Любовь со вкусом Смерти

Тёплая, проточная вода расслабляла, мягко обволакивая каждый миллиметр тела. Пар клубился, принимая затейливые формы. Ирэн слабо улыбнулась, чувствуя, как каждая мышца в теле начинала расслабляться. Она устало потёрла веки, мысли стремительно уносились прочь. Девушка стала осторожно оттирать остатки пыли и грязи, накопившиеся за сегодняшний день. Монотонные движения отвлекали, погружая в какое-то странное умиротворение. В голове засели тысячи мыслей. И все они были связаны лишь с одним человеком. Ирэн стала размеренно и осторожно распутывать узлы в мокрых волосах. Её щёки залились алой краской, как только она вспомнила их последнюю встречу. Подумать только! Эрик... Как же много она не знала о нём, и сколько ещё нового предстояло узнать... Ирэн стала уже резче распутывать узелки, разделяя мокрые пряди на две части. Сердце ритмично забилось, как только она вспомнила то, что он сделал. То, как он касался её, как шептал в шею, как дотрагивался губами... Ирэн закрыла лицо руками, глупо улыбаясь. К лицу прилила краска, она закусила нижнюю губу, пытаясь согнать внезапное напряжение. А что дальше? Как ей вести себя с ним? Сделать вид, что ничего не было? Девушка устало вздохнула, разбрызгивая тёплую воду руками. Нет, нужно было мыслить разумно. Губы снова растянулись в улыбке, а в голове то и дело всплывал их поцелуй. Ну, хотя бы попытаться. Ирэн резко встала, заставив воду колыхнуться, ударяясь о края ванны. Нащупав полотенце на привычном месте, девушка стала поспешно переодеваться. Нет, нельзя так глупо нырять с головой в человека, которого толком не знаешь! Ирэн на секунду остановилась, глубоко задумавшись. А что же она вообще знала о нём? Девушка стала натягивать вишнёвую накидку, драпированную по краям золотистыми узорами. Нужно смотреть правде в глаза. Эрик убийца. Сердце пропустило пару громких ударов. Но он совсем не похож на монстра... Её передёрнуло, в голове всплыли жуткие образы того самого дня, предназначенного для убийства Ясмин. А ведь тогда, оказавшись на её месте, она могла умереть. Если бы не Эрик... Ирэн осторожно провела по груди, нащупывая раны, уже затянувшиеся плотной коркой. Останутся шрамы. Те люди, что сделали с ней это – вот, кто настоящие монстры. Но Эрик тоже убивал. И вспоминая то, как он с лёгкостью перерезал глотки тем двоим, было очевидно: он делал это далеко не впервые. К горлу подкатил ком. По шее скользкой дорожкой пробежал неприятный озноб. Ирэн наклонилась, чтобы выжать волосы. Что же подумает о ней Аллах? Или Бог уже давно оставил её? Теперь, когда дело было сделано, влажные прядки легли на плечи, соприкасаясь с сухой тканью одежды. Она проскользнула в комнату, опускаясь на мягкий матрас. В углу раздался шорох, и Ирэн инстинктивно обернулась, услышав знакомые шаги. Матушка. – Ой, прости, не хотела тебя напугать. – раздался звонкий голос, отдаваясь эхом в углах спальни. Кровать скрипнула рядом с Ирэн. В ноздри ударил запах жареных лепёшек и какой-то новой, пряной выпечки. Ирэн придвинулась ближе. – Новый рецепт? – девушка мягко улыбнулась, шумно вдыхая приятный аромат. Женщина хохотнула, всплеснув руками. – Твой неугомонный отец уже стащил пару булок, боюсь, к завтраку уже ничего не останется. Ирэн тихо засмеялась, приняла удобную позу. – Ты смотри, какая худющая стала! – она щипнула Ирэн за бок, на что та цыкнула, обиженно нахмурив брови. – Как мы тебя такую замуж выдадим? Женщина должна быть в теле, чтобы вырастить здоровых детишек! – Мам! – Ирэн скрестила руки на груди, облокотившись на спинку кровати. Разговоры о замужестве продолжались чуть ли не каждый день, с наступлением её пятнадцатилетия. И теперь, вспомнив Рахшана, девушку кинуло в холодный озноб. Видимо, Зульфия догадалась о мыслях дочери и виновато отвела взгляд. Женщина присела ближе, заставляя матрас с шумом прогнуться под её весом. Она ласково провела по щеке Ирэн, осторожно заправляя прядь мокрых волос за ухо. – Прости меня, дочурка. – её карие глаза с золотистыми крапинками потемнели, разглядывая побледневшее лицо Ирэн. Она ненадолго замолчала, внимательно вглядываясь в черты дочери. – Они...ведь ничего не успели сделать с тобой? Ирэн передёрнуло. В голову будто комом навалились воспоминания всех ужасов, что вытворяли с ней те чудовища. Удары, раны от глубоких порезов лезвия, разорванная одежда, кровь – всё перемешалось, оставляя после себя тягучую, липкую рану, навсегда оставшееся в её сердце. – Нет. – Ирэн отстранилась, сильно сжимая ткань тёмных одежд. С момента нападения они толком не разговаривали о случившемся. Пытались делать вид, что ничего не произошло. Уж слишком страшно было вновь затрагивать эту тему. – Тот иностранец, ведь это он помог тебе сбежать? Ирэн слабо кивнула, погружаясь в свои мысли. – Не нравятся мне они, – Зульфия фыркнула, скидывая рукой пару надоедливых мошек. – Но он хорош. Видит Аллах, уберёг тебя. Ирэн отвернулась, стараясь не позволять себя снова эту глупую улыбку. Щёки предательски порозовели. – У каждого из нас есть судьба, дочурка. – Зульфия хохотнула, откидываясь всем телом на матрас. – У кого лёгкая и сладкая, как нуга. А у кого извилистая и острая. Но Аллах всегда смотрит за нами, Он всегда поможет. Ведь мы его дети. – женщина подняла взгляд вверх, будто пытаясь ненароком взглянуть на Бога. Ирэн задумчиво прокрутила прядь кудрявых волос. В голове застыли слова, не так давно сказанные Эриком: "...или твой милостивый Аллах был слишком занят, пока мир гнил от войн, голода и ублюдков, не достойных называться людьми, не так ли?". А ведь если бы не Эрик, помог бы ей Аллах? Спас бы он её потерянную душу? В ту ночь, лишил бы Бог её жизни, так же легко, как и возможности видеть? – От чего тогда люди умирают, матушка? Почему убивают, издеваются? Как же это допускает Аллах? – Ирэн сжала губы, вспоминая погибшего сына Ясмин. – Не вздумай сомневаться в Боге, девочка! Что за вздор! – женщина всплеснула руками, с удивлением поворачиваясь к дочери. – Иди и помолись как следует. Пусть намаз выбьет эту дурь из твоей головы.

***

В семье Хатима свет нервно колотился в углу, освещая потрёпанные стены. Черноволосая женщина забилась в углу, прижав ноги к груди. Ясмин уже не была прежней. Её прямые шёлковистые волосы, потеряв свою форму, стали ломанными и тонкими, кожа приобрела серый, нездоровый оттенок. И без того худое тело, теперь было больше похоже на кости, обтянутые кожей. Но больше всего выдавали глаза. Неживые чёрные глазницы смотрели в пустоту, периодически наблюдая, как слабое пламя тихо постукивало, вновь принимая затейливые формы. – Ты ела? – из комнаты послышался уставший мужской голос. Но Ясмин совсем не обратила внимание на мужа, появившегося вдруг перед ней. Хатим уже раздражённо повторил свой вопрос, опускаясь на корточки, с жалостью окинул взглядом жену. Ясмин не смотрела в его сторону. –Ты не ела со вчерашнего дня. В ответ снова молчание. Лишь тихое завывание ветра и едва мерцающая свеча.  – Я принесу ужин. Ты должна есть. – он говорил сухо, с усталостью снимая шляпу, потёр загорелый лоб шершавой рукой. – Да какой прок мне есть?! – Ясмин дёрнулась с места, будто фурия, метнулась к Хатиму, сгорбившись, сжала тонкие пальцы в кулаки. – Какой вообще в этом смысл? Зачем мне есть, просыпаться, если я буду знать, что моего Дамиля загубила болезнь?! – теперь Ясмин не сдерживалась, она кричала в полный голос, дрожа от ненависти и отчаяния. Хатим был обескуражен. Всё это время его жена, будто неживая кукла сидела, без эмоционально проживая день за днём, лишь изредка Дарога слышал её тихий, но до безумия болезненные рыдания, доносившееся из другого конца комнатки. Он сморщил нос, наблюдая, как синяя вена грозно разбухает на лбу жены. Ясмин отчаянно вцепилась острыми ногтями ему в плечи, продолжая неразборчиво кричать. Слова смешивались с рыданиями. Рыдания с болью. А боль, в свою очередь, с ненавистью: к миру, людям, и даже к самому Богу. Ясмин охрипла, порвав связки, бездыханно повисла на Хатиме. И лишь её тихий плач нарушал звонкую тишину. Дарога склонил голову, крепче прижимая жену к себе. Впервые за долгое время он дал себе право на чувства. И теперь, лишь пара одиноких слезинок скатились по загорелому, уже немного морщинистому лицу. – Почему...? Почему, Хатим...? – Ясмин тихо шептала, зарываясь мокрым лицом в его воротник, всё продолжала повторять: – Почему именно наш сын? Почему Аллах решил забрать именно наше дитя? – она снова зарылась солёным от плача лицом в его грудь. Ткань быстро стала мокрой от слёз. – Эта болезнь... если бы я могла, я бы с лёгкостью переняла её на себя... пускай Аллах заберёт меня, вместо него! Дарога ничего не говорил, лишь слушал, обречённо всматриваясь в тихое полыхание огня. В комнате снова повисла нагнетающая тишина. Она давила, сводила с ума. Сердце стянуло тысячи иголок. Отчаяные слова стояли поперёк горла. И Хатим больше не мог держать их в себе, чувствуя, как вес его тела прогибаться под тяжестью этого бремя. – Это я виноват. Слова повисли тяжким грузом, разрывая едкое молчание. Ясмин удивлённо подняла брови, с нежностью всматриваясь в карие глаза мужа. – Не говори так... Болезнь. Она забрала нашего сына! Нашего Дамиля... – Ясмин побледнела, дрожа от бесконечного потока слёз, прикрыла рот дрожащей рукой. Молчание. Лишь постукивание огня. Лишь тихие всхлипы Ясмин. – Не болезнь. – Хатим сам удивился собственному голосу, но отступать уже было поздно. Эта ноша слишком тяжким грузом повисла на его плечах. Плачь вдруг прекратился. Ясмин обречённо подняла голову, серые синяки под глазами теперь, под мрачным светом огня, выглядели намного внушительнее, заметнее. – Как...? – только и смогла промолвить она хриплым шёпотом. Хатим отвёл глаза. Сердце сжалось от невыносимой боли. Он чувствовал себя чудовищем. Теперь, вглядываясь в серые черты жены, видя её сломленной, разбитой на части, Хатиму хотелось лишь одного: умереть вместе с сыном. – Это я виноват. Моя ноша, не твоя. За окном завыл ветер. Огонёк встрепенулся, отбрасывая на шершавые стены острые тени, и, наконец, затух. Лишь дым, рассеиваясь по комнате, теперь колол ноздри. У Ясмин заслезились глаза. – Что ты такое говоришь? – она снова затрясла его за плечи, беззвучно содрогаясь от слёз. – Я не желал нашему Дамилю зла. – его голос дрогнул. – Но и не желал ему проживать жизнь в муках, Ясмин... Женщина резко отшатнулась, с испуганным видом всматриваясь в темноту, ища в ней черты прежнего Хатима. Она вцепила острыми ногтями в кожу, истерично замотав головой. – Нет...ты не мог... – Ясмин застыла, её ноги вмиг подкосились. – Нет...  – она снова, но уже с бесконечной мольбой посмотрела в карие глаза мужа. Пусть ей это послышалось. Пусть только это всего лишь сон. – Я не смог... – ком в горле мешал говорить, тишина давила, будто бы жаждела его ответа. Хатим нервно сглотнул. – Это я попросил его об этом. Я не желал нашему сыну зла, разве не большим бы злом было оставить его, наблюдая, как тот умирает? Хатим вдруг запнулся от резко движения в районе горла. Ясмин, точно не соображая, что творит, впилась острыми ногтями ему в плечи, истерично мотая головой. – Кто это был? Кого ты попросил?! – она рыдала в голос, шумно глотая ртом воздух, вся дрожа от немой боли, поедающей изнутри. – Ты должна понимать, он невиновен. – Хатим склонил голову, зарываясь пальцами в прядки густых волос. Воспоминания душили. Весь мир вдруг сомкнулся до крошечной комнатки. Слова выдались тяжким грузом, ломая их обоих на части. – Я помню, как отвозил Эрика во дворец ещё дитём, но то, что происходит с ним сейчас... из-за меня. Он не понимает, что творит. – Хатим замолчал. В глазах застыли слёзы. – Я виноват в том, что попросил его о слишком большем. Ясмин истерично засмеялась, но ноги вдруг подкосило, и она шумно упала на пол. Хатим с тревогой опустился подле неё. Голова гудела, всё тело ломило. Это адская, невыносимая боль, уже намертво прибилась к его изнеможённому телу, только усиливаясь изо дня в день. Он слишком сильно устал и уже совсем не понимал своих решений. И эта тонкая грань, отделявшая его уставы и мораль, была стёрта. Хатим не понимал, что было и что будет дальше. Даже страх ушёл, оставив своё место какой-то странной, терпкой безысходности. – Эрик... Стоило раньше об этом догадаться... – она снова залилась смехом, но уже хриплым. – Разве ты не видишь, что он уже не тот мальчик о которым ты заботился, Хатим? – она отвела чёрные глаза, тупо уставившись в пустой угол, где некогда полыхала свеча. – Только чудовище способно на это. А может... он никогда и не был человеком...– Ясмин задрожала ещё сильнее, поджав колени к груди, взгляд замылился. – С этим нужно что-то решать. Если этот Эрик, тебе дороже собственного сына, то спаси хотя бы его... Девушка закрыла лицо худощавыми руками. Острая боль поедала изнутри. И от неё нельзя было скрыться. А преодолеть – не осталось никаких сил. Она растворилась вместе с ней, чувствуя, как сознание медленно покидает её, тихо прошептала, будто не своими губами: – Ему нельзя здесь оставаться. Будет лучше, если он уедет. Разве ты не видишь, что это место делает с людьми...?