Покрытая порохом смальта

— Ты нахуя ему вообще столько дал? Это было после того, как её девушка начала ширяться. Как её бывшая начала ширяться. Это был обычный четверг, и Роза занималась своими обычными рабочими обязанностями. — Да ты ж сама знаешь, они ж как щенки во время ломки, «ну ты ж понимаешь, Федя, я даж ходить не могу, ну дай, Федь…» Фёдор, кучерявый парень с пухлыми губами, развёл руками. Его звонкий голос отразился от стенок подъезда. Здесь пахло куревом и перегаром; облупившаяся краска пестрела граффити, в основном неприличными. Общага стояла на отшибе района, отделённая от двух таких же прорвавшейся водосточной трубой. Раньше они принадлежали заводу, теперь же в них заселялись все кто ни попадя. Тем не менее, это место не выглядело как притон. Даже с учётом бутылок в углу коридора и встреченного на входе бездомного, здесь было приличнее: под ногами не валялась шприцов, по стенам не было размазано засохшей крови, на площадках не расплывалось пятен рвоты. — Значит, в следующий раз платить за них ты будешь, понял? И мозги ебать им тоже. Фёдор нахмурился и поджал губы. Эрнест рядом простукивал деревянную дверь зелёного цвета. — Да Лёха всегда возвращал, — Фёдор засунул руки в карманы, — ему ж мамаша каждый месяц присылала. Я его лет шесть знаю, как ж я мог не дать? — Героинщики столько не живут, — Эрнест опёрся о косяк и потряс дверь, дёргая за металлическую ручку. Роза заглянула за плечо Фёдору и отошла от него. Прежде они только стучались и негромко переговаривались; сейчас большая часть жильцов находилась на работе, но дальше по коридору работал чей-то телевизор, а с третьего этажа доносились беспорядочные мужские крики. Не хотелось переходить к более жёстким мерам, но их должник не оставлял другого выбора. — Ну что там с ней? — Роза наклонила голову. Обычная старенькая дверь с — это было понятно по дребезжащему звуку — хлипеньким замком. — Выбьешь? Фёдор покачнулся на пятках. — Это ж громко, — он присмирел под взглядом Розы, но не замолк, — может, всё ж взломать лучше? — Ещё за взлом платить? — Эрнест выпрямился и сделал шаг назад. — В пизду. Он взял Розу за плечо, заставив её подвинуться, и встал полубоком. Небольшая пауза — и под дверную ручку влетели берцы, затем ещё и ещё; что-то треснуло; Эрнест упёрся рукой в косяк и ударил в последний раз. Дверь истерично дёрнулась и распахнулась. Коридорчик был завален обувью и пластиковыми пакетами. Эрнест вошёл первым, Роза — за ним, держа руку возле кармана с ножом. Их встретила тишина и запах чего-то стухшего и грязного. Роза задела резиновый сапог, и под ним зашевелился, разбегаясь в разные стороны, рой тараканов. Они спрятались под сваленную здесь же одежду и пузырящиеся обои. Запах усилился; Роза поморщилась и перешагнула к Эрнесту, который остановился в проёме, прижав к лицу рукав и выдохнув: «Ох нихуя себе». Роза не успела сделать этого же прежде, чем он подвинулся в сторону. Шторы были открыты. Грязные обои под потолком отходили от стен; привычные для таких мест бутыльки от спирта валялись вперемешку с пустыми пачками от доширака и цилиндрами шприцов. Советский красно-оранжевый ковёр пошёл неясными пятнами. Рядом с кроватью стояли газовый баллон и табуретка, на ней лежала тарелка с ложкой и шприцом, на сей раз с иглой; на кровати лежало тело. Кожа на открытых щиколотках отслоилась. Под иссохшимися руками, оттеняя прижизненные синяки от инъекций, собрались чёрные пятна, пластинки ногтей выдались вперёд. Язвы и прыщи на серо-жёлтой коже расползлись. По лбу трупа, остановившись на секунду на переносице, пробежал таракан, а во рту, съедая губы, среди следов заплесневевшей кашеобразной рвоты копошились белые опарыши. Фёдор протиснулся вперёд и пробормотал что-то невпопад; Эрнест вздохнул и задал вопрос, но Роза смотрела только на лицо трупа, чувствуя, как к горлу подступает желчь. У него не было глаз. Вместо них зияли чёрные провалы, в которых что-то шевелилось, переливалось, двигалось. Рыхлая мёртвая ткань, изъетая опарышами, была коричнево-красной. Впавшие полусферы никуда не смотрели и ничего не видели; они поддались гнили и превратились в мерзкую кашу. Роза вылетела в коридор; подъезд пошатнулся перед глазами, и её вырвало на стену, мимо оставленного в коридоре велосипеда. Во рту встала гниль. В горле и носу засвербело. Роза зажмурила глаза и то ли шмыгнула, то ли резко выдохнула, пытаясь избавиться от горечи, и заляпала рукав, утираясь. Послышались шаги, но она не подняла голову. — Бля, ты как? — бас раздался совсем рядом. Розу взяли за плечо, и она неуверенно кивнула. — Порядок? Она кивнула ещё раз. Свет, идущий из квартиры, перекрылся выглянувшим Фёдором. У него хватило мозгов ничего не говорить насчёт происходящего. — Давай, у них тут должен быть толкан. Но первой им попалась общая кухня. Перед раковиной вместо привычной керамической плитки было огромное, до самого окна, зеркало в деревянной раме. Помятое лицо Розы смотрелось в нём не слишком феерично; Эрнест стоял рядом, опёршись о тумбу, и при виде него какой-то мужчина, заглянувший на кухню, спешно открыл холодильник и ретировался, двигаясь вдоль стенки. Эрнест вышел за ним, но только чтобы убедиться, что он не отправился в сторону обыскиваемой комнаты. Затем кивнул Розе и удалился. Когда она вернулась, обблёванный велосипед стоял на месте, а дверь была прикрыта. Ручка осталась цела, но косяк расщепился в месте замка и чуть выше, а на зелёной краске остались тёмные следы подошвы. Эрнест был здесь же: он выглянул в коридор, заслышав шаги Розы. — Где Фёдор? — вопрос вышел хриплым. Горло всё ещё жгло. — Обшаривает хату. Обшаривает хату? У них там труп, а он её обшаривает? — Я разрешил, — Эрнест встретил её взгляд. Из глубин комнаты донеслось шуршание, и он шагнул в коридор и прикрыл за собой дверь, — мы один хуй не можем его так оставить. Они не могут оставить? Да, конечно, не могут, естественно — обязательно нужно помочь (ему уже ничем не помочь) нарику с проколотыми венами, захлебнувшемуся в собственной рвоте, у которого опарыши выжрали губы и… Она зажмурилась и глубоко вздохнула, пытаясь сдержать новый рвотный позыв. Не оставят они его, ага. — Скажи ещё, что это не по-христиански. Он ведь не предлагает прятать его? Они не смогут вынести расползающееся от любого прикосновения тело, которое к тому же воняет, из жилого дома. — Конечно, — продолжила она, не получив никакой реакции, — давай ещё зароем его, нам ж нехуй делать. — Да нет же, блять, — Эрнест вздохнул и поскрёб подбородок, — мусоров придётся вызывать. Роза уставилась на него, а после закатила глаза; она развернулась, выставила ноги и уперлась спиной в стену. Руки сами собой полезли в карманы. — Мусоров… merde — пробухтела она, доставая складной ножик, — да, позвоним, скажем: «Знаете, мы хотели долг забрать, а чел сдох, чё делать-то?» Лезвие выстрелило вперёд и повело за собой ослабшую ладонь; Эрнест раздражённо вздохнул. Дверь, неловко хрустнув косяком, открылась. Фёдора встретил вопрос: — Ну что там? — Геры достаточно, — он поднял пакетик с коричневатым порошком, оглянулся по сторонам и тут же спрятал его за пазуху. Из кармана вытащил смятые в беспорядке купюры и протянул Эрнесту. — Ты все забрал? — Эрнест разгладил их, пересчитывая, и Фёдор кивнул. Роза щёлкнула ножиком. — Что нашёл. — Это верни, — Эрнест протянул ему половину купюр, и Фёдор в недоумении уставился на него. Роза подняла голову, — верни, я сказал. Это не наше. Фёдор неуверенно принял купюры. — Часть геры тоже верни. У него могли остаться нычки? — Эрнест засунул руки в карманы брюк, выставив большие пальцы. Фёдор пожал плечами. — В подъезде если только. Я посмотрю. Он скрылся за зелёной дверью, не удосужившись её прикрыть. Роза перевела взгляд на Эрнеста и его руки, в которых ещё недавно были деньги. — Чтоб не спалили? — И это тоже, — он обернулся. Золотой крестик тускло блеснул в свете лампочки, — хату наверняка осмотрят. Если заметят, что квартиру обнесли, будет только хуже. Разумно; но втягивать в это мусоров всё ещё не хотелось. Придётся у них засветиться, и засветиться всем троим, даже крысеватому Фёдору, который к этому времени уже вернулся. Эрнест сообщил ему насчёт полиции, и парень недовольно поджал губы. — Нас видели, — Эрнест сложил руки крестом, — его найдут, а дверь снесена. С нас потом спросят. А его в любом случае найдут. Уж лучше позвонить самим, чем становиться главными подозреваемыми в убийстве — что, конечно, звучит как бред, учитывая состояние тела и его бывшие пристрастия — или в сокрытии факта смерти, что было ближе к правде. Роза вздохнула и подняла взгляд к Фёдору. Им нужно было что-то правдоподобное и безобидное, такое, что не заставило бы полицейских шибко опрашивать соседей. — Ты сказал, ты его давно знаешь? Он спешно кивнул. — Это ж Лёха Колов, мы ж с ним это… зависали вместе. Выгравированная на лезвии роза опять выстрелила вперёд. В лепестках отразились трещины потолка и вдруг обнаруженные на нём граффити. — Он долго не выходил на связь, ты запереживал и пошёл с друзьями выяснить, чё да как, — ножик сложился и с щелчком выбросился обратно, и Роза указала лезвием на Фёдора, — всё ясно? Он согласился, торопливо тряся головой. Эрнест достал телефон. Пока полиция приедет, Роза успеет спуститься в машину, оставить там найденные деньги и героин и привести себя в порядок.

***

Роза плюхнулась на сиденье, рыча. Её всё ещё подташнивало, поэтому за руль машины — машины её дяди, потому что отцовскую уже как год конфисковали — сел Эрнест; он поставил на руль локоть и упёрся подбородком в кулак. Капли мороси собрались на лобовом стекле, недовольные долгим простоем, и Эрнест завёл машину, чтобы поскорее прогреться и свалить отсюда. Роза с ним выбралась из самого настоящего производственного ада. — И нахуя он им так сдался, — Роза провела по лицу ладонью и полезла за сиденье, где осталась бутылка с водой. Желудок скручивало уже не просто голодом, а болью. Если ещё хоть что-нибудь задержит её здесь, она разорвёт это зубами, сожрёт и не подавится, — ты говорил, они быстро это сделают. — Они думают, что на дилера вышли. Роза усмехнулась в голос, отвинтила крышку и сделала три больших глотка; Эрнест отобрал воду, пока она не выпила всю. — Надо будет Фёдору притихнуть, — он допил, не обтирая горлышко, и бросил между сидений пустую бутылку. Роза откинулась на спинку. Машина двинулась. Больше они, уставшие, злые и голодные, не разговаривали, пока не заехали за шаурмой. Эрнест умял свою и отхватил кусок розиной: она не успела вырвать её и только ругнулась на этого enfoire. Над городом нависли серые облака. Морось идти перестала, но асфальт всё ещё был мокрым. Неоновые вывески, редкие для Восточного района, в основном указывали на супермаркеты и дешёвенькие цветочные, в которых обещали розы по пятьдесят рублей. Автомобиль ехал мимо хрущёвских пятиэтажек и понатыканных рядом домов-свечек; с тех, что построили на сопке, на возвышенности, открывался панорамный вид на город, но сами дома перегораживали закатное солнце остальному району. В арках пятиэтажек, под заплесневевшим потолком, собирались шайки из пацанвы. Роза и сама частенько становилась их частью, когда была шпаной, а впоследствии приходила туда по делам. Это была её территория; и пускай на неё пару раз вылетали из-за угла с заточкой, а она потеряла счёт чужим расквашенным носам, и это редко перерастало во что-то большее, чем обычные потасовки. Редко. Шрамы напоминали об исключениях, которые теперь становились всё чаще. Сегодняшний день тоже вошёл в их число. — Putain, — выдохнула она. А ведь её девушка — её на тот момент девушка — могла закончить так же, как и этот camé. С пустыми глазницами в облеванной квартире и отказавшими лёгкими; почти как девушка главного героя того сериала про нарколыг. И от этого уже даже не тошнило. Лишь какой-то мокрый ком поднимался по горлу и тут же с яростью падал вниз, когда Роза вспоминала, что перед смертью Вера могла бы не просто заразиться чем-нибудь, но и заразить. — Что? Эрнест прекрасно знал французский — по крайней мере, bonjour и нецензурные слова — и потому вопросом пытался выяснить не перевод. — Хватит, — Роза зажмурилась. Всё уже давно висело на волоске, — хватит с нас героина. Эрнест отвлёкся от дороги и посмотрел на неё, как если бы не понял шутку. — Это пиздец, — ответила Роза, — это пиздец. У него не было, типа… — Она показала двумя пальцами себе на глаза и тряхнула рукой, отгоняя видение. — D'yeux. Они въехали на мост. По одну сторону от них раскинулись разбитые зеркала волн, по другую — череда белых и оранжевых домов, из-за которых торчали трубы теплоэлектростанций. Крыши, грязные и разрисованные граффити, пристально смотрели на проезжающие автомобили. Пускай они ехали в неблагополучной части города, именно отсюда открывался в полной мере его размах и форма, похожая на кривую подкову. — Ты хочешь уйти? Эрнест спросил это негромко. Роза отвлеклась от рассматривания вида из окна, неловко заелозив по сиденью. Вопрос был закономерен, но всё равно ставил в тупик: она не могла уйти. Она и не собиралась. — Нет, — Роза выдохнула, — нам просто… нужно что-то другое. Им нужно что-то новое.