Ханами

      Когда Данн приходит на смену Айвану — то есть когда люди перестают чувствовать режущий кожу ветер, дрожь по всему телу, не смотря на тёплые вещи, замораживающий кровь воздух, собственные пальцы и снег, забирающий почти всю жизнь вокруг; когда начинают слышать весёлое щебетание птиц и тихое журчание тающих льдов, видеть просыпающиеся деревья и сменяющих шубки животных, чувствовать запах сырой земли и согревающие лучи на коже — когда Данн берёт бразды правления в свои руки и меняет время года, Айван вместе с зимой уходит на покой, строя зловещие планы о том, как бы в следующий раз прийти настолько внезапно, что весь урожай сгинет. Вернее, люди думают, что он занимается этим. На самом же деле Айван уходит под землю, в пещерные гроты, где время считается каплями падающих вод.       Айван отсчитывает три миллиона, сто десять тысяч и четыреста ударов капель о камни, наслаждаясь своим одиночеством. Он считает идеальную температуру для того, чтобы снежинки могли сцепиться друг с другом, но не растаять; придумывает им новую форму, чтобы любопытные дети ловили их и кричали «смотри! Я такой раньше не видел!» каждый раз, как решают найти одинаковые; думает, как глубоко можно пустить корни мороза, чтобы и животные под ней не замёрзли, и растения новые не проросли; создаёт новый лёд, более скользкий, гладкий и прочный, иначе катание на санях и коньках будет не в радость. Пока наверху властвует Данн, а Луи радуется цветущей Красоте, Айван считает. Не только секунды, но и что это глупо — просыпаться и властвовать всего семь дней.       Но по прошествии месяца и шести дней он год за годом вылезает из грота, оставляя шкуры зверей в самом сухом его месте, и идёт смотреть на работу Данна. (И Луи, конечно же, но Луи трон практически не покидает, да и нужен он, положа руку на сердце, только для моральной поддержки как королей, так и подданных).       Айван неизменно вдыхает побольше обжигающе-тёплого воздуха, выдыхает прохладу и начинает двигаться в сторону дома Муджина.       Вокруг стараниями Данна (и, безусловно, Луи) всё живёт, ёжась от ветерка из лёгких Авана, развивается и готовится встретить потомство. Краски мира яркие, но не такие огненно-алые, как при правлении Артура, и не настолько политы зелёным, как в зените лета-Джахана; конечно же, цвет листьев чуть моложе, трава ещё не выросла достаточно, а цветы ждут приказа Муджина, чтобы раскрыть свои лепестки и ждать пчёл, и солнце ещё не греет в тени, но постепенно набирает силу для подобающей встречи с королём лета. От дыхания Айвана оно напрягается, как и остальные существа, и в отличие от них, теплее кутающихся в ткани и хохлящих перья, оттаскивает облака подальше и пытается пришедшую прохладу побороть.       Муджин выглядит сонным и его, разумеется, пробирает дрожь при приближении Айвана, заставляя взбодриться. Вокруг — десятки, сотни деревьев с крохотными розовыми бутонами и корни, выгибающиеся из плотной тёмной земли в виде ложа.       — О, снова ты, — неизменно говорит Муджин и, потягиваясь, встаёт.       — Снова я, — говорит Айван, кивая.       — Луи опять станет жаловаться.       Луи не нравится, что, когда вот-вот придёт тепло, появляется Айван и на время отпугивает его. Муджин, тем не менее, совсем не против, как не против и цветы, которые, вслед за своим королём, начинают цвести и превращать его дом в самое прекрасное (по мнению Айвана, конечно же, потому что ещё есть Луи) место в королевстве. Муджин и сам кажется цветком, что, впрочем, неудивительно.       — Что поделать, — пожимает плечами Айван. — Мне нравится твоя работа.       Муджин улыбается, и Айван следует за ним по пятам, наблюдая, как Муджин пять дней без продыха наклоняется к цветкам умэ и сакуры, заставляя людей на время оставить все дела и любоваться работой природы (и, несомненно, еле заметным сиянием вездесущего Луи, этого вечного короля, проносящегося по мыслям словом «красота»). На шестой день Муджин любуется вместе с людьми, пока Айван любуется им — мимолётным, оттого печальным в лице и пытающимся впитать настолько много пейзажей, человеческого восхищения, гудящей радости земли и атмосферы праздничных дней, насколько успеет. Потому что на седьмой день он даёт разрешение остальным деревьям, кустарникам, одиночным цветам распускаться, тянуться к свету и звать насекомых, ловить ветер или животных, а то и вовсе пускаться в плавание.       Иногда, как в этом году, Муджин задерживается ещё на два или три дня, чтобы поговорить. Он не знает практически ничего о других временах года, так как большую часть жизни спит — может, и встречался пару раз с Хвоном, но ничем хорошим это не закончилось: пришлось управится за пять дней со всеми делами и скорее прятаться в гору розовых лепестков, слетевших с веток.       Так что Айван рассказывает, о чём знает. О зиме, о роли Луи в искусном шитье белыми нитками по коре, об Артуре и его нежелании отдавать время осени, из-за чего иногда случаются потасовки, о Данне и его умении находить компромиссы в их ссорах, даже о Джахане, иногда выглядывающего из своего небесного замка в особенно морозные дни, чтобы полюбоваться блеском. И Айван хочет рассказать о Муджине: затмевающем вечного короля своими творениями, правителя солнца — улыбкой, а властителя перемен усердием. Айван хочет сказать, что старается не дышать так долго, как может, критически долго, только чтобы цветы Муджина не завяли и раскрылись согласно плану, потому что иначе умиротворения на его лице не увидеть. Айван так много хочет сказать: что даже его сердце тает при виде Муджина, что его на новые рисунки вдохновляет мастерство короля цветущей сакуры и его древесные подданные, что ночная сакура, которой Муджин по какой-то причине стесняется, не менее великолепна, чем дневная, и что если бы он позволил, то Айван мог бы остаться подольше и вместе с ним узнать обожаемое Луи чувство любви. Потому что Айван не сомневается — когда хочется быть рядом с человеком, коснуться своими губами его губ (век, лба, щёк, шеи, ключиц, плеч, — любой части тела, всех частей тела), сжать в руках, почувствовать кожей кожу и услышать слова, которые впредь будет слышать только он, — когда хочется этого, значит, любовь живёт в сердце, и остаётся только сказать, заставить себя произнести всего пару слов, увидеть в глазах желанный ответ…       Но проходит последний, десятый, день, и Муджин, попрощавшись, укрывается отцветшими лепестками умэ и засыпает ещё на год, а Айван возвращается к себе в грот, продолжает готовится к зиме и год за годом думает, что в следующий раз точно сможет признаться.