Пылающий

      Люмин нравится нечто, зовущее себя «Эндзё». К сожалению, Паймон ее энтузиазма не разделяет.       — Ты! — обвинительно тыкает она в «Эндзё» пальцем, предварительно спрятавшись за Люмин. — Ты что тут делаешь?!       Нечто, зовущее себя «Эндзё», спокойно опирается на перила верхнего яруса библиотеки и обмахивается раскрытой книгой. На нем снова человеческое обличье, но Люмин отмечает, как изменилась пластика его движений — теперь в ней больше изящества. Из каждого жеста сквозит природой существа, привыкшего парить в воздухе. Это грация языка пламени, танцующего на ветру.       — Что же я могу делать в библиотеке, — задумчиво щурится «Эндзё». — Что же… Что же…       — Ох ха-ха, — дразнится Паймон, для надежности прикрываясь шарфом Люмин, будто тот может защитить ее от любых опасностей. — Хватит прикидываться! Мы знаем, что ты злодей!       — И ученый, — назидательно поднимает палец «Эндзё».       — Ученый-мученый! Можешь не притворяться человеком, мы больше на это не купимся!       «Эндзё» вздыхает так, словно комментарий Паймон разбил ему сердце. Он неплохой актер, это стоит признать.       — Спешу напомнить, что моя настоящая форма — это открытое пламя. Вы хотите посмотреть, как горит библиотека? Нет? Тогда, боюсь, придется терпеть меня таким!       Он кокетливо обнимает себя за плечи, делая вид, будто сам стесняется своего человеческого тела. Поднимаясь к нему по пыльным ступенькам, Люмин отмечает, что стесняться там, в целом, и нечего. Да, изменившаяся пластика его движений гипнотически хороша, но в остальном… Нет, Люмин не находит его человеческое обличье отталкивающим. Но и привлекательным не находит тоже.       Самое интересное в «Эндзё» — это то, как он умудряется удерживать все свое пламя и жар под хлипкой человеческой кожей. Люмин любопытно: если она нанесет ему рану, то что увидит между ее краями? Мясо и кровь или весело мигающий огонь?       — Что читаешь? — спрашивает она для начала.       «Эндзё» прикрывает улыбку книгой.       — Любовный роман.       Паймон усердно делает вид, что ее тошнит.       — Пикантный? — уточняет Люмин.       «Эндзё» лукаво щурится. У него скучные глаза скучного карего цвета. Люмин помнит другой его взгляд — алеющий горящими углями сквозь прорези шлема. Что будет, если она сейчас проткнет его глазные яблоки ногтями?       — Пока не знаю. — Вкладывая книгу в руки Люмин, «Эндзё» не упускает случая огладить ее пальцы своими — сухими и горячими. — Ты мне скажи.       — Ха! Мы не умеем читать на этом языке! — заявляет Паймон с совершенно неуместной гордостью.       — Это поправимо, — тихо отвечает «Эндзё», и Люмин чувствует, как от него расходится волна жара. Слишком слабая, чтобы даже пошевелить страницы книги или волосы Люмин, но отчетливо ощутимая кожей. Горячий воздух на вдохе теперь сушит рот и носоглотку.              Люмин облизывает пересохшие губы, наблюдая за тем, как «Эндзё» провожает взглядом каждое движение ее языка.       — Я могу научить тебя.       — Согласна, — отвечает Люмин. Возмущенное сопение Паймон она игнорирует. — Но книгу я выберу сама.       — Надеюсь, она будет хотя бы не скучнее этой.       — Обещаю, тебе понравится. Я смогла разобрать только самое начало, но оно было очень многообещающим. Вот, послушай.       Люмин приближает лицо к лицу «Эндзё» и шепчет ему на ухо, чувствуя, как его скучные темные волосы щекочут ей губы:       — «С явлением престола вечности в небесах мир был сотворен заново…»       Его скучные карие глаза забавно расширяются.