заплетаясь в вечность

      Я люблю тебя, Ангел.       Аки открывает глаза, болезненно щурясь на яркий свет, разрезающий зрачки. Над головой кружат чайки, издавая пронзительные крики, а холодная вода заливается в уши. Воздух одновременно свежий и какой-то затхлый и определенно пахнет дохлой рыбой. Парень с трудом поднимается, опуская руки в соленую воду, разъедающую ссадины от песка на запястьях, и морщится. Легкие сжимаются туго, болезненно, с хрипом.       Охотник хватается руками за грудь, до скрипа сжимая челюсти, и издает рваный рык. Сердце под его ладонями упруго и уверенно бьется, сжимаясь от боли. Ему никогда не было так больно с тех пор, как Огнестрел стер в пыль родительский дом вместе со всей его семьей. Даже когда умирала Химено, Аки не чувствовал такой иссушающей, удушающей, всепоглощающей тоски. Сосущей и бесконечной. Ядовитой.       Он плачет, чувствуя, как захлебывается в рыданиях. Чертов Ангел, проклятый демон. Он растоптал его сердце и соткал его из пустоты.        Он стал его сердцем.        Хаякава скользит пальцами по груди, практически разрывая пуговицы рабочей рубашки. На нем — костюм Бюро, и от этого промокшая одежда ощущается особенно отвратительно. Парень прорывается сквозь ткань, хватаясь тонкими пальцами за грудную клетку, и скребет кожу ногтями. Ему хочется вырвать глупого Ангела из груди и задать ему хорошую взбучку. Как он мог так распорядиться их жизнями? Как он мог так бессовестно вышвырнуть его из их пустого рая, наполненного прикосновениями? С чего он взял, что жизнь на Земле — это то, что ему требуется?       Демоны лживы и коварны. Они выворачивают наизнанку слова, рвут на части. Они пожирают без остатка. Не стоило доверять демону. Не стоило любить демона.        Аки стонет, глотая слезы. Над головой кружат чайки, издавая пронзительные крики, а холодная вода пропитывает ботинки, брюки, рубашку, все его тело. Он сидит на песке до тех пор, пока не начинает чувствовать, что замерзает, а задница затекает. Парень тяжело поднимается, чуть пошатываясь. Импульсы, распространяющиеся от нервных окончаний, во всю глотку вопят, что он жив. Это одновременно приятно и чертовски больно. Аки сплевывает в воду, ощущая на прокушенном языке привкус крови, и надрывно дышит. Он ненавидит Ангела за то, что он сделал.       Хаякава выходит из воды и идет вдоль берега. Редкие прохожие испуганно отшатываются от него, но охотник игнорирует их удивленные взгляды. Где-то вдалеке заходятся гвалтом собаки. Он чувствует себя живым — по-настоящему. Здоровым, целым и невредимым. Он чувствует, как катушка срока его жизни бешено наматывается, превращая нерастраченные полтора года в бесконечность. Сколько живут полудемоны? Кажется, в несколько раз дольше обычного человека. Аки вздыхает. Возможно, стоит наведаться в Бюро и выяснить это. Или, еще лучше, не приближаться к нему вообще.       Ангел не хотел бы, чтобы Аки вновь посвятил себя жизни охотника. Он не хотел бы, чтобы его, как изверга, посадили на цепь.        Да какая разница, чего хотел Ангел? Его здесь нет.       Аки злобно топает по тротуару, глядя себе под ноги, и скрипит зубами. Его переполняет ярость. Но вместе с ней — тоска и такая светлая, пронизывающая, всепоглощающая любовь, что аж дух захватывает. Он злится на Ангела. Но он знает, что однажды простит его. Может быть, очень скоро.        Какой-то торгаш привлекает его внимание, завлекая купить что-нибудь в лавке. Хаякава задумчиво тормозит и роется в карманах. Он не знает, новое это тело или старое, но находит кожаный кошелек со стопкой слипшихся и промокших купюр. Ангел воссоздал его точно таким, каким его настигла смерть. Деньги размочились не полностью, и парню удается отделить несколько бумажек.        Аки заходит в лавку и просит бутыль воды, потому что внезапно ощущает дикую жажду — еще один признак того, что он жив. Его взгляд задумчиво блуждает по прилавку и натыкается на морозилку с мороженым. Хаякава поджимает губы, ощущая, как в глазах вновь собираются слезы, и просит добавить к заказу рожок ванильного. Он, наверное, никогда больше не сможет есть мороженое спокойно.       Продавец пробивает покупку и косится на него с интересом. Должно быть, он представляет собой плачевное зрелище: потрепанный, промокший до нитки. Аки плевать. Он бредет без цели. Торгаш вручает парню мороженое и воду и улыбается.        — Хорошего дня. Кстати, симпатичный ободок. Кажется, он светится? Как это?       Охотник замирает и удивленно вскидывает брови, а затем отходит к витрине, в которой ловит свое отражение. У него на голове — нимб, заправленный в волосы на манер ободка. Он исходит белесым свечением, едва заметно сверкая в тусклом освещении комнаты. Парень ощупывает его свободной рукой: золото уходит под кожу за ушами, но, если прикрыть волосами, это довольно незаметно. Ободок не ощущается вросшим в череп и шатается от прикосновений. Аки думает, что, наверное, его можно повернуть, сдвинув на лоб, и освободить этим силу демона. Он осторожно проводит пальцем по металлу, медленно осознавая, что отныне Ангел — часть его самого.        Продавец неловко переступает с ноги на ногу, и парень почтительно кланяется.        — Спасибо, батарейки, — отвечает он. — Я с фестиваля.       Глупое оправдание, но ему не до выдумывания сносных отговорок. Нужно уходить, пока не нагрянули охотники.       Хаякава усмехается, покидая лавку. Еще одна ирония — теперь ему самому следует опасаться борцов со справедливостью. Интересно, если кто-то разгадает его текущую природу, его прикончат на месте? Аки не хочет рисковать. В конце, концов, Ангел хотел, чтобы он жил. Он ведь теперь тоже живет внутри него? Макима говорила, что от Денджи исходят два запаха — и демона, и человека, а сам парень говорил, что Почитта иногда приходит к нему во снах.       Охотник улыбается, вспоминая глупого засранца, и это его немного приободряет. Он оглядывается в поисках признака, по которому мог бы определить, есть ли смысл искать пустоголового Человека-Бензопилу, ставшего его семьей. На глаза попадается пожелтевшая газета, торчащая из мусорного бака на остановке. Парень склоняется, разглядывая дату, и выдыхает. Три года. Прошло всего три года. Или целых три года? Интересно, в каком состоянии его квартира.       Он пожимает плечами и быстро снимает упаковку с мороженого, проглатывая его за три укуса, а затем жадно пьет. Десерт и наполовину не такой вкусный, как те рожки из тележки, что они ели вместе с Ангелом на лавке в парке, скрытой тенистым деревом. Хаякава обещает себе, что обязательно вернётся в этот парк и будет есть мороженое до тех пор, пока оно не полезет по пищеводу обратно.       Аки оглядывает себя, бессмысленно пытаясь привести в порядок костюм, застегивает оставшиеся целыми пуговицы рубашки и стряхивает с брюк следы песка, которые видит. С остановки доносится знакомый табачный запах, и парень вдруг понимает, что страшно изголодался по никотину. В посмертии в нем не было нужды, потому что мертвое тело не обладало зависимостями, и Аки курил скорее по привычке. Теперь же его буквально трясет от желания заполнить легкие горьким дымом. Охотник вежливо склоняется к старику, разместившемуся на скамейке под навесом, и тихо кашляет.        — Извините, у вас не найдется лишней сигареты?       Старик с подозрением косится на него, но затем пожимает плечами. Возможно, он узнаёт форму Бюро, если она еще не изменилась, а может, просто видит горящие от предвкушения глаза Аки. Он протягивает ему пачку с торчащей сигаретой, и охотник молниеносно выхватывает ее. Старик прикуривает, и Хаякава с наслаждением затягивается, ощущая, как каждая клеточка тела наполняется никотином. Голова слегка кружится с непривычки. Эти сигареты крепче тех, что он курил обычно, но парня это не волнует. Возможно, стоит задуматься о гниющих костях, но он ведь теперь бессмертный демон, верно? Выпьет крови — и все восстановится.       Аки дышит дымом в ожидании автобуса и размышляет о том, насколько легко смог принять свою новую сущность. Было ли это связано с тем, что он достаточно времени провел с Денджи и Пауэр? Или вообще в Бюро? Или это его любовь к Ангелу изменила его настолько, что теперь мысль о необходимости пить кровь воспринимается как данность, а не мерзость? Парень тушит бычок о железный бак мусорки и выбрасывает окурок, когда видит приближающийся транспорт.        Слишком много вопросов в его голове роятся и жужжат, наполняя тело дрожью. Сердце все еще болезненно ноет, а любое воспоминание о крылатом демоне заставляет глотку сжиматься в приступе накатывающих слез. Он машинально заходит в автобус, занимая место в нише у окна, чтобы не мочить сиденья, и бесцельно пялится в пустоту. Ему хочется кричать и бить кулаками в стены. Возможно, так он и сделает, как только останется наедине сам с собой. Разобьет кулаки в кровь, размесит костяшки, наполнит все тело болью — такой же тягучей, как та, что разливается из сердца. А затем выпьет крови, залечит раны и повторит. И будет повторять до тех пор, пока боль не отпустит. Пока проклятый блеск золотистых глаз не растает, пока огненная шелковистость волос не растворится в ощущениях на пальцах.       Но Аки не хочет его забывать. Ангел хотел сохранить воспоминания так сильно, что отказался от своего бессмертия, отдав жизнь глупому человеку. Имеет ли он право выколачивать из себя вкус его губ и тепло его кожи?       Чертов Ангел, проклятый демон.        Аки не замечает, как заканчивается поездка. Он машинально сходит с рейса, бредет дворами, оставляя после себя мокрые следы. Гул Токио на фоне его мыслей кажется белым шумом. Тихие перешептывания местных, бодрые голоса рекламщиков, рокот машин, лай собак — все наполнено звенящей жизнью. Аки больно, что эта жизнь не досталась Ангелу.       Он доходит до дома, поднимается на этаж и нерешительно замирает перед дверью, занеся над ней руку со сжатым кулаком. Стоит ли ему постучаться? Или открыть своим ключом? Что, если здесь уже живут другие люди? С Денджи станется продать квартиру за миллион йен и бомжевать в подворотнях, растратив все деньги на жратву. Отчаянно пахнет мокрой псиной.       Аки слышит за дверью топот множества ног и гулкий лай и чувствует, как волосы встают дыбом. Что еще станется с Денджи?       Он стучит.       Несколько мгновений ничего не происходит, а затем раздается раздраженный и сонный знакомый голос, тонущий в гомоне собачьего воя.        — Да слышу я, слышу, уроды, че разорались-то, — бормочет Денджи.        Звучат звуки борьбы, кряхтение, сдавленный скулеж — а затем дверь распахивается. Аки улыбается, разглядывая ополоумевшее выражение лица Бензопилы и вытаращенные глаза. Мальчишка выглядит старше. Под его глазами залегли темные круги, волосы взлохмачены, но одежда чистая, хоть и мятая. За его спиной толпится целая стая псов.       — ЧЕ-Е?! — вопит Денджи, отшатываясь и размахивая руками точно в конвульсиях. Он хватает ртом воздух, надувает щеки и почти приседает и одновременно подпрыгивает, пока Аки спокойно разглядывает его и одновременно оценивает обстановку в квартире. Какие еще сюрпризы ждут его внутри? — Это че, реально ты, Аки? — мальчишка подскакивает, тыча пальцем в лицо Хаякавы, но тот терпеливо ждёт, пока парень удовлетворит свое любопытство. — Не Огнестрел? Ты не будешь опять палить мне в бóшку?        Охотник вздыхает, улыбается, поднимает руки и делает самый неожиданный для себя самого жест — выставляет пальцы в двойном «писе».       — Это я, болван, — говорит он. — Что ты устроил в моем доме?       — А-А-А! — Денжи кидается вперед, обнимая Аки так же неожиданно, как и его жест мира, и утыкается носом в его шею, крепко сжимая руки у него за спиной. — Обалдеть! Ты же помер! Я сам… Господи, Аки!        Из мальчишки вырывается поток несвязных слов, которые Хаякава привычно связывает, наученный опытом жизни с этим идиотом. Он выдыхает и обнимает Бензопилу в ответ. Они никогда так не обнимались, но Денджи жмется к нему, словно он восстал из мёртвых. Впрочем, именно так и было, и Аки позволяет себе немного обмякнуть в его руках, ощущая, как сердце тоскливо и жалобно ноет. Он возвращается домой. Именно этого и хотел Ангел.        Денджи не задаёт вопросов, он верит ему безусловно и беспрекословно, как делал всегда. В его пустую голову не закрадывается ни одного подозрения, что Хаякава на самом деле может быть злобным демоном, пришедшим по душу Бензопилы, и Аки почти смеется. Он так и не исследовал до конца все грани их с Пауэр тупости. Парень делает мысленную пометку провести с дураком воспитательную беседу. И как он только выжил без него?       Они стоят на пороге, обнимаясь бесконечные минуты, пока вокруг них собираются любопытные собаки, тычущие мордами в ноги. Наконец, Денджи отпускает его, и Аки даже чувствует некоторое сожаление. Он не представлял, как сильно истосковался по этому непутевому засранцу, по их бесхитростной жизни, перебранкам, грязной посуде и разлитой в ванной воде. Он не представлял, что так привяжется к нему, когда Макима впервые сообщила, что они будут работать в паре.       — А че ты мокрый такой? — возмущается Денджи, заметив, что теперь его футболка покрыта влажными разводами, а под ногами собралась лужа. — И че это у тебя на башке?              — Долгая история, — усмехается Аки. — Может, однажды расскажу. Давай, заводи эту ораву в квартиру. Я ужасно голоден.       Парень послушно кивает, свистит, загоняя псов в дом, сторонится, пропуская Хаякаву, и задумчиво чешет затылок.       — Только тут со мной теперь соседка живет, которая вроде как мне сестра, а вроде и нет. Ты только не злись, ладно? Я вас познакомлю.       Аки закатывает глаза и оглядывается. Он замечает, как из коридора выглядывает темноволосая голова, принадлежащая девчонке лет двенадцати. Она смотрит на него недоверчиво и даже злобно, и охотник кивает сам себе. Наверняка очередной демон, полудемон или изверг. Наверное, меньшего он и не ожидал.        — А Пауэр где? — спрашивает Хаякава. Денджи неловко переступает с ноги на ногу и как будто сжимается в пространстве, и Аки чувствует, как вместе с ним сжимается его сердце.       — Она это… того. Отдала мне свою кровь, когда я сражался с Макимой.       Аки снова кивает. Наверное, этого он тоже ждал. Ему повезло, что он застал Денджи живым. Хотя пожертвовавшая собой Пауэр — немыслимая идея. Аки почти ей гордится, и это, на удивление, не удушает. В конце концов, демон Крови был демоном. Переродится.       — Победил? — просто спрашивает он. Губы Денджи растягиваются в ухмылке.        — А то. Я ее сожрал. Такой мясной марафон устроил — забубенишься!       Хаякава усмехается. Он совершенно точно не ждал от Денджи меньшего.        — Ладно, идем, поищем, че пожрать, — тянет парень, расталкивая столпившихся в проходе псов. — Наюта, тащи свою задницу на кухню! Надо че-то сообразить, нам надо устроить пир! У нас осталась курица?        — Нет, я все съела, — отвечает девчонка и вдруг задорно оттягивает нижнее веко правого глаза, высовывая язык.        — Че?! А ужинать мы чем будем, ты, демон-троглодит?        — На себя посмотри, демон-ничтожество! Я уже поела!       Денджи пыхтит, пытаясь ухватить девчонку за пятку, и она отбивается от него, задорно хохоча и прикрываясь собаками. Они носятся по гостиной, переворачивая мебель, и Аки прислоняется к стене, испытывая бешеное желание закурить. Он не купил сигареты. Хаякава улыбается, наблюдая за беснующимися демонами, и чувствует, как его тело наполняется легкостью от ощущения того, что он, наконец, дома. Сердце тоскливо сжимается, и парень прижимает к груди руку.        — Спасибо, Ангел, — шепчет он. Он уже не злится. Боль его не отпустит, возможно, никогда, но Аки привык к боли. Она даже в каком-то смысле приятна. Боль напоминает ему о том, что он жив. Боль напоминает о прикосновениях и вкусе губ. Боль завещает жить дальше — как того хотел Ангел. Хаякава выдыхает и повышает голос: — Эй, вы, демоны-засранцы, угомонитесь! Денджи, дай мне каких-нибудь шмоток, хочу снять эти ссанные тряпки. Потом я схожу в магазин за сигаретами и лапшой навынос. А потом мы все сядем, поедим и познакомимся, идет?       — Да! — вопит Бензопила, радостно получая пяткой в нос от Наюты. Девчонка задумчиво смотрит на охотника, чуть сощурив глаза, а затем пожимает плечами, словно доверяя доверию Денджи.       — Мне куриных крылышек, — сообщает она. — И удон, и онигири с тунцом, и еще я хочу торт.        — Торт! — вопит Денджи, радостно заваливаясь на спину одного из псов. Аки улыбается широко и искреннее.        Да, он дома. Он привыкнет жить с этой болью и будет жить так, как того хотел Ангел. Он постарается, потому что вместе с Денджи ни в чем нельзя быть уверенным наверняка. В конце концов, он мог учудить что угодно: разгромить Бюро, спеться с демоном Войны или запланировать атаку на ад в целях освобождения Пауэр. Но Аки будет наслаждаться этой жизнью, полной человеческих боли, страданий, любви и надежды, до последнего вздоха.       — Разумеется, — подтверждает он. — Я в душ.       Он отворачивается и направляется в ванную. Денджи ловит его у самой двери, неловко потирая ладони. Аки вопросительно изгибает бровь, наблюдая за парнем. Он не помнит и дня, чтобы Бензопила испытывал неловкость. Особенно так часто, как за последние пятнадцать минут.       — Аки, ты извини меня, что я тебя пришиб, ладно? — жалобно тянет Денджи. — У меня не было выбора, понимаешь?        Хаякава вздыхает. Он не думал, что Денджи действительно переживает по этому поводу. Переживал все три года? Боже, да он столько раз испытывал желание придушить идиота, что и не сосчитать.       Он понимает.        — Без проблем, — улыбается Аки. — Я и не вспоминал.       — Крутяк, — улыбается в ответ Денджи, и с его плеч как будто сваливается гора. Удивительно, сколь мало ему требуется. Таким и был весь Денджи — легко прощал по щелчку пальцев буквально что угодно и ждал, что так же легко будут прощать его. — Ну ладно, ты тогда мойся, а я пойду, поищу твои шмотки, они тут где-то в коробках.       Охотник замирает, держась за ручку двери, и вскидывает брови, щуря глаза.        — Ты их не продал?       Бензопила надувает щеки и задумчиво кусает губу.       — Ну, большую часть я, конечно, толкнул, но кое-что оставил. Я же не знал, что ты вернёшься!       Аки кивает. Он и не ждал от него большего. Тот факт, что мальчишка сохранил хоть что-то, уже тепло греет сердце.       Аки улыбается. Он дома — и Ангел бьется в его груди вместе пульсом.