Призраки

Спустя два года Марси изменилась. После обескураживающего гамбита судьбы девушка рассыпалась во всех смыслах: моральном и физическом. К двадцати трём годам на почве нервов она приобрела гипертонию и мигрень, каждый прожитый день заставлял ее чувствовать себя развалиной, и она подумывала сменить квартиру на дом престарелых, где могла бы беззаботно лопать желе и играть в «бинго» по субботам. Полочки за зеркалом в ванной представляли причудливое сочетание косметического магазина и аптеки: с кремами, масками и сыворотками соседствовали препараты от давления, головной боли, бессонницы и, конечно же, психовегетативные регуляторы. Близкие не узнавали ее. Марси избегала родственников и друзей, пропускала семейные посиделки и вечеринки. Осенью прошлого года лишь возвращение Марка, брата ее отца, из Афганистана вынудило ее появиться на ужине и сделать вид, что справляется и двигается в сторону исцеления. Она ковырялась в тарелке полчаса, прикидываясь, что вовлечена в происходящее, вымучено отвечала на вопросы и избегала разговоров о будущем. Планирование, черта, присущая ей раньше, потерялось среди неопределенности, апатии и боязни будущего. Теперь она не хотела знать, что будет дальше, а предпочитала вяло существовать в настоящем. За семейным столом только Марк в полной мере понимал и разделял ее чувства, хотя и не озвучивал это вслух: после Афганистана он стал заложником кошмаров наяву, его сознание больше ему не подчинялось и в любой момент могло насильно вернуть в тот день, когда вокруг него валялись обгорелые конечности товарищей. Он терпеливо высиживал этот вечер, стараясь не касаться темы службы, и хвалил блюда матери, потому что это единственное, что он мог выдавить из себя. О произошедшем на свадьбе племянницы он слышал и подозревал, что Марси, должно быть, двинулась умом, как и он сам. А потому молчаливо сочувствовал. Сославшись на предстоящие дела, он рано ушёл, прихватив с собой и девушку. Они в тишине прогулялись по улицам Манхэттена, редко перекидываясь общими фразами, вроде того, как изменился родной район и как жаль, что их любимая пиццерия в паре кварталов закрылась. Когда норма приличия по общению родственников была достигнута, Марк посадил племянницу в такси, закурил сигарету и пошёл к метро, думая, что пойти в ВВС США — роковая ошибка молодости, стоившая ему психики. Лучше бы он был, как старший брат, врачом. На редких встречах с подругами Марси отстранённо смотрела в одну точку. Ким и Мэй приходили разбавить ее одиночество, беспокоясь, что отшельничество усугубит и без того шаткое психическое состояние Марси. Они заказывали ее любимую еду, включали фильмы, которые она раньше обожала пересматривать, и молча поддерживали ее, не решаясь на какие-то мотивирующие разговоры. Кроме подобных встреч, Марси нигде не появлялась. Шумные вечеринки с толпой народу, дни рождения, особенно свадьбы при одном упоминании заставляли ее содрогнуться. Смерть Лайонелла, казалось, никогда не сотрется из памяти: засыпая, она проживала злополучный вечер снова и снова в многочисленных вариантах. Кошмары поражали разнообразностью: он убивал Лайонелла на церемонии, во время первого танца, при разрезании свадебного торта, даже не случившаяся первая брачная ночь запятналась во снах кровью. Она возненавидела праздники по разным причинам, и одной из них стала иррациональная боязнь, что он появится снова, чтобы в очередной раз выжечь любимого человека из ее жизни и уничтожить ее без шанса на восстановление. Слив данных ЩИТА и ГИДРЫ Чёрной Вдовой в открытый доступ пролил свет на многие тёмные пятна в криминальной истории Америки. Через пару недель после похорон Лайонелла к миссис Гарди пришли люди и сообщили, что за убийством ее сына, скорее всего, стоит Зимний Солдат. Мать лишилась самого драгоценного человека, части себя, смысла, ради которого она продолжала просыпаться после потери мужа, сын был ее кислородом — без него она не могла. Горе потопило ее, она стала лишь оболочкой пустой души, поэтому, когда на ее закономерный вопрос: «Когда его поймают?» — она услышала: «Нам жаль, но никто не знает, где он», то лишь издала короткое «а» и рассеяно кивнула. Ей было плевать. Лайонелла уже не вернуть, а это единственное, чего она хотела. Воздаяние за грехи не прельщало безутешную мать. А вот Марси придерживалась другой позиции. Когда она узнала, что убийца Лайонелла скрылся и продолжает разгуливать на свободе, вся боль, терзавшая ее сутками напролёт, вылилась в ненависть. Она ненавидела все: систему, допустившую, что такой человек, как Зимний Солдат, смог укрыться от правосудия; самого Солдата; мир, сумевший породить это чудовище. Она рыдала от обиды, кричала и не переставала проклинать тот день, когда каким-то образом дороги Лайонелла и Солдата пересеклись. Ее моральных сил поначалу хватало на то, чтобы злиться и разрушать тем самым хлипкую нервную систему, но со временем даже этот запас духа иссяк, и она потеряла способность чувствовать что-то кроме безграничного отчуждения. Год после смерти Лайонелла прошёл в непроглядном мраке. Марси безвылазно сидела дома, выбираясь только на занятия в медицинской школе. Учёба и без того изнурительная первые полгода давалась с тяжелейшим трудом, провоцируя ещё больше нервные срывы, но потом Марси смогла войти в хоть и шаткую, но колею. Пропадая в учебниках, заданиях, она отвлекалась от действительности, и это помогало справляться с горем. Когда девушка поняла, что уже год не может нормально спать, не просыпаясь в поту и слезах, что ее не отпускает перманентное чувство тревоги, а мысли о злополучном дне и не думают выветриваться после такого количества времени, то пришла к выводу: она не вывезет это самостоятельно. Курс психотерапии был тем глотком воздуха, что постепенно начал возвращать ее к жизни. Миссис Клэр, терапевт, не имела за спиной крыльев и волшебной палочки, чтобы вмиг превратить ее в психически здоровую и уравновешенную Золушку, но через несколько месяцев Марси начала идти на поправку. Сил появилось больше — релаксационные практики и препараты избавили ее вообще от сновидений, по крайней мере, от таких, какие она могла вспомнить на утро. Тревога полностью не исчезла, временами подкрадываясь на улице, а вид счастливых молодоженов, попадавшихся в ленте соцсетей, по-прежнему триггерил и подкидывал кровавые флешбеки. Но Марси хотя бы начала пытаться вернуться в норму и проявлять интерес к жизни. Она все так же избегала больших компаний и праздников, но чаще стала навещать бабушку Кэт и отца. Выбиралась вечерами в Центральный Парк с Ким и Мэй, делилась чувствами, обходя острые для себя углы, и слушала подруг, рассказывающих о своих переживаниях. Много времени девушка проводила с Марком. Они как два сумасшедших смогли понять друг друга. В критические моменты они созванивались, пытаясь оказать поддержку, которой обоих научили на сеансах психотерапии. Марк ещё стал посещать встречи ветеранов ВВС, где сидели такие же искалеченные люди, как и он сам. Он даже сумел там завести приятелей, и Марси искренне за него радовалась. Однажды и на улицу Марси заглянула удача, точнее сказать, туда ее привёл Марк. По случаю тридцать шестого дня рождения дядя решил устроить камерную вечеринку — он тоже не жаловал скопления народа и собрал у себя семью и пару друзей с собрания ветеранов. Даже позвал милую девушку, Эшли, с которой Марси тепло поболтала на балконе, покуривая стащенные у Марка сигареты. Поначалу в компании она чувствовала себя зажато — навык общения за месяцы затворничества ощутимо просел, но Сэм, новый друг Марка, умел создать расслабляющую обстановку. Он ненавязчиво шутил, поддерживал беседу абсолютно на любую тему и излучал такое необходимое ей ощущение комфорта, что немедленно расположил ее к себе. Бабушка Кэт и та была от него в восторге, хотя друзей Марка обычно не одобряла, называя их оболтусами, впрочем, как и младшего сына. Но те времена прошли: после армии Марк изменился, и старые знакомства канули в лету. После вечеринки Сэм предложил Марси подбросить ее до дома — они жили в одном направлении. В такси они непринужденно болтали, и Марси было приятно, что этот человек не видел в ней девушку, потерявшую жениха в луже его крови у алтаря. Сэм же радовался обычному, здоровому знакомству с девушкой, не связанной с секретными организациями, без скелетов в шкафу. Они были друг для друга чистым листом, не исписанным страшными секретами. И никто в тот момент не мог подозревать, как оба они ошибаются. Обменявшись контактами, они тепло попрощались и разъехались по домам. Поднимаясь в квартиру, Марси ощутила ту забытую лёгкость, когда ты возвращаешься домой и не боишься, что ждёт тебя в одиночестве за дверью. Шли недели, Марси и Сэм сближались. Они перекидывались сообщениями, иногда созванивались, личные встречи можно пересчитать по пальцам одной руки: Сэм был плотно занят работой, о которой не распространялся, а Марси не имела привычки совать нос в чужие дела и не расспрашивала, где же он безвылазно пропадает. Чаще они собирались втроём у Марка, пили пиво, изредка перекидывались в карты. Марк не любил играть с Марси — она слишком часто жульничала, пользуясь его невнимательностью. Новые знакомства помогали разбавлять этим троим негатив, накопившийся в их жизнях по абсолютно разным причинам. Немного стабилизировав психическое состояние, Марси накануне Рождества решилась прилететь в Вашингтон, чтобы навестить миссис Гарди. Они поддерживали хрупкую связь, обоим слишком тяжело далась потеря, хотя и каждая переживала ее по-своему. Миссис Гарди сильно постарела за те полтора года, что они не виделись: морщин на ее лице добавилось, лицо было уставшим, а сама она стала более рассеянной. Они поужинали, поделились новостями друг с другом, вспоминали Лайонелла, хотя Марси предпочла бы обойти эту тему, но не поговорить с матерью жениха о самом женихе, пусть и погибшим такой ужасной смертью, было бы странно. Марси не могла смотреть на миссис Гарди без боли в душе, эта встреча была не из лёгких, но девушка не могла оборвать связь с этим человеком. В Вашингтоне она пробыла два дня, на второй девушка снова навестила миссис Гарди и даже привезла ей друга — крошечного кремового шпица-девочку. Миссис Гарди любила собак, но ее питомец умер от старости много лет назад, и Марси подумала, что маленький комочек сможет хоть немного скрасить будни одинокой женщины, которой больше не на кого было растрачивать свою заботу. Миссис Гарди прослезилась и прижала к груди щенка так крепко, что девушка побоялась за жизнь собаки. Щенок был активный и очень тактильный, на руках ее держать было невозможно — она постоянно тянулась к лицу микроскопическим языком. Недолго думая, они решили назвать девочку «Киви». Миссис Гарди крепко обняла Марси на прощание и попросила, несмотря на душевные раны, жить дальше и попытаться найти своё счастье. Марси еле сдержала тогда слёзы. Перед вылетом она встретилась в ресторане аэропорта с Уэйном, лучшим другом Лайонелла. У них были достаточно хорошие отношения, хоть и после трагедии они говорили только на похоронах. Мужчина услышал от миссис Гарди, что Марси в городе, и предложил встретиться. Девушке было неловко, что он узнал о приезде не от неё лично, но она не ожидала, что он захочет увидеться и проявит инициативу. Уэйн задавал странные вопросы, вроде не звонили ли ей люди с работы Лайонелла. Марси удивилась и спросила, с чего они должны были с ней связываться, и он быстро перевел тему. Поговорили они сравнительно недолго — она могла опоздать на посадку. Жизнь начиналась заново. Как сказали в одном сериале: «Однажды ты проснёшься, съешь завтрак, почистишь зубы, займёшься делами и рано или поздно ты осознаешь, что перестал думать об этом». Марси не забыла Лайонелла. Она вспоминала о нем каждый день, в мелочах: услышав определенную песню, взглянув на кольцо, проезжая на автобусе место, где они гуляли. Но это были приятные воспоминания. Сердце начинало заживать, но это не значило, что на нем не останется глубокого шрама, просто оно переставало так ныть и болеть, как раньше. В две тысячи шестнадцатый год вступала совершенно другая Марси Льюис. Она прошла девять кругов ада, почти сгорела, но смогла выйти, пусть и сильно изменившись. Новый Год она встречала с мыслью, что готова потихоньку двигаться дальше. * * * Май 2016 года Марси распаковывала коробки в новой квартире. Предыдущий арендодатель решил продать недвижимость в Нью-Йорке и перебраться в Чикаго, где он на эти деньги мог позволить приобрести себе весьма приличное жильё. Девушка сначала расстроилась — в предверии сессии переезд был не к месту, но, прикинув, что та квартира хранила воспоминания о не самом приятном периоде жизни, коротко заключила: «Это к лучшему» — и принялась подыскивать жильё в Бруклине. Марси съехала с района Парк Слоуп на Кэрол Гарденс, и хотя по внешнему виду и атмосфере к душе лежал прежний район, но новый вариант привлекал более низкой стоимостью, близостью с побережьем залива и практически с соседством с Сэмом — он жил через пару кварталов. К тому же больница «NYU Langone Health» была в двадцати минутах ходьбы — девушка была не прочь устроиться туда после окончания учебы. Кэрол Гарденс был типичным районом из фильмов про Нью-Йорк: кирпичные невысокие дома с выкрашенными в чёрный пожарными лестницами, редкие деревья, тесные магазинчики и, конечно же, Бруклинский мост, который вырисовывался в нескольких километрах оттуда. Марси было жаль покидать Парк Слоуп, всё-таки архитектура выглядела изящнее, не в таком очевидном стиле лофт, и обстановка казалась там более спокойной. Квартиры были просторнее, ванная позволяла разместить стиральную машину, воздух, если в Нью-Йорке таковой вообще имеется, был немного чище, — короче, плюсов много, но из минусов внушительная стоимость аренды. Предыдущий хозяин не задирал планку, а таких добряков больше не нашлось. Конечно, отец Марси мог себе позволить снять дочери квартиру там же, но девушка не хотела наглеть и решила переселиться в место подешевле. Она даже хотела посмотреть квартиры в Куинсе или Бронксе, но мистер Льюис ни за что не позволил бы ей там поселиться. Приличные квартиры в Куинсе были не настолько дешевле, чтобы предпочесть им Кэррол Гарденс, а о Бронксе он слышать и вовсе не хотел. Тем более соседство с Сэмом его успокаивало, он доверял этому парню и надеялся, что тот подставит плечо дочери в нужный момент. Марк тоже поддержал отца во мнении, что Марси будет неплохо рядом с Сэмом. Пока Марси была на занятиях, Марк и отец перевезли ее вещи и некоторую мебель. Ким и Мэй обещали позже присоединиться к генеральной уборке в новой квартире, а Сэм в этот раз остался в стороне. Разбирая кровать, дядя сокрушался, что Сэм, хитрый засранец, очень вовремя слился под предлогом «у меня завал на работе». Чем именно его завалило — никто не знал. Когда мебель была собрана, коробки расставлены по двум единственным комнатам, совмещенной кухне-гостиной и спальне, дядя и отец с чувством выполненного долга ретировались. Они решили заскочить в какой-нибудь бар и провести время вдвоём, расслабляясь после переезда и разборки комода, книжных стеллажей и особенно кованной кровати. Да, с кроватью обоим пришлось попотеть. Марк в целом привык работать руками, а Уилл, всю жизнь трудившийся челюстно-лицевым хирургом, не любил браться за подобные дела, но оставить единственную дочь без подмоги не мог. Марси же осталась дома, отложив уборку и распаковку уже на следующий день, и, сделав дыхательные упражнения, закинула пару таблеток и завалилась спать на незаправленную кровать. Субботнее утро началось рано. Квартиру заливало светом майского солнца через окна, не прикрытые занавесками. Марси проснулась потерянной, привыкнув встречать день в полумраке прежнего жилья, а широкие полоски света, резавшие глаза с самого утра, ввели ее в раздражённое настроение. Окинув сонным взглядом башни коробок, расставленных по комнате, она предпочла бы провалиться в кому, как минимум до момента, когда какой-нибудь добрый человек не разберёт это все за неё. Быстренько настучав сообщение подругам, пытаясь выяснить, во сколько они подойдут, девушка поплелась в ванную. Убираться было легко. Пока квартира была не захламлена вещами, протирать пыль, мыть окна и полы удавалось быстро. Ким, Мэй и Марси включили музыку и, пребывая в своих мыслях, натирали каждый уголок нового дома Марси. К двум часам дня все было готово, воздух в квартире стал прозрачным и отдавал лимонным запахом средства для мытья полов. Марси, стоя в спортивных штанах и задрипанной футболке, пережившей десятки генеральных уборок и пару переездов, делала сэндвичи и заваривала чёрный чай с бергамотом. После легкого перекуса она в одиночку должна была разобрать коробки в спальне и расставить мелочи в гостиной: расположить на полках книги, подключить компьютер и монитор, вкрутить лампочки в светильники и пересадить несколько подаренных бабушкой по случаю переезда растений. Марси лелеяла надежду, что они не засохнут в этих горшках, потому что предыдущие презенты бабушки погибали, имея больше шансов расцвести в Сахаре, чем у нее под присмотром. Усевшись за небольшой круглый стол, девушки накинулись на бутерброды с ветчиной и листьями салата. — Блин, я бы осталась тебе помочь, но Кит должен заехать за мной через пару часов. Мы едем к его родителям в Джерси, хотя я бы лучше покопалась в коробках с твоими трусами, чем терпеть Монику все выходные, — Ким откинулась на спинку стула, удрученно жуя сэндвич. Ее отношения с младшей сестрой парня были натянутыми: та по неизвестной причине на дух не переносила Ким, и из-за ее вечной кислой мины их чувства были взаимными. — Я могу дать тебе пару трусов для утешения. На крайний случай можешь помахать ими перед лицом этой сучки, — Марси елейно улыбнулась подруге и хлебнула чай из керамической бежевой кружки. — Заманчиво. Заверни те чёрные кружевные, все равно показывать их некому, — вдруг Ким осеклась и осторожно глянула на Марси. Они любили шутить чернушно, но обычно у них не было таких поводов, подколы по которым могут не просто задеть, а взбередить то, что лучше оставлять нетронутым. Мэй пнула подругу под столом. Марси хмыкнула. Девушка соврала бы, сказав, что ее совсем не задевает упоминание Лайонелла в таком контексте, но Ким, привыкшая шутить подобным образом, не хотела ее обидеть и вела себя обычно. Это означало лишь одно — близкие перестают ее воспринимать как часовую бомбу и несознательно возвращаются к прежнему формату общения, поэтому Марси не могла обижаться. — Расслабься, а то у тебя сердце остановится. С меня смертей пока хватит, — она лёгонько толкнула подругу в плечо и перескочила на другую тему: — А у тебя, Мэй, какой предлог свалить? — Мне херачить в Куинс сто лет, да и к тебе должен наведаться твой дедушка Сэмми, а я предпочитаю мужчин помоложе. — Он не дедушка, ему всего тридцать семь. Да и молчала бы, кто в шестнадцать лет сох по Марку? — Марси хорошо помнила тот период, когда Мэй стреляла томными пубертатными взглядами в сторону дяди. — Ты всегда мне будешь это припоминать, да? Вот так ты благодаришь меня за сияющий чистотой толчок. Могла бы постыдиться, я чуть не оставила в ванной свои лёгкие, ядерная у тебя химия. — Ладно-ладно, я дам тебе знать, если он разбежится с Эшли. Буду потом тебя звать тетушка Мэй, может, тогда ты начнёшь угощать меня своими вкуснейшими кексами, о которых я только слышу легенды, — Марси по-доброму посмеивалась над подругой, воспринимая и подкалывая ее, как младшую сестру. — Сучка. Не могу больше смотреть на твою морду, пойду собираться, — Мэй закинула посуду в мойку и пошла в ванную, снимая одежду на ходу. Девушки проводили подругу смешливыми взглядами и принялись допивать подстывший чай, надеясь, что Мэй не проторчит в душе вечность. Ким поставила кружку и, подперев подбородок рукой, посмотрела на Марси. — Так значит, Сэм придёт. Вы много общаетесь в последнее время, он вроде нормальный. Это то, о чем я думаю? — она хитро подергала бровями, а Марси поперхнулась чаем. — Ким, нет. Мы приятели, и только. — Ты уверена? Мужчины к такому возрасту обычно не заводят просто подружек. Тем более, такие занятые. Сама же говорила, он пропадает на какой-то секретной работе, но все же находит на тебя время, а он тебя всего полгода знает. Не думаю, что все просто так, — доля логики в словах подруги присутствовала, но Марси считала, что она не давала повода для подобных мыслей. Да и Сэм не вёл себя так, будто строит на неё какие-то планы — тогда их общение быстро сошло бы на нет. В ее жизни он занял позицию где-то около Марка, как старший товарищ, с которым, несмотря на разницу в возрасте, они имели схожие интересы и взгляды. — Ким, во-первых, во-вторых и в третьих я абсолютно не готова, как ты сказала, явить кому-то свои чёрные кружевные. Даже близко. К тому же, я не уверена, но, может, Марк сказал ему что-то про Лайонелла, может, не в подробностях, но наверняка сказал. И Сэм, как взрослый мужик, должен понимать, что момент очевидно неподходящий и долго таким не станет, — Марси смотрела на подругу такими глазами, словно хотела внушить ей эту мысль, дабы подобные предположения больше не возникали в этой русой голове. — Мы друзья, и точка. — Я поняла. Но смотри, чтобы он не захотел выйти за рамки этой дружбы. — Не беспокойся, у меня все под контролем, — за последние годы эта фраза перестала вызвать доверие у окружающий ее людей. Но Ким надеялась, что так оно и будет, потому что сложностей в жизни Марси и так достаточно, чтобы приправлять ее передружбой с человеком, который очевидно стал ей дорог. Когда девушки ушли, Марси принялась разбираться с оставшимися делами, включив на фон канал АВС, и написала Сэму, чтобы узнать, во сколько точно он придёт. Получив короткий ответ «В 7», она успокоилась, что за это время успеет все закончить и выберется с ним в ближайший магазин за нормальной едой — в холодильнике лежала лишь одинокая ветчина. Новая квартира пришлась по душе. Ровные светлые стены, паркет «лесенка» и продолговатые крепкие окна, не сулившие окоченеть из-за сквозняков. Вещи, привезённые из дома, ожидаемо добавили недостающий уют, заполнив пустоту по углам. Новый дом знаменовал для Марси следующий этап ее жизни: в прошлой квартире она надеялась оставить по возможности все плохое, что ступало за ней по пятам долгие месяцы. Приняв душ и сбросив в корзину грязные вещи, она переоделась в бежевый домашний костюм и села проверять почту, уповая на отсутствие критикующих писем от научного руководителя. Она пролистала глупые рассылки от сетевых магазинов и наткнулась на неожиданный и-мейл. От Саммер. Марси неприязненно скривилась и хотела удалить письмо, но совесть, отсутствующая у ее родительницы, все-таки заставила его открыть. Ее мама много лет назад, когда Марси ещё себя не помнила, пролетела над гнездом кукушки и умчалась в Европу — искать себя, а заодно познакомиться с кем-то «менее занудным, чем твой отец». Девушка представляла мать только по письмам, редким фото и телефонным звонкам. Будучи девочкой, она держала ее фотографию на прикроватной тумбочке и просила у Санты возможность увидеться с ней, но к двадцати годам она оставила грезы о любящей маме и убрала ее фото подальше — в старый альбом. Мама превратилась в просто женщину по имени Саммер. Марси не стала звать ее на свадьбу и не планировала навестить в медовый месяц, который должен был пройти в Европе. И такое вот негаданное включение в ее жизнь вызвало лишь раздражение. — Только тебя не хватало для полного счастья, — тихо пробубнила Марси и кликнула на письмо. Как и ожидалось, ничего стоящего в нем не было. Спустя два года после случившегося она скопила все сочувствие к дочери и выразила соболезнования и обеспокоенность о ее состоянии. Очевидно, и-мейл был отправлен ради приличия, хотя намного разумнее было было продолжать хранить молчание. Марси откатилась на стуле от стола и невидяще уставилась в телевизор, раздумывая, стоит ли вообще отвечать. На экране начали транслировать новости. Сердце Марси замерло, когда она на автомате прочитала заголовок. «Сегодня стало известно, что Джеймс Бьюкенен Барнс, лучший друг Капитана Америка, ранее считавшийся погибшим во время Второй Мировой войны, вернулся в штаты и предстанет перед Советом Безопасности США в четверг, 12 мая. Судьба Барнса, более известного теперь под именем Зимний Солдат, последние два года оставалась неизвестной». На телевизоре замелькали любительские кадры двухлетней давности, хранившие факт сражения Капитана Америка и убийцы, облаченного в чёрную форму и такую же маску, скрывающую лицо. Девушку затрясло. Казалось, все усилия, прикладываемые ею и миссис Клэр, были развеяны голосом ведущего, зачитывающего смертный приговор ментальному здоровью Марси. Паника колотила тело мелкой дрожью, расползаясь леденящим холодом по животу и конечностям. Она надеялась оставить прошлое в старой квартире, но его призраки тенью последовали за ней. Чувствуя накатывающую волну боли, прорывающей плотину годовой терапии, девушка взяла телефон и набрала Марка. — Ты видел новости? — без прелюдии спросила Марси. — Я не дома, гуляю с Эш. Что случилось? — в голове Марка пролетели мысли от начала очередной войны до нового вторжения на Манхэттен, и долгое молчание на том конце трубки заставляло его холодеть. — Пока ничего. Ты можешь прийти ко мне, пожалуйста? Марси переключилась с новостного канала на детский. Уж здесь точно не должны показать ничего крышесносного. Написав Сэму об отмене встречи под предлогом плохого самочувствия, Марси металась по квартире, пытаясь найти пятый угол. Телефон обрывали бабушка Кэт и папа, так что пришлось врать и им, говоря, что она все ещё болтает с подругами дома. Наконец, входная дверь хлопнула, и Марси, нервно курившая заначку на пожарной лестнице, влезла обратно через окно на кухне и с порога накинулась на Марка. — Как! Как, блядь, такое возможно? По этому монстру плачет плавучая тюрьма вот уже как лет шестьдесят, а они устраивают заседание Совета Безопасности? — перенаправлять страдание в гнев было не лучшей тактикой, но провалиться обратно в ту пучину боли, откуда она едва выбралась, Марси не могла. Только не снова. Она была бледной. Большие покрасневшие глаза контрастировали с белой кожей, губы дрожали, руки слегка потряхивало. Для полной картины не хватало только смирительной рубашки — она была не в себе. — Эй, Марс, тише, — Марк пролистал по дороге новости и понял, что заставило девушку сорваться. — Ситуация не из простых. Пойдём покурим. — Я только что курила. — Ничего, тебе сейчас полезно, — он вытащил пачку крепких сигарет из кожанки и, обняв девушку за плечи, двинулся к окну. На Нью-Йорк опускался закат. На улицу высыпался народ, желающий праздного веселья — суббота самое время отвлечься от рутины и предаться приятной суете, найти хороший бар или прогуляться по городу. У Марси тоже были планы, и, не включи она дурацкий телевизор, она могла бы себе выкроить спокойный вечер. Ветер раздувал каштановые волосы Марси и Марка. Они вполне могли сойти за брата и сестру — слишком много общего в их лицах: серые глаза, острый нос, плавный изгиб губ. Бабушка Кэт шутила, что дедовские гены настолько сильные, что теперь в семье будут рождаться только копии друг друга. Неоновая вывеска круглосуточной аптеки внизу подсвечивала зелёным медленно курящего сигарету Марка. Марси задумчиво стряхивала пепел, облокотившись на железные перила, и понемногу успокаивалась. Присутствие дяди, единственного человека, с кем она могла откровенно разговаривать на тему смерти Лайонелла, действовало успокаивающе вкупе с фруктовым сигаретным дымом. — Я не заступаюсь, но… — начал Марк, подбирая слова, — но ты же понимаешь, что он не в себе. Байки про Зимнего Солдата я слушал весь Афганистан, у меня чуть штаны не намокли, когда я узнал, что он действительно существует. Злиться, переживать из-за него — это все равно что пытаться заставить сумасшедшего здраво ответить за свои поступки. — Тогда почему эти два года он не провёл в какой-нибудь супер-психушке, а вернулся и хочет выбить себе право на свободу? — Мы же не держали свечку и не знаем, где реально он был все это время, — Марк повернулся к ней, выкидывая бычок в закоптевшую банку. — Я просто хочу сказать, что в Смитсоновском музее есть целый стенд, посвящённый Барнсу. И тот человек ни за что не стал бы убивать людей на протяжении десятилетий. Ему промыли мозги и Бог знает что делали ещё. Зимний не личность. Не стоит думать, что он делал это из жажды крови, он просто выполнял. И я хочу донести, что он не стоит тех нервов и эмоций, что ты растрачиваешь. Ты столько прошла, чтобы вернуться в нормальный ритм, а в итоге это все оказывается под угрозой из-за того, кто вообще не может отвечать за свои поступки, а ты хочешь этих ответов. В конце концов, Капитан не позволит своему другу сесть, ты должна это понимать. И честно, я не знаю, что делал бы на его месте. * * * 12 мая, четверг Два года в Ваканде помогли вытащить код из головы Джеймса, но не избавили его от воспоминаний Солдата. Последние полгода он не мог сомкнуть глаз сутками: опуская веки, он видел десятки призраков убитых им людей. Он помнил каждое дело. Ему мерещились тела повсюду, они подстерегали его в собственной голове, желая отомстить и забрать с собой. Джон Кеннеди, Говард и Мария Старк, инженер из Ирана — его послужному списку не было конца. Их лица преследовали во сне и наяву, сводя с ума. Он крушил все вокруг себя и благодарил вакандцев за то, что его выселили на отшиб, где никто не слышал его отчаянные крики. Это были люди. Пусть и не всегда безвинные, но не он должен был распоряжаться их жизнями. А теперь Стив хотел, чтобы он вернулся в Америку. Барнс лучше бы пустил себе пулю в лоб, но его предусмотрительно оградили от оружия. Не то чтобы Джеймсу трудно было его раздобыть, но пугать и нападать на тех, кто помогал ему долгие месяцы, он не хотел. Все же он не совсем чудовище. Стив был уверен, что Баки готов. Он видел проблему лишь в гребанном коде, не признавая, что его друг мог сорваться и без произнесения этих слов. Всего лишь шаг отделял Джеймса от безумия, и он все гадал, что же его толкнёт в очередную пропасть снова. Барнс открыто насмехался над стараниями Роджерса. Тот был готов разругаться со всеми и послать чертово правительство куда подальше, камня на камне не оставить от любой страны, посягнувшей на свободу лучшего друга — но он этого не стоит. Этому дураку Стиву нужно направить энергию в другое русло, завести себе подружку, в конце концов, а не торчать с ним в зале заседания Совета Безопасности США, пытаясь обелить того, в чью жизнь настолько въелись мрак и смерть, что столетий не хватит на искупление. Вспышки позади раздражали. Джеймс сжимал кулаки, наверняка приводя в ужас присутствующих в зале, и проклинал технический прогресс за изобретение этой херни. Он был как никогда уязвим, а по ту сторону камер, ядовито плюясь в экран, наверняка сидели жаждущие его казни. Он слышал крики и лозунги протестующих снаружи, обступивших здание в надежде, что их митинг поможет усадить его хотя бы за решётку, а лучше — на электрический стул. Барнс не осуждал их, а даже поддерживал, уповая, что общественная реакция избавит его от необходимости выносить собственное существование. Джеймс почти не слушал, что говорит Совет. Его рупором был Стив, и тот справлялся с защитой от нападок со стороны власти гораздо лучше, чем смог бы сам Баки. Помалкивать и сидеть смирно — лучшее решение с его стороны, чтобы угодить Роджерсу и угомонить его деятельный и сострадательный зад. Правительство в последнюю очередь хотело обрести врага в лице Капитана Америка, поэтому, закрыв глаза на десятки политических и особо тяжких преступлений, они, по их словам, приняли во внимание реабилитацию Барнса в Ваканде и его искреннее желание встать на путь исправления и амнистировали Джеймса, но с условием прохождения психиатрического лечения, подразумевающего сеансы с назначенным государством специалистом. Стив сиял пуще своего щита, а Баки поражался безмозглости Совета, призванного на защиту безопасности страны. Он никогда бы не выпустил на свободу подобного себе, даже если бы сам Бог угрожал ему вечными муками. Встав, они покинули зал Совета, не представляя в полной мере, что их ждёт за этими стенами. Обозлённая толпа скандировала проклятья. На белых плакатах алели надписи: «Былые подвиги не искупят вину», «Зимний заслуживает казни», «Капитан Америка — заступник убийцы и террориста» и прочее в подобном духе. Надо сказать, фантазия у народа богатая. Охрана не позволяла людям перебраться через ограждение, но Барнс и без этого ощущал на себе их озлобленные и жаждущие расправы взгляды, хотя по большей части присутствующие не имели отношения к тому, что он сделал. Джеймс чувствовал напряжение Стива, идущего справа от него, и гадал, как долго тот будет верить, что в нем ещё жив тот парень из Бруклина. Неосознанно бросив взгляд в толпу, он узнал ее, девушку одного из вариантов его многочисленных кошмаров. Ему снились зелень, свадебная арка, и поначалу казалось, что это может быть хороший сон, до тех пор, пока на невесту в белом не полетели мозги ее жениха, забрызгивая лицо и платье кровью вперемешку с ошмётками кожи. Он в красках запомнил последнюю успешную миссию, и теперь призрак, принадлежавший Солдату, стоял перед ним. Марси встретилась с тяжелым взглядом и оцепенела, чуть не выронив табличку «Настоящие грехи искупить невозможно». Серые глаза были обманчиво знакомыми, так похожими на глаза, которые она больше никогда не увидит.