По зову своего сердца

Следующие несколько дней в штабе тянулись, как жвачка между пальцев, противно прилипая, цепляясь за кожу и волосы, не оставляя ни крохи надежды на то, чтобы отодрать эту мерзость с себя. За окном, не переставая ни на миг, лупасил затяжной ливень. Поливало так, что Гюнтера, пробежавшего несколько метров от двери штаба до стойла, чтобы привести в порядок лошадей, по возвращению можно было выжимать, как губку. Переодически у меня появлялось навязчивое чувство, будто бы наступил судный день и мы тут собрались для того, чтобы мастерить ноев ковчег на случай всемирного потопа, а не чтобы перевоспитать Йегера. За неимением никакого толкового дела, кроме постоянной полировки всего, до чего у нас дотягиваются руки, навязчивые мысли в моей голове с каждым новым днём, одна за другой, собирались в огромный жужжащий рой — «кто же такой на самом деле этот Мэтью?», «знает ли он, где я сейчас?», «может ли он причинить вред другим?». «В какую из ночей он снова придет за мной?» Но самой черной тучей среди вороха моих мыслей оказались переживания за часть разведки, которая приняла решение остаться в городе. Ханджи обещалась приехать на следующий же день после нашего прибытия в новый штаб, чтобы доставить разрешение Эрвина на посещение похорон Петры, но девушка так и не объявилась. Ясное дело, в такую погоду Эрвин никогда бы не позволил ей выезжать из города, но на душе все равно погано скреблись кошки. «Я пропустила похороны своей единственной за всю жизнь лучшей подруги», — мерзкая, затягивающая в пучину самобичевания мысль проворачивалась в голове снова и снова, сверля и без того воспаленный от отсутствия хоть какого-то полезного занятия мозг. Плохо скрываемая мной раздражительность от отсутствия контроля над ситуацией нарастала с каждым часом бесполезного времяпрепровождения в старом штабе. Складывается впечатление, что я медленно, но верно еду кукухой. — Ну и херня за окном, — злобно чертыхнулась я, в сотый раз начищая лезвия, — Прошло уже четыре дня, а мы до сих пор тухнем здесь без дела. — Зато штаб до блеска надраили, — ободряюще хихикнул Гюнтер. Не получив в ответ ничего, кроме унылой мины, парень легонько толкнул меня ладошкой в спину. — Вив, ну в самом деле, — Шульц плюхнулся на скамейку рядом, — Ты чего раскисла? Я тебя не узнаю. — А что я?, — огрызнувшись, я резко вернула клинок обратно в гнездо УПМ, — Не могу я спокойно без дела сидеть, мысли в голову лезут чудовищные. — Вив, — парень, давно догадавшись, что именно стало причиной моей перемены в настроении, терпеливо сдерживался, стараясь всеми силами ободрить меня, — Мне тоже погано на душе из-за того, что мы пропустили похороны Петры… Речь мужчины скользко оборвалась. Пока солдат подбирал слова, я краем глаза подметила, что руки, которые Гюнтер сплел в один напряженный комок пальцев, беспощадно тряслись. – Идя в разведку каждый из нас понимал – ничего и никогда для нас больше постоянным не будет. Никто из нас не готов к смерти товарищей и друзей, но такая у разведчиков доля, ты наверняка уже это понимаешь, – мужчина выпрямился, поймав своими глазами мой взгляд, — Я не хочу, чтобы ты думала, будто бы мне плевать на Петру. Я лишь хочу сказать, что каждый из нас разделяет твое горе, даже если на первый взгляд это не заметно. Не в силах больше сдерживать слезы, я подскочила со скамейки, отбрасывая от себя долетающие мне в спину слова Гюнтера. Мужчина, уловив мое абсолютное отсутствие желания завязывать с кем-либо диалог, кивнул какой-то своей безмолвной мысли и быстро удалился в столовую. Видимо понял, что идти за мной сейчас бесполезно. С громким хлопком я врезалась в дверь пыльной каморки, в которой частенько тщетно пыталась спрятаться от окружающих меня товарищей. — Надо отвлечься, если я снова займусь уборкой, я просто свихнусь. Приметив на пыльной полке несколько толстых, заросших пылью книг, я вытерла пыльным рукавом остатки слез и начала пробираться через кучу хлама ближе к своей цели. Сделав резкий выпад, я схватила одну из лежащих книг. С трепетом на сердце я открыла первую из них, а там… Ничего. Это, мать твою, журналы для ведения отчетов! — Да блять, — уже не сдерживаясь в своих выражениях, я метнула макулатуру в противоположный край маленькой темной каморки и сразу же пожалела о содеянном. В сторону моего убежища быстро зашагали. — Какие-то проблемы, Вивьен?, — Леви, все эти дни сохранявший стальное спокойствие, был чем-то заметно взволнован. — Никаких, капитан, — быстро выдавила я, не поднимая глаз на мужчину. — Ведешь себя, как несносный ребёнок, — хмыкнул Леви, сурово скрестив руки на груди, спуская свой тон до стеклянно-ледяного, — Мне кажется или ты забыла, что в первую очередь ты, Вивьен, солдат? Только я открыла рот с целью узнать у коротышки, с какого перепуга он сегодня такая язва, как он зашлифовал свои предыдущие слова самой мерзкой фразой, которую только мог сказать сейчас: — Парни тебя слишком жалеют, а ты только рада строить глазки, сидеть, киснуть и жалеть себя. Устало упав на коробку рядом со мной, Леви продолжил: — Ты думаешь, что если будешь сидеть здесь и ныть о тех, кому уже все равно…, — на секунду Леви замолчал, по-видимому осознав, что перегибает палку, — Ты сможешь чем-то помочь тем, кто все еще сражается за наше будущее? Эрвин, не представляю почему, возлагает на тебя большие надежды. И ты хочешь все это похерить из-за того, что у тебя не получилось попрощаться с товарищем? Ты знаешь, сколько людей остались гнить в полях, отдав свои жизни за будущее? Знаешь, со сколькими из них не попрощались родные? Знаешь, каково это — терять людей каждый день? — Знаю, — в сердце нещадно защемило, от чего мое лицо скривилось. — Да куда тебе знать… — Заткни свой рот, Леви, — появившийся из неоткуда абсолютный гнев наполнил мои 150 сантиметров от макушки до пяток. От попыток сдержаться, чтобы не вдарить в жбан противному коротышке за его слова, меня бросило в дрожь. — Чего ты добиваешься? Что тебе известно обо мне, кроме того, что ты сам себе придумал?, — я крепко схватила капитана за плечо, рывком развернув лицом к себе, — Ты даже не представляешь, сколько близких мне людей пропали без вести, погибли в бою… Скольких пытали в плену и потом просто уничтожили, как дворовых собак. Я не попрощалась практически ни с кем из них. Глаза мужчины округлились. На его лице читалось то ли сожаление за те слова, которые он только что произнес, то ли непонятная жалость ко мне. В общем-то, мне уже наплевать. Леви по-детски нелепо попытался положить руку на мое плечо, но попытка оказалась бесполезной — я с силой столкнула её с себя. — Петра умерла, потому что за мной охотится конченный уёбок, Леви, а не потому что она сделала какой-то там шаг на пути к освобождению человечества, — я вскочила с места, переходя с крика на гневный шопот, — Да, представляешь, мне было важно в последний раз подержать за руку человека, который стал мне самым близким в этом ебучем мире. Разлитой внутри меня луже бензина не хватало только одного чирка спички, которую, по своим нерушимым обычаям, мне любезно предоставил сам же капитан Леви. Набрав побольше воздуха в легкие, я открыла рот, чтобы выкинуть очередную колкость в адрес изумленного капитана, но необъяснимо тяжелые чувства меня остановили. Только сейчас до конца осознав слова мужчины, внутри вдруг стало невыносимо больно. Что-то треснуло, будто бы кто-то наступил ногой на замерзшую лужицу в морозное утро. Весь мой гнев, в миг растворившись, сменился невыносимой тоской. Капитан, пусть и в своей бесцеремонной манере, был абсолютно прав. Я такой же солдат, как и все. Все здесь были близки с Петрой, для всех здесь она была дорога. И только я, как капризная девка, показываю свой характер, отталкивая товарищей, которые целыми днями носятся за мной, пытаясь развеселить и утешить. — Ты прав, — голос сорвался на шепот, а на лице расползлась больная усмешка, — Из-за вашей постоянной заботы обо мне я слишком обмягчала. Ко мне с самого детства никто так не относился. И я, честно говоря, очень скучала по таким отношениям с дорогими мне людьми. Леви, окончательно потеряв нить логики в моем поведении, все так же таращился на меня, широко раскрыв глаза. Таким озадаченным капитана я еще никогда не видела. — Сегодня я наколю дрова, если ты не против, — освободив мужчину от самой сложной для него задачи – подбора утешающих слов, я пулей вылетела в коридор, игнорируя такие же шокированные взгляды ребят. Мда, они все слышали. Дерьмово. Накинув на плечи плащ разведки и схватив топор, я выкатилась на улицу под льющий стеной дождь. Наметив глазами дровеник, я рысью двинула в его сторону. Ноги безбожно вязли в размоченной дождем глине, замедляя мое приближение к спасительной крыше. Влетев под навес я оглядела дровеник. Да господи, — измученно рыкнув, я гневно пнула палено, от чего по кончикам пальцев разлилась неприятная боль, — Забыла топор в штабе. — Привет, а я тебя ждал, — знакомый, но от этого еще более противный голос глухо просипел в нескольких сантиметрах от моего уха, — Скучала, Вивен?