Под красным кленом

      Край Света, очевидно, находится на краю света — там, куда не ступала нога человека или другого живого существа, не считая Яэ Мико, конечно. Эта хитра лиса проберется куда угодно, если того захочет — Эи уже, можно сказать, проверяла.       Эи начала жить так, как мечтала все свое треклятое существование. На Краю Света стоит дом — деревянный, заброшенный, покрытый паутиной и пожухлой листвой. Эи его вычистила и убралась внутри; зажгла свечи, провела генеральную уборку, расставила по полкам книги, которые бывший жилец оставил здесь, красиво расставила редкую мебель. Она начала ухаживать за растениями в саду — смогла оживить цветы — незабудки и пионы, расцвели благодаря ей дельфиниумы, начала цвести старая яблоня. Эи посадила подсолнухи и фиалки, рядом с ними приятным сюрпризом начали цвести маки. Такие же красные, как глаза Каэдэхары Казухи.       От маков клонит в сон. Эи денно и нощно копается в саду, следит за цветами, а потом, когда надоедает, подходит к Краю. За Краем морем раскинута Вселенная, звезды на ней — морская пена, прыгают с волны на волну, держатся на ручки-острые-кончики, смеются так звонко и весело. Эи вслушивается в смех, сидя на камне, море Вселенной приятно лижет ей лодыжки. Эи думает, поступила ли она правильно — она до сих пор не знает причину, по которой Казуха увязался за ней. Не узнала, не вспомнила, и она усиленно пытается об этом забыть — в конце концов, Каэдэхара сам виноват. До последнего говорил загадками.       В один прекрасный день к ней приходит Яэ Мико. Кицунэ-лисица, ученица бедняжки Сайгу, у нее теперь тоже ровно девять хвостов. У ее наставницы было бы намного больше, будь она жива. Эи старается об этом не думать — Яэ Мико приносит печенье.       — Поздравляю самую лучшую девушку на всем белом свете с освобождением от работы! Уволилась, моя дорогая? Хочешь отпраздновать?       Эи улыбается сдержанно. Она не приглашала Мико и никому не говорила о своем местонахождении. Но она не выгоняет Яэ — впускает в дом, хотя каждый человек в курсе, что нечисть в свое жилище впускать не стоит. Эи, впрочем, и сама нечистью считается, так что ей простительно.       Яэ Мико приносит печенье, а потом они собирают яблоки в саду у Эи. Яэ говорит о том, какие красивые цветы у нее растут — и подсолнухи тянутся к солнцу, и опасно-красивые дельфиниумы, и алые маки, как капли крови, как багряные листья и старые клены. Эи улыбается сдержанно: Мико захотела испечь с ней пирог.       — Ну и кто теперь исполняет твои обязанности? Тот красивый мальчик, о котором все говорят?       — Он еще и способный.       — Охотно верю. И на вкус, наверное, не плох. Как жаль, что больше ты не будешь забирать души тех несчастных, кого я ем!       — Теперь это работа Казухи.       — Так я и его съем.       Лисицы-кицунэ — ёкаи, злые духи и демоны. Их мех для родна людского — ценен и редок. После смерти Сайгу кицунэ на род людской озлобились окончательно. Если люди сдирают с них шкуры, то они же станут для лисиц обедом.       Эи вздыхает:       — Зубы об него сломаешь, и в глотку не протолкнешь. Выплюнешь, не успев прожевать.       — Я по кусочкам. Торопиться не буду, не волнуйся.       Эи чистит яблоки, Яэ Мико, подперев ладонями голову, сидит за столом, смотрит с хитрым прищуром. Все ее девять хвостов полностью заполняют помещение, кончик одного из них щекочет Эи щеку. Она увлечена монотонной работой — начистила уже пять яблок.       — Я и тебя съем. Ты же больше не Смерть, так что вполне себе съедобная. Возьму и проглочу всю целиком, ничегошеньки не оставлю.       — Охотно верю.       — Ты хоть слышала что-нибудь с того момента, как передала ему Жатву?       — Нет, — Эи вздыхает. — Это же Край Света, Мико. Любые новости сюда доходят с опозданием.       — Вот еще, новый континент как будто мне открыла. А хочешь, расскажу тебе то, что не рассказывал тебе Казуха?       Рука Эи дрогнула: лезвие случайно задевает кожу на ее пальцах. Из царапины выступает капелька крови — настоящая, человеческая. Эи странно даже дышать: раньше Смерть в этом не нуждалась, Эи, кажется, даже не делала вдохов, и кровь у нее была застывшая. Сейчас — человеческая; она — живая.       — Что же ты мне можешь рассказать?       — Все-все могу. Например, то, что все это — один сплошной обман Каэдэхары Казухи. Хотя, в мире демонов кличут его по-другому — и это могу рассказать. Могу рассказать, почему в Небесной канцелярии не найти его имени, и почему он так одержим Смертью даже больше, чем кто-либо из нас, столетних.       — Расскажи, — Эи садится на табуретку, рядом с Мико, смотрит на нее так внимательно, так вкрадчиво, готовая на все.       — А что ты мне предложишь взамен?       — Что угодно, — Эи осекается: у нее ничего нет. — Хочешь — съешь меня. Можешь целиком, или частями. Как угодно.       — Вот еще! Не хочу я пока тебя есть. Но эти слова запомню, — Мико хохочет, улыбается, прячет хищный оскал за длинным рукавом хаори. — В готовке ты, конечно, не очень, зато яблоки режешь отменно. Да уж, все, что можно порезать, ты режешь с удовольствием. Даже если это человеческие души или чувства.       — Я не специально.       — Я знаю. Только дурак и полный кретин будет обвинять тебя в этом. А теперь, слушай, бедняжка Смерть, слушай о заговоре длинною в сто лет, в котором замешаны все твои друзья-приятели, включая меня. Прости, но в свое оправдание могу сказать, что это не то, о чем ты думаешь прямо сейчас. Никто не желал тебе зла и никто не хотел умереть намеренно. Все хотели показать, что ты не одна.       Я не знаю подробностей, если возникнут вопросы — лучше тебе спросить у него. Каэдэхара Казуха — имя, которое ему дали родители, когда он был человеком. Чиё ведь рассказывала, что у демонов своя иерархия? Есть ёкаи, такие, как мы, есть демоны погоды, есть демоны, созданные из людских страхов. А есть демоны, пожирающие чужие души. Знакомо, да? Почти как-то, чем ты занималась.       — Я знаю об этом. Я забирала души таких демонов.       — Тогда ты должна знать, что внутри у них — своя собственная Жатва, в которой теплятся все души, которые они когда-то забрали благодаря заключенным сделкам. Они там, внутри каждого демона, они существуют тысячелетиями, пока не придет Смерть и не освободит их, забрав душу самого демона. Так вот: твой драгоценный Каэдэхара Казуха как раз из таких демонов. Хотя, в народе он слыт как Демон в Красном — такие, как он, не разбрасываются именами направо и налево. Истинные, настоящие имена демонов, тщательно скрываются, потому что имя для них — источник силы.       Так вот, Каэдэхара Казуха. Ты, наверное, и не вспомнишь, как два тысячелетия назад забрала семью. В одной деревне их посчитали посланниками Дьявола и заперли в сарае, а потом сожгли, думая, что тем самым избавились от нечисти, которая пожирала их день ото дня. Глупые и наивные — они заперли не тех, а ты тогда пришла и забрала всех. Ну, почти, исключая самого Казуху. Я не уверена, что конкретно там произошло — это знаешь только ты — но Казуха в тот день выжил. И нет, это не твоя ошибка — ты его забрала. Почти забрала. Но такие демоны, как Казуха, рождаются из сильных человеческих чувств. Теперь ты понимаешь, да?       Поэтому в Небесной канцелярии не могут найти его папку с фамилией — когда он обратился в демона, он стер все, что с собой связано, включая и души родителей, стер все, и отчасти это коснулось тебя — ты забыла, как забирала его, забыла горящий дом и ту деревню. А знаешь, что было дальше? Казуха нашел того демона и сам поглотил его, а потом одного за другим сожрал всех жителей деревни. Поглотил их души. А потом искал тебя. Долго, муторно, несколько сотен лет, представляешь? Все икал и искал, иногда находил, а потом снова терял. Ты никогда не оставалась на одном месте. По кругу бегал, как собачка.       Он познакомился с Сайгу, он встретил Сасаюри и даже узнал Чиё. Он был знаком с Чжун Ли еще тогда, когда была жива Гуй Чжун — ее он тоже, кстати, знал. Его целью было найти тебя, он находил всех, с кем ты когда-либо пересекалась, в надежде, что пересечется с тобой. А потом они умирали. Снова и снова. Их забирала ты, но он тебя так и не встретил, потому что по воле судьбы был слишком далеко.       Он встретил меня. Это было, кстати, отчасти недавно, лет двести назад. Он спрашивал о тебе, я спрашивала о том, много ли ты знаешь. Он не сказал, зачем ищет, сказал только, что это очень важно для тебя. Я сначала подумала, уж не угрожает ли он тебе! А потом он рассказал, что помнит, как ты забирала души. Помнит, какой одинокой ты была, бедняжка, как тяжело тебе было, какой мученический взгляд у тебя был, как тебе было физически больно забирать невиновных людей. Не знаю, что он там себе напридумывал, но заключил со мной сделку. Я должна была рассказывать, что с тобой случается. Прости, но отчасти это было нужно и для тебя — ты совсем потеряла себя после смерти Чиё.       Он знал Чжун Ли, я тебе говорила. Он тот, благодаря кому Золотой Дракон принял тебя, как личность, а не обозлился из-за смерти Гуй Чжун. Они договорились: когда случится так, что он придет вместе с тобой, Чжун Ли ни за что не расскажет, кто он на самом деле. Каэдэхара же сделает так, чтобы он снова встретился со своей принцессой. Казуха убил его, но не забрал душу. Этот военный переворот в стране — его рук дело. Один раз он наткнулся на Куникудзуши, кстати. Не знаю, чем закончился их разговор и была ли у них сделка, связанная с тобой. Но, насколько я знаю, основной мотив был прост: Демон в Красном на протяжении всего времени искал встречи с тобой.       В общем, это все, что я знаю, Эи. Не сердись на нас: ты, в отличии от нас, никогда не знала жизни, и я говорю сейчас не о твоей сестре. Но так случается часто: когда ты обретаешь что-то, то мгновенно теряешь. Несправедливость Жизни, ха. Никогда не думала, почему из раза в раз умирают твои близкие? Никогда не думала, почему твоя сестренка Макото так много времени проводит с самой Судьбой-Асмодей? Им выгодно держать тебя на поводке, пока ты из раза в раз, как заведенный механизм, выполняешь свою работу. Ты отличная тень и отличная машина, и только это нужно было Небесам от тебя. Ни Макото, ни наш Создатель не хотели, чтобы ты начала чувствовать что-то человеческое, то, что свойственно остальным. Они растили машину. Они вырастили тебя, Эи, сломали и уничтожили, развинтили и выпотрошили, когда придумывали незавидные судьбы для твоих друзей. Я выпросила Каэдэхары защиты, потому что знаю — Судьба, по велению Макото, сделает так, чтобы умерла и я.       Макото не отпустит тебя. Ты слишком полезна. А может быть, это просто сестринская ревность.       Сасаюри, Сайгу, Чиё и даже Чжун Ли пытались защитить тебя.       Они поплатились за то, что узнали тебя.       Пожалуйста, не думай, что это твоя вина. Каждый из них понимал, чем жертвует. Но все они выбрали тебя добровольно, Эи. Все они хотели показать, что ты не одна. Я тоже хочу показать, что ты дорога мне. Мы не хотели ничего плохого, и этот грандиозный обман создан для того, чтобы ты вырвалась из лап Небес. Хотя, я понимаю, как это выглядит со стороны. Прости.       Эи слушает молча. Она смотрит в пол, пол перед глазами плывет — Эи обнаруживает, что чуть ли не плачет. Все это время Макото, ее сестренка Макото, леди Жизнь, любимица людей, специально не давала ей права на счастье. Держала в банке, как излюбленного светлячка, или в своей клетке, как канарейку, подкармливала возможным счастьем и следила, чтобы не насыщалась. Любой намек на сытость — и она пресекала все самое лучшее. Уничтожала то, что было ей дорого.       Сестренка Макото. Отличный стратег и вдумчивый правитель. Эи вспоминает, как она отчитывала ее за то, что взяла себе ученика. Сестренка Макото хотела, чтобы роль Смерти досталась _только_ Эи, чтобы Смертью была _только_ Эи, и чтобы ее тенью была _только_ Эи.       Глаза становятся сухими. Эи вдыхает — тяжело, медленно — сжимает в руке ткань одежд, там, где бьется сердце. Ее сердце болит, невыносимо болит, колотится, сердце вот-вот выпрыгнет, и от этого чувства сводит мышцы, немеют руки, ноги и пальцы. Эи пытается дышать, и она выпрямляется. Закрывает глаза.       — Мико, скажи, ты не знаешь, где сейчас может быть Казуха?       — Догадываюсь приблизительно. Хочешь его найти?       — Да. Я ушла от него, как только передала Жатву.       — Даже не знаю, принялся ли он тебя искать. Ты же здесь, на Краю Света, далеко-далеко от Небес. Отчасти, он достиг своей цели.       — Значит, искать его теперь буду я.       — Я начинаю ревновать, Эи. Но я тебя очень люблю, поэтому скажу, где он может находиться. Ты, кстати, умеешь играть в карты? Тебе очень пригодится это умение. Демоны любят делать ставки, особенно, если на кон ставится чья-то душа. На твое счастье, я знаю, как обыграть демона.       Слушай меня внимательно. ***       Ад состоит из девяти кругов. В Девятом заточены предатели всуе: Иуда, Брут и Кассий. Эи думает, что там самое место Макото. Им надо поговорить, но явно позже: Эи не теряет надежды, что сестра объяснится перед ней, как минимум попросит прощения. А дальше — видно будет; Смерть все-таки любит Жизнь, такую странную девушку-шутницу с жестоким чувством юмора, Смерть все-таки любит свою донельзя лицемерную сестренку, которая с мягкой понимающей улыбкой соврет ей в лицо — снова и снова.       Что ожидать от доверчивой глупышки Эи.       На Первый круг могут, кстати, заходить люди — в основном это те, кто ищет мистические силы, те, кто целенаправленно хочет заключить сделку с демоном. Еще это могут быть разного рода колдуны, ведьмы и ведьмаки, ёкаи. Первый круг открыт буквально для всех, потому что на первом кругу страж-Харон охраняет удивительно-увеселительное заведение — таверну, в которой собирается вся нечисть. В общем, на самом деле, полная противоположность кругу по Данте — здесь нельзя тосковать и быть грустным, и, кто знает, возможно, все предатели на Девятом кругу вовсе не мерзнут во льдах, а сгорают в пасти у чудовища?       Эи об этом не думает.       Госпоже Смерти сюда путь заказан. Вернее, теперь она — просто Эи, вечно грустная и печальная Эи, пережившая тысячи войн и смертей. Ей не место здесь, среди смеха и праздного веселья, но она заходит внутрь, откидывает капюшон — все так, как они и продумывали с Мико.       — Кто у нас здесь желает сразиться со мной в доблестном поединке?       Демоны любят играть в карты, для них азарт — практически пища; демоны сотканы из сильных эмоций: ненависти, зависти, гнева, демоны питаются сильными эмоциями, азарт — тот самый деликатес, который они могут вкусить. Тысячи пар глаз устремлены на нее, перестает играть музыка, все замирает с приходом Эи.       — Ой, а это случайно, не Смерть ли по наши души пожаловала?       — Я слышал, что Смерть перестала существовать.       — Значит ли это, что жизненный цикл нарушен?       — Смерть стоит перед нами, я точно говорю!       Миллион голосов разносятся по заведению, Эи в них теряется. Но она знает, что роль нужно сыграть четко, идеально — нет права на ошибку; Эи пересиливает себя для того, чтобы гордо взмахнуть полами плаща, ловко забраться на столик, за которым сидели некоторые сомнительного рода демоны — Эи привлекает к себе внимании такой выходкой.       — Я есть Смерть. Настоящая Смерть, я собирала души все это время, я живу столько же, сколько существует этот мир, и я же приду за вами, когда наступит время. Но! У вас есть чудесный шанс исправить это. Я предлагаю вам сделку: я сыграю с одним из вас — я обязательно выберу сама — и тот, кто выиграет, получит мою душу. Не будет больше Смерти в этом мире, нарушится жизненный цикл и порядок обратится в хаос. Ну? Кто готов на такую авантюру?       И все начинают кричать:       — Я, я!       Рой голосов вторит:       — Выбери меня!       Эи стоит на своем самодельном пьедестале, вглядывается в пеструю и разношерстную толпу, щурится, пытаясь высмотреть единственного, кто ей действительно нужен. Толпа демонов кучкуется вокруг нее, тянет лапы, руки — все хотят урвать кусочек; Эи держит себя в руках и ждет, ждет, ждет. Ну же, где же ты, Демон в Красном? Неужели Мико ошиблась?       Вдруг.       Перед глазами мелькает красный.       Кленовый лист опускается ей на вытянутую ладонь, красный, как закатное солнце, как укрытое маками поле, как чужие одежды, как осень, как сам Каэдэхара Казуха собственной персоной. Эи вскидывает голову, она оглядывается, оглядывается, пока не замечает непримечательную фигуру в самом дальнем конце зала. Голова его укрыта капюшоном. Пожалуйста, Эи, только не ошибись!       Эи вытягивает руку, тычет пальцем в фигуру. Демоны замолкают.       — Его. Я выбираю его.       Пожалуйста, Эи, только не ошибись!       Ворох красного. Пахнет осенью, елью и совсем немного металлическим — странный гость поднимается с места, щелкает пальцами:       — Молодец, госпожа Смерть.       Голос — такой знакомый, родной, его, ЕГО голос, это он, Эи не ошиблась. Казуха меняет обличие — хотя, и Казухой его теперь называть не нужно. Демон в Красном выглядит немного по-другому, не так, как в их последнюю встречу: теперь он кажется старше — ему около двадцати пяти или даже двадцати восьми, на красных рукавах расшиты золотом узоры, волосы собраны в высокий хвост и вид его донельзя самодовольный — Эи с трудом узнает в нем того мальчишку, которого встретила около десяти лет назад. Казуха выглядит красиво, дорого — истинный демон, погибель человечества, наказание самой Эи, ее палач и ее спаситель. Казуха смотрит на нее внимательно, взгляд скользит по ее лицу, изучающе-нежный, какой-то всепонимающий, но не такой, как у Макото — и он вытягивает руку, материализуя Сияющую Жатву.       — Ты же за этим пришла, так? Хочешь отыграться, наверное. Я знаю. Не волнуйся — мне не нужна эта безделушка, можешь ее забрать.       Он кидает Жатву прямо ей в руки — зеркалит то, как поступила с ним Эи. Но она не ловит. Священный вечной атрибут Смерти катится к чужим лапам, нетронутый, погасший. Демоны ахают от увиденного.       Где это видано, чтобы Смерть так обращалась со своей Жатвой!       Демон в Красном тоже недоумевает: он наклоняет голову в бок, светлые пряди волос падают ему на лицо. Он не понимает, во взгляде читается немой вопрос — Эи говорит:       — Я пришла сюда не за этим. Сыграешь со мной?       — Оя, так ты серьезно, что ли, — Демон в Красном улыбается снисходительно. — Вздумала переиграть демонов в их собственной игре? А если проиграешь?       — Я назвала цену проигрыша.       — А что же ты хочешь в случае моего поражения?       — Хочу, чтобы ты ответил на три вопроса предельно честно, не увиливая.       — Всего лишь на три! Я думал, у тебя накопится миллион. Расстраиваешь, госпожа Смерть. Ты меня, вообще-то, глубоко обидела недавно, помнишь? Не думала, что я не захочу с тобой играть?       — Думала. Но цена выигрыша слишком вкусная, ты так не считаешь?       — Какая ты хитрая.       Эи вместо ответа сходит с импровизированной сцены. Она бесстрастно одним движением руки смахивает все, что было на столе — напитки, яства, что-то еще — пододвигает к себе стул и показательно садится. Она вытаскивает колоду карт, которую ей составила Мико. Эи никогда не играла в Священный Призыв Семерых, но она более-менее поняла правила.       — Так ты играешь? Я такую честь оказываю лишь раз. Не согласишься — уйду, и вернусь, может, через пять сотен лет. Или десять. Кто знает.       — Я! Я сыграю! Выбери меня!       Демон в Красном сверяет тяжелым взглядом смельчака — он почти убийственный, донельзя красноречивый. Эи ждет, перетасовывает колоду и кладет на столешницу три главные карты. Выиграет она, или проиграет — не важно; ей нужен сам факт нахождения Демона в Красном рядом с собой, а дальше — исключительно действие по ситуации.       — Ну хорошо, — он расплывается в улыбке, мягким ветром окутывает пространство, сливается с воздухом, чтобы в мгновенье ока оказаться сидящим за столом. — Давай сыграем, госпожа Смерть.       Он кладет свои три карты.       Эи думает, что это успех. ***       У них остается по одной карте с одним процентом жизненной силы. Но выигрыш на стороне Эи — сейчас ее ход, которым она побьет чужую карту, и тогда ее судьба будет предрешена. Вначале было тяжело — Эи не сильна в азартных играх, особенно, если правила придумывали демоны, а вот Демон в Красном оказался удивительно хорош в игре. За два раунда он смог нейтрализовать одну из трех карт, а потом Эи, кажется, начало жутко везти.       Эи не знает, поддавался ли ей Казуха. В другой ситуации, будь это так, расстроилась бы, если бы это был дружеский поединок для того, чтобы скоротать время — но сегодня Эи было все равно, выиграет она или проиграет. Даже если ее душу потом съедят — все это стоило того, чтобы хотя бы немного поговорить с ним. Узнать его версию происходящих событий. Узнать по-другому, не как мальчишку, который навязался в ее путешествие и без приглашения вошел в ее жизнь, а как человека, который знает ее также долго, как и она саму себя.       Ее карта бьет карту оппонента. Эи выигрывает. Рядом с ней снова раздается хор голосов, кто-то разочарованно вздыхает, кто-то сетует на то, что все это один сплошной обман — демоны хотели не такого конца. Удел Смерти — существовать в одиночестве, удел темных сил — разрушить мировой порядок и Вселенную в целом, душа Смерти к этому ключ. Душа Смерти останется при ней. Не будет хлеба и зрелищ.       — Какая досада. Видимо, я проиграл, — в голосе Демона в Красном — актерские нотки печали. Плохая игра, но он даже не старается. Эи знает, каким хорошим актером он может быть, если захочет.       Эи молча собирает карты, поднимается со стула. Демоны расходятся, заходится заливным басом музыка, взвизгивают гусли — все становится, как прежде, возвращается на круги своя, как будто Смерть не беспокоила вымученные души. Эи сверяет взглядом Демона в Красном — Каэдэхара Казуха подпирает ладонью щеку, смотрит с нескрываемым любопытством. Эи не хочет говорить здесь, и она молча разворачивается, чтобы покинуть таверну. Слышит, как скрипнул стул — Казуха поднимается следом.       Они выходят, на Первом кругу Ада луна освещает кривую дорожку, приглушенный свет лестницы манит к себе. Эи оглядывается — она сворачивается с освещенной луной тропинки, проходит через еловые ветки и хвойные корни, мягко убирает руками лозы со своего пути. Она не слышит шагов позади себя, но знает, что Демон в Красном направляется прямо за ней, свистит ветром и играется со спутанными волосами, шелестит листвой, шепчет полночным вечером. Эи останавливается у красного клена; ветер кружит голову и красно-оранжевые листья, потоком знакомо вздувает ей челку, от чего приходится рефлекторно зажмуриться.       — Три вопроса, Казуха.       Он появляется мягко и плавно, из воздуха соткано его тело, из кленовых листьев — душа. Клен замирает, стихает ветер, а Демон в Красном мягко ступает по укрытой листвой дорожке. В руках у него — Сияющая Жатва.       — Не дело разбрасываться такими ценными артефактами направо и налево.       — От нее больше не будет толку. Мог бы и не забирать.       — Ты слишком категорична и бросаешься из крайности в крайность, прикрываясь тем, что ничегошеньки тебе не нужно. Успокойся: я не съем тебя, а миру нужен порядок.       — В чем смысл порядка для мира, если я не в порядке?       — Если это твой первый вопрос, то настоятельно рекомендую подумать над остальными двумя.       Эи протягивает руку — Казуха вкладывает копье в ее ладонь, и пурпурное лезвие Жатвы вновь начинает сиять под бликами полной луны. Эи снова начинает слышать голоса — миллион голосов, они воют, они стонут на разный лад, они молят о прощении и пощаде — за короткое время Эи забыла, какого это, когда твоя голова полностью забита чужими словами и мыслями.       — А демоны всегда ищут лазейки в контрактах?       — Конечно, мы же демоны. Наша цель — поглотить как можно больше душ.       — Сколько душ ты успел съесть?       — Более тысячи. Твои три вопроса закончились, а ты так и не смогла спросить то, что тебя действительно интересует.       — Потому что ты ответил на эти три вопроса, как Демон в Красном, а не как Каэдэхара Казуха. Это тоже было частью моего плана.       — О-о, теперь понимаю. А ты не думаешь, что Каэдэхара Казуха не захочет отвечать на вопросы добровольно?       — В этом случае Каэдэхара Казуха не стал бы играть со мной в карты. Если сыграл — значит, он явно захотел меня видеть. Возможно, сам хочет что-то сказать, но почему-то не может. Боится последствий?       — Прошлое беспокоит каждого из нас.       — Каэдэхара Казуха может не отвечать на мои вопросы. Только, пожалуйста, пусть он больше меня не обманывает. Пусть не врет мне.       Казуха улыбается как-то печально. И стоит он весь такой, озаренный светом луны, весь такой нереальный, ненастоящий, эфемерный, как будто пришедший из долгих-долгих сновидений. Эи хочется коснуться его, понять, что он настоящий, но не смеет сделать ни шага к нему. Клен снова начинает шуметь, шептать, говорить, и ветер кружит в воронке опавшие сухие листья.       — Три вопроса. Но я буду отвечать Эи, а не Смерти.       В голове взрываются миллиард голосов — и также резко затихают. Сияющая Жатва снова перестает сиять, и Эи расцепляет пальцы — вечный атрибут Смерти падает в пожухлую листву. Клен самолично хоронит копье, укрывает красным покрывалом, прячет в своих корнях. Казуха присвистывает:       — Сильно.       — Что тобой движет, Казуха?       — Люблю тебя. Люблю так странно, до невозможности. Ты знала, что если очень долго произносить слово «люблю» оно постепенно превращается в «убью»? Люблю-убью. Лю-убью. Страшная сказка со счастливым концом — Смерть никогда не умрет, а что насчет Эи?       — Я забрала всю твою семью. Ты должен был меня возненавидеть.       — Только дурак и полный кретин будет ненавидеть тебя за то, что ты делаешь. Ты забрала всю мою семью и чуть ли не забрала меня — а я забрал демона, который терроризировал мою деревню несколько долгих лет. Знаешь, что самое смешное? Это оказался мой друг. Менял личины каждый божий день — я поглотил его, и обрел его же способность. А так — кто знает; может быть, Томо и раньше существовал, и был неплохим человеком, пока не обратился в вечно голодное существо. Знаешь, на самом деле, я был бы не против, если бы меня забрала ты. Жить несколько тысячелетий — муторно и тяжело; я бы обрадовался Смерти, если бы ты пришла ко мне при других обстоятельствах. Но вышло то, что вышло. Вышло так, что я сам пришел к тебе. Я очень хотел, чтобы ты вспомнила сама, и при этом хотел быть рядом с тобой. У тебя был очень, очень печальный взгляд, когда ты пыталась меня забрать. И, наверное, осознание тотального одиночества и сделало из меня демона.       — И ты придумал грандиозный план длинной в две тысячи лет для того, чтобы найти меня?       — Вообще-то, я хотел взять выше и вывести Небеса на чистую воду. Я стер всякое упоминание о себе, чтобы отследить меня было намного тяжелее. Использовал заклинание, чтобы ты видела фальшивую дату смерти. Но, как оказалось, были некоторые погрешности — ты тоже забыла часть истории.       — Теперь я знаю. Не думаю, что вспомнила, но точно — знаю. Чего ты хочешь теперь?       Казуха вновь становится ветром, и ветром он касается ее шеи, ключиц и щек. И вот он — близко-близко; тянет руки к ней, играется с прядями волос и смотрит — глаза в глаза; Эи не чувствует его дыхания, но чувствует, как у него колотится сердце, и от близости все ощущается острее, сильнее, ярче, сочнее, как в самом лучшем сне.       — Хочу твою душу.       Эи смеется — натянуто, обреченно.       — Рано или поздно Смерть заберет даже души демонов. Небеса это так не оставят; придет новая Смерть, а может быть, сама Жизнь оборвет твою нить, и заберет все-все твои души, включая мою.       — И пусть. Я не буду сопротивляться. Только хочу твою душу. И, может быть, сердце, и все остальное.       — Тебе бы договориться с Яэ Мико. Она тоже желала отхватить кусочек.       — Не хочу по кусочкам. Хочу всю тебя. Вот только проблемка — не хочу, чтобы ты находилась с другими душами. А их больше сотни. Так жаль.       — Так жаль, — эхом повторяет Эи, их дыхания смешивается друг другом, растворяются над головами, в облике полного диска луны. Казуха совсем-совсем рядом и совсем-совсем близко, искал несколько лет и нашел, держит в руках — не отпускает; ладони его путаются в темных волосах, пальцы тянутся к лицу, оглаживают щеки и скулы. Эи закрывает глаза. Эи перестает дышать — не хочет, ей это не нужно, это не нужно для того, чтобы наконец почувствовать себя ж и в о й, а не куском материи, не роботизированной техникой. Эи чувствует себя ч е л о в е к о м.       Мягко, почти бережно, но смертоносно, как яд, и кажется, будто ее заключают в кольцо — это ли чувствуют люди перед Смертью? Ветер вокруг них становится сильнее, он зарывается в волосы (будто пальцы Казухи), он заползает под одежду, он холодит щеки, от него слезятся глаза, и вокруг них — ворох алых листьев, над ними шумит клен, задыхаясь в своем благословении, его листья поднимаются до уровня неба, закрывают алым глаза. Эи не смотрит — Эи смотрит на Казуху. Демон в Красном, сотканный из листьев, такой эфемерный, чистый в своем желании, невообразимо-открытый, священно-жестокий, обвивает руками ее шею и шепчет, шепчет, шепчет то, что может шептать старый красный клен, шепчет то, что так давно, так давно хотела услышать непреступная госпожа Смерть хоть от кого-нибудь, шепчет то, о чем все свое существование мечтала несчастная Эи — игрушка в руках у Всевышних, поломанный механизм, очередная пустышка для великого Создателя.       Казуха шепчет:       — Моя.       Казуха шепчет:       — Я люблю тебя.       Казуха шепчет:       — Убью тебя.       И говорит:       — Пожалуйста, люби меня и ты. . . . . . . . .       И сказки станут явью, и Смерти больше нет, и говорят одно и тоже: вот вам старое поверье,       В нем горящий клен предчувствует беду.       Тогда вернется Смерть, украшенная красным,       Тогда все головы склонят на пораженье,       И великий демон взглянет в отражение       Истинного знания напрасного.