happiness abound

      Дни постепенно становились прохладнее, осень подкрадывалась всё ближе и ближе, и листья, желтея, опадали всё стремительнее. С каждым днем все элементы верхних одежд, от которых Гу Юнь небрежно отказался, возвращались один за другим. Летняя жара сменялась холодами, и Гу Юнь тоже, казалось, увядал вместе с природой, всё чаще уставая. Чан Гэн бесконечно волновался, от его взгляда не ускользало ни малейшее изменение. Каждое утро и вечер он проверял пульс на его запястье, еда, тщательно подобранная, готовилась его рукой. Только когда Чан Гэн заставлял себя отправиться во дворец на аудиенцию, он доверял все эти заботы дяде Вану, который послушно отчитывался перед ним сразу, как он возвращался обратно в поместье. Даже в детстве о Гу Юне никогда не заботились до такой степени, хотя ребенком он был избалованным. Будучи вынужденным съесть принесенное ему липко-сладкое лакомство, он почувствовал, как немеет рот, но вкус был не так уж плох. Он совсем не возражал и позволял Чан Гэну делать всё, что тот пожелает. Сам Гу Юнь не слишком задумывался о своем состоянии, убежденный, что Чан Гэн беспокоился по пустякам. — Сердце устало, — поспешил успокоить его он. — Немного отдохну и буду в порядке… Чан Гэн, иди сюда. Дай я обниму тебя. Несмотря на заверения, как мог Чан Гэн не волноваться? Он послушно подошел. Гу Юнь легко обхватил его руками за талию и, подавшись вперед, прислонился головой к его животу. Выглядело не очень удобно, но Гу Юнь лишь удовлетворенно вздохнул и замер в таком положении. — Не засыпай, Цзыси, — поглаживая его волосы, мягко произнес Чан Гэн. С изнеможением, которое Гу Юнь обычно контролировал, больше не получалось справиться. Не было ничего странного в том, что он дремал в поместье, а пока не было никаких важных дел, он, казалось, засыпал еще быстрее, когда Чан Гэн был рядом с ним. — Если засну, разбуди меня. — Гу Юнь даже не пошевелился. — Я собирался сегодня навестить Цзипина. Обеспокоенный напряженной спиной Гу Юня из-за сидения в такой позе, Чан Гэн мягко отстранил его, сел рядом и притянул обратно, чтобы вместо этого он полуприлег на его бок. — У генерала Шэня всё хорошо? — прижимая к себе Гу Юня, спросил он. — Он настолько рад женитьбе, просит меня помочь. — Гу Юнь устроился поудобнее и просунул ладонь в рукав Чан Гэна, чтобы погреться. — Я никогда не был свидетелем бракосочетаний, единственное, с чем я мог бы помочь, — с дегустацией, но старик Шэнь уже пообещал четыре повозки своего лучшего вина. — Он вздохнул. — Провел почти всю свою жизнь на границе, изучая военное дело и стратегию. Даже если бы я хотел помочь, я не знаю чем. — У генерала Шэнь и барышни Чэнь всё будет отлично, — сказал Чан Гэн. Он сделал паузу, а потом с любопытством спросил: — Ты никогда не думал о браке? — Я никогда не думал о проведении церемонии, — ответил Гу Юнь. — С другой стороны, человек, из-за которого я думал пару раз… По правде говоря, после неудачной помолвки Гу Юнь был слишком занят, чтобы думать об этом. Иногда ему казалось, что его роду, вырождающемуся поколение за поколением, было лучше прерваться. С ним, на поле боя. Из-за этого действительно трудно было думать о семейных вопросах. Он всегда прятал их и откладывал на будущее, которое не знал, увидит ли — проживет ли достаточно долго для этого, — и иногда доставал на свет, просто чтобы взглянуть разок, когда был в хорошем настроении. Только недавно Гу Юнь начал думать над тем, что могло бы произойти. Куда бы пошел и что делал… Эти мысли сопровождал какой-то бездумный энтузиазм. Испытывая подобное, несколько неловко признаваться в этом… — Помню, в первый Новый год, который я провел в столице, ты сказал, что ты предпочитаешь умных, ласковых и добрых. — Он протянул руку и коснулся щеки Гу Юня, уговаривая его открыть глаза. Взгляд его вдруг сделался строгим. — Что насчет меня? Гу Юнь на мгновение удивился, что тот вспомнил что-то из столь давнего прошлого. Решив позабавиться, он серьезно посмотрел на Чан Гэна и оценивающе пробежался взглядом вверх-вниз. — Ум и находчивость Его Величества не знают границ, доброты, переполняющей его сердце, хватит на всю Великую Лян. Что касается ласковости… — У Гу Юня внезапно заныла поясница. Сладким речам, что он планировал произнести, пришлось уступить во имя суровой правды: — Тут как повезет. К этому времени Гу Юнь уже полностью проснулся. Он встал прежде, чем разразившийся смехом Чан Гэн успел ответить, и сказал ему: — Я ненадолго отлучусь, не жди меня, если задержусь. — Гу Юнь наклонился, чтобы поцеловать его, и в полушуточной манере пробормотал: — Когда соскучишься по мне, отправь деревянную птицу. Отвечу, как только смогу. С момента их встречи в городке Яньхуэй и до сих пор Чан Гэн проводил больше времени порознь с Гу Юнем, чем рядом с ним. Даже сейчас, с раннего утра до вечера, чаще всего Чан Гэн находился во дворце, обсуждая дела. Разлука на полдня, в сравнении с ожиданием их воссоединения на протяжении нескольких лет, вообще не должна была беспокоить. Однако после этих слов сердце Чан Гэна сжалось. Внезапно ему действительно захотелось посылать деревянную птицу каждую минуту. Но даже если бы он собрал всех птиц Линьюань только ради этого, их не хватило бы. Чан Гэн взял Гу Юня за руку и сказал: — Ты должен быстро ответить, чтобы я мог… Остальную часть предложения можно было ясно прочитать на его лице: «чтобы я мог также быстро отправить ее обратно». — Ваше Величество, сколько же вам лет? — Гу Юнь рассмеялся, беспомощно толкая Чан Гэна. Губы Чан Гэна растянулись в кривой улыбке. Несмотря на то, что Гу Юнь грел руку в его рукаве, за эти несколько мгновений она каким-то образом снова стала холодной. — В последние дни не так много работы, — сказал Чан Гэн, растирая его пальцы. — Что хочешь потом съесть? Я приготовлю для тебя. Гу Юнь знал, что не существует хорошего императорского двора, у которого не было бы много работы, но необдуманное «в этом нет необходимости» оказалось проглочено прежде, чем могло быть озвучено. Обнаружив, что не может отказаться от приготовленной Чан Гэном еды, Гу Юнь пожал плечами: — Что-нибудь теплое. Этого было достаточно. — Хорошо, — ярко улыбнулся Чан Гэн. Вскоре из поместья выехало две повозки. Направляясь во дворец, Чан Гэн отдернул занавеску: прохладный воздух нисколько его не беспокоил. Даже когда повозка Гу Юня растворилась в улицах столицы, он всё еще не отводил взгляд, погрузившись в свои мысли. Его пальцы слегка поглаживали деревянную птицу под плащом. Чан Гэн, казалось, недооценил свое собственное сердце. К сожалению, в повозке не было чернил и бумаги. Даже если бы он послал птицу, хотя чувства его были бы очевидны, он не смог бы ничего сказать Гу Юню. Налетел холодный ветер. Внезапно почувствовав его, Чан Гэн убрал деревянную птицу подальше и задернул занавеску.

***

      Что бы ни думал Гу Юнь, Чан Гэн говорил честно. Помимо разговоров о реконструкции и техническом обслуживании предприятий в Цзянбэе и дальнейшем расширении железнодорожных путей по всей Великой Лян, еще были заботы не только о распределении цзылюцзиня и денег, но и о проживании переселенных людей, пострадавших от войны. По сравнению с многолетними интригами против императора и разобщенным во время войны из-за личных интересов двора, он действительно мог сказать, что работы было «не так много». Много или не много, но по-настоящему работа императора никогда не заканчивалась. К вечеру оставались непросмотренными еще несколько документов. Гу Юнь сказал, что его не будет некоторое время, но, думая о его состоянии и терпении Шэнь И к любящему накаркать беду другу, Чан Гэн сделал вывод, что тот не задержится слишком надолго: либо быстро устанет, либо его выгонят. Его взгляд упал на стол. Последнее послание от Гу Юня лежало перед ним, его содержимое Чан Гэн намеренно спрятал, сложив лист несколько раз. Лицо его на мгновение дрогнуло. Этот вопрос… В конце концов, Чан Гэн спрятал записку Гу Юня в складках одежды и собрал оставшиеся документы, чтобы взять их в поместье: он планировал посмотреть их после того, как приготовит еду для Гу Юня. Неожиданно, когда он вернулся, дядя Ван как раз собирался отнести поднос в комнату маршала. — Ваше Величество. — Дядя Ван сразу же заметил его. — Что случилось? — Чан Гэн обратил внимание, что на подносе стояла миска с кашей и немного чая. Про себя он подумал: «не перепил ли он?» За последние несколько лет Чан Гэн постепенно осознал, что пристрастие Гу Юня к алкоголю было наполовину притворством. Несмотря на то, что всякий раз, когда у Гу Юня забирали вино, он начинал торговаться, прибегая ко всевозможным уловкам, чтобы отвлечь Чан Гэна на достаточное количество времени и успеть забрать вино обратно, если Гу Юнь не выпивал слишком много, значит, он вообще ничего не пил. Каким-то образом он научился довольствоваться только ароматом, выпивая немного только по особым случаям — две-три чарки, — когда встречался с Шэнь И. Чан Гэн не знал, какое чудо должно было произойти, чтобы заставить этого упрямого человека изменить свои привычки, но он был искренне рад этому. — Аньдинхоу не так давно вернулся, вид его был неважный, — сказал дядя Ван, — он сразу лег в постель. В последние дни он не очень хорошо себя чувствовал, старый слуга беспокоился, что он заболел, и приготовил это для него, чтобы он поел. Чан Гэн почувствовал облегчение. Его предположение оказалось не только не верным — после нескольких дней и ночей тревожного беспокойства источник слабости Гу Юня наконец раскрылся. — Спасибо вам, дядя Ван. — Он шагнул вперед, чтобы взять поднос. — Не нужно утруждать себя, я отнесу ему сам. Все слуги в поместье были пожилыми людьми, они часто уходили рано отдыхать. Дядя Ван не стал настаивать. Он передал ему поднос и, поклонившись, удалился. С документами государственной важности в одной руке и подносом для плохо себя чувствующего Гу Юня в другой Чан Гэн направился в его комнату, проскользнув внутрь почти бесшумно. Паровая лампа была выключена, Чан Гэн лишь смутно мог различить очертания лежавшего на кровати человека. Он поставил всё на стол, на котором стояла пустая курильница, еще хранившая запах успокоительного, затем включил лампу, и пламя, мерцая, ожило. Теперь, когда Гу Юню больше не нужно было пить состоящее на тридцать процентов из чистого яда лекарство, он редко поджигал курильницу с успокоительным, используя ее только тогда, когда ему было нехорошо и он не мог нормально уснуть. Видя, что он уже спал, у Чан Гэна почти не хватило духу разбудить его. Он прижал тыльную сторону пальцев к его лбу и почувствовал аномальный жар на обычно холодной коже, затем потянулся, чтобы проверить пульс. Брови Гу Юня дернулись; нахмурившись, сквозь сон он нетерпеливо оттолкнул руку Чан Гэна. Этот упрямый человек, продержавшись почти полсезона, в конце концов сдался болезни. Чан Гэн не знал, был ли он удивлен или раздражен. Он сел рядом с Гу Юном и легко потряс его: — Цзыси. — Выражение лица Гу Юня стало еще более хмурым. — Цзыси, поешь немного перед сном. Гу Юнь не так легко просыпался, когда его охватывали лихорадочные сны: потребовалось несколько мгновений уговоров, чтобы он открыл глаза. Всего пол-удара сердца его взгляд был рассеянным, прежде чем Гу Юнь сразу же собрался с мыслями. — Уже вернулся? — Он посмотрел на Чан Гэна с некоторым удивлением. — Мм… — неопределенно ответил Чан Гэн. Он обнял Гу Юня за плечи и помог ему сесть. Поднеся миску, он спросил: — Мне тебя покормить или тебе не настолько плохо? Хотя он большую часть времени позволял Чан Гэну делать всё, что тому хотелось, когда Гу Юню предоставляли выбор, обычно он всё делал сам. Ему было слишком тепло снаружи и слишком холодно внутри, немного кружилась голова, но этого было недостаточно, чтобы он чувствовал себя настолько больным, что не мог позаботиться о себе самостоятельно. Гу Юнь взял миску из рук Чан Гэна и съел первую ложку. Выражение его лица никак не изменилось: нельзя было понять, понравилось ему или нет, но он спросил: — Это ты приготовил? Чан Гэн считал, что он был слишком придирчив, даже несмотря на то, что был болен. — Разве это важно? — спросил он и улыбнулся. Чан Гэн всего лишь немного дразнил его. — Важно, — неожиданно честно ответил Гу Юнь. Чан Гэн не знал, это действовала на голову болезнь или что еще. Тот продолжил: — Я весь день ждал чего-нибудь от тебя. Гу Юнь обычно был бесстыден, но редко это великий главнокомандующий, питающийся ветром и песком, вел себя избалованно. Чан Гэн был потрясен, несколько секунд он не мог осмыслить слова Гу Юня, и в конце концов он не смог придумать, что сказать. Он должен был честно ответить: «…Я только вернулся. Дядя Ван приготовил это для тебя». Он посмотрел, как Гу Юнь проглотил еще одну ложку, и на мгновение пожалел о том, что вернулся слишком поздно. — Съешь еще немного, Цзыси. Я приготовлю тебе что-нибудь утром. Должно быть, это было из-за болезни или потому, что он только что проснулся, или, может быть, даже из-за запаха успокоительного, еще не успевшего рассеяться, но Гу Юнь уже начинал уставать. Чан Гэн позволил ему опереться на себя, пока он медленно ел, а затем дал ему выпить немного чая. Когда он закончил, Чан Гэн помог ему лечь. Он снял верхнюю одежду и устроился рядом с Гу Юнем, обняв его и прижимая к своей груди. — Не надо так близко, — оттолкнув его, пробормотал Гу Юнь. — Ты работаешь целыми днями, что случится, если ты заболеешь? Чан Гэн не сдвинулся с места. Полусерьезным тоном он сказал: — Министры справятся, особой разницы не будет, если не появлюсь один день. — Вашему Величеству следует уделять больше внимания своему здоровью, — напомнил ему Гу Юнь. — Ты — сердце Великой Лян, если ты ослабнешь, даже способный двор не сможет заменить способного императора. В груди Чан Гэна растеклось тепло. — Если с тобой ничего не случится, значит, со мной тоже. — Он погладил Гу Юня по спине. — Пока ты жив, со мной всё тоже будет хорошо. Слова показались Гу Юню знакомыми, но он не мог вспомнить, где слышал их раньше. Он думал об этом некоторое время, но в конце концов усталость победила. Он лениво погладил Чан Гэна и вскоре заснул. Чан Гэн плотнее укутал Гу Юня одеялом и потянулся, чтобы выключить паровую лампу. В темноте ночи мысли Чан Гэна вернулись к запискам, которые отправил ему Гу Юнь. Он рассказал обо всем, начиная с паники Шэнь И и заканчивая планируемым списком блюд, которые будут поданы после церемонии. Всё это разбавлялось его собственными комментариями, в основном высмеивающими Шэнь И. Чан Гэн прочитал каждую из записок с улыбкой, независимо от содержания. Все, кроме последней. Именно к этому последнему листку, который всё еще прятался у него в одежде, обратились мысли Чан Гэна. «Так много церемоний и традиций, чтобы соблюдать их все. Мы же пара нетрадиционная, с таким же успехом мы можем продолжить себя вести столь неподобающе до самого конца — когда всё сделаем, давай просто сбежим». Чан Гэн не мог заставить себя раньше ответить на это. Он не знал, было ли это нарочно, однако тип флирта Гу Юня с шутливыми выражениями, но искренними чувствами сводили его с ума, пока он пытался выяснить, что было правдой, а что — нет. Всё время до этого ему нужно было оставаться сосредоточенным; он боялся, что в итоге не смог бы ничего сделать, если бы еще пришлось ждать ответа Гу Юня на его вопрос. Поэтому Чан Гэн принял решение справиться с шоком и дождаться момента, когда он сможет спросить его напрямую. К сожалению, Гу Юнь спал. — Ты был серьезен? — пробормотал Чан Гэн. Не то чтобы это было так им нужно. Всё, что надо было сказать, уже было сказано, их чувства были ясны как день. Женаты или нет, это ничего бы не изменило. К тому же не так просто устроить для них такое. И всё же Чан Гэн не мог выбросить эти мысли из головы. Если брак был клятвой помогать и поддерживать того, кого он любил, делать его счастливым до конца дней, даже если Чан Гэн уже пообещал всё от неба до моря, он подумал, что еще одно обещание не будет лишним. Чан Гэн слабо улыбался, но выражение его лица казалось скорее страдальческим, чем счастливым, как будто с десяток тонких игл вонзились в его сердце. Он поцеловал Гу Юня в лоб, затем в губы, на которых ощущался слабый привкус чая, задержался у них ненадолго и снова тихо спросил: — Цзыси, ты был серьезен? Когда эмоции становились слишком хаотичными, Чан Гэн по привычке подавлял их. Он снова обнял Гу Юня, удобно прижимаясь к нему, и попытался успокоиться в такт биения его сердца. — Если нет, то всё в порядке, — через некоторое время мягко сказал он. — Пусть всё остается таким, как есть, этого более чем достаточно. Я привык к твоим шуткам, я не буду думать слишком много и беспокоить тебя по этому поводу в будущем… — Он закрыл глаза. В его спокойном голосе слышалась едва заметная дрожь. — Но если бы ты… Слова, которые он хотел сказать, заставили его замолчать. Чан Гэн больше не пытался разговаривать с человеком, который его не слышал. Он задвинул эту тему подальше и заставил себя заснуть. Когда наступило утро, болезнь прочно ухватилась за Гу Юня. Чан Гэн не мог заставить себя задавать вопросы, уступая место беспокойству за его состояние. Гу Юнь тоже не сказал ни слова, только устало отмахнулся от него, прежде чем опять заснуть. К тому времени, как Чан Гэн снова вспомнил об этом, прошло уже несколько дней. Гу Юнь, чье самочувствие за это время ни ухудшилось, ни улучшилось, также ничего не произнес по этому поводу. В конце концов, Чан Гэн решил, что Гу Юнь всего лишь пошутил и вообще забыл об этом странном письме. Он отодвинул всё на задворки памяти, притворившись, что записки вообще никогда не существовало.