* * *
WHITE KATANA, niteboi - FADE
Проживая свои единственные честные двадцать четыре, Нил про все из них может сказать, что не жалел ни о чём из содеянного за все годы. Ненавидел — да, злился — бесспорно, но не жалел. Вот только сейчас впервые ощутил себя законченным идиотом, что не смог продержаться хотя бы до конечной точки их с Энрике перехода. Пожалел, что имеет ограниченное возможностями тело, как и у всех людей, с той же последовательностью проклял трижды на полпути брошенное развитие науки, что с постиндустриального они докатились до смешного в разрушенный и деградированный мир не столько людей, сколько самой вымирающей техники. Что интеграция застряла на стадии «начало», а он, Нил, застрял в какой-то дыре, а под боком вялое, мертвое тело Энрике, ничуть не объясняющее происходящее после его точно не приятной дрёмы от слова совсем. Как тот умер, Джостен решил не вдаваться в подробности и проверять наличие возможных пулевых ранений от огнестрельного. В голове выразительного, кроме паршиво окрыляющей боли, была лишь нецензурщина. Ей Нил щедро пользовался уже вслух, глухо хрипя от ломоты и усталости. Нил с должным пыхтением откатил от себя хладный, ранее сильно разговорчивый труп и огляделся. И всё-таки, чертоги. Не то место, куда предположительно должен был идти Энрике. — Рыжий открыл свои лисьи щелки, — с безразличным напевом пронеслось по холлу, — Какое счастье. Я думала вызывать отряд и ложную аварийку из-за вас двоих. Нил резко повернулся к источнику язвительного, растянутого голоса и обомлел: на полу-разваленном подоконнике сидела светловолосая девушка, вытирающая тонкие и аккуратные пальцы с длинными ногтями влажной салфеткой. Весь её только вид излучал высокомерие и расслабленность, а то и было понятно и оправдано: она очевидно в более выгодном положении, чем он, сжавший рукой живот в поддержке, в порывах заглушить и спрятать конвульсивную дрожь в теле. Вытерев испарину на лбу, Нил внимательно оглядел ещё третью ногу, свисающую с другой стороны от девушки. Нил сглотнул горькие остатки слюны: знакомый толстый сапог и гетры почти до колена. Уокер. — Сука, — голосом Энрике заговорил Нил. — Это ты про кого? — выгнула бровь светловолосая и пристально осмотрела его, пока лицо того приобретало жесткую и агрессивную напряжённость. В ответ Нил лишь уставился на неё повторно, уже с несчастным и скривлённым лицом. После посмотрел на валяющегося Энрике в неестественной позе, сжал в руке деревянный огрызок, который наверняка оставит на его ладони столпище заноз, и заставил свой рот, — раскрывшийся лишь под одной причине: выдавить приличную долю яда в сторону восседавших, — закрыться. Долго сидеть на одном месте Нил не стал — поднялся он с натугой и с плотно сомкнутыми губами, уберегая и так покачнувшееся достоинство сдерживаемыми мычаниями и стонами боли. Вот только подняться удалось не с первой попытки, да и даже после удачной из них его потянул вниз то ли вестибулярный аппарат, то ли желудок. Джостен стоял на ногах ровно, но тяжело. Наблюдая за его настойчивостью, светловолосая хмыкала себе под нос, что-то бубня молчаливой Уокер, что и не повернулась, больше увлечённая дерганьем гвоздей из под поломанного откоса. Нил был этим весьма доволен. — Не шибко ты прятался, а, Натаниэль, — змеёй сползла светловолосая и плавно направилась к нему. В тон её движениям на стеганом — сшитом в манер коже, — жилете позвякивала знакомая брошь, плотно вшитая на левой груди, к несчастью перенимая всё внимание Нила. Об её конечной остановке он узнал лишь под конец, разглядев плотно прилегающие к ногам берцы, обвязанные шнурком в два оборота на самой верхушке. Стойка твёрдая, но одно колено всё же расслабленно: это говорит о разнице в их положениях, о том, кто чувствует уверенность и превосходство из них двоих больше. Нил не спорил. Лишь поднял взгляд выше и поморщился от тянущей боли в шее. — Твоя конспирация была бы уместной, если бы ты о ней хоть немного переживал, — гадюкой выплюнула она, — Не понимаю только одного: чего ты искал на окраине Шонэто вдали от своей правительственной будки? Та рассматривала молчавшего Джостена ещё секунду, прежде чем со старательностью стажера в какой-то захудалой кафешки с мизерной зарплатой постаралась эмоционально изобразить озарение от внезапно нахлынувшего воспоминания: — И вот что… Пока ты судорожно придумываешь… думаешь, что сказать, я не то что бы освежу, скорее введу тебя в курс дела за эти дни. Едва ли не единственную лечебницу в Шонэто на днях крупно накрыли. Кто-то очень изобретательно поджог палату, и та под чьим-то вмешательством возгорелась на весь периметр, — такой беззаботной манере речи можно позавидовать, — Успели минимизировать ущерб, хоть об оперативности стоит и не говорить. Что же… Как ни странно, сгорела не пустующая палата, из которой сбежал и поджигатель, и, видимо, пациент с добротной порцией переломов и… Она беззастенчиво оглядела его сверху вниз. — И без справки о выписке. Нил не повёл и бровью, бесцветно сказав: — Видно, бедолагу плохо кормили. — Видно. Молчание разделилось на двоих и на манекено-подобную Рене Уокер, что без особого энтузиазма покачивала ногой в воздухе, то и дело вписываясь в доисторическую батарею, издавая глухие вибрации по тонкой заржавевшей трубе. — Какой ты интересный, аж бесит… Даже не спрашиваешь кто мы и не начинаешь втирать нам, что у тебя семеро детей, больная сифилисом жена, у самого эпизодический паралич тела, вашу компанию разорили и вы живете на попечении разваливающихся по частям мамочки и папочки. Сплошная новизна… Джостен не показал своей растерянности только благодаря воспалённому и немеющему в разных участках лицу, что еле поддавалось его мимическим изменениям во время любых произнесённых в голос слов. Заставило напрячься одно единственное местоимение «Мы», вместо ожидаемого «Я», но он бы соврал, если бы сказал, что все это время был расслаблен в обществе двух доселе точно неизвестных девушек и мертвеца, что без умолку трещал всё то время, пока он не вырубился у него на плече. Светловолосая вперилась в него и задумчиво пожевала зубами нижнюю губу, пока недовольно не сморщилась: прокусила. — Элисон Джамайка Рейнольдс. Третий отряд Кенских, подразделение… — Отщепенцев, — перебил с жёсткой улыбкой Нил и выдержал прямой взгляд карих глаз, периферическим зрением заметив осуждение в лице Рене, направленное на удивление не ему, — Чего и следовало ожидать. Какая честь видеть вас, полагаю, обеих и без всяких балахонов и мешков. Мне нужно типа добровольно протянуть руки или встать на колени, чтобы не тратить наше время? Элисон выразительно выгнула бровь, прежде чем открыть рот. К общей радости, её голоса он не услышал. А к несчастью, он услышал другой, незнакомый, мужской: — Чтобы не тратить время, тебе достаточно было бы связать не руки, а твою безмозглую башку, ебучее мудло, и отдать на материал местным барыгам. Для тебя явно не секрет, насколько сильно там любят выставлять по частям человеческие тушки и их отходы: четверть мозга; селезёнка; зубы, какие смогли сохраниться после выдалбливания; даже твои тестикулы по отдельности. На вкус и цвет, без обид, там уж как пойдёт. Выбритая голова, угловатое и резкое по контурам лицо, недоверчиво сощуренные глаза, поджатые губы, сложившиеся в тонкую, но острую усмешку, — средняя по плотности накидка, подобная жилету Рейнольдс и копия броши девушки. Даже с места Джостена была видна разница в их несопоставимом росте. Про этого парня можно с уверенностью сказать, что он коренной своего города. Элисон, напротив ожидаемой от неё реакции на новоприбывшего дружка, похолодела. Нил мог бы на словах описать, с каким нежеланием и точно не с показательным одолжением та бросила взгляд на очевидного соратника. — Напомни мне, почему я должна сейчас видеть твою морду, когда ты должен на четвереньках ползать с пятым отрядом на нижних этажах? Что в моём приказе было непонятного, Гордон? Названный как выглядел невпечатленным происходящим в самом начале его появления, таким остался и после слов Элисон: совершенно не жалеющий и не тронутый упрёком. Гордон только диковато ухмыльнулся и покачал кольцевым лезвием на пальце, — ближе к распаляющейся не подходил, хоть и игриво посматривал на неё, будто по-ребячески подтрунивал её. В это первое впечатление Джостен не верил. А вот в то, что тот являлся патологическим провокатором — точно да. — Решил составит вам обеим свою незаменимую компанию, — и покачал головой, за что получил всё тот же сухой взгляд со стороны Элисон. Пока он был занят худо-психологическим портретом Лысого, Рене ловко соскочила с подоконника и прошла к застывшему парню, молча протянув руку. Тот сначала уставился на обманчиво тонкую ладонь и пальцы, после вперился в глаза девушки. Только когда та повторно подрыгала рукой, тот недовольно скорчил лицо и пробормотал что-то точно не цивилизованное, передавая ей наполовину пустой блистер с таблетками. — Так куда этого безымянного? — перевёл тему Гордон и кивнул в его сторону. Нил рефлекторно встал в более схожую с оборонительной позу, расставив ноги на ширине плеч и пальцем завёл за обратную часть кисти подхваченный наспех стеклянный осколок. Слова Энрике он запомнил. Не делать проблемы другим, не равно не делать проблемы себе, именно поэтому он сделает проблемы другим лишь удачной попыткой ускользнуть из этого пространства и из под их поля зрения, тогда любая оплошность будет двусторонней и взаимной — уже не так обидно. Был вариант покончить с собой уже в прямом смысле: он знал — ведь только открыв глаза, прямо за собой он увидел проломленную стену на месте окна. Навряд ли у него получиться свернуть шею с третьего этажа или проломить себе череп до моментального летального исхода, но если он уж сильно попытается — и горы свернёт, не говоря о шее. Недолгие размышления прервала внезапная скомканная ткань, прилетевшая ему в лицо. Только поймав и развернув плотно набитый кокон одежды, он увидел, что это легкий грязно-тёмный плащ, а всю тяжесть ему придали кожаные перчатки и жесткая маска, свалившаяся к его ногам. Без блеклой эмблемы самих Кенских: была лишь аккуратно выведенная восьмёрка, наискось опутанная чем-то сродни гусенице или опарышу. Видно, наспех стащенная с какого-то трупа по пути — как и весь брошенный ему хлам, — судя по сухим пятнам крови на жёстких краях и продырявленной дыре на лбу. Нил напряжённо уставился на Элисон, перебирающую ранее протянутую от Гордона побрякушку невзрачного вида, однако Нил был уверен, что это что-то действительно стоило внимания, иначе не объяснить заметную даже издалека ювелирно выведенные сомнительные инициалы на металле — «Burakki Ripper». Элисон исподлобья бросила на него безмолвный взгляд, перевела его на маску в его руках, а после и на плащ. Законченным жестом та обвела его фигуру, чтобы ещё раз заглянуть в глаза с читаемым требованием. Пальцы сжали ткань. Нил долго всматривался в неё, чтобы резким движением накинуть на себя и запахнуть на все предлагаемые пуговицы, морщась от соприкосновения с воспалённой кожей, от болезненно натягивающихся мышц и хрустящих суставов. Следующим он натягивал перчатки, напоследок перед этим проведя кончиками пальцев по ладони, запоминая на ощупь человеческое тепло. Своё. Далеко не пластиковая маска пошла в ход последней, плотно и по-родному ложась на его кожу как влитая. Оказалось, это было не совпадение. Уже через секунду Нил зубами разодрал нижнюю губу в мясо и взвыл от боли. Руки инстинктивно потянулись к уродующему его куску кожи, но наткнулись лишь на не склеенные с его кожей уголки маски. Джостену едва удалось подавил ярую панику, накрывающую его с головой и заставляющую колени подогнуться, в потроха руша его крепившуюся с годами хладнокровность. Сзади на него обрушились чужие руки, быстрыми и методичными движениями втирающие в его волосы что-то сродни натертому в порошок углю. Рене успела парировать его удар локтем и мах кистью с осколком, от себя ударив в сгиб колена. Нил заскрежетал зубной эмалью, в этот же момент почувствовав, что отколотой стекляшкой рассёк себе пол ладони, но тем не менее он смог удержаться на подогнутых в коленях ногах. — Ты будешь жить, — её пустой голос зазвучал с выжатой буквально не из чего убедительностью и порывом успокоить, — Разве не рад? Нил едва успел подавить стон раздирающей его боли, плотно сомкнув губы. Казалось, в протяжном мычании была не только нужда в хоть каком-то звуке, но и всё накопившееся за несколько лет. Вся ненависть, клокочущая в глотке, и уже как кровь циркулирующая по венам; не смиренность выборочной политики справедливости; разваливающаяся на части терпимость, смешная и неуклюжая. Нил негромко шипел, уже меньше ощущая жар моментального клея на коже, пока в это же время сотоварищи негромко переговаривались друг с другом, окидывая его любопытными и выжидающими взглядами гиен, у которых с зубов выкрали их утренний завтрак. Вскоре в комнате можно было услышать лишь отголоски прохладного голоса Элисон и смешливое, но четкое бормотание парня. Рене развернулась корпусом в его сторону, рассматривая с ног до головы. Нил подавил почти капризное и соблазнительное желание плюнуть в её сторону. С душой и с глубоким презрением плюнуть, чтобы хоть немного потешить свою уязвимость и оголившуюся как провода злость. — Это временно, — хмыкнула та. Джостен проигнорировал, ожидая гребаной неизвестности. Дьявол их всех вздёрни, как он обожал это: своё неоднозначное отношение ко всему хаотично происходящему, так бездарно вышедшему из под его контроля; незнание, будет ли он вышагивать на своих двоих завтра или уже прямо сегодня окажется раскидан по конечностям на разных частях Шенк-Рина, как лучшее достижение и единственная достопримечательность этого злоебучего города… — Всех их расстрелять. В живых не останется никто из этого сраного сказочного патруля. — Может, оставить хотя бы того фем-мальчика? Нашему пидору на закуску, чтобы не дулся за прошлый случай, — загоготал Лысый и сжал рукой кожаную клёпку на ремне. Элисон его веселья не разделила: — Оправдывай свой поджатый в страхе зад перед кем-то другим. Их кузену вот похеру, но не остальной его родне. — Думаешь, я у них на красном счёту? То, что происходит после вопроса Гордона, Джостен считает игнорировать дальше. С усилием и верой, которой у него в помине и от рождения не было. Едва он дал заднюю, ближе к заманчиво проломленной стене, его пришибает к одному месту снова: к странному подобию беседы присоединяется ещё один участник. Нил готов дать руку на отсечение, что только он не входил в эту встречу заклятой семьи и друзей, как гость на дне рождения, которого никто не звал, но он всё равно там оказался. Голос сухой и монотонный, словно его часами тренировали перед зеркалом напротив и диктофоном под рукой, негромкий, но режущий своей протяжностью: — Сочувствовать или ненавидеть людей, которые корпели над твоей самооценкой? Нил решает закончить свою поступь, когда врезается спиной о тощее, но ощутимое плечо позади. — Далеко собрался? — снова он. Нилу не сложно, он повернётся. Вот только язык свернулся в глотке только от вида парня. — Ты не… — «Эндрю» не закончил Джостен с неверием. Решил не оглашать имя, потому что знал — этот мелкий и хлипкий с первого взгляда засранец точно не он, хоть и на секунду он обманулся собственным зрением. Сильное сходство, но либо отрицание действительности взыграло в Ниле, либо горький опыт — неважно, главное, что это что-то заставило его присмотреться и вспоминать. Быстро его привлёк взгляд парня: он кардинально отличался, был другим. Исподлобья, не с наигранно-детским любопытством, а с годовалой усталостью и грузом непомерной тяжести. Такой взгляд он часто видел у исхудавших жильцов трущоб, у напичканных всякой дурью и действенным амфетамином проституток, у беженцев с крайне малым шансом выживания, но не у Эндрю. У того глаза чаще красные и воспалённые от недосыпа, приправленный щедрой порцией гипермании, с полопанными капиллярами, сощуренные, взгляд прямой и угрожающий наперевес с кривоватой маниакальной улыбкой. Стойка более расслабленная, не зажатая, плечи шире и даже по его слабоватой на примечательное памяти он мог вспомнить серебрянные кольца в хряще уха и такие же на светлой брови. Ему бы стоило ужаснуться всем деталям, что он смог подметить за короткий осмотр. Это было и не удивительно, столько этот белобрысый мозолил ему глаза за одно полугодие, столько пытался дорыться до его подноготной или, как тот называл, чешуей под выползенем… — Мешаешь, — пробормотал тихо Натаниэль, подавляя в себе желание швырнуть деревяшкой, прощально выпавшей из его рабочего стола, в Эндрю, лениво разлегшегося на диване напротив. Натаниэль на секунду почувствовал себя — нет, не психотерапевтом с нестабильным пациентом в одном кабинете, — клоуном, перед этим сунувшим в карман несколько смятых купюр чьей-то мамки, что сказала сплясать перед чинным ребёнком, у которого успели прорезаться коренные зубы и резцы, но не успела сформироваться та часть мозга, отвечающая за нравственность и мораль. Досадно, но оба понятия буквально противопоставлены обоим Завеккендо, хоть один из них и не таков с рождения. Следовательно, он значительно хуже. — Свали уже, будь добр. Твой папаня наверняка жутко растосковался по твоей компании, — уже советует Веснински и поднимает глаза с макулатуры на столе на белобрысового. Он начинал закипать. Пытаться действенно расшевелить парня ему ещё не хватало, не маленький уже, хоть и демонстрирует себя как последнее маленькое дерьмо. Младший Завеккендо бессовестно давит лыбу и с первого взгляда едва не мечтательно закатывает глаза к верху. Бледнее обычного, хмельнее, с посиневшей челюстью с правой стороны. Натаниэль решает: подрался. Неважно с кем и неважно при каких обстоятельствах, важно то, что эта бесовщина в самом что ни на есть ярком обличье жива и не отбывает свои вечные в какой-нибудь сточной канаве со злопамятно порубленными конечностями. — Какой из? — Эндрю грузит его конкретно, как не умеет Кларисса. Грузит своим ядом и нелепыми словами, вопросами, существованием в целом, во что выливается ответственность, что на него повесил Глок. За своего паршивого ребёнка. — Прошу простить, забыл перечитать твоё досье, — едко отмахивается Натаниэль. — Просмотришь только о Миньярдах и упустишь ещё шестнадцать таких же. Советую все, дают задуматься, чес-слово! — почему-то ожидаемо зло оскалился Эндрю и покривил физиономию, — Там ещё, может, нароешь документалку и детскую порнографию, а если уж сильно повезёт — и адреса, одну шлюху рекламируют не только на твоём доме, хоть есть чем похвастаться в свои тридцать с лишнем. — Это которая с фамилией Банрозия? Та самая знаменитость, что проиграла в суде дело о передачи наследства? Оу… — Биу-пау, бинго! Какой догадливый мальчик! Глок тоже занимается твоим образованием? Веснински бы соврал, если бы сказал, что не привык к перманентному бреду, льющимся с Завеккендо в таких же больших отборных количествах, как с Роджера словесные помои, стоит его второсортному командованию в штабе пошатнуться. — Проваливай, — терпеливо повторяет Натаниэль и тут же морщиться от сдвинувшегося стола и звука отъезжающих ломанных ножек: Эндрю футболит ногой одну из шатких деревяшек и также методично тянет на себя обратно вытянувшейся стопой. Почерпанные кроссовки он благополучно раскидал по разным полюсам кабинета, как только по хозяйски зашёл сюда, потому сейчас светил коронными серыми носками, явно без всякого стеснения сворованными у Глока. Нил разглядывал тяжёлым взглядом Эндрю и, не увидев ни намёка на телодвижения, вновь уткнулся в бумаги. Пока Натаниэль хмуро просматривал отчёты Хоуксов, для себя подсчитывая число провальных вылазок и операций, он ощущал и точно знал, что теперь вместо него уже младший Завеккендо назойливо сверлит в нём дыру, а не ранее глазеет на люстру, уже в скором времени грозившуюся свалиться ему на голову. Зачастую Эндрю баловался конечной степенью идиотизма и любое его внимание в свою сторону Натаниэль умел интерпретировать не как любопытство, а как оценку. Эндрю любил оценивать. Зачастую не то, что принято под этим действительно подразумевать. Оценивал резкость и агрессивность движений, явно делая с этого выводы. Оценивал его положение рук, степень покусанной кожи на пальцах, саму позу: напряженную иль расслабленную, с отстранённо скрещенными ногами или свободно вытянутыми. Оценивал сильно выраженные моментами скулы и сморщенный в неприятных размышлениях лоб. Эта попеременная оценка была не столько неприятна, сколько была неудобна. Натаниэлю и в детстве приходилось выдерживать шквал анализирующих каждый его жест и громкость вздоха взглядов, как сынка далеко небезызвестного Мясника. Он был своего рода интересным экспонатом, за которым любопытно понаблюдать издалека, за другой стороной клетки, откуда можно побросать кости. — Вот сижу и думаю, чем же ты таким увлекательным занимаешься с моим папашей? — с какой интонацией выделил Эндрю последнее, Веснински оставалось лишь полагать, сколько язвы среди во всех его полутораметровых размеров там кишит, — Приходишь сюда только по делам, хотя затираешь, что живешь своей работой. Настолько проникся этой самой работой, что новость о твоём курорте в лечебнице звучит намного чаще, чем новость, что ты в штабе. Интересно получается, да? — Ты ищешь со мной встреч? Эндрю неопределённо повёл плечами и склонил голову набок, так и не сводя с него расплывчатого взгляда: — Я — нет, — почти с грубостью на угловатом лице улыбнулся он, — А это, — два пальца, создавая V-образную форму, указывают на оба глаза, — И это, — на голову, — Да. — Может ли это быть связано с приемом твоих… — Натаниэль не договорил. — Весёлых колесиков? — Эндрю прикрыл глаза и стиснул губы в полуулыбке, будто старался сдержать смех, — Надо бы у легавых поспрашивать. — Легавых? — Ах нет, ты что! Ведь я самолично обходил орду мозгоправов и дядек в халатах, чтобы мне выписали петицию о моей — о ужас! — нестабильности и дали рецепт этой ху… — Вы, — напомнил Веснински, устало расфасовывая файлы с бумагами в папке в известную только ему последовательность. — Минуту ранее тебя это мало волновало. — Вас. Минуту ранее я был больше занят рукописной жалобой в 6 строчных для Глока. Этого плохого дядю мало кто любит. — Какие у вас с ним отношения? — спросил Эндрю и облокотился локтями по обе стороны колен, скрестив висом руки и любопытно вытянувшись вперёд. Интереса во взгляде не было, и Нил мог бы без лишних мыслей заявить, что тому конкретно похеру на вопрос, что он задал, и на ответ, какой бы дальше не последовал. Мог бы, если бы Нил не знал расчетливый склад ума Эндрю. Натаниэль сдержал першение в горле лишь долгой паузой и глотком прохладной отстоянной воды из под бутылки. — Он мой работодатель, а я его работник. Эндрю растянул губы в кривой полуусмешке и помотал чему-то головой, не прерывая зрительный контакт, который начинал надоедать Веснински. От таких гляделок жутко начинали слезиться глаза, хотелось их закрыть и проморгаться, но тогда эта мелочь почувствовала бы себя ещё большим хозяином положения. С подобными Эндрю людьми лучше такого не делать. — Вы всегда такой тупой? — даже формальность с его рта прозвучала как оскорбление. Натаниэль раздраженно гаркнул: — Разъясняйся яснее, чтобы услышать то, о чём спрашиваешь. Эндрю раскатисто рассмеялся и легко поднялся с дивана, делая мелкие и никчемные лишь с виду шаги к его столу. Отложив штамб на своё место, Натаниэль откинулся на скрипучее кресло и немо уставился на Завеккендо, придирчиво осматривая его с ног до головы. Как всегда — то самое выражение, которое хочется употреблять всую и с его именем: как всегда небрежен и неприхотлив; как всегда в его присутствии под узаконенной дурью; как всегда здесь — в его кабинете, — и как всегда без сопровождений. Наверное, это единственное, что в его поле зрения не меняется вовсе. — Вы с ним спите? — Из-за рта хуй вынь, мориямский подсос, и отвечай, — Гордон был весьма красноречив, — Как долго вы подтираете друг другу зад с Заль-Декадо? Нил непонимающе уставился на Гордона, мысленно переворачивая все выдуманные трагичные истории с его вступлением на тот самый названный «тернистый путь». Неизвестное ему Заль-Декадо застыло на языке вязкой смолой, не давая произнести и части того, что он придумал буквально несколько минут назад. Смочив сухие губы и царапнув языком присохшую корку крови на уголке, Нил открыл рот, но тут же закрыл: Элисон отчего-то выразительно стрельнула в него взглядом и неодобрительно прищурилась. Джостен решил смолчать. Почему-то ему казалось, что рассказывать о своём псевдо-прошлом сейчас было чем-то неуместным. Возможно, к этому его подтолкнула ещё и Рейнольдс. — Закрыл свой рот, Гордон. Я забираю его с собой. А ты, — смотрит уже ему за спину, — Передай своим упоротым сородичам и начальству, что парень погостит у меня в кабаре. — Не знаю, что хуже, — тихо прогнусавила Рене и качнулась на пятках. Нил занервничал, неосознанно впиваясь отросшими ногтями в загрубевшую кожу ладоней. Его не покидала мысль, что всё происходит не по плану. Не только не по его плану. Нил также с неохотой свыкался с существующей вероятностью, что ход Элисон был выгоден и несколько безопаснее, ежели тот, что включал в себя раскрытие его личности. Насколько он понял, копия Эндрю ничего не заподозрила: по-крайней мере, он пытался в это верить. Самому было точно не в привычку быть объектом, которого прикрывают. А прикрывать было чем, хоть и Заль-Декадо как существующая организация для него была в новость, но ему не составило труда сложить эти две вещи и понять, что криминал говорит относительно о криминале. Возможно, не значительном, но если оно упоминается Гордоном настолько претенциозно, то они успели знатно подгадить Кенским. — В честь какого праздника? — по голосу было слышно, что белобрысый улыбался. Нил предположил: зло и ядовито. От этого парня был звучен скрип зубов и точно заметна щедрая порция пассивной агрессии. Ещё одно смелое отличие его от младшего. Нил бы соврал, если бы сказал, что не думал про вариант, что Эндрю начал принимать что-то помимо антидепрессантов и лёгких наркотиков. По-крайней мере отличительных следов, кроме исполосованных перечеркнутых линий на сгибах конечностей, он не замечал. Потому тот без особых усилий скрывает их знакомство друг с другом. Но в голову внезапно закралось ещё одно подозрение, и, как ему показалось, сильнее всего приближённое к истине: этот парень — брат-близнец младшего Завеккендо, как ранее ему жаловался сам Глок — недавно найденный щенок. И тогда все вопросы к схожей внешности, но несколько разному характеру, отпадают. — В честь дня наличия матери, милый, поздравляю! — провозгласила светловолосая, без доли сожаления наблюдая за в момент опасно сузившимися глазами парня, — Не заставляй меня напоминать тебе, чем занимается ваш отряд. Мне лично поручают приглядывать за непоседливыми мальчиками, правда ведь? Тем более он, — та смеряет его быстрым движением глаз, — Всего какая-то вошь в стаде Заля… Зачем тебе и кому-то из ваших лишняя возня, хлопоты? Повисший в воздухе вопрос окислял кислород. Подумалось, тот был риторическим. Копия окинула его цепким взглядом и сморщила губу, вот только следующее было адресовано явно не ему: — Так ссышься получить пиздюлей, вернувшись ни с чем? Готов поспорить, даже без этого отброса ты не перешла бы черту базы, и твой рот не был бы таким смелым, каким выставляешь его сейчас. Без Натаниэля ты теряешь отряд и голову. Всего на мгновение с лица Элисон исчезло всё подобие самообладания, остро исказив доселе расслабленные черты, но свою злобу она опытно вылепила в язвительную усмешку над парнем за считанные секунды: — По-осторожнее с выражениями. Этот проёб не на одной мне весит. Сплюснутую крыску Энрике не я выбирала, не забывай. — То, что этот мешок с костями и мясом, — указывает на упомянутого Энрике лёгким кивком головы, — Решил переиграть нас всех в салочки за Натаниэлем и подпольно успел организовать банду противодействия, ещё раз доказывает, как была плоха идея делать тебя кэпом. Выбор не наш, а конкретно Ники — это раз. Подчистую просели в тактике вы — это два. Сказав друг другу — скорее прорычав на языке очень близкому к началу физического насилия, — пару едва членораздельных слов, парень первым вышел из помещения, оставив после себя абсурдно шумную, напряжённо повисшую тишину. Элисон долго молчала, плотно стиснув губы. Выглядела непоколебимой и до жути неживой, только вздувшаяся пульсирующая вена на лбу выдавала истинное выражение и настроение девушки. Нил смочил неприятной слюной стянувшееся горло и с болезненно скривлённым лицом перенёс вес на другую ногу. Посмотрел в застывшее на одной эмоции лицо Гордона, разглядел судорожно дергающуюся бровь Рене, смог увидеть и нервно поджимавшуюся ладонь Рейнольдс. Нил смотрел долго, продолжительно, холодно, если не с брезгливым равнодушием. Хотел только спросить один вопрос, остальное ему было маловажно: — Зачем? Элисон не повернулась. — Что бы ты спросил, гений, блядь, — рявкнул Гордон, разминая челюсть. С первого взгляда казалось, что тот её просто собственноручно ломает. Пачка сигарет в руках Элисон появилась автоматическим, выработанным движением пальцев. Дорогие, — заметил Нил, хоть и не переносил эту бессмысленную и набитую всяким дерьмом скрученную бумажку. Но быть в кругу Глока Завеккендо, значит, быть в курсе каждой нововыпущенной пачки табака. — Зачем? — вторила та, затягиваясь: конец сигареты медленно тлел, пожирая внутренности зажженного конца огнём, оставляя после себя серый шаткий пепел, — За тобой ведётся охота минимум восьми организаций, прогрессирует популярность твоего авто-портрета на крупном торге людьми… Не вижу смысла перечислять все твои заслуги и последствия достижений срубленных голов последователей вашей же будки. Сет глухо засмеялся. — Не думай о себе так много, ты просто проблема, которую всем выгодно решить, — предупреждающе оскалилась Рейнольдс и выдохнула в его сторону облако тяжёлого плотного дыма. Её губы сложились в неприятную улыбку, так сильно похожую на улыбку его матери, что он непроизвольно сделал шаг назад, — Я бы сделала всё намного проще, сдав тебя языкастой коротышке, но тогда все лавры получил бы этот сукин сын. Она пожала плечами, продолжая: — Знаю, что ты такое, но редко встречала подобных. Один раз посмотрев на тебя, начинаешь задаваться вопросом, что ты делаешь в числе населения, — потягивает девушка и разминает плечи, — Я всегда знала, что буду принимать непосредственное участие в политическом месиве Шенк-Рина. Вот думаю, что, может, тебе повезёт куда больше, чем мне. Чем нам всем. По-крайней мере, у тебя есть то, чего не было у нас — выбор. Неспешной походкой она направилась в его сторону, покачивая бёдрами и свисающей своего рода фенечкой с острым наконечником. — Если согласен, будь готов скинуть с себя шкуру и накинуть новую, — выдала Рейнольдс неспешно, словно давала время проанализировать каждое произнесенное ею слово, — Знаю, для тебя это не в новинку. Слова не ударили и не ужалили, на что точно были нацелены: Джостен безразлично пожал плечами. В голове ни одной толковой мысли, лишь пульсация и мутное головокружение. Нил подумал, что сотрясение. И неизвестно — внутреннее или внешнее, с кровью или без, потому что все волосы пропитались и склеились кровавыми сгустками ещё перед тем, как он попал в уборную к нескольким амбалам. — Образ жизни, — без возражений и сожалений поправил Джостен. Без возражений, потому что — правда, без сожалений, потому что сам этот образ жизни выбрал.* * *