happiness abound

      Летом и так обычно бесстыдный Гу Юнь, находясь в пределах поместья Аньдинхоу, становился еще более бесстыдным. Война закончилась, и теперь, когда Гу Юня больше не вызывали во дворец с рассвета до поздней ночи, у него не было причин мучить себя слоями официальных одежд. Поместье не принимало так уж много гостей, а те, кто приходил, уже привыкли к манерам Гу Юня. Даже старые слуги, что бродили по коридорам, наблюдая, как он растет, уже считались семьей. Как результат, Гу Юнь надевал ровно столько, чтобы хватало назвать его одетым. И не более того. Это лето, к предвкушению и ужасу Чан Гэна, было таким же. Толчок в плечо вырвал Чан Гэна из беспокойных мыслей. — Куда ты смотришь? — Гу Юнь лениво обмахнулся веером и улыбнулся ему. Только вернувшись в поместье с императорского двора, Чан Гэн всё еще был в своей обычной одежде. Он только ступил внутрь, когда увидел решившего прогуляться Гу Юня, одетого лишь в тонкий халат и штаны в тон, и бессознательно последовал за ним. Несмотря на тень дерева над головой, при виде свободного халата и босых ног Гу Юня, пестрящих лучей заходящего солнца, подчеркивающих влажную линию его шеи и капельки пота на воротнике, даже если бы была глубокая зима, Чан Гэн всё равно бы чувствовал невыносимый жар. Продолжая сидеть, Чан Гэн не сказал ни слова и пристально посмотрел на него. Гу Юнь вздохнул, слабо рассмеявшись. Он прикрыл глаза и обмахнул Чан Гэна веером. — Ты слишком много думаешь. Посмотри на себя, так оделся в такую жару, зачем сам себя изводишь? Чан Гэн поймал запястье Гу Юня и забрал у него веер. Видя, что за него готовы сделать всю работу, Гу Юнь повернулся к нему с легкой улыбкой и откинулся назад на одной руке. Непреднамеренно обнажая шею и оттягивая воротник халата, он показал край шрама, пересекавшего его грудь. Взгляд Чан Гэна сразу же оказался прикован к нему. Он касался его десятки, сотни раз, но новизна не исчезала. Знакомая мучительная боль охватила Чан Гэна при виде шрама, и он протянул руку, чтобы прикоснуться: пальцы скользнули под одежду Гу Юня, следуя за неровной дорожкой. Гу Юнь выдохнул и открыл глаза. Веер оказался быстро забыт, и сдерживаемый до этого жар снова пробрался под кожу, когда пальцы знакомым маршрутом последовали к следующему шраму. Лицо Чан Гэна на мгновение дрогнуло, затем он наклонился ближе, полный решимости; его рука намеренно опустилась ниже. — Цзыси, — пробормотал он. Гу Юнь схватил быстро сбившуюся с курса руку, отдернул ее и, встретившись взглядом с Чан Гэном, твердо сказал: — Слишком жарко. Чан Гэн зацепил халат, обнажая еще больше шрамов вместе с несколькими исчезающими синяками. Халат распахнулся, но Гу Юнь не думал его поправлять, решив, что так даже лучше. Он отобрал веер у Чан Гэна и снова начал обмахиваться. — Цзыси, — сказал Чан Гэн, — в поместье прохладнее, вернемся внутрь. Встретившись с такой серьезностью, скрывавшей непреодолимые желания, Гу Юнь мгновенно понял, о чем тот думает. — Не хочу. — Когда Чан Гэн продолжил смотреть на него, протягивая руку, чтобы погладить бедро, Гу Юнь беспомощно рассмеялся и указал на него веером, обвиняя: — Жара превратила тебя в животное. — Просто теперь ты еще более соблазнительный, — бесстыдно ответил Чан Гэн. Не дожидаясь ответа, он быстро схватил Гу Юня за запястье и притянул к себе. У того даже не было возможности возразить. Затем Чан Гэн внезапно собрал его волосы, сказав: — Позволь мне завязать их. Легкий ветерок коснулся разгоряченного затылка Гу Юня, было по-настоящему приятно. Решив, что в этот раз у Чан Гэна не было никаких скрытых мотивов, он запрокинул голову и покладисто ответил: — Хорошо. У Чан Гэна не было запасной завязки для волос. Он провел пальцами по волосам Гу Юня, затем потянулся назад и распустил собственную прическу. Он закрепил волосы Гу Юня в свободный хвост и перекинул его через плечо. Открыв затылок, после долгих колебаний Чан Гэн наклонился и поцеловал Гу Юня в шею, дразня раскрасневшуюся кожу зубами. Он понял, что Гу Юнь был не в настроении, и, погасив горевшее в сердце пламя, просто прижался к нему сзади, обхватив руками. Гу Юнь тихо пробормотал что-то про жару, но не отстранился. Вместо этого он отдался в объятия Чан Гэна, сильнее прислоняясь к нему. Иной вид пламени вспыхнул, сильный и устойчивый, наполняя Чан Гэна нежным теплом. Ему часто казалось, что он слишком жаден со своей любовью, вечно чего-то хочет. Гу Юнь давал больше, чем Чан Гэн когда-либо думал, что сможет получить, и, попробовав впервые эту сладость, он только просил еще и еще. Он желал заботиться о нем, контролировать, оставаться рядом с ним до самой смерти, и Гу Юнь позволял ему. Даже такие мелочи, как эта — позволить прижимать его к своим плотным одеждам, когда Гу Юнь обувь снял, лишь бы спастись от жары, — заставляли Чан Гэна чувствовать, что даже если бы он обеспечил Великой Лян мир на протяжении десяти тысяч лет, чтобы Гу Юнь мог прожить каждую жизнь, не неся бремя забот… Этого всё равно было бы недостаточно, чтобы выразить, насколько он был благодарен. Несмотря на свою легкомысленность, Гу Юнь действительно многого не желал: четыре границы, свободные от врагов, и процветание Великой Лян. Пару раз Чан Гэн слышал от него мысли насчет будущего: сказал, что хочет остепениться, а затем пообещал, что останется с ним. Иногда Чан Гэн не мог его понять. Независимо от того, сколько раз он прокручивал этот вопрос в своей голове, он не мог не думать, что все эти вещи, которых хотел Гу Юнь, были и для него тоже. — Когда в стране воцарится мир, чем хочешь заняться? — спросил Чан Гэн. Времена изменились. Гу Юнь больше не проводил на границе большую часть года, покидая ее лишь на несколько дней, не рисковал своей жизнью, сражаясь с врагами, окружавшими со всех четырех сторон. Большую часть времени он был здесь, в столице, слушал регулярные отчеты с границы вместе с Чан Гэном, уезжая, только когда его что-то беспокоило. Война закончилась. Максимум — это группы беженцев, образовавшиеся в момент упадка страны. Да, с ними всё еще нужно было разбираться. Но тело Гу Юня, что оказывалось на грани смерти, больше не нужно было к ней подталкивать. У него был дом, куда можно было вернуться, и любимый человек, которого можно было целовать и обнимать днями и ночами. Одной ногой Гу Юнь уже переступил порог выхода в отставку. Но из-за собственного упрямства и беспокойства он не мог окончательно сделать это. Будущее, о котором они лишь изредка говорили, больше не было таким далеким и расплывчатым. Половина надежд уже стала реальностью: они оба были живы и здоровы. Другую половину они тоже постепенно соберут, когда они больше не будут так связаны с будущим страны. — Ты правишь всего несколько лет, и тебе уже наскучило? — Гу Юнь похлопал себя веером по щеке, говоря несколько неправдиво: — Страна всё еще в таком состоянии, кроме как быть с тобой, я не думал ни о чем. Чан Гэн не размышлял слишком долго над полученным ответом, приняв его таким, какой он был. — Давай подумаем об этом сейчас, — сказал он. — Чего ты хочешь? Что бы это ни было, я всё устрою. — Ваше Величество, власть ударила вам в голову, — после долгой паузы обернулся к нему Гу Юнь. Чан Гэн улыбнулся, ни соглашаясь, ни отрицая, только поглядывая на него. Понимая, что тот так просто не оставит его в покое, Гу Юнь сказал: — Я хочу увидеть «длинных змеев», перевозящих обычные семьи, и военную технику, помогающую обрабатывать поля. Людей, потерявших свои дома, обустроенными и с работой. Чтобы война осталась лишь далеким воспоминанием… Услышав эти знакомые слова, Чан Гэн замолчал. — Однажды ты больше не будешь императором, и к тому времени я доверю безопасность страны Черному Железному Лагерю. Кроме работы во дворце, ты также хорош в приготовлении лапши. Давай поступим так, как ты предлагал много лет назад, и откроем лапшичную подальше от столицы, — продолжил Гу Юнь. Чан Гэн знал, что в этот момент он просто шутил. Тем не менее он спросил: — Чем будешь заниматься ты? — Я? — Обмахивая веером их обоих, Гу Юнь немного подумал и ответил: — Единственное, что я умею готовить, — это скорпионов на углях. Никто не захочет есть еду бедных солдат. Так что, вероятно, ничем интересным. Конечно, люди могли бы смотреть на меня в лапшичной. Мы можем даже брать с них немного больше за это. Если останемся там надолго, с годами, возможно, я стану местной достопримечательностью. Тебе не придется беспокоиться о потере бизнеса. Чан Гэн хотел рассмеяться, но почувствовал, что это было бы несколько неуместно. Он позволил воображению Гу Юня увлечь себя и ответил: — Нет нужды заходить так далеко. Я буду трудиться достаточно для нас двоих. — Хорошо, тогда мы будем вести честный бизнес, — Гу Юнь не стал спорить с ним и с готовностью согласился. — Никаких денежных манипуляций, я просто буду рядом, пусть смотрят. Никто из них не упомянул счет Аньдинхоу, на котором хранилась как годовая зарплата Гу Юня, так и жалование Чан Гэна, полученное им за время, когда он был Янь-ваном. С такими средствами, если бы они действительно переехали в какое-нибудь безымянное место и жили там, они бы всё равно не смогли потратить всё, даже если бы провели остаток жизни бездельничая. Вместо обсуждения целыми днями деловых вопросов Чан Гэн сильно наслаждался такого рода разговорами. — Чего еще ты хочешь? — настаивал он. — Мы будем вместе. Вместо того, чтобы всё время спрашивать, чего я хочу, давай поговорим о том, чего хочешь ты. — Гу Юнь повернул голову и посмотрел на него. — Итак, чего же? Удивленный, Чан Гэн ответил не сразу. — Я хочу заботиться о тебе до самой смерти, — в конце концов сказал он. — Скоро бремя обеспечения безопасности страны не будет лежать на твоих плечах. Ты сможешь целый день проводить на горячих источниках или охотиться на фазанов в горах. Независимо от того, здоров ты или болен, независимо от того, где мы находимся и что мы делаем… Я буду рядом с тобой. Тебе больше никогда не придется быть одиноким. Внезапно неописуемое одиночество, которое Гу Юнь прятал глубоко в своем сердце, было вытащено наружу. В груди странно болело. Разные эмоции переплетались друг с другом, превращаясь в один большой узел. «Заметил даже это», — подумал Гу Юнь. Хотя иногда Чан Гэн скрывал некоторые вещи и предпочитал не упоминать их, он был честен в своих словах. От железной дороги по всей Великой Лян до людей, живущих и работающих в довольстве; его обещания и видения, которые поначалу казались невозможными и далекими, обретали форму на их глазах. Слова Чан Гэна прозвучали несколько по-детски, но намерение было совершенно искренним. — Я действительно этого хочу, — серьезно произнес он, когда Гу Юнь не ответил. Гу Юнь не знал, что сказать. Он чувствовал, что тяжелое одиночество сократилось вдвое уже после нескольких слов, но слушая, как Чан Гэн, который обещал стране невозможные вещи, поворачиваясь, упрямо заявил: «тебе больше никогда не придется быть одиноким», — он испытывал противоречивые чувства. Это тронуло его сердце, но в то же время показалось пустой тратой времени. — Как ты можешь беспокоиться о стольких мелочах? — шутливо спросил Гу Юнь. — Я когда-нибудь говорил, что мне одиноко? Он никогда не поднимал эту тему и чувствовал себя не совсем комфортно из-за этого. Чан Гэн сразу это понял и не стал давить на него, легкомысленно бросив: — Не говорил. Точно так же, как и не ответил на мой предыдущий вопрос. Менять одно на другое. Гу Юнь не мог поверить в услышанное. С беспомощным смехом он сказал: — Ты слишком настойчив. Я уже ответил. — Простые люди в «длинных змеях», обрабатывающая поля техника, у всех есть дом и работа. Мы с министрами, а также с институтом «Лин Шу» и господином Ду работаем над этим. Немного времени, и мы увидим всё собственными глазами. Тебе не нужно так сильно желать этого. — Строительство предприятий в Цзяннани уже началось? — увидев свой шанс, поинтересовался Гу Юнь. — Скоро, — ответил ему Чан Гэн. — Пока продолжим строить в Цзянбэе, фундамент уже заложен, но пройдет совсем немного времени, и мы отправимся на юг… — он замолчал, поняв, что его уводят от обсуждаемой темы. — Не беспокойся. — Отстранившись, Чан Гэн посмотрел на Гу Юня и произнес капризным тоном: — Цзыси. Гу Юнь знал, что он пытался сделать, и прикрыл внимательный взгляд рукой. — Еще есть время. Что хорошего в том, чтобы говорить обо всем этом сейчас? — Мне нравится слушать, как ты говоришь об этом. — Глаза оставались прикрытыми. Сказав это, Чан Гэн послал ему солнечную улыбку. Без пристального взгляда, отвлекающего внимание, эта улыбка, демонстрирующая два ряда белых зубов, была особенно привлекательной. Гу Юнь всегда отмечал в Чан Гэне особый тип красоты, а Чан Гэн знал, что Гу Юнь питал к нему особую слабость. В такие моменты, как этот, он обычно без колебаний использовал это в своих интересах. Несмотря на то, что Гу Юнь был полностью осведомлен о намерениях Чан Гэна, его сердце немного дрогнуло. Хотя он и не ответил, он наклонился и поцеловал оба уголка этой улыбки. Чан Гэн был горячим на ощупь. Его лицо раскраснелось от долгого сидения на жаре и стало еще краснее после того, как Гу Юнь поцеловал его. С распущенными и разметавшимися волосами, с прилипшими к лицу прядями он выглядел очень несчастным. Несчастный или нет, но Чан Гэну было всё равно. Предыдущие намерения оказались быстро забытыми, когда, полностью отвлекшись, он наклонился ближе, вслепую ища Гу Юня. К сожалению, вместо того, чтобы встретиться с губами, Чан Гэн встретился с его ладонью. Теперь лицо Чан Гэна было закрыто обеими руками, свободным оставалось лишь немного пространства, чтобы он мог дышать, но каким-то образом он всё еще мог ясно передать, насколько «несчастным» и «обиженным» он себя чувствовал. Гу Юнь смотрел на него и не знал, смеяться ему или плакать. Он убрал ладони, увидев действительно несчастное выражение на лице Чан Гэна, и не обратил на это нисколько внимания. Он взял своей веер и воспользовался плечом Чан Гэна, чтобы подняться на ноги. — Почему ты такой упрямый? — отругал его Гу Юнь, обмахиваясь веером. Он протянул руку, чтобы помочь Чан Гэну подняться. — Давайте вернемся внутрь, пока Ваше Величество еще больше не пострадало от этой жары. Чан Гэн вздрогнул. Он на мгновение замер, а затем рассмеялся и взял Гу Юня за руку. — Ах… Я даже не заметил. Гу Юнь знал, что лучше не спрашивать его почему. Он не слишком сильно потянул Чан Гена вверх, но каким-то образом тот умудрился запнуться и врезаться в него. Руки обвились вокруг талии Гу Юня, губы коснулись его уха. — Цзыси, мы можем принять ванну вместе? — спросил Чан Гэн. Гу Юнь обнял его. На губах появилась легкая улыбка, которую он не смог сдержать. Хотя его состояние не было столь плачевным, как у Чан Гэна, он был не против освежиться. — Хорошо, — ответил он, не сочтя просьбу слишком странной. Чан Гэн был чересчур беспринципным. Услышав его легкое согласие, он пробормотал: — После этого… — он на мгновение задумался. — Хочешь поужинать вместе? Не считая слуг, их было только двое. Чан Гэн становился особенно прилипчивым в поместье. Свободное время они проводили вместе, разговаривая о повседневных вещах, каждый прием пищи, который мог пройти раздельно, был совместным. Даже ночью Чан Гэн, который всегда оставлял Гу Юню его половину кровати нетронутой, теперь пересекал невидимую черту, тесно и с комфортом прижимаясь к нему. Ответ уже был очевиден. Тем не менее Гу Юнь озвучил согласие. — Тогда… — тихо вздохнул Чан Гэн. — Позже, когда мы закончим, ты ответишь на мой предыдущий вопрос? Вернулся к тому, с чего начали. Чан Гэн почувствовал его беспомощность. Прежде чем Гу Юнь успел ответить, он сказал: — Если ты действительно хочешь открыть лапшичную, конечно, я не против. На самом деле, некоторое время назад я даже изучил несколько мест у границы, где можно было бы развивать дело. Может, с тех пор что и изменилось, но когда будет время, мы можем еще раз всё посмотреть и решить, где обосноваться. Хотя звучало разумно, но это был ответ на чушь Гу Юня. Ответом на бессмыслицу могла быть только бессмыслица. — Кого волнует лавка с лапшой? — спросил Гу Юнь. — Чего я хочу, так это… Он прикусил язык, прежде чем остальные слова успели вырваться наружу. Глаза Чан Гэна лучились ожиданием. На его губах играла легкая улыбка, когда он посмотрел на него. Гу Юнь внезапно понял. Дело было не в том, что Чан Гэн был упрям и настойчив в получении ответа, а в том, что он уже знал, как ответит Гу Юнь. Просто он хотел услышать, как Гу Юнь скажет это снова. Он ударил Чан Гэна по голове. — Пытаешься обмануть меня. Хотя это и был удар, он не вложил в него силу. Голова Чан Гэна лишь немного опустилась, а его улыбка стала еще шире. Постояв так некоторое время, он громко рассмеялся. Его план разоблачили, и Чан Гэн больше не стал притворяться невежественным. Мягко, без малейших намеков на ложь в голосе, он спросил: — Цзыси, ты хочешь меня? Намеренно искажая его слова. Но когда Гу Юня спросили так прямо, он тоже не мог заставить себя небрежно ляпнуть ложь. Будучи в объятиях Чан Гэна, его спина покрылась слоем пота. Гу Юнь хотел вернуться в поместье и прижаться к холодному металлу своей легкой брони, чтобы остыть. С другой стороны, разговаривая всё это время, Гу Юнь чувствовал себя комфортно, прижавшись к Чан Гэну. Мысль о том, чтобы поваляться на простынях, была столь же заманчивой. Гу Юнь был нетерпим только тогда, когда не мог выпрямить спину и нормально ходить. Поразмыслив, в нужный момент он поднял глаза и встретился взглядом с Чан Гэном, получив удар равный всей силе его обаяния. Неуверенность разрешилась в одно мгновение, ничего нельзя было поделать. — Ты только что вернулся из дворца. Давай сначала поедим. — Несмотря ни на что, Гу Юнь попытался быть разумным. — Вместо того, чтобы есть пищу… — Чан Гэн улыбнулся. Он замолчал, многозначительно глядя на него. Гу Юнь очень хотел спросить его: «где ты научился так вести разговор?» Неизвестно, что произошло за четыре года путешествий Чан Гэна по цзянху, пока Гу Юнь был в отъезде, но люди, окружавшие Чан Гэна впоследствии, были министрами, купцами, фальшивым монахом и одной лекаркой с каменным лицом, не привыкшей говорить слишком много слов. С утра до вечера, даже за едой, они обсуждали только серьезные вещи. Кроме них, на протяжении некоторого времени были военные, у всех из которых сложились близкие отношения с Чан Гэном. Гу Юнь знал: как только военные знакомятся поближе, отпадает необходимость в соблюдении формальностей и они ведут себя как близкие братья, беззаботно подразнивая друг друга и шутя. Внезапно у него возникло необъяснимое желание подстрелить несколько орлов и подвесить их головами вниз, чтобы подать на ужин. Выражение лица Гу Юня нисколько не изменилось, мысли промелькнули и тут же исчезли, не давая себя заметить. Он притворился, что не понял намека Чан Гэна, и спросил: — Если ты не голоден, тогда, может, вместо этого просто продолжим стоять здесь и разговаривать? — Нет, я голоден, — поспешил исправиться Чан Гэн. Гу Юню не нужно было спрашивать, чтобы знать, каким «голодным» он был. Чан Гэн не выказал никаких признаков нетерпения, когда они вернулись, и с искренней признательностью съел всё, что Гу Юнь положил в его тарелку, сделав в ответ то же самое, но в тот момент, когда они оказались в своей комнате, его руки не могли оторваться от Гу Юня. Он прижал его к кровати своим телом и глубоко поцеловал, надавливая пальцами на акупунктурные точки и не теряя времени зазря. Тело Гу Юня обмякло. — Тебе нужно только расслабиться, — прошептал Чан Гэн, раздвигая ноги и ложась между ними. — Я здесь. Я позабочусь о тебе. Внезапная мысль пришла в голову Гу Юню. Она перекатывалась в его груди, усиливаясь, когда Чан Гэн снова наклонился, чтобы поцеловать его, и больно ударилась о сердце, разрушая все стены. Возможно, на него подействовала жара, а может быть, на него подействовали более ранние слова Чан Гэна. По правде говоря, на самом деле эта мысль была немного смешной, немного даже абсурдной. Гу Юнь подумал: «как удачно, что он будет заботиться обо мне до конца моих дней».