Осторожная жестокость

Слёзы успокоились лишь спустя минут двадцать, оставляя за собой непомерное облегчение. Иллуми не мог вспомнить, когда ему в последний раз было так же хорошо и спокойно, словно весь груз, который он взваливал на себя годами, рухнул с плеч, вытек вместе с солёной жидкостью из глаз. Постепенно возвращая себе ровное дыхание, изредка прерывающееся остаточными всхлипами, он ещё пару минут стоял неподвижно, наполняя лёгкие едва уловимым запахом спелого персика и переминая пальцами фиолетовую ткань на широкой спине. Так не хотелось отпускать это мягкое тепло и отстраняться от него, что Золдику показалось, будто он мог бы стоять так вечно, водить кончиком носа по нежной коже на шее, пока ласковые руки аккуратно гладили его по спине и волосам, почти убаюкивая. Он был так безмерно благодарен Хисоке за то, что тот все эти двадцать минут ни разу не шелохнулся и продолжал бережно обнимать, укутывая своей заботой, даже не попытался начать заваливать ненужными вопросами или бессмысленными утешениями. Просто молча и понимающе стоял рядом, напрочь игнорируя мокрую ткань толстовки на своём плече. Хисока же, несмотря на всю свою подчёркнутую нежность, непрерывно сверлил гневным взглядом пространство перед собой. За каждую слезу, что стекла по его шее, он был готов отрывать от Сильвы по куску. Ему было плевать на суть обиды, плевать на причину. Сам факт того, что Иллуми так отчаянно плакал навзрыд из-за своего отца, что эта боль физически ощущалась в его ауре как её неотъемлемая часть, заставлял Моро красочно представлять Сильву, захлёбывающегося в собственной крови и на коленях вымаливающего у сына прощение в последние минуты своей жизни. С каждой упавшей на кожу слезой Хисока всё сильнее доводил самого себя до кипения, грезил наяву о том, как вырвет каждый блондинистый локон, всадит в показушно-сильное тело всю колоду, а затем достанет карты по одной, чтобы Сильва медленно умирал от сильнейшего кровотечения, от которого не спас бы его даже тэн. Он бы вытащил его лёгкие через вырванные рёбра в спине, пока тот ещё дышит, уложил бы их на лопатки подобно крыльям, чтобы те «порхали» при каждом вздохе, вывернул бы ему колени в противоположные стороны, как у кузнечика, и заставил бы на них прыгать, подвесив к потолку на «жвачке», чтобы позабавить представлением дорогого Иллуми. Хисока бы вспорол Сильве брюхо и заставил бы его выкладывать на полу слова извинения из собственного кишечника. Моро больше не хотел с ним сражаться, моментально потерял к этому всякий интерес, просто хотел его убить самым жестоким образом из возможных. Уничтожить, разорвать, заставить страдать так, как страдать в принципе невозможно, чтобы милый Иллуми видел, что никому не сойдёт с рук его боль. Никому не позволено её причинять. — Прости, — нехотя отпрял убийца, не решаясь поднимать взгляд. Отчасти было даже страшно, что теперь подумает о нём любовник. Что Иллуми слабак? Что не способен больше контролировать свои эмоции? Что такой сопляк не достоин быть рядом с Хисокой, раз не может справиться даже с собственными унизительными слезами? Иллуми бы и не обиделся на подобные слова в свой адрес, потому что теперь так себя и видел: убогим ничтожеством, вызывающим жалость и отвращение, не более. — За что ты извиняешься? — нежное касание пальцев к лицу, опровергая невесёлые мысли, осторожно стёрло остатки ещё не высохшей влаги с щеки, и брюнет, снова жмурясь, интуитивно подался навстречу, накрывая чужую ладонь своей и ластясь к ней, будто боялся, что это тепло может оказаться бредовой галлюцинацией, что он сам себе выдумал Хисоку на фоне безвыходного одиночества и на самом деле стоял в комнате один. — В голове не укладывается, как можно было иметь наглость обидеть тебя. Мой маленький лягушонок, утри слёзки. Не могу смотреть на то, как ты грустишь. Хисока взял заплаканное лицо в обе ладони и наклонился, коротко чмокая печально опущенные уголки губ по очереди, затем сами губы, подбородок, кончик носа, щёки, скулы, прикрытые веки, и наконец Иллуми, не выдержав, слабо заулыбался, подставляя лицо словно под лучи Солнца. — Вот так, другое дело, — довольно произнёс Моро, поглаживая большим пальцем изгиб губ. — Улыбка идёт тебе гораздо больше. — Спасибо, — тихо выдохнул ассасин, расслабляясь от того, что никто не собирается его отчитывать за слабость, и наконец смелее раскрыл глаза, встречаясь ими с уютными медовыми, ставшими такими родными за последний год. — Перестань, Иллу. Мы же должны быть друг другу поддержкой. И в хорошем, и в плохом, — фокусник успокаивающе погладил Золдика по плечам и мимолётно поцеловал в щёку, оставляя на коже свой шёпот. — Я хочу оберегать тебя от всего, что может тебя расстроить. Прости, что в этот раз не уследил. — Хисока… — Иллуми вдруг нахмурился и слегка повернул голову навстречу, робко и по-детски наивно касаясь губами губ напротив. — Не надо, — коротко и слишком тихо прозвучало на стыке двух дыханий. — Не трогай моего отца. Внутреннее напряжение, исходящее от Хисоки, ощущалось в воздухе слишком отчётливо, что казалось, Моро мог бы сейчас колоть орехи силой мысли. Этот гнев был красив. Он напоминал неистовый пожар глубоко под водой или проросшее сквозь тело человека дерево, которое распускалось и плодоносило только после смерти несчастного. — Я бы убил его для тебя, — едва сдерживая клокочущую ярость, горящую пламенем в хищных золотых глазах, фокусник бережно заправил за ухо Золдика один из его чёрных локонов. Сейчас Хисока походил на мифического огнедышащего дракона, облизывающегося на своё драгоценное золото, верно охраняющего своё ненаглядное сокровище. На мгновение брюнету даже показалось, что он в действительности слышит из лёгких Моро низкие перекаты драконьего рокота. Ему было спокойно находиться в окружении этой заботливой, любящей злости. Хотелось в ней бесконечно тонуть. Никто раньше не злился на то, что причиняло Золдику расстройство. Всем было плевать, так что он просто складировал свои обиды вместе с остальными чувствами глубоко в себе. Однако Хисока оказался первым, кому действительно было дело до этих обид. Он злился на их причину чуть ли не больше самого Иллуми и, казалось, был готов загрызть виновника, снять с него кожу живьём. — Верю, — прошептал убийца, плавно касаясь губами чужих и прикрывая глаза. — Я чувствую твою ауру. — Приятно? — горячее дыхание, больше похожее на вырвавшееся откуда-то из солнечного сплетения пламя. В нём ещё чувствовались остаточные терпкие нотки алкоголя, но едва ли это могло сейчас отпугнуть ассасина. — Очень, — руки сами потянулись, чтобы устроиться на тазовых косточках, скрытых фиолетовой тканью. Иллуми, кажется, начал понимать слова Моро о том, что безумие — процесс постепенный. Совсем не заметил, как всерьёз стал искренне наслаждаться готовностью любовника убить его отца. Даже мимолётно представил себе это вкратце, всего на миг: изуродованные трупы родителей, сваленные в кучу, словно груда мусора, и Хисока с лучезарной улыбкой, покрытый кровью с головы до ног, протягивающий на одном колене брюнету оторванную голову Сильвы, словно свадебное подношение. Иллуми бы не потребовалось и секунды на раздумья. — Я бы сделал для тебя трон из его останков, — продолжил фокусник хрипло шептать, будто змей-искуситель, разжигая фантазию и мягко покусывая чужие губы. — Мой дорогой Иллуми заслуживает трон. — Нет, — через силу пришёл в себя ассасин, слегка отстраняясь и сбрасывая с себя наваждение. — Даже если б ты и смог одолеть моего отца, смерть была бы слишком простым выходом для него. Хочу, чтобы он жил с позором своих ошибок. Уверен, он их очень хорошо осознаёт. Пусть лелеет пустую надежду на то, что однажды он сможет всё исправить и я его прощу, чего никогда не случится. Такую благосклонность, как смерть, ему ещё нужно заслужить. А пока он продолжит жить вечно презренным. — Как скажешь, мой милый, жестокий Иллуми, — растаял Хисока в улыбке, ощущая на языке вкус любимого характера. — Не могу дождаться, когда мы наконец вернёмся домой. Разведём костёр на берегу, пожарим зефирки, а потом я укутаю тебя в плед и буду обнимать до самого утра, пока все твои печали не уйдут. Как тебе идея? — Мне нравится план. Спасибо, Хисока, ты очень заботлив, — смягчившись, брюнет благодарно погладил пальцами аккуратный хрящик ушной раковины фокусника и спустился к мочке, отчего тот на секунду томно закатил глаза. Уши были одним из слабых мест Моро. — Собирайся быстрей и поедем. Меня начинает раздражать даже эта комната. — Конечно, малыш. Дай только переоденусь, даже не буду прихорашиваться, — Хисока напоследок коснулся слегка изогнутых в удовлетворённой улыбке губ напротив и, не желая задерживать отъезд ни на одну лишнюю секунду, поспешил к шкафу, выуживая оттуда одну из вешалок со своим постиранным и идеально выглаженным костюмом, в котором приехал. — Поражаюсь тому, как ваши дворецкие могут так качественно избавляться от крови на одежде. Я раньше просто выбрасывал вещи. — Опыт, — пожав плечами, Иллуми присел на кровать в ожидании и всё же взял в руки тарелку со своим угощением, полагая, что успеет съесть, по крайней мере, одну вафлю. — Ты не спросишь меня?.. — Если захочешь, то расскажешь сам. Не захочешь — не нужно. Это не та тема, о которой можно спрашивать, пускай я и люблю поболтать, — фиолетовая толстовка мигом полетела на пол, и Моро второпях стал натягивать на себя топ. — Тем более по контексту я приблизительно понял, в чём дело. — Кфтати, тебе нуфно зайфи к нему, — с удовольствием пережёвывая сладость, едва разборчиво проговорил убийца с набитым ртом. — Фто? — передразнил его фокусник, едва сдерживая смех и стягивая с себя штаны. Закатив глаза, Иллуми поднял вверх указательный палец, как бы прося этим дать ему пару секунд, и, окончательно прожевав, проглотил пищу. — Я говорю, тебе нужно будет зайти к моему отцу. Необходимо подписать оправдательный для нас документ. Я свою подпись уже поставил, — как только договорил, Золдик сразу снова укусил вафлю, пачкая верхнюю губу и кончик носа во взбитых сливках. — Даже не знал, что я прирождённый дипломат, когда выпью. Как, оказывается, во мне много талантов. Тебе стоит мной гордиться, — усмехнулся Хисока, пытаясь всё же вспомнить хоть что-то из пьяного разговора с Сильвой и застёгивая на себе бежевые брюки. Он повернул голову к партнёру и не смог сдержать умилённой улыбки, лицезрея чумазого брюнета с набитыми щеками. — Вкусно тебе? — Угу. — Приятного аппетита. — Фпафибо. Моро взял из шкафа свои туфли, неспешно подошёл к Иллуми, обшагивая по пути какие-то вмятины в паркете, о происхождении которых не слишком стремился спрашивать, и наклонился к его лицу, аккуратно слизывая кончиком языка сливки сначала с носа, а затем с губ любовника, на что тот задорно улыбнулся. — Ну до чего же ты милашка, — почти промурлыкал Хисока, растекаясь в тепле. — Доешь спокойно, лягушонок, а я пока схожу подписать эти ваши бумажки, — фокусник поставил туфли на пол и встал в них, сразу вырастая на три сантиметра. — Куда идти? — Я провожу, ты в том крыле ещё не был, скорее всего, — мотнув головой, ассасин отставил тарелку и поднялся с кровати, оценивающе оглядывая партнёра. — Неплохо. Будто и не пил. — Выгляжу достойно моего милого Луми? — проворковал игриво Хисока, модельно укладывая руку на талию. — Более чем, — Иллуми подошёл поближе и взял пальцами Моро за острый подбородок, наклоняя к себе для поцелуя. *** Существовала причина, по которой фокусник так опасался собственных действий в отношении любовника, боялся причинить ему вред, даже незначительный. Внутренняя природа сломанного рассудка, навязчиво шипя, нашёптывала Моро без конца число девяносто шесть и всё подталкивала проверить, сможет ли он одолеть этот уровень. Однако даже несмотря на все свои маниакальные наклонности и образ психопата, Хисока был очень рационален, избирательно жесток. Иллуми был уверен, что он гораздо более собранный и логичный, чем пытается казаться, иначе бросался бы на всех и каждого подряд, чтобы утолить свои садистские желания. Фокусник безошибочно умел контролировать своё безумие, за долгие годы научился с ним справляться, хоть и не вполне осознавал это. В голове у него наверняка была состроена определённая схема, к кому и как нужно относиться, с кем бы стоило сразиться, а кого лучше не трогать, по крайней мере, пока, и Хисока всегда строго придерживался этой схемы, никогда не смел нарушать, даже если очень хотелось. Только так он мог сохранить в себе хоть какую-то разумность. Золдик не имел понятия, как это могло выглядеть в представлении Моро, но полагал, что градация была похожа на нечто вроде: • «Бесполезен/безразличен» — на них Хисоке было плевать, обычные, ничем не примечательные люди. К ним относились случайные прохожие, обслуживающий персонал, экипаж дирижабля и тому подобное. Расходный материал, который зачастую страдал во время жажды крови Моро. • «Надоедлив/раздражает» — наиболее подверженная риску категория. Люди, которые Хисоке до каких-то пор были безразличны, но чем-либо насолили ему, стали выводить его из себя по какой-то причине, будь то убийство одного из «любимчиков» фокусника или случайный толчок в плечо на улице. С ними он не имел никакого желания сражаться, просто хотел убить и, конечно, убивал либо быстро и без заморочек, либо медленно и особо жестоко в зависимости от степени своего раздражения. Рамон попал в эту группу почти сразу, и Иллуми ещё ни разу не видел, чтобы кто-то мог бесить Хисоку сильнее. • «Полезен/выгоден» — люди, которые были на данный момент чем-то удобны для Моро. По большей части в эту воображаемую колонку входили опытные целители, после работы которых не оставалось шрамов на теле, и те, кто оказывал Хисоке финансовую поддержку за выполнение каких-либо опасных заданий, от которых другие наёмники отказывались из соображений здравого смысла и которые фокусник брал от нечего делать. Людей из этой категории Моро старался не трогать до тех пор, пока они приносили ему хоть какую-нибудь пользу, однако если те умирали, едва ли он расстраивался. Просто находил других на замену. • «Потенциален/перспективен» — любимые игрушки Моро, у которых за плечами практически отсутствует боевой опыт, ещё слабые щенки, не готовые к реальным сражениям, но имеющие все шансы на то, чтобы стать достойными бойцами, благодаря своему таланту, который фокусник умел определять, потому что сам был одарён от природы. • «Интересен/силён» — уже опытные противники, достигшие или почти достигшие пика боевой мощи, с ними фокусник горел желанием сразиться при первой возможности, как, например, с Куроро. Хисока нередко предлагал оппоненту выбрать удобное место для их сражения, даже если оно было бы невыгодным для самого Моро, отчего и получал основную часть своих травм. Другую часть повреждений Хисока зарабатывал, потому что позволял противнику показать себя во всей красе, игрался с ним, чтобы вдоволь насладиться силой, которую собирался бесследно растоптать. • «Интересен, но не в бою» — этих людей Хисока по возможности предпочёл бы не убивать. Он ценил не только силу, но и любые выделяющиеся из общей массы способности, так что если встречал нечто особенное, но что нельзя использовать в сражении, то старался в конфронтацию не вступать. Аллука ему нравилась из этой группы сильнее прочих. Сколько ещё на самом деле было ветвей в этой системе, оставалось только гадать. Однако с появлением Иллуми в жизни фокусника она определённо расширилась как минимум на две новые категории. Брюнет уже давно расположился в колонке «Важен/неприкосновенен», можно бы было даже предположить, что задолго до их отношений. Его имя было единственным в этой части схемы. Эта колонка была создана для его имени. И из-за факта её существования Моро был вынужден выделить ещё одну: «Запрещено/не трогать/нельзя», — в которую пришлось поместить имена всех прочих Золдиков, а теперь и Гона. «Я ни за что не наврежу тебе, если буду понимать, что передо мной ты», — эта фраза Хисоки лучше всего доказывала, что теория верна, объясняла собой буквально всё, в том числе и то, почему фокусник атаковал ассасина несколько дней назад в подвале их дома, когда, потеряв стабильность своего состояния, перестал узнавать окружение. Услышав её, убийца совершенно непроизвольно сам увидел в своей голове эту классификацию, и тогда всё встало на свои места. Размышляя над этим, Иллуми то и дело украдкой глядел на озадаченное лицо любовника, пока они шагали по коридору в направлении нужного кабинета, и почти видел высеченное в жёлтых глазах негодование. Хисока никак не мог перестроить схему, больше не понимал, как вести себя с Сильвой, к какой категории его относить: «Силён», «Не трогать», «Раздражает», «Запрещено», «Силён», «Нельзя», «Раздражает», «Бесит», «Не трогать», — сменялось во взгляде каждую секунду. Брюнет, хоть и не так часто это говорил, но очень высоко ценил самоотдачу партнёра, которую тот проявлял в отношениях. При всём желании он даже близко не мог представить, каких трудов тому стоило ломать себя и свой менталитет, чтобы Иллуми было с ним комфортно, но очень явно это видел и был негласно благодарен. В ответ ассасин искренне хотел, чтобы Хисока был с ним счастлив, старался как можно чаще думать о его благополучии, даже настраивал напоминания в телефоне, например: «Спросить у Хисоки, не хочет ли он кофе/чай», «Сказать дворецким испечь печенье для Хисоки», «Поинтересоваться у Хисоки последней прочитанной книгой». Лишённый эмпатии с самого детства, он всячески пытался ставить себя на его место, чтобы лучше понять, хоть это и было странно с непривычки и далеко не всегда получалось. Однако нет ни одной бочки мёда, в которой бы не было ложки дёгтя. Сколько бы ни пытался Золдик проявлять заботу к партнёру, как бы ни старался, его эгоистичный, хладнокровный, расчётливый ход мыслей, к которому он привык, никуда не делся. Брюнет упрекал самого себя за него, натурально ругал, но ничего не мог с ним поделать. Он всячески одёргивал себя, душил внутренний голос, рубил на корню его шёпот, но так уж был устроен его извращённый жестоким воспитанием мозг. Едва ли Иллуми мог что-то исправить в механизме, который изначально был неправильно собран.       Как много он готов сделать для меня? Я могу использовать его как угодно? «Нельзя так думать».       Он смог бы простить мне абсолютно всё? «Так думать неправильно».       Насколько его терпения хватит, если я начну намеренно выводить его из себя? «Прекрати».       Как поведёт себя Хисока, если я нападу на него? «Хватит».       Что я мог бы сделать, чтобы он всё-таки решился меня убить? «Заткнись!» Брюнета аж слегка тряхнуло, что не осталось незамеченным Моро, и тот резко остановился, вопросительно глядя на Золдика. Иллуми растерянно осмотрелся, будто только что очутился в этом коридоре, и вдруг понял, что они уже как раз в паре метрах от нужной двери. — Всё в порядке? — изогнул бровь Хисока. — Да, я… задумался. Не обращай внимания, — убийца замялся, не зная, как объяснить своё состояние. Его самого иногда раздражала эта привычка проваливаться в своё сознание так глубоко, что происходящее вокруг вообще переставало существовать. Наверное, любой психолог объяснил бы это желанием сбежать в свой мир, отстранённый от опасных реалий, однако мир внутри черепной коробки брюнета едва ли был безопаснее настоящего. — Мы пришли? — риторически уточнил Моро, презрительно оглядывая бездушную дверь, за которой чувствовалась отчего-то беспокойная душа. — Хисока, пожалуйста, просто подпиши идиотскую бумажку, — Иллуми вдруг осторожно взял Хисоку за руку, улавливая его настрой. — Эти два дня были одними из самых дерьмовых в моей жизни. Я устал. Я просто хочу домой. Фокусник скользнул хмурым взглядом от двери к измотанным почти чёрным глазам перед собой и ласково уложил ладонь на тёмную макушку, плавно выпуская воздух из лёгких. — Конечно, мой дорогой Иллуми, я помню, — Хисока ободряюще улыбнулся. — Дракой ты сделаешь всё только хуже. Он всё ещё мой отец, каким бы ни был, — Золдик угрюмо прислонился к стене рядом с кабинетом, скрещивая руки на груди. — Не хочется это признавать, но, несмотря на то, что я недавно о нём говорил, в действительности он поступил… как хороший отец, — чуть не выдавил Иллуми из себя через силу это определение. — Он не должен был оправдывать ни меня, ни тебя. Честно говоря, хоть я и слышал ваш с ним разговор почти целиком, я всё равно не понимаю, почему он принял такое решение. Он пренебрёг своими принципами и пошёл против законов семьи, проигнорировав то, что я чуть их не нарушил. Нам стоит быть ему благодарными по крайней мере за это. Так что если ты начнёшь бой, я вмешаюсь. Не заставляй меня вас растаскивать. У меня сейчас нет на это ни сил, ни настроения. — Не стану, — кивнул Моро с заскучавшим видом, нехотя всё же окончательно определяя Сильву в категорию «Нельзя». — Я бы не хотел заходить, разговор у нас с ним закончился, как ты понимаешь, не на самой приятной ноте. Справишься сам? — Как мало в твоих словах веры в меня. Я ведь дипломат, помнишь? — Хисока усмехнулся и легонько стукнул кончиком пальца Иллуми по носу. — Не переживай, я ничего не натворю. Хочу скорее увезти тебя отсюда подальше. — Благодарю. Фокусник окинул любовным взглядом убийцу, тепло улыбаясь. Золдик мог бы запросто использовать на Моро иглы, чтобы точно быть уверенным в том, что с ним проблем не будет, тот бы даже не стал возражать. Однако он решил довериться любовнику на свой страх и риск и, пускай всё же заметно волновался, судя по крепко сжимающимся пальцам на локтях, продолжал смиренно стоять у стены в ожидании. Хисоку безмерно трогал тот факт, что он смог заслужить такое ценное доверие Иллуми, который даже своим родственникам не слишком верил. Никто прежде не доверял Моро ни в чём, а если и решался по незнанию, то непременно жалел, потому что не стоит верить лжецу. Хисока испытывал удовольствие не только от физической расправы, но и от того, как красиво разрушается дух несправедливо преданного человека. Порой он лгал и лукавил вообще без всякой причины, просто с целью сделать потом побольнее правдой. Был какой-то особый кайф в том, чтобы наблюдать, как чьи-то глаза шокированно застывают в такие моменты осознания, обезнадёженно гаснут, теряют былой блеск. Откровенно говоря, он собирался так поступить и с Иллуми в самом начале их знакомства. Несколько лет прикидывал в голове план действий, пытался фальшиво притереться к Золдику, стать ему «другом», чтобы тот дал Хисоке какое-нибудь важное поручение на задании. А задания для него всегда были приоритетом, он бы не потерпел провала. И однажды у Моро почти получилось подпортить расчёты Иллуми. Почти. Фокуснику тогда было около двадцати лет. Брюнету заказали убить другого наёмника, который держал в заложницах супругу заказчика. Ассасин попросил Моро вывести женщину невредимой, пока сам он будет заниматься целью, однако Хисока сделал по-своему и убил подопечную. Он рассчитывал, что Иллуми взбесится, потеряет контроль и стойкую бесстрастность, попытается в отместку за испорченное задание убить Моро, но тот, увидев непрошеный труп, не изменился в лице ни на миг, а затем раздражающе спокойно произнёс: «Отлично». Золдик сразу же связался с клиентом, доложил, что дело сделано, а получив плату, без лишних слов перевёл Хисоке его долю. Он бы, скорее всего, так бы молча и ушёл, ничего не объяснив, но недоумевающий фокусник возмутился, абсолютно не понимая, где мог просчитаться. — Мне заказали только её, — ответил тогда Иллуми. — Она застала мужа за изменой и настояла на перезаключении брачного договора, по которому должна была завтра утром получить тридцать из шестидесяти процентов акций компании моего заказчика. Его конкурент, который владеет двадцатью тремя процентами, нанял человека для её похищения, чтобы обезопасить от покушения и гарантировать переход акций в её руки. Если б она дожила до утра, она бы владела компанией в равной степени с мужем, а если бы её убили уже после этого, то её тридцать процентов акций были бы выставлены на торги. Этого конкурент и добивался, он собирался их выкупить и получить контрольный пакет. Поэтому заказчик нанял меня убить её раньше, но во избежании подозрений попросил сделать всё таким образом, чтобы это выглядело как попытка её спасения. У нас с тобой разные стили убийств, так что теперь любой следователь скажет, что этих двоих убили разные люди, и сделает вывод, что нанятый ассасин от моего заказчика, а то есть я, убил похитителя, как было велено, но тот успел перед этим перерезать горло женщины и я не смог её спасти. Имя моего клиента осталось чистым, и контрольный пакет акций всё ещё принадлежит ему. Задание выполнено. Мне осталось только немного поправить декорации, переместить тела и вложить в руку похитителя нож, покрытый кровью похищенной. С этим я справлюсь сам. Спасибо за помощь. — Ты знал, что я перережу ей горло? — почти шокированно уточнил Хисока, широко глядя сверху вниз на молодого парня, который только недавно вырос из понятия «мальчик». — Это же очевидно, рассечение шеи — твой основной способ убийства, — пожал плечами тот. — Думаю, если бы я рассказал тебе правду с самого начала, ты бы убил её как-то иначе, выбрал бы способ, не подходящий под легенду, а то и вовсе освободил бы её. Золдик ушёл тогда домой, совершенно не придавая никакого значения поступку Моро. Хисока был уверен, что брюнет сейчас бы и не вспомнил об этом. Но вот сам помнил каждую деталь. Иллуми обманул его, провёл лжеца вокруг пальца, в точности предсказал его действия и обратил их в свою выгоду. И спустя столько лет фокусник так и не уставал этим восхищаться. Ему понравилось быть превзойдённым Иллуми. Но что поражало больше всего, Иллуми тогда не посмотрел на него с презрением, не стал относиться к нему хуже, не посчитал Моро ублюдком за то, что тот пытался обставить его. Брюнет всё равно продолжал звать его на задания, не отказывался от встречных предложений, соглашался, если Хисоке была нужна его помощь в чём-то — не бесплатно, разумеется. Он абсолютно никак не изменил своего отношения к фокуснику, просто принял лукавый характер Хисоки как константу и адаптировался к нему, и почему-то от этого Моро потерял из виду цель как-либо подставлять Золдика, это лишилось всякого смысла. Он изредка задумывался о предательстве, когда забывался, особенно если его интересы шли вразрез с интересами Иллуми, но каждый раз в последний момент отрекался от этой идеи. Ему вдруг так понравилось не быть для кого-то подонком, это было даже приятно — знать, что кто-то смог свыкнуться с ним и ни капли не винил за лживую натуру. Знать, что есть человек, который знаком с ним уже так долго и при этом до сих пор не боится его, не ненавидит, не считает больным на голову, отвратительным маньяком, да ещё и общается регулярно. Убийца мог тогда и вовсе обойтись без фокусника, мог отдать похитителю приказ перерезать женщине глотку и упростить себе задачу донельзя. Но зачем-то решил поделиться гонораром с Моро и позвал его. Может, хотел показать, насколько тот предсказуем, а может, с ним просто было интереснее. И что тогда, что сейчас, Золдик мог легко использовать свои иглы на Хисоке. Но ни тогда, ни сейчас он этого делать не собирался. Он верил в то, что знает Моро достаточно. И был прав. И тогда, и сейчас. — Здравствуй, Хисока, — поприветствовал Сильва вошедшего, внимательно оглядывая его приторно-добродушный вид. — Здравствуйте, — фокусник постарался сделать свою улыбку как можно более естественной, и, вероятно, только один лишь Иллуми во всём мире смог бы понять, что она насквозь пропитана фальшью. — Снова на «вы»? — усмехнулся мужчина, выкладывая на край стола нужный документ вместе с ручкой. — А можно на «ты»? — Хисока подошёл поближе и уткнулся глазами в написанное, проходясь ими по тексту без особого интереса. — Нет, — Золдик внимательно проследил за тем, как Моро неспешно взял ручку, словно пытался разглядеть в его движениях угрозу. Было бы глупо полагать, что он не слышал разговора за одной тонкой стенкой в паре метрах от себя. — Жаль, — тот с непринуждённо-равнодушным видом поставил в графе рядом со своим именем небольшое сердечко и аккуратно сложил ручку сверху. — Это не подпись… — У меня нет подписи, — пожал плечом фокусник. — Но у тебя же что-то стоит в паспорте, — изогнул бровь Сильва скептично. — У меня нет паспорта. — Что? Как? Даже электронного? — захлопал глазами Золдик в негодовании. — И как ты совершаешь перелёты? — У меня есть лицензия, — Хисока ухмыльнулся с издёвкой, будто объяснял до элементарного очевидные вещи. — Хотя с деньгами она не особо нужна. — Как ты вообще попал на экзамен без паспорта? Разве там не сверяют данные участника с его документами? — Я вас умоляю, им плевать, — махнул рукой Моро, тихо посмеиваясь. — Они до финального этапа думали, что Иллуми — это Гиттаракур, хотя такого человека вообще не существует. А Хисока Моро — даже не моё настоящее имя. Единственные относительно официальные документы, где оно зарегистрировано — лицензия Хантера и этот листочек, — парень небрежно ткнул пальцем в бумагу перед собой. — Чт... В смысле? — Сильва даже раскрыл глаза шире. — И какое же у тебя настоящее имя? — Не помню, — приврал фокусник, лишь бы отвязаться от ненужных вопросов. — Ясно… Ладно, — мужчина растерянно упёрся взглядом в нарисованное на бумаге сердечко. — Спасибо вам, — внезапно снова заговорил Хисока, растягивая улыбку шире. — Я действительно благодарен за второй шанс. Мне мало кто решается его давать, я весьма польщён. — Постарайся сделать так, чтобы я о нём не пожалел. — Приложу все усилия, — скосил по-лисьи хитро глаза Моро и протянул ладонь вперёд. — Позволите пожать вам руку? Несмотря на все вчерашние события, быть частью вашей семьи и знать вас лично — большая честь для меня. — Рад слышать, — Сильва удивлённо вздёрнул брови, но всё же поднялся со своего места, уверенно закрепляя рукопожатие через стол. — Кстати, насчёт спарринга… — О, нет-нет. Я передумал, — резко мотнул головой Хисока, невольно стискивая пальцы чуть крепче и мысленно проговаривая самому себе бесконечное «нельзя-нельзя-нельзя». — Сомневаюсь, что это будет разумно после всего произошедшего. Может, как-нибудь в другой раз. — Хорошо. — До встречи, папа-Золдик, — кинул насмешливо фокусник и, разрывая рукопожатие, повернулся к выходу. — Хисока… — выдохнул устало Сильва, усаживаясь обратно, и тот, незаметно закатив глаза, обернулся через плечо, уже уложив ладонь на ручку двери. — Я не хотел, чтобы с Иллуми так вышло. То, что ты мне сказал вчера… Ты был прав. — Понятия не имею, о чём вы, — безразлично пожал плечами Моро. — Последнее, что я помню — как Иллу танцевал со мной. О том, что у нас с вами состоялся разговор, я узнал от него же сегодня утром. — Вот как, — мужчина задумчиво сложил перед собой руки на столе, и Хисока отчего-то снова озорно заулыбался, прикрывая губы кулаком и делая вид, что пытается прочистить горло кашлем. К счастью, Сильва был слишком сильно поглощён мыслями, чтобы заметить странный жест. — Что ж, я пойду, — наконец хотел было развернуться фокусник, но Золдик вновь подал голос. — Я оправдал вас, потому что люблю своего сына, — выпалил глава семьи как-то слишком внезапно даже для себя самого. — То есть всех сыновей, конечно. Но перед Иллуми я виноват сильнее всего. Когда он родился, я не был готов к роли отца. Да и из Кикио матери не вышло, — Сильва нахмурился собственным словам и на несколько секунд замолчал, будто хотел понять, стоит ли вообще продолжать, но неожиданно внимательные янтарные глаза, сосредоточенные на нём, каким-то образом смогли вселить уверенность. — Я не знал, что делать с ребёнком, он был таким крошечным и уязвимым, всё смотрел на меня этими своими любопытными глазами, а я на него — растерянными. Единственное, что я тогда понимал — он старший из своего поколения ассасин, рождённый под фамилией величайшего рода наёмников, и он не имеет права быть уязвимым хоть в чём-то, иначе не выживет. Поэтому я растил убийцу, который стал бы достаточно сильным для этого мира, который смог бы вынести что угодно и который с честью принял бы звание главы семьи, если б со мной вдруг что-то случилось, позаботился бы о своих младших братьях и воспитал бы их достойными нашей фамилии. И у меня это получилось. Порой я даже жалею, что Иллуми не является наследником, потому что он прекрасно подходит на эту роль. Дверная ручка скромно скрипнула, а за ней и петли, когда дверь слегка приоткрылась, впуская в комнату брюнета. Моро тут же приковал к нему свой взгляд, пытаясь понять настроение, но тот лишь продолжил спокойно и молча смотреть на своего отца, видимо, ожидая продолжения. — Я не пытаюсь оправдаться, — слегка мотнул головой старший Золдик, обращаясь теперь уже напрямую к Иллуми. — Я знаю, что не должен был забывать о том, что ты, в первую очередь, мой сын, а уже потом убийца. Я должен был быть твоим отцом, а не истязателем, и если бы я сейчас мог что-то исправить, я бы сделал для этого всё. Но не могу. Я могу лишь сказать, что мне жаль, Иллуми. Это ничего не изменит, но мне в самом деле жаль. Тишина, пропитавшая пространство комнаты, ощущалась лёгким покалыванием на коже. Хисока внимательно рассматривал абсолютно равнодушное лицо брюнета в попытках уловить хоть какой-то оттенок эмоций, но не видел совершенно ничего, хотя всегда замечал даже мельчайшие изменения в этой каменной мимике. — Ты долго, — наконец произнёс Иллуми, поворачивая голову к любовнику, на что тот вздёрнул брови. — Тебе нужно было просто подписать документ, это дело двух секунд. — Прости, дорогой Иллуми, — усмехнулся Моро, чуть наклоняя голову вбок. — Заболтался, ты же меня знаешь. Едем? — Заболтался здесь не ты. Едем, — брюнет раскрыл дверь шире перед фокусником, пропуская его вперёд, но всё же напоследок слегка обернулся через плечо на отца, опустившего скорбный взгляд в стол. — Ты ни разу не был у нас. Можешь как-нибудь заехать. Посмотреть дом. Когда удивлённый взгляд синих глаз вновь поднялся, дверь уже закрылась, оставляя Сильву размышлять над услышанным наедине. — Ты хорошо справился, — всё ещё немного отстранённо после речи главы семьи произнёс Иллуми, оказавшись в коридоре. — Я ведь обещал, — ехидно улыбнулся Моро партнёру. — Ну а теперь бежим. — Что? Почему? — Я прицепил «жвачку» к ладони твоего отца, и он очень скоро заметит, что приклеился к столу, — Хисока спешно подобрал ассасина на руки и стремглав понёсся по коридору к лестнице. До осознания Иллуми дошёл только спустя пару секунд, когда услышал рычаще-грозное: «Хисока!» — из кабинета отца, и ещё спустя несколько мгновений внезапный приступ неконтролируемого смеха вдруг продрался из лёгких. Брюнет неожиданно рассмеялся во весь голос, закрывая покрасневшее от нахлынувшего веселья лицо ладонями и пытаясь представить приклеенную к столу ладонь отца и его лицо в этот момент. Ну разумеется, чёрта с два Хисока бы стал жать кому-то руку по собственной инициативе, а уж тем более тому, кто ему не нравится. — Хисока, ты превзошёл мои ожидания, — продолжая хохотать, Золдик приобнял за шею не менее позабавленного своей пакостью Моро. — Приятно слышать это от тебя, Луми. *** Умиротворение и покой. С такими чувствами проснулся брюнет в тёплых объятиях, расползаясь в улыбке, когда мягкие губы начали мелко покрывать поцелуями его лицо. Этот обряд всегда вызывал у него улыбку, он совсем не умел её скрывать, когда его так ласково будили. В отличие от трезвонящих будильников, это вообще не надоедало. — Доброе утро, малыш, — чуть хрипло после недавнего пробуждения произнёс Хисока, оставляя последний поцелуй на виске. — Никогда бы не подумал, что буду так рад проснуться дома, — лениво раскрыл глаза Иллуми, натыкаясь ими на слегка взъерошенного Моро. — Аналогично, — усмехнулся тот сонно, едва ощутимо поглаживая подушечками пальцев эстетичные ключицы Золдика. — Как ты? Больше не грустишь? — Мне не о чем грустить, когда ты рядом, — прозвучало бы почти серьёзно, если б не поджатые в едва сдерживаемой улыбке губы брюнета и смешинки в глазах. Парни вдруг одновременно засмеялись во весь голос, а Хисока и вовсе перекатился и закрыл лицо ладонью, пытаясь хоть как-то спрятаться от ощущения испанского стыда. — Я пытался, — не слишком успешно подавляя смешки, срывающиеся с губ, выдавил из себя Иллуми. — Больше не надо, прошу тебя, — фокусник в конце концов зарылся с головой под одеяло и уткнулся в подушку, чтобы приглушить свой смех. — Отныне я запрещаю тебе флиртовать. — Да. У тебя это получается естественней. — Без обид, Луми, но в этом ты реально плох, — выглянул Моро одним глазом, сощурившимся в улыбке. — Даже спорить не буду, — наконец отсмеявшись, Золдик приподнялся и легонько коснулся губами чужого лба, неохотно поднимаясь затем с кровати. *** Как и обещал, Хисока устроил кинопросмотр сразу после завтрака. Традиционно раскидал подушки по разложенному дивану, принёс чипсы, кислые драже, острые орешки и несколько плиток шоколада с разными топпингами. Для виски было ещё рановато, поэтому рядом со снеками лежало несколько банок сладкой газировки. — В морозилке ещё есть твоё любимое мятное мороженое с шоколадной крошкой, — Моро зашторил широкие окна, чтобы дневной свет не привлекал к себе излишнее внимание, пока Иллуми, уже разложившись полулёжа на подушках, вводил пультом в поиск название сериала. — Нет, спасибо, сегодня довольно прохладно для мороженого, — брюнет нашёл нужную серию, открывающую собой второй сезон, и пока поставил на паузу, укладываясь поудобнее и ожидая, когда Хисока присоединится. — Я буду тебя греть, — промурчал фокусник, забираясь на диван и придвигаясь поближе. Он сразу уложил голову на плечо Золдика и, подлезая одной рукой под его спину, притянул к себе за талию, скользнув теплом своих ладоней под домашнюю майку. — Чем закончился первый сезон? Я уже не помню, — мгновенно расслабляясь, Иллуми взял в руку пульт, другой начиная почёсывать снова розовые пряди. — Их местный патологоанатом обнаружил в желудке очередного трупа стеклянную крошку и вспомнил, что София, которая ведёт дело по потрошителю, утром приходила в участок с небольшим порезом на руке, — Моро подтащил к себе пальцами упаковку орешков и протянул её ассасину. — А, точно, потом он стал просматривать её рапорты по делу и понял, что она умалчивает о некоторых деталях, а когда пришёл к ней поговорить об этом, она приложила его головой о батарею, — Золдик нажал на «Плэй», откладывая пульт, и взял пачку с угощением, чтобы любезно вскрыть и вернуть обратно Хисоке, одна рука которого была прижата к дивану спиной Иллуми — без неё открывать упаковки было затруднительно. — Слишком натянуто. Никто бы не связал стекло в желудке трупа с мелким порезом на руке следователя. Это выглядит как банальное совпадение, не больше. Такие порезы каждый день себе тысячи людей ставят, когда режут на кухне салат. — Сложно не согласиться, — усмехнулся фокусник, забавляясь от этой привычной диванной критики брюнета. Но вот сам брюнет после сказанного вдруг нахмурился и задумчиво уставился на изящные пальцы с длинными ногтями, выуживающие орешки из упаковки по одному.       Интересно, на сколько же его в итоге хватит? — раздался собственный раздражающий шёпот в голове. Первые полчаса Моро слишком уж сильно был увлечён просмотром. Он искренне любил смотреть сериалы как самый обычный человек. Они значительно расслабляли нервную систему и позволяли хотя бы на некоторое время забыть обо всём вокруг, кроме вымышленных событий киноленты. Но в этот раз что-то было не так. Будто чего-то не хватало. Сначала Хисока попробовал улечься как-нибудь иначе, полагая, что в этом была причина неудобств, однако, сколько бы ни елозил, только сильнее бесил сам себя, приходя к выводу, что изначальная поза была самой удобной. Он оглядел вкусности, лежащие на диване, мысленно прикидывая, чего бы ему сейчас хотелось, но сытый желудок после завтрака и орешков подсказывал, что уже съеденного было достаточно. Даже газировка не выглядела привлекательной. Закончилась первая серия, и Хисоке уже начало казаться, будто он окончательно сходит с ума. Ещё ни разу он не чувствовал себя настолько дискомфортно, находясь при этом в абсолютном комфорте. Он даже начал подозревать, что чем-то болен, пока серия не переключилась на следующую в ощутимо стойкой тишине, давая понять, что же было не так. Моро удивлённо поднял голову, направляя взгляд на нетипично молчаливого Иллуми, и резко распахнул глаза, когда увидел болезненно-хмурое выражение лица. — Что с тобой? — глядя обеспокоенно на то, как Золдик прикусывал нижнюю губу с такой силой, что ему периодически приходилось слизывать выступившую кровь, чтобы та не потекла по подбородку, Хисока схватил пульт и нажал на паузу. — Ничего, — тут же прекратил брюнет, осознавая свои действия, и попытался принять как можно более непринужденный вид, игнорируя постепенно собирающуюся на губах кровь. — Почему ты молчишь? — сдвинул брови фокусник, садясь лотосом, и потянулся за салфеткой. — Ты ни слова не сказал за всю серию, даже когда появился Ридли, которого озвучивал в прошлом сезоне другой человек. А я знаю, как тебя бесит смена актёров дубляжа, — он аккуратно приложил бумажную салфетку к нижней губе любовника, и её края мгновенно пропитались кровью. — Я не хочу мешать просмотру. Мои комментарии никому не нужны, — приподнявшись, Иллуми угрюмо сел похожим образом и сам взял салфетку в руки, продолжая держать её у рта. Хисока озадаченно замолк, разглядывая нервно трясущиеся пальцы убийцы и пытаясь сложить всё в голове, но вдруг медленно приподнял брови в удивлении. — Боже… — тяжёлый вздох. — Как ты понял, что у тебя ОКР? Золдик едва заметно вздрогнул, рефлекторно отворачиваясь, чтобы спрятать глаза, по которым, видимо, Моро умел читать его мысли. — Иллу, ты что, стесняешься? Не ребячься, — тихо засмеялся тот, мягко поворачивая Иллуми обратно за подбородок. — К чему отводить свои прекрасные глазки? Если ты меня не видишь, то это не значит, что я тоже не вижу тебя. — Почему ты никогда не говорил мне о том, что у меня расстройство? — сдался ассасин, вздыхая. — Как давно ты вообще об этом знаешь? — Лет восемь, наверное, — приблизительно прикинул Хисока, неряшливо пожав плечом. — Настолько давно? — возмущённо насупился брюнет. — И когда ты собирался мне об этом сказать? — Не собирался, — так же небрежно ответил фокусник. — Издеваешься? — Вовсе нет. Если ты не замечал этого сам, значит, тебе твоё ОКР не мешает. Какой смысл тогда тебе о нём знать? — Я имею право знать о таком. Это не какая-нибудь ерунда вроде развязанных шнурков. — А вот про шнурки я бы сказал. — Хисока, чтоб тебя, будь серьёзен! — А, так ты хочешь по-взрослому поговорить? Ладно, — Моро моментально стёр с себя улыбку. — Ты пойдёшь лечить своё ОКР, зная теперь о нём? — он слегка откинулся назад на вытянутые руки, вопросительно наклоняя голову. — Наймёшь себе психотерапевта? Будешь годами прорабатывать с ним, совершенно чужим тебе человеком, свои гештальты и травмы детства? Будешь пить таблетки, которые не будут на тебя действовать, потому что у тебя толерантность почти ко всем веществам? — Золдик лишь сильнее сдвинул брови, опуская взгляд. — Это всё риторические вопросы, ответ я уже знаю. Так чем тебе полезно знание о том, что у тебя ОКР? Тем, что ты теперь будешь запрещать себе разговаривать во время нашего просмотра сериалов, чтобы не мешать мне, и однажды сгрызёшь себе губы до подбородка? По мне, так уж лучше неведение. Мне твои губы нравятся целыми. — То есть лучше, чтобы ты терпел мои замашки, пока однажды твоё терпение не иссякнет? — мрачнея всё сильнее и сильнее, Иллуми отложил пропитанную кровью салфетку на столик. — Я не хочу, чтобы ты однажды ушёл от меня из-за того, что я заставляю тебя складывать блины для штанги друг на друга по убыванию веса. — Ты действительно считаешь, что я могу уйти от тебя из-за этого? — усмехнулся Хисока, изгибая брови так, будто услышал нечто крайне забавное. — Конечно, зачем тебе эти трудности? Лишний геморрой. — Вот ведь ты себе придумал… Иллу, малыш, мне не мешают твои просьбы, — фокусник придвинулся ближе и чмокнул открытое плечо брюнета. — Ты не требуешь от меня невозможного, мне ничего не стоит складывать блины так, как ты хочешь. И мне нравится слушать твои вредные, занудные комментарии, я только ради них и смотрю этот идиотский сериал. Другое дело, если тебе начало мешать твоё расстройство и ты сам хочешь от него вылечиться, тогда мы что-нибудь будем с ним думать и решать. Но если ты считаешь, что обязан сделать это для меня, потому что боишься потерять, то я сегодня же найду какого-нибудь нэн-специалиста, который лишит тебя памяти об этих глупостях. Потому что это глупости. Я никуда от тебя не уйду, даже если ты скажешь мне Эйфелеву башню из блинов построить, — Золдик слабо усмехнулся, представив это. — А теперь сделай глубокий вдох и выскажись, наконец. — Новый дубляж — полная херня, — выдохнул облегчённо Иллуми. — Солидарен, — улыбнулся Хисока, наблюдая, как напряжение потихоньку уходит с лица ассасина. — А ещё они поменяли освещение в декорациях кабинета Софии с тёплого на холодное. — Я думаю, это могло быть осмысленным решением, ведь теперь мы знаем, что она и есть потрошитель. — А. Об этом я не подумал, — кивнул брюнет заинтересованно. — В таком случае очень даже неплохой ход — играть на визуальном восприятии зрителей. — А то, что Ингрид так похудела за пару серий? — Моро откинулся на подушки, умиротворённо прикрывая глаза. — Не понимаю, чем думала актриса, — согласился Золдик, покачав головой. — Она сбросила килограмм десять перед съёмками второго сезона, тогда как в сериале прошла всего неделя. Актёрам, вообще-то, должны прописывать в договоре пункт об изменении внешности. — Ну вот, узнаю́ своего ворчуна. На автопилоте слизнув с губ свежую кровь, Иллуми благодарно взглянул на расслабленного фокусника и прилёг рядом, хватая с дивана шоколадку с изюмом. — Мне очень повезло с тобой, Хисока. Люблю тебя. — Ох, мой сладкий… — протянул умилённо Моро, вновь придвигаясь ближе и любовно обнимая. — Следующую? — спросил брюнет на всякий случай, вскрывая упаковку. — Давай.