За звёздами в тени

      Чайльд ещё не теряет надежды, что господин Чжун Ли уже уехал, когда заходит на крыльцо и поднимает руку, чтобы постучаться в дверь. Он вполне мог бы просто пролезть через окно, на котором наверняка до сих пор не заменено стекло, но убеждает себя, что это неприлично. К тому же, он здесь только для очистки совести и удовольствия Светы. Почему бы лишний раз не прогуляться, если всё равно делать нечего? Садовод из него уж точно никакой. — Подождите немного, — едва слышно раздаётся откуда-то из глубины дома, и Тарталья застывает на месте с всё так же занесённой для нового удара по двери рукой.       Какого чёрта китаец ещё здесь? Разве он не собирался уехать? Значит, солгал, решает Чайльд. Что ж, будет ему уроком больше никогда не доверять подобным людям.       Юноша уговаривает себя признать, что ничего страшного, собственно, и не случилось. Если подумать о Кате, то наоборот, даже славно, что господин Чжун Ли на месте. Он-то точно сможет объяснить, что за глупости болтают люди.       Тарталья отступает на несколько шагов, не желая путаться под ногами мужчины, когда тот откроет дверь, и едва не падает со ступеней спиной назад, лишь в последнюю секунду удержав равновесие. Ладно, ему придётся признать, что он слегка волнуется. Никто бы не смог сохранить спокойствие, когда идёт к человеку, которому должен и который способен без особого раздумья вытащить из ниоткуда новый пистолет.       Чжун Ли быстро отпирает дверь и открывает её, представая перед Чайльдом всё в таком же, как и обычно, виде. Его странное пальто, в котором любой другой человек должен был уже давно спариться, не имеет ни одной складки или пятнышка грязи. Тарталья сразу отчего-то обращает внимание именно на эту деталь, прежде чем поднять взгляд к лицу мужчины. Будь его воля, он бы никогда не осмелился на подобный шаг, но представление о воспитанности и смелости в нём говорят слишком громко, чтобы юноша имел право капитулировать настолько быстро.       Чайльд успевает заметить в чужих глазах тень удивления, прежде чем Чжун Ли легонько наклоняется, обозначая приветствие и усмехается, отступая вглубь дома. Тарталья неожиданно чувствует себя ещё более неловко, хоть и был уверен, что это невозможно, и переминается с ноги на ногу, точно напакостивший ребёнок перед собирающимся задать ему взбучку воспитателем. Юноша не собирается начинать разговор и ожидает инициативы от Чжун Ли, который, в отличие от него, судя по всему, не испытывает ровным счётом никаких неудобств, но всё равно молчит.       Может ли быть такое, что он насмехается? Чайльд искренне надеется, что нет. Драка — последнее, чего он сейчас желает, а это единственный известное ему разрешение конфликта, когда кто-то смеет унижать его или его близких. — Что ж, здравствуйте, — наконец говорит Чжун Ли, отходя назад ещё на шаг. — С чем Вы пожаловали на этот раз?       Выражение его лица неуловимо изменяется, и Тарталье кажется, будто он становится суровее. Что ж, его тоже можно понять. Вряд ли Чайльд был бы невероятно рад обществу человека, сотворившего в его владениях полнейший погром и едва не укокошившего весь урожай, на который была потрачена уйма сил. Тем более, он был бы вряд ли рад, если бы замышлял что-то дурное, о чём гость мог доложить в нужное место.       Да, он круглый дурак, что вообще пришёл, решает юноша. Света справляется в разы лучше с любой подобной задачей, вот ей и надо идти. — Я должен извиниться, — едва заставив себя, выдавливает Чайльд, нервно облизывая губы. — И… вернуть Вам Ваш пистолет.       Брови мужчины подлетают вверх, но он лишь кивает и указывает в дом, едва заметно быстро улыбаясь. — Проходите, — предлагает Чжун Ли. — Поговорим.       Тарталья совершенно не хочет говорить, но следует за китайцем, понимая, что иного выхода всё равно нет. Сбегать не по-мужски, а он ещё хочет уважать себя.       Юноша оглядывается по сторонам, надеясь разглядеть хоть что-нибудь примечательное, но ровным счётом ничего не видит. Как можно выглядеть настолько примечательно и не иметь особенных вещей в доме?       Мужчина тем временем раскрывает ещё одну дверь и мягким движением кисти приглашает Чайльда присесть на диван, устраиваясь там же. Тарталья нервно улыбается скорее самому себе, пытаясь подбодрить, чем собеседнику, и устраивается на краешке, держа спину настолько прямо, насколько вообще может. — Итак, Вы хотите извиниться, я правильно понял? — спрашивает Чжун Ли, будто сам ничего не слышал. — Это похвально. — Похвально? — повторяет за ним Тарталья, удивлённый подобным выражением.       Теперь он чувствует себя ещё глупее, чем до этого. Почему какой-то китаец вдруг решает оценить его старания и прокомментировать? Он хочет снова поссориться или помириться?       Чайльд быстро мотает головой, почти не задумываясь, как, должно быть, выглядит со стороны. Чжун Ли волен делать что угодно, пока не задевает его, потому что он сам имеет твёрдое намерение заключить мир. Этот человек может ещё сослужить хорошую службу, убеждает себя юноша. И, что важнее, Тарталью всё равно тянет к китайцу какая-то неведомая сила, всегда указывавшая Аяксу на места, в которых можно посеять хаос и те, которые способны посеять хаос в нём самом. — По крайней мере, Вы раскаиваетесь, — точно ребёнку, объясняет мужчина. — Это уже хорошо. Хотя, быть может, я ещё не привык к традициям этой местности…       Чжун Ли пожимает плечами, и Чайльду видится в этом движении что-то потустороннее, загадочное и заманчивое, но он старается не подать виду. — Нет, хорошо, — ещё раз встряхнув волосами и вернувшись из дымки, говорит юноша. — Вы правы. Я… Простите, я не знаю, что на меня нашло, когда я начал громить Вашу теплицу. Эти Ваши цветы испускают слишком едкий аромат, а дверь была слишком далеко. Наверное, мне сразу следовало извиниться, но я… Вы напугали меня, выскочив с пистолетом. Кстати, как эти цветочки? Они в порядке? Я имею в виду, может быть, холод как-то повлиял…       Тарталья лжёт, но он не видит иного выхода. Не скажет же он Чжун Ли про задание, в конце-то концов! Не скажет просто странное чувство, наполняющее его каждый раз, стоит ему даже издали завидеть китайца. Не скажет ни про что, даже про Катю, потому что ещё слишком рано. Да, рано…       Он не заплутал, это время просто ещё не настало.       Чжун Ли смеётся, тихо, но глубоко, и Чайльду кажется, будто это самый прекрасный звук на свете. Пожалуй, это странно. Нет, это точно странно. Ничей смех, даже катин, не вызывал в нём подобных чувств. Но этом точно должно быть длинное научное объяснение. Нравится же людям разная музыка, верно? А ему просто нравится смех, только и всего. — Поверьте, эти растения произрастали и в гораздо более плохих условиях, — уверяет мужчина, улыбаясь. — К сожалению, я ещё не смог справиться с ущербом, но они будут в порядке. — Я мог бы помочь возместить… э… этот ущерб, — неловко бормочет юноша, растрёпывая волосы на затылке. — Если надо… — Нет, не требуется. Я уже обо всём договорился, — спешно прерывает его Чжун Ли, поднимая руку. — Всё равно я скоро уже покину эти края.       Тарталье чудится в его тоне печаль, но он решает не лезть не в своё дело. Достаточно тех раз, когда он совал нос в чужую жизнь, и всё кончалось плохо. Пока Царица молчит, господин Чжун Ли только по собственному желанию будет посвящать его в свои дела.       Чайльд не знает, следует ли ему что-нибудь говорить и если следует, то что, а потому с преувеличенным интересом смотрит в окно, едва не выворачивая голову. Оно чуть не светится от чистоты, и Тарталье даже становится совестно, что одно такое он разбил. Хуже того, он не может даже хотя бы немного возместить убыток, раз китаец отказался.       Интересно, как далеко он уедет? Наверное, вернётся на родину, решает юноша. — Простите, — тряхнув головой и принудив себя оторваться от гипнотизирующей зелени за окном, говорит Чайльд. — Я забыл вернуть Вам пистолет.       Он лезет к кобуре, прикреплённой на груди, и достаёт оружие мужчины. Чжун Ли приподнимает брови, но удерживается от вопроса о странном расположении пистолета. Он просто берёт вещь, едва ощутимо касаясь своими длинными пальцами руки юноши, и оставляет её на диване рядом с собой. — Простите меня ещё раз за нанесённый ущерб, — сжимая ладонь в кулак от мурашек, просит Тарталья. — Если Вы искренне сожалеете, то я прощаю Вас. А я надеюсь, Вы не лукавите.       Китаец кивает словно каким-то своим мыслям и вновь едва заметно улыбается. — Я вернусь сюда следующим летом, — вдруг говорит он. — Царица уже передала Вам, что наш конфликт разрешён? — Ваш конфликт? — глупо повторяет Чайльд. — Разве у Вас не было конфликта с… э… законом?       Чжун Ли хмурится и на несколько секунд отворачивается, прежде чем покачать головой. — Возможно, Царица назвала это конфликтом с законом, — наконец отвечает он, легко пожимая плечами. — Но я ничего не нарушал, поверьте. — Вы обвиняете её в превышении полномочий? — интересуется Тарталья.       Он не хочет оскорбить мужчину или сказать так, словно собирается пресечь подобные разговоры, нет. Он действительно не понимает. Разве Царица, эта смелая и строгая женщина, какой он видел её всегда, сделала бы какую-то глупость из-за жалкого китайца, решившего растить цветы здесь, а не у себя? Нет, она всегда была подозрительна сверх меры, Чайльд это знал, но никогда не натравливала его на человека, не заслужившего своей участи. Вероятно, этот господин Чжун Ли когда-то в юности успел повздорить с законом, вот и нуждался в наблюдении и обезвреживании. Да, наверное, так всё и было. — Я ни в чём не обвиняю Вашу начальницу, господин Чайльд, — говорит Чжун Ли, откидываясь на спинку дивана и складывая руки перед собой. — Это было бы нарушением всякого представления о воспитанности — настраивать подчинённого против начальства. — Но тогда… — Мы были знакомы до этого года, — словно прочитав его мысли, отвечает Чжун Ли. — А старые обиды способны толкнуть многое, Вам так не кажется? — Не знаю, — честно признаётся юноша. — Я слишком мало живу, чтобы нажить себе врагов.       Золотые глаза метают в него быструю вспышку, которую Тарталья успевает поймать. Теперь он понимает ещё меньше, чем до этого, но решает на всякий случай отодвинуться от мужчины ещё подальше, пусть и становится неудобно сидеть. — Вот как, — говорит Чжун Ли. — Что ж, Вам виднее. — Вы считаете иначе? — Екатерина Кузнецова — Ваша невеста, верно? — вместо объяснений спрашивает Чжун Ли. — Да, — признаётся юноша, полностью сбитый с толку. — Это ни от кого не секрет, хоть мы и не заявляем этого открыто. — Вам не кажется странным, что именно против Вашего… простите, я плох в этой части языка… тестя затевают дело? — Нет, не… — Чайльд открывает рот и перебивает сем себя. — Откуда Вы знаете? — Меня тоже хотят в нём замешать. Неужели Вы не знаете?       Тарталья некоторое сидит молча, тупо смотря прямо перед собой. Он не может выбрать из тысячи вопросов ни одного стоящего, а потому задаёт самый, как ему кажется, неважный: — А я-то тут с какого боку? Ведь Катя… — Ох, всё довольно просто. Вы убьёте её, чтобы она не раскрыла всем Вашей сущности. Насколько мне известно, людей Вашей профессии не особенно ценят, верно? Подобные головорезы не остановятся перед новым телом. Так, кажется, считают, я прав?