Профессор Риддл и проблемные студенты

У Миссис Коул очень хорошая память, лучше, чем у многих. События большой давности она помнит, будто они произошли вчера. Для нее не тайна, что для некоторых даже вчерашний день покрыт дымкой забвения. Она к таким не относится. Она из тех, кто не понаслышке знают, как тесен мир. На улицах Лондона ей постоянно встречаются знакомые лица и силуэты. И даже время не помеха для миссис Коул — как бы сильно человек не изменился, она сначала приметит в нем что-то знакомое, а потом всю душу из себя вытрясет, пока не вспомнит, где видела его. Миссис Коул не очень верит в хорошее: людей, хороших людей и хорошее в людях. В приюте детей намного чаще оставляют, чем забирают. Да и тех, кто забирает сирот, не всегда можно назвать хорошими. Когда миссис Коул смотрит на себя в зеркало и видит там взрослую опрятную женщину со строгим лицом и тугим пучком длинных с проседью волос, то она не может ответить, хороший она человек или нет. Она часто кричит на детей, наказывает, ставит в угол, смотрит тяжелым взглядом, поджимает тонкие губы, сжимает их запястье и тихо-тихо со стальными нотками в голосе говорит — «Еще хоть раз…». Но детей она не бросает, жалкие крохи, которые выделяются на бюджет, не отбирает. А считать ее хорошим человеком или плохим, дает решать им самим. Ненавидят ее или нет — она себе отвечает, что ей все равно, но работу она свою будет делать так, как сама считает правильным. И теми средствами, которые у нее есть. Уже некому помнить, какой она была: родители и муж скончались, с другими родственниками из-за старых обид (ох уж эта превосходная память) разорвала все связи. Только сама миссис Коул и помнит, какой она была: с огоньком в глазах, серьезная, но улыбчивая, с диким желанием помогать, делать мир лучше. И откуда только были эти силы, удивляется миссис Коул, откуда только эти фантазии. Но запал пропал спустя годы работы в приюте. Потом в течение десяти лет ненадолго появлялся, какие-то события могли ее растрогать, к каким-то детям она могла привязаться, но она уже изменилась и знала, что такой, как раньше, ей больше никогда не стать. А когда умер муж, она совсем очерствела и могла видеть только плохое, а жизнь будто только и делала, что подтверждала ее нерадостные убеждения. *** Приют Вулла, ночь 31 декабря, когда миссис Коул оказалась не права. Миссис Коул впустила в приют молодую беременную девушку. Удивительно некрасивую, худую и изможденную, низкого роста, но зато с огромным животом. Грязные, спутанные волосы закрывали болезненное лицо. Один глаз косил. Тонкие руки от боли были скрючены и напоминали ветки умерших деревьев. Миссис Коул вынесла вердикт о скорой смерти после родов или даже во время. Жестоким образом она понадеялась, что и ребенок уйдет вместе с матерью. Но девушка родила на первый взгляд здорового крепкого мальчика. Ее глаза закатились от усталости, она тяжело дышала. Миссис Коул взяла мальчика. Красивый, но больной — вынесла она еще один вердикт. Она так решила, потому что ребенок не плакал, видимо, какая-то болезнь съедала его изнутри. — Его зовут Том Марволо Риддл, — вдруг раздался хриплый голос. Марволо. Странное имя. Для странных людей — странные имена, решила миссис Коул. Неожиданно полумертвая уродина поднялась и слабыми руками стала накидывать на себя тряпки, которые миссис Коул никогда не назвала бы нормальной одеждой. — Я вернусь за своим мальчиком, — тихим голосом сказала молодая женщина. Кажется, она сама не верила в это. И еще мокрая и вспотевшая после родов вышла в темную зимнюю ночь. — Не вернется, — сказала миссис Коул одной из нянечек. Те поддержали ее уставшими взглядами. *** Так миссис Коул ошиблась дважды. Том Марволо Риддл не умер. Не умерла и его мать, вернувшаяся через неделю. Меропа Гонт, как оказалось (тоже странное имя), пришла ненадолго. В этот раз на ней была поношенная, но опрятная одежда, волосы убраны в аккуратную прическу, но общий вид, как ни странно, стал еще более плачевным. Молодая девушка будто постарела на десяток лет, еще больше исхудала, животик, который должен был остаться после беременности, видимо, сдуло. По лицу и рукам побежала странная сыпь, поверх которой краснели странного вида царапины, тут и там проступали синяки. Зато в глазах горела решимость забрать своего сына. Она смотрела на новорожденного Тома и хлопала глазами. Тот смотрел в ответ. — Ну возьми его уже! — не выдержала миссис Коул. Меропа словно ждала именно этих слов и тут же набросилась на сына всей своей нерастраченной нежностью. Ловко подхватив младенца на руки, она обнимала его и целовала. Молока, чтобы кормить его, у нее не было. Миссис Коул не нужно было получать медицинское образование, чтобы понять, что у такого истощенного человека молока быть не может. Меропе бы самой у кого-нибудь отобрать его для себя, чтобы хоть как-то удержать дух в своем немощном теле. *** Том принимал материнскую любовь и ласку, как должное. Он не улыбался, но лицо его приняло довольное выражение. Он стал гулить, оживился и бойко трепыхался в руках Меропы. Миссис Коул видела, как Меропа умилялась своему сыну, как не могла наглядеться на него. Но когда мать уходила, обычно спокойный Том ревел как не в себя. Он будто ругался и плевался на своем детском языке. Не давал спать другим, верещал, как маленький вредный петушок. Меропа приходила один раз в неделю, никогда не пропуская свой выходной, выводила Тома из спокойного состояния и снова уходила. Хоть миссис Коул и раздражало, что при Меропе Том вел себя, словно ангел, и даже улыбался иногда, а все истерики выпадали на нее и бедных нянечек, все же она была не против. Лучше уж пусть Тома любят, и он без этой любви потом ревет, чем если бы он с другими менее везучими детьми смотрел в потолок стеклянными глазами. *** Знакомый Тому распорядок продолжался полгода. Потом Меропа пропала. Ее не было одну неделю. Том напрягся, забеспокоился, стал капризнее, а потом будто выключился. Перестал плакать. Лишь сверлил миссис Коул недовольным взглядом, будто она в чем-то виновата! Миссис Коул вообще-то и сама расстроилась. Когда Меропа не навестила своего сына вторую неделю подряд, даже испугалась и приуныла, чего, конечно же, не показывала. И когда миссис Коул уже смирилась, Меропа появилась на пороге их приюта. «Явилась не запылилась!», — хотела миссис Коул выплюнуть ей в лицо, но природная чопорность не дала ей этого сделать. С трудом, но миссис Коул все-таки удержала невозмутимое лицо, и не зря. Потому что Меропа притаранила целый мешок картошки, килограмм 10 мяса и шерстяные одеяла. Это задобрило миссис Коул, ей казалось, что когда-нибудь она просто не сможет встать с кровати просто от того, что заледенеет, но теперь у приюта появились дополнительные одеяла и немного сытной еды. Немного больше детей переживут следующую зиму. Том сначала долго пилил Меропу взглядом темных глаз. В них плескались злость и обида. Он прищурил их и буквально укусил руку, которая его кормила. Меропа тихо ахнула. Он вцепился, словно маленький хищный зверь. Зубы у него полезли удивительно рано для своего возраста и тем более рано для приютского ребенка, которому, как и всем, пропитания хватало едва-едва. Миссис Коул обычно встречала обратную ситуацию — у детей слишком долго не прорезались зубы. А у маленького демоненка вылезла уже целая куча, белые, крепкие и острые. Но от звереныша Том отличился тем, что кусал не для того, чтобы поиграть, поймать добычу или защититься, а затем, чтобы причинить боль. И он добился своего. Меропа заплакала и прижала его к себе сильнее. Том не ослаблял напряжения в своей челюсти. — Прости меня, мой мальчик, — она рассыпалась перед ним в извинениях, она давала ему обещания, гладила его снова и снова, целовала в темные мягкие пряди, вдыхала его запах. Том разжал челюсти и стал щипать Меропу удивительно сильными и ловкими для своего возраста пальчиками. Это продолжалось недолго. Потом он проронил несколько скупых слез без крика и плача, что нанесло чувствительной душе Меропы почти смертельный удар. Эти молчаливые слезы много хуже злых детских щипков. Она снова прижала его к себе, и теперь Меропа и Том заплакали вместе. Это были не те кряхтящие, злобные визги Тома, которые миссис Коул слышала раньше, а просто детский плач, пронзительный, как и полагает детям. От этой картины у миссис Коул странно зачесался нос, и она поспешила удалиться. Меропа в первый раз осталась со своим сыном так на долго. Она просидела всю ночь, глядя на ребенка в своих руках. Том спал, одной рукой крепко вцепившись в ее платье, а другой не менее крепко сжимая ее указательный палец. Время от времени он с беспокойством просыпался, проверял на месте ли Меропа, щипал ее и снова проваливался в сон. Миссис Коул клянется, если бы Меропа попыталась уйти, пока Том спит, она собственноручно отхлестала эту непутевую мать, которая приносила слишком много переживаний для миссис Коул, считающей себя уже старой для таких сильных эмоций. Но Меропа дождалась, пока Том окончательно проснется, покормила его не своим молоком, а потом, смотря в глаза, честно пообещала ему, что обязательно вернется, но сама не знает когда. Тому и не были известны понятия времени, но он понял, что его мамы снова не будет долго. Он, сидя на руках нянечки, хмуро смотрел, как за его матерью с опухшими от слез глазами, закрылась дверь приюта. Ее не было месяц, два, четыре, пять. Детские черты Тома приобрели жесткое, недетское выражение. А миссис Коул записала Меропу в категорию особо злостных предателей. Просто хотя бы за то, что Меропа смогла переубедить миссис Коул, подарить ей надежду, а после все разрушила. За то, что Меропа оказалась еще одной слабой, жалкой и несчастной женщиной, которая так старалась, но все же не смогла переломить свою судьбу. Миссис Коул была уверена, что Меропа померла, раз не смогла забрать своего мальчика, да что забрать, хотя бы прийти к тому, кого так любила. Так грустно, так странно, ведь она даже стала походить на человека, которому есть где спать, чем питаться и что носить. "Может, зарезал ее кто? Нельзя было дать себя зарезать, Меропа!", — обратилась к ней мысленно миссис Коул. Миссис Коул даже не допускала мысли, что Меропа жива, потому что быть живой и не прийти к ребенку, это хуже, чем быть мертвой и не прийти. А по-другому быть и не может, миссис Коул видела, что у этой потерянной женщины единственной силой, удерживающей на этой планете, была любовь к своему дитя. И вот, когда миссис Коул тысячу раз пыталась себя убедить, что Меропа Гонт не вернется за своим сыном, чтобы вновь не почувствовать разочарования, днем 30 декабря, за сутки до того, как Тому исполнится один год, Меропа появилась вновь. — Я пришла забрать своего мальчика, — сказала она и улыбнулась. Миссис Коул распахнула перед ней дверь. Взгляд у нее был таким же строгим, между бровей все также оставалась глубокая страдальческая морщинка, но в душе у старушки зацвели цветы. Миссис Коул счастлива, что ошиблась.