хорошенько обдумать. Да простит ее Джейк за такое тошнотворное высказывание, но ей очень нужно было выкрутиться из смущающей ситуации. Тири надеется, что он не возражал бы, но напрямую спросить не решится никогда — эту тайну она унесет с собою в могилу. Ло’ак выглядит так, будто его ударили по голове чем-то тяжелым, Нетейам давится и заходится хриплым кашлем, а Кири смотрит так, будто видит в ней второго Ло’ака. Тири понимает, что попала точно в яблочко. Ну, теперь она знает, в каком направлении будет развиваться в дальнейшем. Быстро, конечно, проходит ее акклиматизация в новой жизни, раз сквозь робость уже прорезаются острые клычки. — С Ло’аком ты больше не общаешься, — мрачно объявляет Кири, за плечо притягивая ее ближе к себе, точно грязный юмор передается воздушно-капельным. — Нет уж, — Ло’ак с энтузиазмом мотает головой, — еще как общается. Нам есть, что обсудить. Юмор просто отвратительный. Мы созданы, чтобы быть друзьями. Он хватает ее в охапку, панибратски прижимая к себе. Тири выше на голову почти, но Ло’ак все равно закидывает руку на ее плечо, едва не вися на ней, и улыбается кровожадным оскалом. Этакий дуэт «плохой и еще хуже». Нетейам только фыркает недовольно: — Давно на старших тянет? — но попытка уколоть проваливается с треском, потому как на то, чтобы придумать ответ, у Ло’ака уходит меньше двух секунд. — Ревнуешь? Нетейам не предвидел такого, а потому и парировать не может. Ответную шутку придумать не выходит, а не шуткой ответить уже нельзя, и вот он побежденно отводит взгляд. Проигрывать младшему в словесной перепалке — унизительно, и обычно такого не происходит, но сегодня Нетейам, похоже, встал не с той ноги, и саркастическое благословление отвернулось от него. Ло’ак решает добить: — Правильно, — серьезно кивает, — как можно на меня смотреть и не хотеть? Тири наблюдает за разворачивающейся картиной с озорным интересом, переглядываясь с Кири. Все-таки ей до безумия нравится жить, хотя сам факт ее существования и обстоятельства, этому сопутствующие, оставляют желать лучшего. Но, с другой стороны, что уж там? Нужно уметь радоваться и простым мелочам — не все же задумываться о вопросах извечного бытия. — Не знаю, — Нетейам пожимает плечами, — спроси у своей девушки. Пауза. Тири недоуменно переводит взгляд с одного брата на другого, понимая, что во фразе этой явно есть какой-то подвох. — У меня нет девушки, — Ло’ак хмурится. Нетейам только ухмыляется, разводя руками, мол, что и требовалось доказать, а Тири задыхается восторгом, готовая на колени перед ним упасть. Так ловко и гладко вывернуть разговор наизнанку, выдернуть нож из своей груди и вонзить в спину оппонента — гениальность в чистом, натуральном ее виде. С лица Ло’ака за считанные секунды смывается всякая самодовольная гордость, точно его окатили щедро ледяной водой. — Сам-то не далеко ушел, — отвечает колко, автоматною очередью, ища поддержку в Тири, но эту битву он уже проиграл.