Hateful bastards. Season 3. Part 2.

Берлин, 1831 Айси, Стелла и Муза оказались у здания Берлинского университета. Возле входа стояли студенты, курили трубки и обсуждали свои ебучие дисциплины и поехавших преподов. Стелла и Муза, которые значительную часть жизни провели в стенах Алфеи, моментально достали сигареты и закурили. Айси ничего не оставалось, кроме как поддержать их. — Ну и где мы на этот раз? — спросила Стелла. — А хрен его знает, — произнесла Айси. — Шарага какая-то. — И хули нам тут делать? — спросила Стелла. — Да хер знает, — сказала Муза. — Давайте на лекцию сгоняем, что ли. — Нахуя? — удивилась Айси. — Ты сколько в своей Алфее проторчала? Там мало лекций было? — Да бля, это было-то когда, — ответила Муза. — А сейчас чувство ностальгии такое нахлынуло вдруг… — Бля, теперь и у меня, — вздохнула Стелла. — Каково там сейчас… — Сейчас-то наверняка заебись, — сказала Айси. — Мы же где-то в прошлом. — Ладно, погнали, — сказала Стелла. — Но только после лекции сразу в столовку! Они бросили окурки в урну с прахом Фридриха Великого и заперлись в университет. Оглядевшись, они заметили, как толпа студентов несется в лекционную аудиторию. Недолго думая, они проследовали за ними и сели за дальний стол. Все студенты вскоре разместились, опаздывающие продолжали появляться, а преподавателя все не было. В аудитории стоял гам. — Еще пятнадцать минут и уходим, — сказала Айси. — Слышь, чувак, а как препода зовут? — спросила Стелла у чувака, который сидел спереди. — Гегель, — ответил тот. — Как-как? Гегель? — сморщилась Айси. — Тогда прямо сейчас уходим! — Да подожди ты, — сказала Муза. Тут в аудиторию заперся противный старик с сальными волосами и огромными мешками под глазами. Он был одет в сутенерскую дубленку. Этим стариком был Георг Вильгельм Фридрих Гегель. — Итак, начнем нашу сегодняшнюю лекцию, — забубнил он. — Мы переходим к новому блоку лекций по эстетике. Записывайте тему. Идея изящного в искусстве. Вдруг Муза начала хохотать на всю аудиторию. Все студенты обернулись на нее. — Че ты ржешь? — зашептала Стелла. — Фройляйн, что вас так рассмешило? — раздраженно рявкнул Гегель. — Извините, — ответила Муза, вытирая слезы и сдерживаясь от приступов смеха. — Но мне кажется чертовски нелепым тот факт, что такой уродливый человек, как вы, смеет говорить что-то о красоте и искусстве! — Может быть, тогда вы что-нибудь скажете? — язвительным голосом произнес Гегель. — Вы, кажется, чуть менее уродливы, чем я. Муза встревожилась, ибо не готовилась к речи перед аудиторией, но, тем не менее, заговорила. — Ну что ж, — начала она. — Если ты еще жив, значит, Гете тоже еще жив. Мне любопытно, как бы он прокомментировал твои высеры на эту тему. — С господином Гете мы в свое время активно переписывались, — перебил ее Гегель. — Одно из его писем я всегда ношу с собой, — тут он достал конверт из внутреннего кармана дубленки, помахал им над головой и убрал обратно. — Только я спросил не его, а вас. — Хорошо. Начнем с того, что твоя философия эстетики, как, впрочем, и вся твоя философия, не несет никакой пользы предмету своих рассуждений. Она не помогает художникам творить; она не помогает людям понять то, что сотворили художники. Нет, серьезно, вы видели, чтобы композитор, перед тем, как сочинить симфонию, говорил: «А прочитаю-ка я какую-нибудь книжку умную про искусство, к примеру, философию эстетики Гегеля»? — Я ее не издал еще, — снова перебил Гегель. — Да похуй, — ответила Муза. — Или может быть, вы видели, как человек, выйдя из театра говорит: «А почитаю-ка я что-нибудь про философию искусства, чтобы лучше понять увиденное и услышанное»? — Да таких же дохуя, — шепнула ей Стелла. — Суть искусства и красоты не может быть определена в принципе, — продолжала Муза. — Именно поэтому весь раздел эстетики — это просто набор интуитивно определенных через призму личного опыта и общей культуры очевидностей. Ключевое слово здесь — интуитивно, так как восприятие и осознание искусства каждый раз предшествует его рациональному определению. Которые сплошь выдают всякие умники. — Вы хотите, похоже, оскорбить не только меня, но и всех моих предшественников, начиная с Аристотеля? — усмехнулся Гегель. — Нет, я не хочу никого оскорбить, — вздохнула Муза. — Я хочу попросить тебя перестать заниматься эстетикой. Георг, если тебе дорога культура, если тебе дорога философия, брось это дело. Когда твои последователи в этом отношении двинутся дальше, отойдут от абстрактной эстетики и перейдут к частностям, они деконструируют все искусство. Поехавшие эстеты, философы и критики во всех областях разберут каждое произведение искусства со времен царя Гороха на запчасти. Они уже не будут пытаться определить суть, но они сведут все к моделям. А на основе этих моделей начнется бесконечное воспроизводство произведений искусства, но оно как раз и будет лишено сути, которую пытается определить эстетика! Все искусство… станет искусственным, — закончила Муза, чуть не плача. — Меньше, чем через две сотни лет, дух, о котором ты так много говоришь, уйдет из всего! — То есть, вы все-таки согласны с тем, что искусство есть воплощение духа? — произнес Гегель. — В целом да, но твои формулировки — это просто пиздец, — устало ответила Муза. — Как и все, что выходит за рамки этого очевидного определения. Полет твоей сраной фантазии. Ты пытаешься дать рациональное определение тому, что само по себе иррационально. — Разве любое искусство не имеет рациональной формы? — спросил Гегель. — Гармония, которая подчиняется своим законам; зодчество, основанное на исключительно рациональных расчетах. И так далее. — Но ты же говоришь именно про форму, — ответила Муза. — Форма не может быть нерациональной, потому что она переносит этот самый дух в материальный мир. А дать рациональное определение духу ты уже не можешь. — Это с хуя ли? — возмутился Гегель. — Да я всю жизнь изучаю дух! — Как ты можешь изучать дух-то, блять? — крикнула Муза. — Он у тебя что, в клетке заперт, как крыса? Дух можно почувствовать, но не… Тут в аудиторию ворвался запыхавшийся кудрявый мужик средних лет в сюртуке. — Остановите лекцию! — заорал он. — Блять, и этот здесь, — злобно проворчал Гегель. — Это еще кто? — тихо спросила Стелла. — Занудный нытик, — ответила Айси. — Товарищи! Вас обманули! — заорал тот. — Этот человек вовсе не философ! Он обыкновенный шарлатан! Клянусь честью, разговор с пьяницей или кучером даст вам больше представления о философии, чем все трактаты этого пиздабола! Приходите лучше на мою лекцию, — тут он начал раздавать флаеры студентам. — Артур, какого хуя ты опять приперся? — заговорил Гегель. — Ты заебал уже. Смирись, ты тут никому не интересен. Никто не придет на презентацию твоей ебучей книги! — Презентация моей книги «Мир как воля и представление» состоится первого декабря в пространстве Фридрих Молл! — орал Шопенгауэр. — Первым пяти участникам экземпляр книги с автографом в подарок! — Съебись, клоун, — зашипел Гегель. — Пойми, Артур, ты посторонний человек в философии. Проблемы, о которых ты пишешь, слишком… житейского характера. Слишком много разговоров о реальности. Слишком много опыта. До ужаса примитивный язык. Я бы твои книги даже в сортире читать не стал. — Ах, так, сука, — пробормотал Шопенгауэр. — Что ж, давай так. Эй, все, кто считает, что философия господина Гегеля — это просто хитровыебанная комбинация слов, поднимите руки. Никто не поднял руки, кроме Айси, Стеллы и Музы, сидящих на галерке. — Видишь? — усмехнулся Гегель. — Никто так не считает. Это у тебя, похоже, дислексия, раз ты не в силах понять мои тексты. — Да нет, три человека со мной согласны, — ответил Шопенгауэр. — А остальные просто серая масса, которой похуй на все. — А я этих трех человек отчислю потом, — сказал Гегель. — Поднимите руки те, кто прочитал хотя бы десять страниц текста господина Гегеля! — вновь крикнул Шопенгауэр. На этот раз никто не поднял руки. — Вот видишь? — посмеялся уже Шопенгауэр. — Твою брехню ебучую читать просто невозможно! Отчисляй всю группу тогда! — Сука! — вспылил Гегель. — На зачете буду наизусть «науку логики» спрашивать! — Quod erat demonstrandum. — произнес Шопенгауэр. — Будешь требовать бессмысленного воспроизведения собственного текста. Такие как ты — бич всей немецкой образовательной системы! — Серьезно, — заговорила Муза, спускаясь к ним. — Эллины отвечали на вопрос о том, что такое добродетель. Схоласты пытались рационализировать Бога. Такая же хуйня, как с эстетикой, но цель вполне благородная. Гуманисты искали место человека в космосе. Потом кое-кто начал возвращаться к метафизике, кто-то к гносеологии. И вот теперь появился ты, который как будто взялся за все то, что было до, и превратил это в собачью чушь! И спустя двести лет философы будут писать трактаты об этике складывания собачьего дерьма в пластиковые пакеты и о метафизике сфинктера! — Дай пять, сучара! — обрадованно воскликнул Шопенгауэр. — Наконец-то кто-то поддержал меня в борьбе против этого жалкого старикашки! Действительно, Георг. Я читал практически всех философов от Платона до, прости, Господи, тебя. Ну все они более или менее нормально читаются, вне зависимости от взглядов и идей. Но ты — ты просто уникум. А то, как ты издеваешься над Кантом, которого нихуя не понимаешь, это вообще пиздец! — Достаточно! — крикнул Гегель. — Я вас понял. Вы искренне считаете меня шарлатаном. Тем не менее, я посвятил всю жизнь философии и не позволю заявлять, будто мои труды одно сплошное пустословие. Да и кто бы говорил вообще! Сам-то ты открыто сказал, что хочешь донести одну-единственную мысль, но не нашел пути короче, чем написать для этого книгу! — Ага, значит, ты все-таки читал?! — обрадованно воскликнул Шопенгауэр. — Только предисловие, — оскалился Гегель. — Короче, ты пидор, и подруги твои сучары. Так что я вызываю вас на диспут! — Нихуя себе, — удивился Шопенгауэр. — И кто же судить будет? — Я буду, — произнес человек, внезапно вошедший в аудиторию. — А ты-то еще кто? — прищурилась Стелла. — Федор Кузьмич, — ответил тот. — Кого-то он мне напоминает, — сказала Айси Музе. — Правила просты, — заговорил Федор Кузьмич. — Члены команд будут по очереди выдавать афоризмы. Афоризмы должны касаться любой темы, связанной с философией. Если афоризм содержит крупицу мудрости, команде засчитывается один балл. Если нет — члена команды изгоняет глас народа, который кричит ему «Пшел вон!» Ну-ка! — Пшел вон — закричали хором студенты. — Но позвольте, — возмущенно произнес Гегель. — Я что, буду один в команде? — Действительно, несправедливо, — задумался Федор Кузьмич. — Возьмите тогда к себе трех студентов на свой выбор. — Я этим обезьянам даже на практике ничего делать не позволяю, — проворчал Гегель. — Ладно. Эй, Рукожоп, Рукожоп-2, Рукожоп-3! Быстро сюда! Из-за парт суетливо выскочили трое покрытых прыщами и пубертатным пушком доходяг в мятых пиджачках. Они подбежали к Гегелю и встали рядом с ним. — Блять, мы что, будем заниматься этой хуйней? — шепнула Айси. — Мне Шопенгауэр так-то тоже не очень нравится. — Да ладно, прикольно же, — ответила Стелла. — Он все равно круче Гегеля, так что поддержим его. К тому же, Муза только по эстетике прошлась немного, а сейчас и самого старого черта засрем. — Ну что, начнем! — крикнул Федор Кузьмич. — Дайте шума! Студенты, довольные тем, что вместо лекции Гегеля началась какая-то ебала, радостно завопили. Федор Кузьмич бросил монетку. — Начинает команда Шопенгауэра! Погнали! — сказал он. Тут заиграл бит, а Шопенгауэр вышел в центр и бросил презрительный взгляд в сторону Гегеля и его команды. — Твоя философия — это просто клоунада Тебе Лейбниц бы вставил в жопу монаду! — продекламировал Шопенгауэр. — Да, сучара, — загудела аудитория. — Брось, это ты тут главный фигляр Мыслитель-кастрат, будто Пьер Абеляр! — насмешливо ответил Гегель. — Вооооу! — заорали студенты. — Продолжаем! — крикнул Федор Кузьмич. — Кто испортил воздух, раздражая нюх? Чувствуете? Да это ж Абсолютный Дух! — выкрикнула Муза, махая ладонью перед лицом. — Да! — проорал Федор Кузьмич. — Шопенгауэр! Че? Шопенгауэр! Что? Хуй через плечо, бытие и ничто! — произнес Рукожоп. — Ну… Ладно, пойдет, — махнул рукой Федор Кузьмич. Реакция аудитории была не весьма бурной в этот раз. — Гегельянцы популярны, будто новые схоласты, Но мы знаем, что вы все тут педерасты, педерасты! — дразнящим голосом произнесла Стелла. — Твоя жопа пребывает в тяжкой внутренней борьбе. Может, это потому что ты содержишь вещь в себе? — прокричал Рукожоп-2. — Ну нет, это лажа какая-то, — сказал Федор Кузьмич. — Ну-ка все вместе для Рукожопа-2! — Пшел вон! — крикнули хором студенты. — Рукожоп-2 покидает диспут, — произнес Федор Кузьмич. — Моя фамилия Фейербах, — проворчал тот, покидая аудиторию и чувствуя на себе недовольный взгляд Гегеля. — Продолжаем! — крикнул Федор Кузьмич. — В твоей жопе хуй — это такой тезис. В твоем рту хуй тоже — это антитезис. Получается тогда, что синтез воплощаешь ты здесь! — прочитала Айси. — Даа! — заорали студенты. — Сука, — прошептал Гегель. — Артур Шопенгауэр постоянно сосет пенис! Такова уж его philosophia perennis! — продекламировал Рукожоп-3. Аудитория загудела, а Шопенгауэр поморщился и помотал башкой. После панча Айси это было уже скучно. Тем не менее, Рукожоп-3 остался в игре. — Ты придумал диалектику раба и господина, Ведь в БДСМ предпочитаешь быть послушной псиной! — проорал Шопенгауэр. — Блять, как ты узнал? — вскрикнул Гегель. — Я слежу за тобой, падла, — ухмыльнулся Шопенгауэр. — Иди читай свои веды, тупорылый мажор, Фанат грязных индусов — это позор! — ответил Гегель. — Эй, Георг, после твоих курсов пропедевтики Диплом по философии получают одни педики! — крикнула Стелла. — Да, сучара! — заорал Федор Кузьмич. Тут Рукожоп подошел к Шопенгауэру вплотную, посмотрел ему в глаза и вытер пальцы об его сюртук. — Модные шмотки. Харя расплылась с жиров. Неплохо устроился в худшем из возможных миров, — бросил он в лицо Шопенгауэру. — Жестко, — сказал Федор Кузьмич. — Молодец, Рукожоп, — сказал Гегель. — Гоним дальше, — произнес Федор Кузьмич. — Помнишь, тебя в прошлом раунде в рот и в жопу отымели, а? Как по-твоему, это ανάγκη, или δουλειά? — зачитала Муза. — Ебать, да! — крикнул Федор Кузьмич под гул студентов. — Эй! Мы тут продолжаем дело Спинозы, А вы на теле философии — занозы! — произнес Рукожоп. — Ну нет, что-то хуйня какая-то, — сказал Федор Кузьмич. — Все вместе для Рукожопа! — Пшел вон! — крикнули студенты. — Продолжаем! — воскликнул ведущий. — В команде Гегеля осталось только двое участников. — Георг Вильгельм Гегель, ты природы оплошность! Ты слова калокагатия противоположность! — произнесла Айси. — Что-то тоже не очень, — протянул Федор Кузьмич. — Пшла вон! — крикнула аудитория. — Ну он же тупой и злобный урод, — пробормотала Айси, отходя. — Заткнитесь, лохи, заебало ваше блеяние! Устроили тут мир как воля и цирковое представление! — продекламировал Гегель. — В твоих книгах случайный порядок слов без причины. Можешь звать себя Марсилио Дифичино! — проорал Шопенгауэр. — Нормально! — крикнул ведущий. — Иди учи свой ебучий санскрит, Будешь срать в Ганг как Дристагирит! — ответил Рукожоп-3. — Прости, Рукожоп-3, панч вообще ни о чем, — сказал ведущий. — Пшел вон! — крикнули зрители. — Как в том анекдоте, ебу тебя и твой закон отрицания, Значит, я уже выебал всех, кто за тобой последует далее, — проговорил Шопенгаэур. — Твоя библиография — тупо мусор на свалку. Возьму бритву Оккама — и весь труд твой насмарку, — ответил Гегель. — Ничего не понял. При чем тут бритва Оккама? — спросил Федор Кузьмич. — Пшел вон! Пшел вон! Пшел вон! — заорали студенты. — Ах вы твари, — оскалился Гегель. — Всех на сессии завалю! Ой, блять… — тут он схватился за живот и сел на пол. — Блин, что с ним такое? — пробормотала Муза. Гегель продолжал держаться за живот, тяжело дышать и кашлять. Вдруг он жидко обосрался. — Есть врач в зале? — крикнул Федор Кузьмич. — Какой врач? Философы одни, — раздался чей-то голос. — Сука, так у него холера, по ходу! — воскликнул Шопенгауэр, побледнев. — Предупреждать надо, что у вас тут больные! — Тут он открыл портфель, достал оттуда маску и надел на свое лицо. — Пиздец, еще сдохнуть не хватало из-за этого урода! — Бля, а это не та маска? — шепнула Стелла Айси. — Да хрен его знает. Сейчас проверим, — ответила та. — Эй, Артур, а что это у тебя за маска? — Да обычная маска, — ответил Шопенгауэр. — Чтоб через дыхательные пути не заразиться. — А можно посмотреть? — спросила Айси. — Это еще нахуя? Я сейчас сниму и сразу заражусь, — ответил Шопенгауэр. — Да мы быстро, — ответила Айси. — Да ты угораешь? Я вообще съебываю из этого паршивого городишки, — ответил Шопенгауэр и ломанулся на выход. — Лови Шопенгауэра! — заорала Стелла, но тут вновь произошла вспышка магии, отправившая их в другое время.