All we need is love

Волнение накрывает с головой, а сердце трепыхается в груди так часто, что Нилу кажется: вот-вот и она вспорхнёт. От распирающего чувства ей сложно устоять на месте, и она переступает с ноги на ногу, заведя руки за спину, перебирает вспотевшими пальцами ткань юбки. Перед сценой скапливается толпа: и всё вроде как обычно, да и лица всё те же, но сегодня на вечернем представлении соберутся все её друзья и, возможно, он. Нилу стоит за плотной, пропитанной запахами Большого базара кулисой и изредка выглядывает, проверяя: не пришёл ли ещё? Она видит знакомые лица: Люмин с малышкой Паймон, Дехью с Дуньярзадой — они о чём-то увлечённо разговаривают, чуть поодаль Кавех и Тигнари. Учёные стоят в стороне от гудящей толпы, и Нилу даже немного жаль ботаника. И она думает, что после выступления нужно обязательно подойти и поблагодарить. Даже Аль-Хайтам уже здесь: приближается к ничего не подозревающему Кавеху — Нилу тепло улыбнулась, снова спряталась за тканью. За кулисами беспокойно и суетно: музыканты настраивают инструменты, кто-то носится с одеждой, кто-то репетирует. Нилу всегда достаточно спокойно выходила на сцену, а перед выступлением любила подглядывать в зал, смотреть на лица людей, напитывать себя зрительской эмоцией. Но сегодня всё было по-другому. Должно быть, если он придёт. Пригласить Сайно на выступление ей хотелось уже давно — еще после Сабзеруза. Да, она уже танцевала на празднике с его присутствием, но это всё не то: и атмосфера, и сам повод. И тогда, честно сказать, она всё еще побаивалась махаматру. И этот его кажущийся суровым взгляд будто не наслаждается праздником, а ищет малейший повод уличить в нарушении свода законов мудрецов. А мудрецы Нилу не нравились совсем, и это было взаимно. Однако она помнила исключения: те же Тигнари и Кавех. Последний даже как-то подходил к ней лично, чтобы выразить восхищение. Но вот генерал махаматра… Нилу долго сомневалась и не решалась ничего предпринять. Искать встречи с Сайно — тем более. Она несколько раз писала ему записки — старательно выводила закорючки на пергаменте. Подходила к Академии, стеснительно прячась за фигурами студентов, будто действительно могла стать незаметной. В один из таких дней к ней подошла Шохре — матра, подчиненная Сайно, и после недолгих расспросов Нилу быстро вложила записку в руки матры, залилась краской в тон своих волос, извинилась и убежала. Ей было так страшно, что, казалось, ее маленькое сердечко лопнет. Лежа ночами в кровати, обложенная подушками, выпростав ногу из-под покрывала, она представляла разные варианты развития событий. Что, если Шохре посмеялась над ней и не передала записку? Нилу сморщила свой курносый, покрытый видной одной лишь ей полупрозрачной сеточкой веснушек, носик. Или передала? И тут же воображение нарисовало следующую картину: Сайно сидит в своем кабинете. Обязательно жутко уставший, он откидывается в кресле и долго смотрит, пытаясь вникнуть в смысл написанного. Генерал не совершает импульсивных и глупых действий — думала Нилу. А ее приглашение он сочтет именно таким и, не изменившись в лице, скомкает кусочек пергамента и отправит в мусорную корзину. Нилу сжала тонкими пальцами край покрывала, закусила губу — стало обидно-обидно, до слез. Почему она такая дурочка глупая? Звук колокольчика возвестил о начале представления. Толпа за кулисой медленно потухала. Ее номер в самом конце, и она предпочла в этот раз не подглядывать за людьми. Нилу отошла подальше и устроилась на деревянном ящике, свесила ножки, ссутулилась. Постаралась не вслушиваться в задорную мелодию, играющую для акробатов на сцене. Отдаленно звучали аплодисменты и отдельные восклицания. Полностью сосредоточилась на дыхании — если она не успокоится до начала танца, воздуха не хватит. Закрыла глаза. Даже если он не придет — оно и к лучшему. Что может связывать генерала махаматру и необразованную танцовщицу? — Нилу, твой выход. Готовность минута, — голос звучит приглушенно и будто далеко-далеко. Нилу медленно открывает глаза: выступившие коллеги разбредались по всей внутренней территории театра, облегченно снимая неудобные детали костюмов. — Сегодня так оживленно! И на постановку отреагировали так тепло! Ух, вот господин Зубаир рад будет! Что-то внутри одновременно теплеет и сжимается еще сильнее. Это такой важный вечер для всего театра, а она впервые настолько не готова к своему выходу. Нилу чувствует, как близко от нее стоит ее напарница, без чьей музыки не обходится ни одно выступление танцовщицы. Девушка легонько трогает ее плечо, и Нилу выдыхает. Она станцует так, словно это ее последний раз. Арфистка выходит на сцену первая. Завсегдатаи знают — сейчас будет то самое выступление, ради которого и приезжают в Сумеру и идут прямиком на Большой базар. — Нилу! Смотрите, сейчас выйдет Нилу! Часть свечей и фонарей приглушают, оставляя только те, что окружают саму сцену. Начинает играть арфа. Нежный перебор, и Нилу, набирая воздуха в грудь, легко выплывает на сцену. Глаза у нее закрыты, но это и неважно — всё сейчас неважно. Она замирает в высокой позе, подняв и скрестив руки над собой. Когда аплодисменты стихают, Нилу слышит только стук собственного сердца почти в ладошках, позвякивание украшений на трепыхающихся концах юбки и первые начальные аккорды. Зал смотрит на нее завороженно — и она чувствует этот взгляд, слышит музыку, но не торопится. Хочется заполниться, надышаться, хочется убедиться. И Нилу, открыв глаза, начинает свой танец. Время на сцене всегда течет по-своему. Нилу не сможет жить без этих ощущений: входить в состояние, сродни трансу. Отключать всё рациональное, забывать — кто ты, знать только, зачем ты это делаешь. Подчиняться и подчинять, вращаясь и отдаваясь — потоку, энергии, людям. Снимать беглым взглядом их эмоции, напитываться и отдавать еще больше в каждом следующем движении. Когда Нилу останавливается — ей кажется, что сегодняшнее выступление отличается от обычных. Только пока она не поняла чем. Небольшой амфитеатр и пространство под ним полно людей. Они хлопают, кто-то свистит. На сцену выходит вся труппа, и Нилу счастлива оказаться в объятиях друзей-коллег. Они разворачиваются шеренгой, и Нилу вдруг видит его. Он стоит в самом низу, у торговых палаток. Сложив руки на груди, он смотрит прямо на нее, и по лицу его всегда сложно прочитать, о чем он думает. Нилу на несколько секунд забывает, как дышать. Подчиняясь рефлексам, она вместе со всеми кланяется, так сильно желая оставаться в этом состоянии подольше. Резко поднявшись, Нилу чувствует, как ее лицо, шея, грудь горят. Все фонари зажигаются обратно, и от этого становится еще светлее, еще жарче. Толпа увлекает Нилу и остальных актеров назад в самый центр сцены — кто-то делает снимки, кто-то просит автограф. Неизбалованные таким вниманием артисты с удовольствием отвечают на все комплименты, и к тому моменту, когда толпа начинает расходиться, — у Нилу лицо в тон ее растрепавшимся хвостам. Она устало улыбается, и тактичная Люмин приглашает друзей поужинать. Тигнари быстро хватается за эту идею, ее же подхватывает Паймон. Они прощаются — Нилу благодарна Люмин и всем, что не настаивают на ее присутствии. Она чувствует такую слабость — кроме теплой ванны и кровати честно больше ни о чём думать не хочется. И она старательно убеждает себя, что и не думает. Только когда друзья расходятся, она ищет глазами его силуэт и не находит. В горле снова сворачивается обида. Может, ей всего лишь это показалось? Глаза щиплет. Может, просто перенервничала и устала? У Нилу нет настроения и на посиделки с коллегами по сцене. Она только довольно отмечает радостное лицо господина Зубаира — в кои-то веки театр заработал хоть какие-то деньги, прощается со всеми и, нырнув наружу через боковой выход, быстро семенит по мрачному переходу в верхнюю часть города. Вечером в Сумеру свежо. Разгоряченная кожа с непривычки покрывается мурашками. Нилу останавливается и вглядывается в чернильное звездное небо: удивительно, как всё сейчас видится особенно красивым. Иногда ей кажется, что человеческое сердце, пусть и отмеченное глазом бога, не сможет в себя вместить всю глубину красоты, как бы ни старалось. Дойдя до дома, она устало стянула костюм, набрала ванну. Лежать в ней долго не хотелось, поэтому, быстро помывшись, Нилу забралась в кровать, зажгла свечу и благовоние. Откинувшись на подушках, она рассматривала мелкий цветастый узор на ткани полога. Сердце успокаиваться не желало, несмотря на всю изначальную иллюзорность. Потому что она так и не поняла. Был он или не был?

***

Сайно приоткрыл окно — в кабинете от спертого воздуха становится по расслабляющему жарко, и это мешает сосредоточиться на работе. Шохре сидит в тени и пробегает глазами отчеты. — Ходил вчера к этой своей танцовщице? — спрашивает как и всегда, не церемонясь. Сайно вскидывает брови. Шохре всхахатывает: — Не будьте наивными, генерал махаматра. Конечно, я читала, что несу тебе. Вдруг это касается работы? Он не находит что сказать: разумеется, она прочла. Разумеется, он ходил. — Ну, ходил, — нужды отпираться не было. Шохре допытается. Она состраивает наигранную удивленную гримасу. — Прекращай, — пытаясь сказать это строго, тянет Сайно. Но Шохре распаляется еще больше. — Не похоже, что ты вчера был на свидании, — шутливо отмахивается она. — А должен был? — невозмутимо парирует Сайно. — Ну, знаешь… Когда девушка оказывает тебе таки-и-и-е знаки внимания, да еще и так волнуется при этом, — Шохре делает выразительную паузу. Сайно не понимает, о чем она. Шохре сначала тоже смотрит действительно непонимающе. — Ты хочешь сказать, что ты ничего не понял? — уточнила она. Сайно цокнул: он возвращается к началу отчета уже раз в шестой за последние полчаса. — Чего я не понял? — приглушенно цедит он сквозь зубы. Теперь Шохре в открытую смеется над ним, и это раздражает еще больше. — Ты, может, скажешь мне, в чем дело? — Сайно откидывает стопку отчетов на край стола, сверля глазами коллегу. — Девочка, должно быть, с ума сходит, а ты даже не понял всей трагедии, — Шохре покачала головой. И Сайно знал этот ее снисходительный взгляд. Обычно он означал, что он, Сайно, — дурак. Но сам Сайно себя дураком не считал: ну пригласили его в театр, ну сходил. Где он просчитался? — Да влюблена она в тебя по уши, о, архонты! — Шохре не выдержала. — Я даже не знаю, порадоваться за нее или посочувствовать. Сайно для верности помолчал: он же правильно всё услышал? — С чего ты это взяла? — недоверчиво спросил он. — Да это же очевидно. Всем, кроме тебя, — Шохре с серьезным лицом вернулась к отчетам. Он хотел спросить что-то еще, но осекся. Сосредоточенно уставился в окно. Всё сводилось к тому: доверяет ли он Шохре или нет. И если доверяет, то что ему теперь с этой информацией делать? Да, он вчера не стал подходить ко всем: портить людям праздник своим присутствием не хотелось. Но можно ведь было подойти к ней лично, когда все разошлись. Можно ведь было выдавить из себя хотя бы несколько слов. Она ведь правда удивительно танцует. Она и правда прекрасна. — Подежуришь за меня вечером? Шохре мгновенно оживилась: — Тогда ты берешь за меня выходные! — хитро сощурилась она. — А тебе не жирно будет? Шохре улыбнулась: — Позже вернешь должок. Сайно не стал задумываться над сказанным, и сакральный смысл этих слов пока прошел мимо него. Он сидел и со всей присущей ему обстоятельностью и серьезностью подхода рассуждал, какие цветы понравятся Нилу — лотосы или падисары?