В чужом теле

Макс и Норм наблюдают за ритуалом, не смея вздохнуть. Людям заказан вход в священные земли На’ви, но после войны многое изменилось, а потому маленький силуэт в белом халате и маске не привлекает ни единого косого взгляда. Земля вспыхивает и гаснет мягким светом, точно пульс целого народа, и низкое ритуальное пение тсахик сотрясает воздух. Вытянуть душу из объятий Эйвы — сама по себе тяжелая задача, а вот вытянуть душу, которая находится там уже семнадцать лет… А это еще не учитывая то, что нет у них даже тела Амалы — один только аватар. Честно признаться, все это выглядит и кажется откровенно дерьмовой затеей, но ученый энтузиазм — вещь неукротимая и бескомпромиссная, заставляет зачастую идти на полнейшее безумие. Ее тело оплетают тонкие светящие нити, превращая в сплошное белое пятно, и остается только надеяться всеми силами, что ритуал пройдет успешно. Глупая земная традиция — скрещивать пальцы на руках, когда надеешься на что-то, и оба они, маленький человечек в белом халате и аватар в красной алкоголичке, синхронно делают это, жадно всматриваясь в происходящее. Дети не участвуют в ритуале. Даже Нетейаму, самому старшему, запретили, хотя причина остается загадкой. Он не то, чтобы недоволен, но приятного в этом отказе мало: в конце концов, Нетейам — взрослый На’ви, не любит, когда его причисляют к детям. И он стоит, расправив плечи по-взрослому, но губы поджимает и раздувает ноздри от приглушенной обиды совершенно по-детски. Они смотрят за ритуалом издалека, с некоего подобия каменной лестницы напротив Дерева Душ, а потому не видят почти ничего — только розовую накидку бабушки Мо’ат и яркое белое пятно под ее ногами. И все-таки интересно до жути. — Давайте поближе, — шепот Ло’ака едва ли громче ветра, — не видно же ни черта. И, прежде чем получить ответ, он сгибается и крадучись шагает в сторону, чтобы обогнуть котловану по краю и зрелище сие запечатлеть в памяти с первых рядов. — Ло’ак, — Нетейам пытается ухватить брата за руку, но тот ящерицей уворачивается, лишь прибавляя ход, — вернись! Бесполезно. Нетейам устало переглядывается с Кири и Пауком и, пожав плечами, двигается следом, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Право, порой Ло’ака хочется накрепко связать и таскать с собой, чтобы тот не творил хаос хотя бы несколько дней, потому как от его выходок глаз задергается у кого угодно. Особенно — у старшего брата, который несет ответственность за каждую глупость младшего. — Я придушу его, как выдастся возможность, — шипит Кири, мастерски лавируя меж узловатых корней. И вот они все вместе крадутся по каменным ступеням, огибая ряды поющих На’ви, и белое пятно становится все ярче и отчетливее. Ло’ак, окрыленный успехом, перепрыгивает через груду камней, но, как это бывает обычно, не рассчитывает свои силы, и врезывается лицом в землю, распластавшись дохлой рыбой. Благо, хотя бы беззвучно. Нетейам забывает о ритуале, на всех парах спеша к брату, и не улавливает тот момент, когда пение прекращается взмахом руки тсахик. Она открывает глаза. В ту же секунду с места срывается Норм, и Макс спешит следом, на ходу записывая что-то в блокнот. Не верят, что получилось, и в глазах их написано искреннее удивление, а в движениях сквозит кукольная резкость и скованность. В самом деле, никто не надеялся особенно на успех этого ритуала, а потому таковой вгоняет в ступор новыми воротами перед мордой барана. Хочется не то радоваться, не то хорошенько протереть глаза и проспаться. Схватиться за голову и закричать что-нибудь вроде «охренеть» было бы тоже неплохо. Она моргает, и безмятежное лицо тут же окрашивается недоуменным страхом. Поднимает медленно ладонь, сжимая-разжимая пальцы, и губы кривятся в испуганной гримасе. Резко садится, на несколько секунд теряя представление о том, где верх, а где низ. Оглядывается зашуганно, видит несколько сотен глаз, направленных на нее. Тело слушается плохо, а потому вместо того, чтобы отпрянуть, получается лишь оцарапать ягодицы о корни. Тело оплетено нежной лианой с тонкими листиками, не прикрывающей особенно ничего, но приличие — последняя вещь, что приходит в голову в такой ситуации, а потому она всеми силами пытается сдвинуть неповоротливое грузное тело с места, но этот проклятущий мешок мяса и костей чувствуется камнем на шее — только мешается. Что происходит? Где она? Кто она? Джейк настигает ее раньше, чем Норм и Макс успевают взбежать по возвышенному постаменту у корней. Накрывает большими ладонями хрупкие плечи и в первые секунды не может сказать ровным счетом ничего. Только смотрит, смотрит, смотрит на ожившего мертвеца, и внезапное облегчение приятной волной ломает кости. Это как с головой окунуться в прошлое. Не в то, где дерьмо начало скатываться в огромный вонючий ком, а в то, где не пахло еще ничем отвратительным: когда он только прибыл на Пандору, учился стрелять из лука и нещадно проваливался в изучении языка На’ви. Это круче, как говорится, пяти литров текилы и удара в морду. — Амала? — спрашивает, стараясь казаться спокойным и безобидным, но в голосе все равно сквозят истеричные нотки. Она закрывает лицо руками. Дрожит. Ежится и старается подтянуть колени к груди, но ничего не выходит. Бессмысленная мешанина слов захлестывает удушающей волной, и звон в ушах спокойствия не прибавляет. — Эй, — он мягко убирает ее руки, — все хорошо. Все хорошо, слышишь? — Амала? — Норм выглядывает из-за спины Джейка. — Ты меня понимаешь? — Джейк успокаивающе гладит ее по голове. Дерганный кивок. — Как ты себя чувствуешь? Ее взгляд, точно взгляд загнанной дичи, бегает по его лицу, перемещается за спину, потом — в сторону любопытного народа. А потом глаза зажмуриваются. Слишком много вопросов, слишком много глаз, слишком много звуков. Что произошло? Почему она здесь, и что это вообще такое — здесь? — Амала, посмотри на меня, пожалуйста, — Макс встает на колени, откладывая в сторону блокнот. Яркий кошачий взгляд с послушной настороженностью выглядывает из-под полусомкнутых век, уши напряженно подрагивают, улавливая каждый из тысячи звуков вокруг. — Мы вернули тебя к жизни, — объясняет, — в этом теле. Головокружение и тошнота — это нормально. Ты еще не привыкла к телу, понимаешь? Снова кивок. — Ты помнишь нас? Я — Макс Пател, это — указывает на Норма — Норм Спеллман, а это — Джейк Салли. Она мотает головой, пытаясь незаметно отползти назад, и Макс оборачивается: — Это тоже нормально. Память скоро вернется. — обращается уже к ней — Амала, мы отнесем тебя в лабораторию, хорошо? Ничего страшного, просто проверим твое состояние. Обещаю, ты будешь в порядке.

***

Нетейам размазывает кровь по лицу Ло’ака. Пытается стереть, но получается из рук вон плохо. Впрочем, он сам виноват — надо смотреть, куда прыгаешь, иначе нос расплющится. Хорошо хоть с камней соскребывать не пришлось. — Ну все, хватит, — младший извивается, морщась и отталкивая от себя испачканные в крови руки, — ты рисуешь там, что ли? — Ага, — Нетейам вытирает руки о свою повязку, — написал на лбу, что ты — идиот. Кири смотрит на братьев исподлобья, возвышаясь из-за плеча Нетейама этакой тенью безмолвного осуждения. — Что там? — Ло’ак встает на мыски, упираясь ладонями в плечи Нетейама, и тут же мрачнеет, — А. Они и думать забыли о ритуале, пока разбирались с ло’аковским разбитым носом, а теперь перед Деревом Душ красноречиво пусто. Ни единого хвоста, ни единой пары глаз, ни бабушкиной розовой накидки, ни тела у корней. Ничего. Стон разочарования срывается с губ Ло’ака. — Вот ведь…черт. — Посмотрели из первых рядов, — Нетейам усмехается, хлопая брата по плечу с театральной гордостью, а тот обиженно прижимает уши. — Получилось? — Ло’ак с надеждой смотрит на Кири. — Нос твой поправить? Не очень. Выглядишь ужасно, — она насмешливо скалится. — Спасибо, — он протискивается между Нетейамом и Кири вперед, чтобы снова взглянуть на одинокое Дерево, — а ритуал? — Кто бы знал, — Паук пожимает плечами, — прости, были заняты твоей физиономией. Ло’ак бормочет под нос что-то очень похожее на «бесполезные», и инстинктивно проводит ладонью по лицу, размазывая кровь еще сильнее. Сначала это была просто струйка крови, а теперь — целое пятно, этакие усы на половину лица. Еще и висок саднит нещадно. — Ну, получилось или нет, — рассуждает Нетейам, — а ее все равно понесли к людям. Если получилось, то для проверки, а если нет…тело нужно вернуть в бак. — Тогда хватит рассусоливать. И, кстати, — Ло’ак указывает пальцем в пах брата, — сделай с этим что-нибудь. Выглядит отвратительно. И правда, красноречивое пятно крови на повязке выглядит достаточно удручающе. Впрочем, какая разница?

***

Она смиренно позволяет уложить себя на стол, налепить на свое тело какие-то странные провода, позволяет склониться над собою и светить фонариком в глаза. И лежит, не двигаясь, точно мертвая, скованная оцепенением. Не сопротивляется не то от страха, не то от того, что странное бежевое существо в белом сказало ей не беспокоиться. Или, быть может, просто понимает, что выбора нет. Оцепенение сковывает тело. Что происходит? Где она? Кто она? Почему она ничего не помнит? Почему конечности чувствуются чужими и неуклюжими, почему не слушаются? Макс отходит за яркие мигающие мониторы, внимательно всматриваясь в вереницу картинок, чисел и медицинских заключений, и хмурая морщинка тенью залегает между бровей. Норм с Джейком стоят по обе стороны стола на тот случай, если придется утихомирить Амалу. Или успокоить, хотя едва ли их слова смогут помочь. — Что-нибудь вспоминаешь? — Норм склоняется над девушкой. За все это время она не произнесла ни словечка, только зашуганно кивая или мотая головой. Нельзя ее винить, с другой стороны: семнадцать лет — довольно большой срок, чтобы позабыть напрочь все способы коммуникации. Семнадцать лет — считай, целая жизнь для того, кто умер в восемнадцать. — Она очнулась? Все трое оборачиваются. Ло’ак сияет в проходе разбитым носом и ссадиной на виске, и Джейк даже спрашивать не собирается, где и как это получилось. Зато замечает, что там, в полутени блока, сияют еще несколько пар глаз. — Вам кто разрешил здесь появляться? — Джейк щурится, строго глядя на своих детей сверху вниз. — Сами, — Ло’ак нагло проходит в освещенную лабораторию, за новоиспеченной На’ви наблюдая с почтительного расстояния. Джейк только отмахивается. Не до них сейчас, в самом-то деле. Он упирается ладонями в край стола, сосредоточенно всматриваясь в лицо девушки, точно оценивая ее состояние, и все еще поверить не может, что эта бредовая затея с ритуалом увенчалась успехом. Подумать только: семнадцать лет прошло с ее смерти, и вот она — живая, здоровая, — пусть и напуганная, — будто бы они снова там, в «Адских Вратах», в блоке ученых. Видя внезапную отцовскую благосклонность, остальные нарушители спокойствия затекают в лабораторию, кучкуясь чуть в стороне, и шепчутся о чём-то своем, глядя на воскресшую чужачку. Им интересно, право, очень интересно познакомиться с ней, потому как ни разу еще они не разговаривали с тем, кто семнадцать лет был мертв. — Как ее зовут, еще раз? — Ло’ак прикладывает ладонь ко рту, наклоняясь к брату и говоря только краешком губ. — Амала, — Нетейам хмыкает, давя желание гнусно пошутить, — Амала Холден. — Не идет ей это имя, — младший морщится. — Это почему? Ло’ак только неоднозначно пожимает плечами, точно хочет побыстрее отделаться от диалога, и взгляд свой устремляет к столу. Нетейам решает не настаивать. — Амала, все в порядке, — Джейк замечает ее напуганный взгляд и, кажется, в сотый раз повторяет бессмысленное успокоение. И в этот момент, верно, она приходит в себя достаточно, чтобы ее голос прорезался сквозь толщу страха и непонимания: — Кто…я? Джейк отшатывается от стола, недоуменно смотря на Норма. Тот мотает головой, не выглядящий ничуть напряженным, так что следующим под вопросительный тяжёлый взгляд попадает Макс, который явно не слышал последней фразы, поглощенный мигающими приборами. — Ты временно потеряла память, — елейный голос Норма выворачивает наизнанку, — воспоминания скоро вернутся, не переживай. — Норм? Джейк? — Макс встает на цыпочки, высовываясь из-за стены прозрачных мониторов, и давит самую непринужденную улыбку из всех, на какие способен, — На минуту. И Макс улыбается, это верно, но улыбка подобная обычно кричит о том, что все отвратительно ужасно, но сказать это напрямую нет возможности. Такая, будто бы ее вырезали из журнала и криво налепили на лицо, потому как с выражением глаз она не сочетается вовсе. Не хочет пугать Амалу, не иначе, хотя она и без того напугана донельзя — куда уж хуже. Джейк настороженно переглядывается с Нормом, и они синхронно отходят от стола, оставляя несчастную девушку, облепленную проводами, на произвол жестокой судьбы. Предчувствие очередной лопаты дерьма вязким привкусом зиждется на языке. — Смотри, — Макс показывает Норму планшет, на котором изображено два совершенно одинаковых скана мозга, и Норм распахивает глаза так, будто увидел что-то страшное. — Не может быть, — и смотрит на Макса, раскрыв рот. Джейку кажется, что над ним смеются. Он усиленно пытается найти различия между мозгом номер один и мозгом номер два, но все тщетно. Немудрено, конечно, потому как единственный раз он прикасался к науке лишь однажды, на уроке биологии, когда резал жабу. И все-таки чувствовать себя третьим лишним — идиотом, проще говоря, — среди ученых ему не хочется. — Что такое? — Смотри, — Макс указывает пальцем на мозг номер один, — это — мозг Амалы. — Так, — он медленно кивает. — А это — ее мозг, — палец смещается на мозг номер два. — И? Макс шумно набирает воздух, готовясь разразиться нейробиологическим справочником, но понимает, что из сказанного Джейк не поймет ровным счетом ничего, а потому ограничивается простым: — Это не Амала. Пауза. Мыслительный процесс в голове Джейка скрипит шестеренками. Нет, Оло’эйктан Оматикайя из него явно лучше, чем ученый. — А кто? Макс беспомощно разводит руками, а Норм с громким выдохом проводит ладонью по лицу, выискивая, куда бы присесть, и прислоняется к стойке с приборами. Не-Амала в это время все еще лежит на столе, опасливо рассматривая новое свое окружение. — Ладно, — Макс прокашливается, собираясь с мыслями, — ладно. Давайте разбираться с проблемами по очереди. Он слишком резко кладет планшет на стол и грузно, быстро семенит к аватару, вздымая полы белого своего халата. Норм спешит следом, а Джейк остается наедине со своим недоуменным потрясением. — Как тебя зовут? — Макс аккуратно отлепляет провода. — У тебя ведь есть имя? Не-Амала медленно садится и качает головой. Имя? Может, и есть, да только она его не знает. Она вообще ничего не знает. Ни того, кто она, ни того, где она, ни того, что происходит. Абсолютно ничего. И от этого в груди беспокойно зудит, хотя она не совсем понимает, что это значит. — Хорошо, — он стирает пот со лба, — ты можешь говорить? Помнишь что-нибудь? Она сначала кивает, отвечая на первый вопрос, а потом подтверждает: — Да, — голос тихий и сиплый, — ничего…не помню. Кучка подростков в стороне наблюдает за разворачивающейся сценой с неподдельным интересом, переводя взгляд с ученых на девушку и обратно, точно смотрят фильм. — Что происходит? — Ло’ак склоняет голову набок, теряя всякую нить сюжета. — Заткнись, — Кири пихает его локтем в бок. Нетейам незаметно отслаивается от «своих», беззвучно подбираясь к отцу и невесомо касаясь его плеча. — Отец, — спрашивает тихо, — что случилось? — Понимаешь… Джейк откашливается в кулак, неловко поднимая взгляд к потолку, будто бы резко проникнувшись интересом к железным балкам. Совсем уж по-мальчишечьи привстает на мыски и перекатывается на пятки, укладывая руки на пояс и барабаня пальцами по коже. Гордость не дает просто взять и объявить: «Сынок, я ни черта не понимаю», а потому надо бы сказать хоть что-нибудь, да только он не знает, что. Эйва перепутала сознания? Да нет, это же не почта, мать ее за ногу, не может такого быть. — Спроси у Макса, — он приходит к компромиссу с самим собой, — он лучше знает. Едва ли, на самом деле, потому как на его лице написано жирным шрифтом отчаянное непонимание. Макс отстраненно помогает безымянной девушке совладать с телом, как это делают, когда оператор впервые соединяется с аватаром: базовые команды вроде «пошевели рукой», «коснись большим пальцем других» и иже с ними. Нетейам кивает, но не уходит, только с любопытством рассматривая новую На’ви. — Так, а теперь попробуй встать, хорошо? Она медленно опускает ноги на пол, ежась, когда холодное железо колко целует босые ступни. Упирается руками в край стола и аккуратно, сосредоточенно переносит весь тела на некрепкие ноги. — Отлично, — Макс пристально следит за каждым движением, — теперь… Колени предательски подкашиваются, и девушка кулем обрушивается на пол. Полу-лежит, беспокойно метеля хвостом, и с жалобным страхом смотрит на ученого снизу вверх, похожая больше на маленького ребенка, чем на взрослую — относительно — На’ви. — Ничего, — Макс присаживается на корточки перед ней, — давай помогу. Она прижимает уши, всем телом подаваясь назад, и медлит. Странное бежевое существо с кучерявыми волосами не выглядит опасным или страшным, но неуверенность раскалывает голову надвое. У нее вообще есть выбор? Макс протягивает руку, и она скованно принимает помощь.