Dark Red

      Холодный лесной воздух неприятно наполняет собой легкие, заставляя делать быстрые вдохи и выдохи. Он не понимал от чего бежал, но знал, что за его спиной было нечто настолько ужасное, что реши он даже на секунду повернуть голову, то это бы могло означать его кончину. Иглистые лапы сосен и елей неприятно били по его лицу, сорвали с него очки и царапали щеки, чего он не замечал, просто бежал, что было сил. Темные краски сгущались все сильнее, темнота наступала стремительно, постепенно поглощая не только то, что было позади, но и то, что было впереди него. Булькающие странные звуки догоняли, он слышал чужое сиплое дыхание, хруст веток под чужим весом.       Или, может быть, это были кости?       Тяжело дышать. Сил почти нет. Ничего не видно. Темнота.       Он спотыкается обо что-то, падает на холодную рыхлую землю и с ужасом оборачивается. Высокая изуродованная тень нависает над ним. Из головы силуэта торчит кусок стекла, изо рта вырываются булькающие звуки. Затянутые поволокой глаза будто светятся в темноте, собранные в высокий хвост блондинистые волосы комкаются, заляпанные кровью. Чужая кровь медленно, будто тягучая слюна, падает на его лицо, заставляя содрогаться от ужаса. Его сердце стучит быстро, бьется, будто птица в клетке, желая разломать его ребра. Его тело пробивает сильный тик, заставляющий дернуть голову набок, его плечи затряслись, а тело свела судорога, будто бы заставляющая еще сильнее поднять голову, чтобы всмотреться в лицо силуэта. Разорванный рот фигуры то открывался, то закрывался, челюсть падала, издавая щелкающий звук, будто бы с каждой попыткой она ломалась еще сильнее. Глаза затянула влага, он с ужасом отполз, пытаясь прикрыть свое лицо руками. — Посмотри на меня, То-о-оби-и-и… — Ее голос притих к концу предложения, снова начиная издавать булькающий и хлюпающий звук. Но Эрин не мог, он не хотел, у него не было сил видеть это снова. Он не хотел смотреть на нее, потому что, то, что он видел перед собой уже не было его сестрой.       Он резко размыкает глаза, немедленно принимая сидячее положение. Ладони сразу прижимаются к груди, трясущиеся кисти рук водят по одежде, будто проверяя, жив он или уже нет. Его всего пронизала дрожь, будто осиновый лист, от кошмара голова была тяжелой, в глазах скопились слезы, которые немедленно горячими дорожками полились по острым скулам и щекам. На улице было еще темно, от чего гостиная была погружена во мрак. Глаза прикрывать было страшно, даже когда он моргал, то видел труп Лиры настолько отчетливо, будто снова оказался в той аварии. Он с усилием кусает губы, боясь издавать какие-либо звуки, всем своим естеством вжимаясь в угол дивана, скрываясь под одеялом и обнимая свои колени, как маленький ребенок. Ему казалось, будто существо притворяющееся его сестрой смотрело на него из угла, готовое наброситься на несчастного в любой момент. Ужас пробирал каждую клеточку его тела, в голове Тоби не укладывалось то, как теплые воспоминания о старшей могли исчезнуть, оставляя за собой лишь пережитый ужас аварии. Будто сейчас он видел то, как срабатывает подушка безопасности, вжимая ее мертвое, булькающее тело в кресло, уродуя его еще сильнее. Ему отчаянно хотелось закричать, сделать хотя бы что-нибудь, чтобы выпустить то, что накопилось у него внутри прямо сейчас, но голос будто охрип, не слушался и поэтому из его рта вырывались лишь сиплые звуки отдаленно похожие на слова.       Сейчас тоска по Лире ощущалась особенно сильно, его и до всего этого мучали панические атаки. Обычно она всегда крепко обнимала его, успокаивала, что-то пела или рассказывала, чтобы ее младший брат мог расслабиться хотя бы на секунду. Потом она всегда приносила что-нибудь вкусное с кухни и они сидели вместе, разговаривая о комиксах, фильмах, сериалах и других вещах. Он ужасно скучал по ее теплому ласковому голосу, по теплу ее тела, по запаху фруктового шампуня, по всему, что было связано с ней. Однако теперь любые воспоминания о ней всегда приходили к тому, как ее изуродованный труп оказывался зажат между креслом и подушкой безопасности и каждый раз он ощущал себя беспомощно. Это воспоминание будто становилось ярче с каждым прожитым днем.       Роджерс понятия не имел сколько провел в таком состоянии. Дрожь его не отпускала, слезы лились не переставая, в его голове все еще играла та музыка из радио, в момент, когда пронизанное стеклом тело Лиры булькало, хрипело и тряслось в судорогах агонии. Ему почему-то до ужаса страшно было думать о том, в момент, когда сработала подушка, она была еще жива. Эти мысли не давали покоя еще больше и он, утыкаясь носом в колени, прикрыл глаза. Когда он был ребенком и слышал, как родители ссорятся на кухне, то всегда забивался в угол своей комнаты, под стол, обнимал колени и ждал. Мог ждать очень долго, часами, ожидая, когда их крики наконец притихнут. Тобиас хотел бы отдать все, что у него было, только бы забыть все это. От воспоминаний становилось только хуже, они душили, словно сильные руки отца в тот роковой вечер.       Неожиданно чья-то рука касается через одеяло, заставляя его передернуться и вынырнуть из-под теплого пледа, уставившись с ужасом на фигуру. Его глаза постепенно привыкают к посветлевшей обстановке комнаты и он может увидеть немного озадаченное лицо Джейн. Ее волосы собраны в высокий пучок, сама она зябко кутается в пушистый серый халат с цветочным рисунком, лицо ее немного опухшее после сна, но все равно выражает некоторое беспокойство. Они смотрят друг на друга как в немом фильме, после чего девушка тихонько покашливает, прочищая горло. — Ты в порядке? — Глупый вопрос, если учитывать, что очевидным фактом было то, что Тоби вряд ли бы сидел в углу как загнанный пес. — Д-да, более чем. — Роджерс медленно согласно кивает, после чего немного вяло осматривается по сторонам. Пальцы все еще беспомощно сжимают колени, но сердцебиение становится медленнее и сейчас он наконец может вдохнуть полной грудью. — Я могу схо-сходить в душ?       Девушка уставилась на него с какой-то тенью задумчивости. Ее глаза внимательно, словно сканер, оглядели его с ног до головы, после чего она медленно кивает, но прежде чем Эрин успевает подняться на ноги, она его останавливает, опуская ладонь на костлявое плечо. В этом прикосновении ощущается какая-то забота, однако от чего-то это ему неприятно, это чужая забота, вынужденная, вряд ли действительно искренняя. — Давай я сниму повязку.       Роджерс сначала даже не понял о чем она говорит, но вспомнив о ране под ребром тяжело вздыхает. Он стягивает с себя толстовку, открывая вид на усохшее тело, замечая какую-то толику то ли отвращения во взгляде Джейн, то ли сожаления. Эмоции он понимал плохо, тем не менее что-то такое в ее глазах читалось отчетливо. Ее руки осторожно разматывают плотный слой бинтов, но по ощущениям это тянется целую вечность. Наконец, последний моток, после чего она очень осторожно убирает с раны подкладку из ваты, рассматривая ту. Выглядела она уже немного лучше, но на вате все равно можно было рассмотреть кровавую мазню и сгустки перемешанные с гноем. Это зрелище выглядит до тошноты мерзко, как думает сам Тикки, но поскольку лица той увидеть не может, даже понятия не имеет о ее реакции. — Подожди тут, я сейчас принесу тебе другую одежду. — Забирая использованные бинты, Джейн шаркающими шагами покидает гостиную и парень вздыхает.       Он сосредоточенно рассматривает пухлый от заражения бок, почему-то он вспомнил пухлых рыб фугу, которых видел в документалках, когда еще был ребенком. Зрелище все еще неприятное, тяжело представить насколько это могло бы быть болезненным, если бы он мог ощутить это. Может, в такой ситуации не ощущать боли было даже на руку, он практически может полностью функционировать, не отвлекаясь на это. Плюсы есть, но их все равно недостаточно много.       Девушка возвращается спустя пару минут, в ее руках небольшая стопка одежды, футболка и какие-то черные штаны, на стопке лежат бинты и еще несколько антисептических средств. Задавать каких-то вопросов он не хочет, молча берет предложенную одежду, Джейн сама вежливо уточняет как и куда ему надо пройти, поэтому поиск пути до уборной не вызывает у него трудностей. Ванна светлая, опрятная, на полке лежит несколько сложенных полотенец, предметы личной гигиены и прочее. Туда же он кладет и стопку с одеждой, после чего вяло снимает с себя все оставшееся белье, толстовку он забыл в гостиной, но вряд ли это на самом деле было проблемой.       Он выкручивает кран с холодной водой, после чего залезает под ледяной душ. Эрин редко принимал теплые ванны, поскольку смысла в этом особо не было, холод он не чувствует, поэтому тратить теплую смысла не было. Подставляя сальные каштановые волосы под расслабляющие струи воды, невольно он прижимается лбом к светлой плитке и прикрывает глаза. Он уже наверное лет сто не принимал нормальный душ, да и в целом забыл каково это — ощущать себя чистым. По его телу текут сероватые дорожки воды, смывая многолетнюю лесную грязь, кусочки запекшейся крови и дорожной пыли. Наверное, из-за всего этого запах от него был не самый приятный, хотя не сказать, что это его действительно хоть как-то беспокоило, с этим запахом ему пришлось смириться уже очень давно, а за эти четыре года он и вовсе почти перестал его чувствовать.       В ванной он проводит около двадцати минут, старательно смывает с себя остатки леса, собственной и чужой крови, вымывает волосы, которые из-за всей этой грязи потемнели на пару тонов, после чего вылезает. Мягкий коврик под ногами быстро впитывает в себя всю влагу, пока он достает с полки одежду и одно из полотенец, насухо вытирает все свое тело и волосы, натягивает одежду, которая была на несколько размеров больше, чем он сам, из-за чего штаны приходится завязывать на шнурок. В целом, он ощутил себя лучше, свежее, так, словно бы никогда до этого не был в ванной. Непривычное ощущение приятной легкости и чистоты. Полотенце оказывается на плечах, впитывает с себя мелкие капли стекающие с кончиков прядей, которые стали заметно пушистее.       А затем он подходит и к зеркалу.       Его отражение выглядит еще более болезненно, чем за все годы до этого. Роджерс выглядел очень осунувшимся, впалые щеки, годовые синяки под глазами, более напоминающие фингалы, серая кожа, едва отличимая от трупа. Не хватало только трупных пятен для полноты картины. В последний раз он помнил себя совершенно другим, но с того момента протекло слишком много времени, чтобы он мог называть себя тем, кем его знала его семья. Парень изменился, изменился резко и слишком сильно. Он все еще был саркастичным, нелюдимым и апатичным, но сейчас Тобиас-Эрин Роджерс был мертв, оставив за собой пепелище, на котором появился Тикки Тоби. Детское прозвище теперь лучше всего описывало его натуру на данный момент, может быть, даже нравилось ему в некоторой степени, хотя вспоминать о природе его происхождения всегда было обидно.       Где-то в коридоре слышится громкий писк стационарного телефона, заставляющий Тикки отвлечься на пару секунд. Он дернул головой, уставившись на белую дверь ванной, после чего медленно оттолкнулся руками от раковины. Его рука берет полотенце, проводя им по шее, собирая влажные дорожки воды, после чего парень выходит из ванной комнаты. Медленным, словно прогулочным шагом он идет к гостиной и застывает на пороге, наблюдая за тем, как Джейн говорит с кем-то по телефону.       Она кажется немного нервной, ее палец наматывает пружинку провода, то отпуская, то беря ее снова. Девушка немного покусывает губы, переминает с ноги на ногу и поглядывает в окно, в целом выдает этим факт того, что диалог ей неприятен. Эрин наблюдает за этим зрелищем какое-то время, девушка говорит не громко, от чего услышать тему диалога у него не получается, а после, краем глаза заметив его силуэт, что-то тараторит в трубку и кладет ту. Наступает новая неловкая пауза, коих за эти два дня было слишком много и это начинает нервировать уже самого Роджерса. Могло ли быть такое, что она кому-то сообщила о подозрительном парне, которого приютила у себя? Она сдала его? Не сдержала обещание и возможно прямо сейчас его могут приехать и повязать? Нервозность и паранойя брали верх, ситуация усугублялась за секунды, но только в его голове. Наконец, облизывая пересохшие губы и пальцами сжимая ткань полотенца сильнее, он находит в себе силы начать какой-никакой диалог. — Т-ты выглядишь нер-нервной. — Сквозь заикания произносит тот, внимательно рассматривая лицо Джейн, на что та натягивает нервную улыбку, будто стараясь скрыть что-то, чего он знать не должен. Уголки губ девушки подрагивают, будто она чего-то боится, но усердно игнорирует. — Все нормально? — Да, да-а. — Она кивает, неловко потирая шею ладонью, после чего скрещивает руки на груди, от чего выглядит более зябко и еще меньше, чем есть на самом деле. — Мне по делам звонили, придется сегодня вечером выйти на работу опять. Ничего серьезного.       Эрин без всякого интереса кивает, немного успокоившись. Должна была она куда-то идти или нет, были ли у нее какие-то дела и прочее его, если честно, вообще не волновало. Только факт того, что это не было связано напрямую с ним убавил уровень нервозности, заставляя расслабиться. Девушка еще несколько секунд неловко смотрит на парня, после чего опомнившись снова покашливает и жестом приглашает его сесть на диван, пока сама берет с кофейного столика бинты и антисептики. — Нужно снова перевязать рану. — Она очень осторожно объясняет свои намерения, на что Тикки лишь пожимает плечами, послушно опускаясь на мягкую диванную подушку. — Как ты себя чувствуешь? Сильно болит? — Нет. — Он отрицательно покачал головой. — Не болит. — Это странно… — Чуть тише замечает та, набирая антисептик на ватный диск и опускаясь на колени около парня. — Совсем-совсем не болит? — Я н-не чувствую боль. — Наконец проясняет ситуацию тот, правда Джейн, кажется, не понимает этого с первого раза. Видимо она подумала, что он говорит только о ране, поэтому как-то смущенно кивнула, давая понять, что услышала его.       Она обрабатывает его бок в тишине, сам Тоби говорить особо сильно не хочет, а девушке, кажется, все еще неловко находиться с ним в одном помещении. Неудивительно. Людям всегда неприятно находиться рядом с ним, они глазеют на него, как на странную диковинку, перешептываются, если замечают его подергивания или если во время его нервных тиков он снова начинает издавать странные звуки, будь то нечленораздельные слова или пощелкивания. Заматывая очередной слой бинта, она замечает, как его снова передергивает. Его плечо дрогнуло, приподнявшись, из-за чего голова наклонилась ближе к нему. Любопытство ее росло, от чего завязывая бинт она неожиданно обратилась к нему. — Тоби, твои нервные тики, как давно они у тебя?       Эрин покосился на собеседницу, от чего ей сделалось не по себе. Создавалось ощущение, будто она спросила то, чего не должна была, хотя это просто была более вежливая формулировка вопроса, который раньше он слышал почти постоянно. Каждый человек считал своим долгом узнать о характере его подергиваний и приступов, правда не сказать, что с течением такого длительного времени отвечать на этот вопрос ему стало легче. Он зажевал свои губы, немного напряженно сжал ладонь на колене, будто бы боролся с самим собой, чтобы произнести это, после чего издал шипящий вздох. — С де-дет-… — Как на зло его снова передернуло, голова дернулась, немного запрокинувшись, он издал странный полу-свист полу-вздох, щелкнул, а затем издал какое-то слово, похожее на непристойное выражение, но разобрать которое было почти невозможно. — С детства. Это синдром Тур-туретта.       Джейн нервно кивнула, кажется, ощутив, что своим вопросом задела его больную мозоль. Она осторожно поправила узелок повязки, после чего поднялась на ноги, потирая ладони друг о друга и взглянув на парня. Его усталый взгляд уперся на нее в ответ, доставляя еще больший дискомфорт и она отвернулась, все еще ощущая, как он на нее пялится, изучает, скользит взглядом с головы до ног, будто хищник заприметивший свежую дичь. От таких ассоциаций по ее позвоночнику пробежали мурашки и девушка, подцепив его грязную толстовку, взяла ее на руки, прижав к себе. — Я постираю твою одежду, вот… Если тебе что-то потребуется, то можешь позвать меня. — И после этих слов она постаралась быстро выйти из гостиной, оставив его наедине. Странная, но ему ли судить? В ее глазах он был еще более чудаковатым, чем она сама, поэтому он предпочел не зацикливать свое внимание на таких мелочах.       Вместо того, чтобы протирать штаны на диване, он решает осмотреться. Посмотреть на быт чужого дома немного интересно, тем более если это может сказать больше о его хозяйке, чем она сама. Сначала он со скучающим видом проходится по всему периметру гостиной, но не находит там ничего интересного. На одном из столиков ютилось пару фотографий девушки с каким-то парнем, наверное ее бойфрендом, выглядели они более чем счастливыми, хотя лицо этого парня вызывало внутри отторжение. Было с ним что-то не так, что-то странное и непонятное, то ли выражение его лица, то ли сами черты. Он никогда не был знатоком, который может определить характер человека по его мимике или другим внешним признакам, но рассматривая их фотографии почему-то ощущал какой-то негатив, такой мерзкий и липкий, будто гниль или запекшаяся кровь, которую приходится по крупицам отдирать от собственной кожи. Мерзко.       Исследования только на этом не заканчиваются, и он выходит в коридор. Голубые обои выглядят на фоне гостиной тоскливо, на столике сиротливо устроилась старая лампа, на ней скопился небольшой слой пыли, но выглядела она тяжелой, что самое главное — рабочей. У него дома была похожая, что по форме, что по цвету, из-за чего какое-то неприятное ощущение ностальгии заставило его замереть, рассматривая предмет еще несколько секунд. Затем он мотнул головой, медленно прошелся вдоль коридора, уперевшись в входную дверь, а затем опустил взгляд на тумбочку, на которой лежала свежая корреспонденция. Счета по неуплате, какие-то рекламные листовки и личные письма. На одном из них большими печатными буквами был написан адрес, а под ним имя получателя. «Джейн Доу».       Если это действительно было ее полным именем, то выглядело глупо и иронично. Как помнил Роджерс, то обычно этим именем называли останки девушек, личность которых установить по тем или иным причинам было уже невозможно. Он узнал это из какой-то старой криминальной передачи, да и настолько давно, что был удивлен факту того, что вообще вспомнил это. Тем не менее, факта странности ее имени это не отменило. Джейн Доу… Ее родители, наверное, были либо людьми с юмором, либо просто не в курсе такой вещи. В любом случае, рассматривать чужую корреспонденцию очень скоро становится скучно и он двигается дальше, двигаясь вдоль коридора уже в другую сторону. За гостиной идет другая дверь, закрытая, но скорее всего она вела в спальню, по соседству дверь в ванную комнату, около нее еще одна закрытая дверь, если пройти еще вперед, то там поворот налево, скорее всего, в кухню. Он делает несколько шагов, прежде чем остановиться и уставиться на несколько фотографий, висящих в рамках на стене.       Его взгляд сосредоточенно рассматривает лица на них, семья из четырех человек, одна из них Джейн, остальные, наверное, ее родственники. Девушка стоящая напротив нее выглядит старше, а мужчина и женщина обнимающие их за плечи выглядят лет на сорок или пятьдесят, наверное, ее родители. — Это моя семья. — Голос Доу застает его врасплох, заставляя снова дернуться в приступе нервного тика. — Они живут в другом городе. — К-кто эт-та девушка? — Он мотнул головой в сторону незнакомки на фото и его собеседница вздохнула, но вздох этот был больше расслабленным, будто бы от этого воспоминания ей стало приятно. Лицо ее озарила легкая улыбка и она подошла ближе, поровнявшись с Эрином. — Моя старшая сестра, ее зовут Зои. — В ее глазах промелькнули искорки. — Она на пять лет старше меня, сейчас уже замужем, живет по соседству с нашими родителями. В прошлом году у нее родился малыш.       Не самая интересная информация, но это почему-то вогнало его в тоску. Наверное, если бы Лира сейчас была жива, то у нее тоже мог бы быть ребенок и хорошая семья. В этот момент он ощутил, как еще сильнее скучает по ней, будто эта тоска раздирала его изнутри, заставляя сердце обливаться кровью. Первое время ему было легче думать, что она просто куда-то уехала, что он в любой момент может получить от нее весточку, но со временем эти мысли работать перестали. Галлюцинации стали мучать еще сильнее, и в итоге породили уродливое существо, лишь издали напоминавшее любимую сестру. Оно приходило к нему в кошмарах, булькало и кряхтело, звало его к себе, но даже если оно и выглядело как она, а точнее, как ее труп, Лирой это его не делало. — А что насчет твоей семьи? — Ч-что? — Он неожиданно повернул голову, уставившись на Джейн, а затем, обдумав вопрос, поджал губы. Девушка будто бы подгадала момент, чтобы этот вопрос сделал ему еще более неприятно.       А что насчет его семьи? Что он должен был сказать? Что его отец пил и избивал других членов семьи? Что его мать позволяла ему это делать, а затем снова впустила этого урода в их жизнь? О том, что его сестра умерла в больнице после аварии? Или, может, как ее хрипящее и утыканное стеклом тело было размазано по автомобильному креслу из-за гребанной подушки безопасности, которая не сработала вовремя?       Все эти мысли заставляли его ощущать потаенную злобу, которая закипала в нем также, как вода в раскаленном чайнике. Он молчал, не зная, какие подобрать слова, чтобы описать собственных родителей и сестру. Этих слов просто не было, потому что негатива он запомнил куда больше, чем счастливых моментов. Из светлого в его жизни была только любовь сестры, но ее смерть перекрыла все это, оставив внутри него лишь еще более травматичные воспоминания. Он проглатывает все это, словно горсть гвоздей, после чего шумно выдыхает. — Ну, у меня была старшая сестра, мама, там… — он запнулся, говорить это слово ему не хотелось. — Отец. С-сестра х-хорошая бы-была… — С ней что-то случилось? — Заданный без задней мысли вопрос девушки поставил его в некоторый транс. А что случилось с Лирой? Она умерла, или, может, правда просто уехала? Далеко-далеко? — У-умерла чет-четыре года назад. — Он невесело хмыкнул, потупил глаз в пол и фыркнул. — Я… я…       Тоби шмыгнул носом. В его горле застрял колючий ком, не дающий ему сказать хотя бы слово. Ему всегда было тяжело признавать факт ее смерти, в последний раз он говорил об этом, когда в сердцах выпалил свою претензию матери, которая позволила отцу вернуться в их дом. Если бы не он, то он бы не стоял тут прямо сейчас, не говорил бы все это, вообще вся его жизнь могла бы пойти по-другому. Глаза снова наполняются слезами, то ли от тоски по Лире, то ли от злобы на отца, то ли от всего вместе взятого. Тыльной стороной ладони он проводит по влажным ресницам, собирая соленые капли, а затем снова смотрит на девушку, которая в это время притихла. На ее лице читалось выражение вины, наверное она поняла, что этот вопрос вызвал у него неприятные воспоминания, тем не менее, пути назад уже не было, оставалось только говорить дальше. — Я о-очень скучаю по н-ней. — Честно признается Тобиас, а после снова кидает косой взгляд на чужое семейное фото. — Я не см-смог попрощаться с ней как следует.       Наступила тишина. Ладонь Доу медленно опустилась на плечо парня, медленно погладив его. Ей было стыдно за свой вопрос, хотя вряд ли Тикки мог ее винить, в конце концов она не могла знать что могло скрываться в его прошлом. Он дернул плечом, будто тем самым попросив убрать руку. — Извини, я не думала, что… — З-забудь. — Он вяло пожимает плечами, а затем разворачивается, чтобы вернуться в гостиную, тем самым давая понять, что их диалог был закончен.       Оставшаяся часть дня проходит без происшествий, они почти не разговаривали, а во время еды не проронили ни слова. Тоби выпил предложенные таблетки, после чего продолжил заниматься тем же, чем и до этого — ничем. Джейн очень любезно включила ему телевизор, поэтому остаток дня он просто без всякой цели листал каналы, переключаясь между семейными реалити-шоу и различными фильмами, остановившись на канале с ужастиками, где показывали одну из многих частей «Кошмар на улице Вязов». За окном начинало темнеть, когда последний фильм из серии подходил к концу, а Доу начала суетиться, собираясь на работу. Роджерс вяло наблюдал за тем, как она ходит из одной комнаты в другую, что-то складывает в сумку, как уходит в ванну с косметичкой и что-то причитает в попытках найти складную расческу, которую брала на каждую смену. Ничего интересного по сути, просто повседневная суета, он даже успел вспомнить то, как она может утомлять. — Я вернусь завтра утром. — Прежде чем накинуть на себя светло-голубое пальто объясняет та и напоследок заглядывает в гостиную, где Тикки сидел в обнимку с ведром. Буквально десять минут назад его снова вырвало и, кажется, его могло стошнить повторно, поэтому для него легче было сидеть с ведром в руках, чтобы снова не испачкать ковер в комнате. — Может мне лучше остаться? Ты выглядишь совсем плохо. — Иди, б-бога ради. — Он махнул рукой, прижавшись щекой к ручке ведра и нахмурился, уставившись на крутившуюся рекламу «7-Eleven» по телевизору. — Все нор-нормально.       Джейн прищурилась с недоверием посмотрев на парня, но затем кивнула. Прозвучали слова прощания, после которых дверь за ней захлопнулась и Тикки скривился. Он опять остался один, но вместо привычного расслабления ощутил лишь напряжение. Ему снова казалось, что что-то смотрело на него из темного угла гостиной, однако каждый раз, когда он осмеливался туда посмотреть, то никого не было. Его паранойя развивалась со скоростью света и ничего хорошего это не значило, может быть его напряжение было вызвано тем, что вместо своей привычной жизнедеятельности тот оказался в спокойствии и тишине. Может быть кто-то хотел ему на что-то намекнуть, чтобы он наконец начал действовать, в конце концов, с момента его последнего убийства прошло уже почти две недели. Кое-кто может быть этим очень недоволен, тем не менее Эрин старался себя успокоить другими мыслями.       Он опускает ведро на пол, после чего медленно опускается на мягкую подушку, продолжая взглядом буравить экран телевизора, где уже прокручивалась заставка очередного фильма. Ночь снова будет беспокойной, в прочем, как и все что были до этого, что будут.