***
она стояла, прикрывая пальто сигарету и щурилась от порывистого ветра. прикурив, отвернулась к рельсам. руслан сглотнул и постоял ещё немного на остановке, наблюдая за казавшейся теперь хрупкой чёрной фигуркой. резкий выдох. вдох. ноги дёрнулись и зашагали к пешеходному переходу. — даш! — уже стоя на другой стороне, он позвал её почему-то по имени. она резко обернулась, но удивлённой не выглядела, как будто ждала, что он скажет именно «даш», хотя для них это было не слишком привычно. да и момент как-то не располагал. руслан чувствовал себя таможенником на заминированной границе. — руслан, — кивнула она, сжимая зубами фильтр сигареты так сильно, что вполне могла его прокусить. полная форма имени звучала неправильно. русу даже показалось, что она обращается не к нему, а к кому-то другому. какому-то иному руслану. бергер смотрела в сторону. он посмотрел туда же. рельсы пустовали. гаражи было видно плохо, но ему и не хотелось в них вглядываться. скомканные извинения утонули в гуле приближавшегося поезда. — прости, что так внезапно… — бергер, чуть погодя, повторила: — что вчера приехала, и что сегодня позвала. вообще, что всё это сумбурно… она беспокойно дёрнулась и отошла на пару шагов. он сделал два шага к ней, сохраняя прежнюю дистанцию. поняв, что парень движется за ней, бергер направилась к краю парковки, чтобы не смотреть руслану в лицо. он держался позади, жадно вслушиваясь в рваные выдохи. — ты снова плакала? — опять. — ты опять плакала? — да. целый день. они вернулись на прежнее место, сделав круг. слева рельсы, справа морг, впереди чёрное пальто, спина которого была расписана цитатами из песен. это был какой-то проект по дизайну. руслан не запомнил, какой именно, зато запомнил, как запах акрила щекотал нос, и как бергер провела ему большим пальцем по лбу, смеясь и утверждая, что он теперь симба. она всё никак не могла собраться с мыслями и начать разговор, поэтому они продолжали идти. даша впереди, руслан сзади, отставая на два шага. и всё было бы хорошо, если бы он мог вспомнить, как выглядело её лицо. в принципе. руслан знал, какого цвета её глаза, и как выглядит нос, какое расстояние от скул до подбородка, и сколько зубов видно, когда она улыбается, но детали паззла не складывались в цельную картинку. поэтому он всё время оглядывался по сторонам, отчаянно пытался разглядеть её в отражении машинных стёкол, в желтеющей траве, в дырявом асфальте, в здании морга, и даже в редких поездах. но, в конечном итоге, у него оставался лишь бездушный пейзаж. руслан наступил в лужу и выругался. бергер мельком обернулась и остановилась. наконец-то появился повод начать говорить. — как ты думаешь, — начал он, пока не стало слишком поздно, — чем руководствовался пётр, когда строил петербург на болоте? — тебе официальную версию, или мою? — твою, — слегка пожав плечами. — он накурился опиума у себя в кабинете и кидал дротики в карту. куда попал, там и построили. — а официаль… он не договорил. бергер шагнула к нему и, схватив воротник рубашки, выглядывавшей из-под толстовки, поцеловала. руслан даже не сразу понял, что происходит. только подумал, что губы у неё мягкие и на вкус, как персиковая помада, которой антон пару дней назад намазал ему губы. виолетта тогда сильно смеялась, а чехов самодовольно ухмылялся. — прости, — она отступила на шаг, так и не дождавшись от него реакции. — правда прости. я знаю, что нравлюсь тебе. всегда знала, но не хотела ничего между нами портить. ты мой лучший друг. ты брат моей лучшей подруги… голос сорвался, и даша не смогла продолжить. плечи дрожали, она вытирала крупные слёзы со щёк, ветер трепал подол пальто. руслан шагнул к ней и обнял. как друг подругу. как парень девушку. и даже больше — как отчаявшийся человек такого же отчаявшегося. — я бы хотела стать девушкой, на которую ты всегда можешь положиться так же, как я всегда могу положиться на тебя. я такая дура, — шептала она, уткнувшись ему в плечо. — бегаю за юбками. а ты тут. всегда здесь. хоть в пять утра, хоть в десять вечера. прости. воздух застрял в лёгких. руслан не знал, что бы ему такого сказать, поэтому не говорил ничего. кончики пальцев невесомо гладили волосы, пытаясь понять, мягкие ли они. знакомые пацаны всегда говорили о том, что у их девушек невероятно мягкие волосы. дашины были на ощупь, как лепестки маргаритки, но руки руслана слишком огрубели, чтобы понять их нежность. она продолжала говорить, он пытался слушать. правда пытался, но какие-то слова всё время выскакивали из предложений. сдавшись, руслан положил подбородок на макушку бергер и прижал её ближе, крепче сжимая в объятиях. когда будет надо, она отстранится. важные вещи она всегда говорила, глядя в лицо. внезапно на тело навалилась усталость, как будто сзади на русланову спину налетел споткнувшийся пьяница. мысли снова вернулись в спортивный зал. физрук встретил его улыбкой. широкой, довольной, такой, от которой у руслана внутри всё сжалось. где-то на задворках сознания он прекрасно понимал, что она значит. — добро пожаловать обратно! — радостно произнёс романыч и кивнул в угол. режущим глаза белым пятном там лежала спортивная форма баскетбольной команды. — я ещё не назначал капитана. твой номер всё ещё первый. — но я… — не утруждайся, — отмахнулся физрук. — чехов всё за тебя уже рассказал. хороший у тебя товарищ всё-таки. тренировка завтра после уроков. тебе бы и перед уроками пару недель походить. целый месяц вне площадки!.. руслан не нашёл в себе силы сказать, что у него работа. кивнул, сунул форму в рюкзак и ушёл. если бы антон не избегал их, точно бы получил по ебалу. спустя месяц знакомства рус был бы даже готов простить ему все эти пидорские замашки, неуместные комплименты и сомнительные подкаты. с этого хотя бы можно было посмеяться. и на зоне его бы за такое не выебали. поэтому похуй. если бы дело было только в том, что антон гей. или би. или кто он там. лучше спросите, чем саморез от шурупа отличается, и как называется каждая их часть. проблемой было то, что антон слишком настойчиво лез в русланову жизнь. до его появления всё было просто: был рус, была виолетта, была бергер. виолетта бегала за юбками, влезала в неприятности, заводила знакомства. руслан цыкал на сосущихся на вписке девчонок, в отвращении корча лицо (не потому, что целовались девушки, а потому, что целовалась виолетта. ну, камон, он видел, как она этим ртом облизывала перила), поддерживал тупые идеи и бил лица тем, чьи идеи пересекались с их собственными. бергер закатывала глаза, вытаскивала их из передряг и незаметно заботилась. от мыслей о том, во что начинала превращаться его жизнь, у него заболела голова. боль тупая, пульсирующая, началась в затылке и перетекла на виски, постепенно заполняя весь череп. если бы в нём было чуть больше сил, он бы непременно разозлился на этого питона-антона-штопанного-гандона, который настолько сильно обвился вокруг мозга руслана, что умудрился испортить долгожданное признание бергер. — так, что? — спросила она, скромно смотря на его щёку, после недолгого молчания. — ты согласен? я не могу ничего обещать, но я устала, рус. я правда устала от отношений, которые ведут в никуда. я хочу надежды на светлое будущее. руслан поджал губы, оставив в себе «я тоже не смогу её тебе дать», вдохнул, собираясь с мыслями, и сказал: — могу пообещать, что буду стараться изо всех сил. даша слегка улыбнулась и встала на носочки, чтобы его поцеловать, но руслану всё равно пришлось наклониться. её небольшая ладошка непривычно легла на шею, мягкие губы двигались неуверенно и осторожно. она одновременно боялась спугнуть его, и того, что сама допустила ошибку. руслан несмело взял её за свободную руку и переплёл пальцы. вторая неловко висела сбоку. боль в виске усилилась и ему показалось, что кто-то на него смотрит. он мягко отстранился и упёрся лбом в дашин. — хочешь прогуляться? — зовёшь меня на свидание? — да, — он небрежно дёрнул плечами, сбрасывая ощущение чужого липкого взгляда. — ты ведь теперь моя девушка. ожидаемого трепета руслан не ощутил. наоборот — всё было как-то неправильно и разочаровывающе. сколько он хотел встречаться с бергер? год? два? пять? мысль о том, что она ему нравится была с ним со дня знакомства, как и мысль о том, что даша с ним никогда не будет. это было привычно и естественно. а теперь? что изменилось теперь? боль сконцентрировалась в середине лба, как будто ему пустили туда пулю. от резкой пульсации он сложился пополам. бергер наклонилась к нему, мягко погладив по бритому затылку. — голова? дать таблетку? руслан кивнул и зажмурился от новой порции боли. — может, поедем домой? — нет, — он не стал рисковать и качать головой. — спал мало. сейчас пройдёт. — начинаешь мучиться от магнитных бурь? — попыталась пошутить она. руслан усмехнулся. — стареешь, русь. — ага. ещё пара лет и стану вредным старикашкой, который срёт в подгузники. а тебе придётся их менять. она поморщилась. — я просто заработаю тебе на няньку. он аккуратно выпрямился и постоял, закрыв глаза, чтобы прийти в себя. — вызови нам такси. я оплачу. пока даша копалась в телефоне, он старался забыть обо всём, что ждало его завтра. о разговоре с начальником, о работе, о физруке, о баскетболе, о маме, о виолетте. особенно об антоне. они с бергер были разными: она только собиралась стать любовью всей руслановой жизни, а антон уже был метафизическим образом, который мерещился ему в толпе и приходил в самых худших кошмарах. руслан не был уверен в уместности такого сравнения. всё-таки даша была его (уже) девушкой, а антон — даже не другом. так, приятелем сестры. они друг другу — максимум знакомые. минимум — так и вообще никто. учиться в одной школе — не такое большое дело. руслан выдохнул и вгляделся в гаражи, теснившиеся на другой стороне рельс, но их ржавые крыши пустовали, и лишь тэц вдалеке привычно производила белые облака пара. ветер принёс запахи с той стороны. пахло металлом. пахло проёбом. пахло собачьей мочой. чёрный киа рио будет у них через три минуты. дашина рука-прутик обвилась вокруг руслановой, она прильнула ближе, пока они шли к машине. попутчиком до центра оказалась туристка из самары. она много болтала, но никто так и не спросил, что она забыла на пискарёвке. не самая популярная достопримечательность. не самая интересная тема для разговора. руслан всю дорогу пялился на кожаный чехол кресла, облупившийся в самом низу. при попытке отвести взгляд от желтевшего пятна, сразу начинало укачивать. таксист выплюнул их на пересечении проспекта чернышевского и шпалерной, даша дважды дёрнула его за рукав прежде, чем руслан хоть как-то отреагировал. — канул в неву? — пошутила бергер над его задумчивостью. руслан сделал вид, что ухмыльнулся. они двинулись во дворы. в каком-то баре какой-то знакомый пустил их на крышу, взях с обоих слово не бросаться вниз. — хотите убиться — делайте это дома, как нормальные люди, — исконно петербургский юмор во всей красе. они долго поднимались по лестнице. бергер шла впереди. руслан семенил за ней, снова отставая на два шага. смотря ей в затылок, он чувствовал острую необходимость определить, как её называть. «бергер» было слишком дружеским, «даша» — слишком близким и интимным, «она» — безличным, «моя женщина» — официальным, «моя девушка» — простым. ему показалось очень важным как-то выразить новый статус их отношений. как будто без этого слова — ярлыка, маркера, метки, клейма — не было и отношений. и лица тоже. как бы он её не называл, первым делом в памяти всегда всплывал затылок. потом были руки. маленькие, тёплые, с многообразием колец на пальцах и браслетов на запястьях, под которыми прятались редкие шрамы. густые, беспорядочные волосы с пробором посередине. круглая мочка уха. изгиб бровей. пирсинг в носу. веснушки, которые она иногда рисовала. родинка на левой скуле. потом пальто, которое она не снимала почти до нового года. привычка смотреть на лицо, но избегать взгляда. иногда отчего-то дрожащий голос. чтобы не замёрзнуть, они сели на рюкзаки, соприкасаясь коленями и всё ещё держась за руки. в редких лучах закатного солнца дашина кожа светилась и напоминала топлёное молоко — была такой же тёплой и сладкой на вкус. руслан поцеловал тыльную сторону её ладони, поддавшись моменту. она смутилась и перевела взгляд на линию его челюсти. — что будешь делать после колледжа? — из всех тем, на которые они могли поговорить, он выбрал именно ту, которой сам боялся больше всего, в надежде, что страх перед будущим победит панику в настоящем. — пойду работать, — пожала бергер плечами. свободной рукой она теребила крашенные кончики волос. — а как же достичь всего к двадцати? успех, всё такое. — да нахер он нужен. по критериям моей мамы успех — это родить до двадцати пяти, а по критериям папы — не сесть до того же возраста. мои братья неплохо удовлетворили их детские мечты. — и где планируешь работать? — слова с «план» в корне вызывали онемение голосовых связок, и он надеялся, что даша будет говорить достаточно долго, чтобы он успел прийти в себя. — скорее всего в какой-то детский центр. никто, конечно, не запрещал ещё рисовать фуррей за доллары, но душа к такому не особо лежит. повисла неловкая пауза, пока к руслану возвращалась возможность говорить. он сжато выдавил: — а к детям лежит? — неа, — когда она качала головой, из-за уха выбилась прядь, и руслан несмело заправил её обратно. живот судорожно сжался, когда даша посмотрела ему в глаза, и он слегка наклонился вперёд для поцелуя. губы дёрнулись в неловкой улыбке, когда она дёрнулась. — прости. — ты меня. он неловко отсел. расстояние между ними было не больше вытянутой руки, но казалось бесконечно большим. сцепленные ладони посередине не напоминали мост. они просто были. руслану резко показалось, что он дымится. или тлеет. судорога с живота переползла на шею. бергер начала подниматься. на металлическую поверхность крыши брызнул закат. брызнул — и сразу спрятался в серых облаках. даже не успел отразиться солнечным зайчиком в ближайшую стену. резко потемнело. сбоку открылось мансардное окно. в него высунулся старик с сигаретой, затянулся и сразу зашёлся кашлем. он отхаркивался, и с каждым плевком у него как будто что-то отрывалось внутри. они молча спустились обратно в бар. даша махнула знакомому. тот кивнул. они двинулись к выходу. — пацан! эй, пацан! да подожди, ты, с девчонкой! — раздался сзади голос, когда они уже были у двери. позвавший, мужчина средних лет, прилично выпивший, смотрел на них внимательным взглядом голубых, холодных, близко посаженных глаз. красных. воспалённых. как у отца после водки. — права есть? — да, — ответил руслан, шагая вперёд и задвигая дашу себе за спину. та недовольно засопела, но, расценив ситуацию, решила, что так от неё будет больше пользы. — а что? — пил? — а что? — пил? — а вам что с того? — пил?! — нет! — он на всякий случай сжал кулаки и заставил себя перекатиться с пятки на носок, чтобы оторвать всё равно, что приклеившиеся к полу стопы. — что вам надо, мужчина?! — отвези меня домой. он болтал что-то о том, что завтра ему нужна машина, а он слишком пьян, чтобы доехать самостоятельно, и никто не хочет ему помочь, а они выглядят достаточно прилично, чтобы доверить им мерседес, и он даже готов оплатить такси обратно, и дать денег за работу. когда руслан осознал, что от него хотят, бергер уже во всю болтала с мужчиной. когда руслан осознал, что именно надо сделать, он уже сидел на водительском сиденье, даша, просунув голову между сиденьями, щёлкала плейлист и смеялась с пьяных шуток. всё было похоже на абсурдный сон. они проехали литейный мост и по проспекту энгельса двинулись на север. из сабвуфера в багажнике орала «седая ночь». голова была готова взорваться. до коттеджного посёлка горки было ехать чуть меньше часа. руслан надеялся, что их не остановит гаи. мужчина требовал забить на штрафы и давить на газ. даша впервые с их встречи перестала выглядеть напряжённой и расслабленно растеклась по заднему сиденью, наслаждаясь музыкой. её довольное лицо, отражавшееся в зеркале заднего вида, вызывало в руслане злость, смешанную с замешательством. он сильнее надавил на газ. они припарковались на гравийке. одинаковые домики в стиле скандинавского конструктивизма рябили перед глазами в свете уличных фонарей. потерпеть осталось совсем немного — бергер и гена тепло прощались. он развернулся и пошёл к калитке. она махала ему в спину. — хотите посмотреть на ружьё? — вдруг спросил мужчина, не дойдя даже до середины подъездной дорожки и обернувшись. руслан хотел ответить, но бергер взяла его под руку. гена скользнул по ним взглядом, широко улыбнулся, сделав какие-то выводы, и, поднимая руки в капитулирующем жесте, отправился к дому. шёл он неуверенно, пошатываясь, и тело всё время клонило в бок. они проводили его взглядом, пока силуэт не скрылся за входной дверью, потом развернулись и зашагали к перекрёстку, куда вскоре должно было подъехать такси. даша сама переплела их пальцы. — неплохо для первого свидания? — скромно уточнила она. — вполне, — кивнул он. у подъезда они снова поцеловались. быстро, мельком. руслан пожелал ей спокойной ночи и, накинув капюшон, зашагал домой, надеясь не встретить виолетту. стоя у подъезда, он по привычке проверил свои окна — пустые и тёмные, и её — жёлтые и мутные из-за бежевых занавесок на кухне. свет погас. минута — загорелся на балконе. виолетта высунулась наполовину и закурила. встретились взглядами. она затянулась сигаретой и стряхнула пепел. руслан отвёл взгляд и направился домой. свет из подъезда разрезал черноту прихожей, вместо лампочки под потолком руслан включил фонарик. приготовил поесть. поел. помыл посуду. вытер полотенцем. расставил по местам. постоял, опёршись о кухонную тумбу. бездумно пялился в телефон. сходил на первый этаж покурить. замёрз. стрельнул бездомному сигарету. вернулся. принял душ. лёг в кровать. не смог уснуть. ночь пробралась в комнату через не зашторенное окно, прилипла к коже, как сладкое сахарное пятно. сна не было ни в одном глазу. во рту пересохло. встал. пошёл на кухню. выпил воды. ещё стакан. оставил его на столе. заглянул в холодильник. зажмурился от света. ничего не поменялось. вернулся в кровать. попробовал уснуть. провалился в небытие. когда открывал глаза посреди притворного сна, по смутно различимым стенам комнаты плыли обрывки снов, которые ещё предстояло увидеть. за окном тарабанил дождь. из соседской квартиры доносилась пьяная ругань. знакомые интонации вернули руслана в детство. он закрыл глаза и в памяти всплыл отец. он стоял спиной, перекладывая запчасти с одних полок стеллажа на другие. от зажатой в руках сигареты поднимался дымок. на рабочей футболке было масляное пятно, отпечаток лопаток. на предплечье неровный шрам от болгарки. бритый затылок. как у самого руслана. отец назвал его русланом, потому что он русский. если он русский, то русские проиграли. потом фигура повернулась. у того, кто должен был быть отцом, снова было лицо антона.ч. 7, en train de
16 мая 2024 г. в 09:45
Примечания:
в процессе/на поезде
питерский октябрь не вызывал в виолетте ничего, кроме раздражения. серые фасады зданий становились серее обычного, солнца не было, а утром вместо вибрации телефона её будил стучащий по металлическому подоконнику дождь.
ненависть к советам о здоровье и собственное упрямство заставляли всё ещё носить драные кеды и, как следствие, находиться в бесконечном полу простуженном состоянии. после сна требовалось полчаса и кружка горячего кофе, чтобы голос пришёл в норму и не напоминал мычание зомби, искажённое каким-нибудь динамиком плохого качества.
впрочем, руслан, сменивший чёрные вансы на более практичные и тёплые берцы, чувствовал себя не лучше. поэтому виолетта не спешила переобуваться.
они шли к остановке, куда через пару минут должен был прибыть автобус антона, перепрыгивали лужи, расползшиеся по тротуару, препирались по поводу того, какой рисунок протектора шин лучше (виолетта понятия не имела, что это, но всё равно спорила, просто из принципа).
после того раза рус так и не извинился. на следующий день они просто встретились у подъезда. виолетта курила у двери, раздражая женщину с первого этажа, руслан шёл со стороны остановки, глядя куда угодно, только не на неё.
— где был?
— в магазине. сигареты кончились. тебе тоже взял.
и бросил ей новенькую пачку винстон кастера. виолетта знала, что в его старой оставалось ещё восемь, а за один вечер он никак не мог их скурить. но сделала вид, что поверила. сунула пачку в карман, поправила лямку рюкзака и была готова выдвигаться в сторону школы.
— я только за вещами зайду, — предупредил рус и скрылся в подъезде.
он вышел и всё стало как прежде. только виолетта больше не заикалась о французском. руслан тоже не предлагал.
накрапывал дождик. захотелось вернуться обратно в москву. сегодня утром папа прислал ей фотографию светло-голубого рассвета. даже на экране солнце казалось горячим и ярким, жёлтым, ещё каким-то летним и приятным. настолько отчаянного желания посмотреть на электрички из окна своей спальни виолетта не чувствовала, даже когда они на месяц уезжали к морю.
— нам надо сходить посмотреть на поезда, — заявила она. на днях мама рассказывала, что в районе пискарёвских гаражей бродячие собаки покусали диспетчера железнодорожного переезда, и настоятельно порекомендовала туда не соваться, пока хотя бы половину стаи не переловят. рассматривать предупреждение стоило только как призыв к действию.
— зачем?
— просто. это же поезда. и жопу им показать можно.
рус хотел что-то ответить, но она заметила, как из подъехавшего автобуса вместе с толпой людей вывалился антон, махая руками. виолетта замахала в ответ, растягивая на лице улыбку.
— пойдём!
у руслана зазвонил телефон. бергер.
— у аппарата. да, могу говорить. что случилось?
виолетта посмотрела вопросительно, когда брат остановился, кивнула, как бы спрашивая, всё ли в порядке. он кивнул, и махнул рукой, чтобы это не значило.
— в четыре? — посмотрел на сестру. — да, окей, мы будем… в плане? а…
дальше виолетта не слышала. её крепко обнял антон, громко смеясь на ухо.
— как дела у стервы-сеструхи моего любовника? — поинтересовался он, трепля по волосам.
— ой, отъебись, — отмахнулась она. — отрасти свои и трогай, сколько захочешь.
к ним подошёл руслан. на вопрос о содержании разговора он только пожал плечами. настаивать не стали и двинулись в сторону школы. надо было ещё успеть покурить у ёлок и попытаться высмотреть, с какой стороны дарья эдуардовна приходит в школу. для общего развития.
— это пиздец стрёмно, знала?
— неа. но держи в курсе, чех.
— если бы мы поженились, тебе пришлось бы жить с погонялом «чешка».
— как хорошо, что я лесбиянка.
— как хорошо, что я гей.
— у тебя же было с девчонкой, — вклинился руслан.
— а у тебя не было. но это же не значит, что ты гей. то, что ты гей значит, что тебя на мужиков тянет.
— меня не тянет.
— а я про тебя и не говорил.
они с виолеттой отбили пятюни. рус фыркнул и показал обоим по факу. дарью эдуардовну они до звонка так и не увидели. виолетта отправилась на алгебру в поникшем настроении, надеясь, что успеет забрать тетрадь с домашкой у побережного.
тот за такую неоценимую помощь фонду людей с отставаниями в умении считать брал всего-то четыре сигареты. в прошлой школе приходилось каждый день кормить местного умника сосисками в тесте.
с хлопком двери в кабинет прозвенел звонок, но учительницы ещё не было. тетрадь в клеточку лежала на виолеттином стуле, покорно дожидаясь законной владелицы. побережный глянул на неё, она показала два класса, получив в ответ кивок.
после школы они встретятся у остановки и виолетта оплатит работу. школьные сделки не предполагали наёба.
руслан плюхнулся на стул рядом, достал вещи и сунул нос в тетрадь сестры — хотел проверить свою домашку. в середине урока, когда виолетта уже перестала стараться вникать в нагромождение цифр на доске, побережный фыркнул себе под нос «меня уже заебало». видимо, рассчитывалось, что никто, кроме его соседки этих слов не услышит, но донеслась эта фраза даже до задних парт.
— григорий, — обернулась учительница, дописав уравнение. руслан сбоку присвистнул. виолетта пожала плечами, прикидывая, какое наказание светит однокласснику. — выйдите к доске.
гога выдал «пу-пу-ру-пу-пум», отражавшее высшую степень усталости и нежелания разбираться с последствиями своих действий, но всё равно встал и двинулся к математичке, с прищуром вглядываясь в написанные цифробуквенные сочетания.
покрутив полученный мелок между пальцев, он записал ответ, сразу и без вычислений. ему дали ещё один пример, но результат получился тот же: правильное число он вывел, не утруждая себя подсчётами. женщина сменила праведный гнев на удивление.
— а что вы ещё можете, побережный?
и он, ни минуты не думая, вывел на доске безумное уравнение, описывавшее движение выгнутой ленты в пространстве. когда виолетта поняла, что ничего не поняла, она глянула на руслана. тот вопросительно смотрел на амину, та на кристин, те на леру с гелей, которые смотрели на математичку. та пялилась на доску так же, как туда до этого смотрела виолетта. круг замкнулся. и только побережный почёсывал линию челюсти на манер вито корлеоне и смотрел, как капли дождя за окном наперегонки ползли вниз.
— позволите узнать, откуда такие обширные познания в моём предмете? — всё-таки подала голос учительница.
— да у меня мама в николаевском кораблестроительном институте вышмат вела. в прошлом году во вшэ перевелась, — пожал он плечами, кладя мел в коробочку и отряхивая пальцы.
— понятно. пойдёте на олимпиаду — освобожу от посещений моих уроков.
гога кивнул и двинулся к парте.
— а если я такой же пируэт на английском сделаю, меня тоже на олимпиаду возьмут? — на ухо руслану прошептала виолетта. по её прикидкам, тех знаний, что у неё были, с лихвой хватило бы и на район, и на город.
— ты дура, или прикидываешься? — так же негромко спросил он.
— тебе бы только обозваться!
— у тебя французский, доброе утро! пьер ришар, круассаны, жалюзи, помнишь?
виолетта издала звук, который вряд ли получилось бы передать буквами, как и то разочарование, что он выражал. точно. она же теперь donnez-moi une suite au ritz.
— про тебя нойз песню написал, в курсе?
— неа, — покачал головой руслан. — я такое не слушаю. у меня в плейлисте только хардбас и церковные песнопения.
заметившая их математичка сделала замечание:
— заседание совета министров на последней парте, мы вам не мешаем? виолетта, выйди-ка к доске, реши пару примеров.
числовой позор виолетты игоревны малышенко был забыт ею через пару уроков, когда она увидела антона, ждавшего их напротив кабинета русского, чтобы пойти поесть.
— вам хотя бы не задают писать сочинения на тему «вещь, которая, как я думаю, сделает мир лучше»! — пожаловался антон, ставя на стол свою тарелку и усаживаясь рядом с виолеттой. — всю ночь мудохался, а толку-то…
— ну-ну, — фыркнул руслан, косясь на толстенную тетрадку по английскому, из которой во все стороны торчали бумажки и стикеры. — и сколько сил ты вложил, чтобы написать слово «хуй» сто пятьдесят раз?
девушки, сидевшие рядом, шутку не оценили. виолетта, отвлечённая на беседу даже не услышала.
— это совершенно невыносимо! — удивлённо вскидывая руки воскликнул антон и повернулся к виолетте: — у него всё вокруг членов вертится?
— у кого что болит… — пожала плечами она и вернулась к разговору с кристиной, пытаясь выменять у неё котлету по-киевски на сосиску в тесте. — штреф, это то же самое, только без теста, чего ты ломаешься?
— ну вот если то же самое, то сама и ешь! — и крис в два укуса проглотила сосиску, которую держала в руках. — рус, а твой кокер-спаниель долго ещё за нашим столом есть будет?
— у него спрашивай. он не мой, — фыркнул руслан и поднялся, со скрипом отодвигая стул. уже развернувшись, бросил сестре через плечо: — я пойду первый. мне ещё к романычу надо. надеюсь, в последний раз. увидимся на физре.
она махнула на прощание и вернулась к тоскливо лежавшей на тарелке котлете. оставалось протянуть ещё немного до французского.
уже пару раз виолетта думала о том, что можно было бы попросить дарью эдуардовну заниматься с ней индивидуально: репетиторство явно пошло бы на пользу её произношению, пониманию грамматики и завоеванию сердца учительницы. но платить за занятия было нечем.
мама, с головой погружённая в новое дело, поверила дочери на слово, когда она сказала, что утрясла вопрос с классом, и продолжала учить английский. просить денег у отца всё ещё было неловко и как-то неправильно. они ограничивались фотографиями уличных котов и смешными видео про рыбалку. виолетта только сейчас начала осознавать, насколько она разочаровала отца в мае.
стыд накрывал волнами, чтобы хоть куда-то от него деться, она кусала внутреннюю часть щеки и подтягивалась, когда была возможность. если не жизненный урок, то дополнительные мышцы она из этой ситуации точно извлечёт.
в спортивном зале стоял уже привычный запах пота, несколько парней с параллели пытались палкой достать застрявший в сетке у окна мяч, девушки сидели на лавочках, щебеча друг с другом, и делая скорбные лица, когда рядом проходил кто-то из физруков. легенды о первом дне месячных они собирались придерживаться как минимум до середины урока. максимумом был, конечно, конец года.
руслан зло кидал мячи в баскетбольное кольцо, забивая один за одним трёхочковые. стоявший рядом романыч с гордостью говорил с кем-то по телефону. к большому виолеттиному удивлению, антон, вошедший следом, к руслану не спешил.
— ты чего? — спросила виолетта, но ответ получить не успела. раздался резкий звук свистка и следом громкий голос, требовавший построиться в шеренгу.
антон махнул ей на прощанье и потрусил в сторону своего класса.
всю физру они провели в трёх разных углах зала.
после антон их не ждал.
дарья эдуардовна, вернувшаяся после больничного, выглядела так, словно ей не повредили бы пара дополнительных дней в кровати. и скрыть это не помогали ни румяна, ни тональный крем. у неё подрагивали пальцы, едва заметно, но достаточно, чтобы она уже пару раз уронила ручку, которой постукивала по столу. она не вела оживлённые беседы, покусывала губы, а потом, одёргивая себя, смотрела в зеркало, чтобы проверить помаду.
перед самым началом урока, она встала, прерывая болтовню первых парт.
— я сделаю себе чаю, вы не против? — обратилась к классу. девушки одобрительно загудели, руслан высказал витавшее в воздухе «конечно, а то выглядите, excusez mon langage, паршивенько». дарья эдуардовна усмехнулась: — чувствую себя так же.
и скрылась в каморке. в образовавшейся тишине было слышно, как забурлил чайник. прозвенел звонок, но учительница появилась только через пять минут.
— va-t’on commencer? — им, привыкшим к бодрой и всегда улыбчивой мадам каплан, было тревожно слышать сквозившую в голосе усталость. — quel est votre devoir pour aujourd’hui?
— эй, — пихнул её локтем руслан. — ты сделала?
виолетта кивнула и он тоже кивнул. но всё равно сунул ей листок с выполненными упражнениями.
— спасибо, — прошептала она одними губами и спрятала его под обложку.
ей слишком хотелось самой
— violete, — мягко улыбнулась дарья эдуардовна. интонации её голоса граничили со снисходительностью, но никогда в неё не превращались. впрочем, виолетте хотелось кровь из носа вызвать восхищение у той, кем она восхищалась сама. — pensez encore une fois.
— encore une fois?! — переспросила она. ко всеобщему удивлению, фраза далась ей легко и почти не отдавала английским акцентом. даже звук «р» получился у неё почти как у южных французов. — je ne pensais pas au premier!
— mais c’est bravo! votre français est devenu meilleur. vous avez utilisé imparfait, — похвалила учительница. с её лица наконец исчезло то выражение тоски, что было там с перемены. если не с начала дня.
— э-э-э, — протянула виолетта. длинные предложения всё ещё давались ей с большим трудом. она поняла, что там было что-то хорошее и про неё. остальное было, в общем-то, неважно. — merci!
— всех бы хвалили за ампарфэ, — фыркнула лариса с первой парты, закатив глаза. виолетта показала ей язык.
— à terre plus se taire!
смешок дарьи эдуардовны определённо стоил всех тех часов, что виолетта проторчала за своим столом, читая самоучитель и тыкая уроки в дуолинго.
руслан выглядел чуть менее злым, чуть более удивлённым, но от виолеттиных глаз не скрылась досада, выражавшаяся в его опущенных плечах и руках, бесконечно теребивших волосы. когда прозвенел звонок, его попросили задержаться.
— на минутку, ладно? виолетта, можете нас оставить?
она посмотрела на брата, потом на учительницу, снова на брата, кивнула и на резко ставших ватными ногах вышла за дверь, чувствуя, как корень языка начинало жечь, а горло стягивать невидимой цепью. от той непонятной, обжигающей злости, разлившейся внутри, вполне можно было прикуривать.
руки чесались от желания кого-то ударить. или подтянуться на турнике. как жаль, что физра была до. вряд ли литература поможет выпустить скопившееся напряжение.
открылась дверь. руслан вышел хмурым и смотрел в пол.
— зачем дарья эдуардовна попросила тебя остаться? — поинтересовалась виолетта, сдерживая внутренности ревность.
— на олимпиаду звала, — буркнул он.
— а ты?
— отказал. у меня других забот хватает.
и они двинулись прочь от кабинета. на этой перемене антон так и не появился. и на сообщения тоже не отвечал. виолетте показалось, что всё рассыпается, и снова захотелось в москву. как бы плохо руслан не говорил про её друзей-скинхедов, но они, по крайней мере, всегда говорили прямо, если на что-то обижались.
у раздевалок рус сказал, чтобы сегодня возвращались домой без него.
— бергер попросила встретиться.
— так пойдём, — виолетта посмотрела на него снизу вверх, завязывая шнурки. вечером стоило бы натереть их парафином. — сейчас только антон подойдёт.
брат покачал головой.
— это личное. я пойду один.
он избегал её взгляда, рассматривая интерьер подвала, в котором находился гардероб.
— ладно. до завтра тогда.
— ага. бывай.
виолетте хотелось бы подколоть его, мол, «бывай» говорят только мужики за пятьдесят в меховой шапке. те, у которых в лексиконе соседствуют «получка», «супруга» и «саквояж». но она провалилась в неуверенность так, что потеряла способность составлять отдельные звуки в осмысленные слова. поэтому просто что-то промычала напоследок и вернулась к шнуркам.
неприятно пахло оставленной в пакете сменкой. в москве у них был другой гардероб, с номерками. уличную обувь приходилось таскать с собой или оставлять в шкафу у классной руководительницы.
ещё там, в столице, были однотипные дома-муравейники и кузьминские парки, в которых они с друзьями тэгали фонари, прыгали через канавы, гоняли бродячих собак, мешали прохожим громкой болтовнёй и пили пиво. виолетта всё ещё помнила, как добраться до «бухой» лавки. та находилась на стыке районов, и полицейские с обеих сторон избегали её, думая, что разберётся кто-нибудь другой.
в москве можно было набрать друзьям, собрать большую компанию и потеряться в ней, раствориться полностью, зарядить папиру, раскурить её на двоих с какой-нибудь случайной симпатичной девчонкой. мнения окружающих отражались шумом и средним пальцем-рапирой.
там все были свежи и молоды. там были коммунисты, с которыми можно было подраться и забрать у них значки с лениным, чтобы потом на кухне напильником спилить его портрет со звёздочки, разукрасить, нарисовать большую «а», загнать по сто рублей младшеклассникам-панкам.
там было вино и виктор цой, которого бренчать умели все, даже те, кто на гитаре не играл в принципе. там к половине города можно было завалиться и съесть половину холодильника. а если было закрыто, двери всегда можно было выбить.
и в москве можно было посидеть вечером на кухне с папой, пожаловаться на какую-нибудь ерунду и услышать в ответ что-то важное. они больше не созванивались с того раза.
делиться хоть чем-то, кроме поверхностных фактов об учёбе, с мамой не представлялось возможным. их вечера больше походили на молчаливое чаепитие в ожидании, когда зазвонит телефон.
подошедший антон не спросил, как у виолетты дела. по лицу было понятно, что как минимум не очень. как максимум, так вообще — пиздец. по-другому интерпретировать это выражение не получилось. она отвернулась к зеркалу. всё равно ничего не могла разобрать на его лице. мозг плавился от надоедливой тревоги, сетчатку будто бы прижгло паяльником. окружающий мир напоминал одно сплошное бесформенное пятно.
— сходишь со мной посмотреть на поезда? — попросила виолетта, обматывая вокруг шеи шарф и поправляя шапочку.
— только если мы будем показывать им жопу, — кивнул антон и шутливо сдёрнул с неё шапку. отсутствие хоть какой-то реакции оказалось красноречивее слов, и он протянул вещицу обратно. — понял. прости. у вас с русом что-то случилось?
— а у вас? — вздёрнула она подбородок. он пожал плечами. виолетта где-то внутри знала ответ, но решила, что подумает об этом позже. если к ней вообще вернётся способность думать.
по пути к остановке они зашли в магазин, купили газировки и семечек, виолетта покормила птиц пшеном, антон потыкал палкой в разноцветные разводы бензина у мусорки. снова закапал дождь и пришлось натянуть капюшоны.
приехал трамвай. они, оплатив проезд, забились в угол, и антон протянул виолетте один из наушников. дорога обещала быть долгой. полупустые рюкзаки еле ощутимо давили на колени.
когда они подъезжали к проспекту мечникова, на горизонте разошлись тучи, и тонкая полоска голубого неба выглядела, как старый шрам. антон спрыгнул в лужу, спугнув голубей брызгами. ещё минут двадцать шли молча.
гаражи, к которым они вышли, казались смутно знакомыми, как будто она уже была здесь. остатки бродячих собак внимательно таращились на незнакомцев, но не лаяли, лишь вяло виляли хвостами и смотрели уставшими глазами.
антон привёл её к ряду, стоявшему ближе всего к рельсам, и помог забраться на влажную крышу, а потом вытащил из щели между гаражами кусок поролона и залез следом.
— чтобы не сидеть на холодном.
они съели половину пачки семечек прежде, чем появился первый поезд. задницы показывать не стали, заключив, что сезон закончился в сентябре. виолетта выкурила сигарету, сразу за ней подожгла ещё одну и начала говорить:
— ты прикинь. англичанин приходит на болото и слышит от лягушек «crap, crap, crap». понял? «дерьмо, дерьмо, дерьмо». и курит трубку. и рядом его маленькие дети-англичане бегают вокруг его жены-англичанки, и они все выглядят как мистер бин. и курят трубки.
— или они нарики, которые ищут закладку, — предположил антон, доставая свою пачку. у него был импортный «маверик» без скримеров на упаковках. — а лягушки — это координаторы. они сидят на кочках с закладками и кричат «крэк! крэк! крэк!». и семья англичан курит не табак, а крэк.
— тогда понятно, почему они выглядят, как мистер бин.
она ещё покурила и выпила газировки. чтобы заполнить тишину, он включил музыку на телефоне и убавил звук до едва различимого. когда приблизился поезд, ноты и вовсе утонули в грохоте колёс.
— о чём ты мечтаешь? — спросила виолетта.
— а ты?
— я первая спросила.
— а я дам пропускаю вперёд.
— да какая из меня дама?
— пиковая. такая же сука.
это было достаточно забавно, чтобы виолетта усмехнулась и всё-таки сказала:
— я хочу высушить своё нижнее бельё на рабочем кресле собянина.
антон понимающе закивал.
— что-нибудь ещё?
— например?
— не знаю, — он пожал плечами и посмотрел через дорогу, где в промежутке между деревьями было видно здание морга и парковку перед ним. — потрахаться с зендеей в частном самолёте. украсть декларацию независимости сша. работать в формуле-один.
— свои перечислил?
— да. только вместо зендеи хочу трахнуть в частном самолёте твоего брата.
виолетта скривилась и сделала вид, что её тошнит.
— я бы предпочла этого не знать. к тому же, он тебе не нравится. а я не дам тебе поматросить его и бросить.
— ему с тобой повезло, — вместо оправданий сказал он. — так что? только высушить портки в кабинете мэра?
— нет, — покачала головой виолетта и отвела взгляд. из-за поворота к ним приближался третий поезд. — но сначала ты свою расскажи.
антон задумался. на его лице мелькнуло выражение — виолетта хорошо его знала. он думал: соврать или нет? кто-то другой вполне мог пропустить подобную мимику. но её московский друг, саша эпоксидов, сейчас сидевший за зигу, кинутую на красной площади, перед ответом на любой более-менее серьёзный вопрос выглядел точно так же. отводил глаза в левый нижний угол, поджимал губы. дёргал носом. если собирался врать — растягивал губы в улыбке.
антон тоже улыбнулся:
— получить нобелевскую премию и, стоя на трибуне, вместо пафосной речи показать всем собравшимся хуй. плюс балл, если это всё будет транслироваться в прямом эфире.
виолетта фыркнула, подумав, что ради такой глупости готова простить ему отсутствие честности.
— ну ты и дурак.
поезд погудел им, они помахали в ответ, болтая ногами. ветер трепал волосы. внизу скопилась приличная горстка окурков и шелухи от семечек, а во рту начинало тянуть от постоянного курения. газировка заканчивалась.
тучи немного рассосались, и больше не висели над головой, как подвешенная за шнурки свинцовая пластина. светло-серое небо даже было позитивным. в некотором роде.
— как ты думаешь, мы выглядим, как в кино?
антон огляделся по сторонам, оценивая обстановку, и кивнул:
— по-моему вполне.
когда вдали зашумел пятый поезд, виолетта заметила с другой стороны рельсов знакомую куртку. повернулась сказать антону, но тот уже смотрел, прищурившись, и прикидывая, действительно ли это руслан.
и если его ветровку можно было спутать с десятком таких же, купленных на рынке, то пальто бергер, расписанное вручную было невозможно не узнать. она потянулась к русу и, кажется, поцеловала.
уже знакомая злость, смешанная с горечью, поползла вдоль сердца к лёгким. виолетта подожгла ещё сигарету, чтобы дымом отпугнуть обиду.
— crap.
ругательство растворилось в гуле приближавшегося состава. антон, замерший, как гранитная статуя, затянулся только когда локомотив перекрыл вид на другую сторону.