Need you to love me Like no one has loved me before I want it all Wanted it all my life Duncan Laurence
Откладывать дальше было нельзя. Тяжело вздохнув и уныло покачав головой, Бараш приступил к ставшей в последний месяц практически ежедневной процедуре. К процедуре, без которой карточный домик, где в плену обстоятельств оказался заточён поэт, при малейшем дуновении августовского ветра вмиг рухнул бы, погребя заложника с головой. К процедуре, которую с каждым повторением Бараш всё яростнее ненавидел и в то же время всё сильнее боялся прекратить. Вытянув из комода бинт и ножницы, поэт принялся перевязывать правое запястье. Первый виток – заблуждение, ложь, самозванец. Второй – безысходность, неудачник, трус. Белоснежная ткань словно кричала невидимыми отравляющими душу словами, ни на миг не позволяя забыть о том, что отчаянно хотелось стереть из памяти навсегда. Необходимость придумать способ выпутаться из ситуации с Меткой Стрелы, не отвернув при этом от себя Нюшу и сохранив долю достоинства, мучила Бараша уже не одну неделю. Его жизнь, казалось, превратилась в затянувшийся спектакль, а он был поэтом, не актёром, и притворяться не любил, отчего постановка выходила жалкой и совершенно дилетантской. Обрезав бинт и затянув узел потуже, Бараш убрал «реквизит» на прежнее место, увы, нисколько не подозревая о слишком скором приближении кульминации. На столе дожидался своего часа чудесный букет нежно-розовых лилий, и поэт взял его, не догадываясь, что после грядущего вечера пройдут годы, прежде чем он снова преподнесёт кому-то подобный подарок. Выйдя на крыльцо, хозяин домика рассеянно огляделся по сторонам, мыслями уже улетая далеко-далеко, и притворил за собой дверь, понятия не имея, что через несколько часов она будет с ожесточением распахнута, а затем дико захлопнута в неистовом порыве гнева.***
Поблизости раздался оглушительный хлопок, и в тот же миг Крош почувствовал, как что-то разноцветно-блестящее прилетело в лицо, а что-то тёплое схватило за руку. И если первое сейчас же разъяснилось при виде удаляющейся с использованной хлопушкой Совуньи, то второе… – Ой, извини, Крош, я – от неожиданности, – со слегка смущённой улыбкой произнесла стоящая рядом Нюша, не выпуская, однако, его руки из своей. – Пустяки, – усмехнулся кролик, но сам ощутил, как необычный электрический импульс пробежал вдруг от кончиков ушей до пяток. Уже вечерело, но, приглядевшись внимательнее, Крош заметил несколько серебристых кружочков конфетти в Нюшиных пламенно-красных волосах: – Погоди-ка, – шагнув ещё ближе и немного наклонившись вперёд для лучшего вида, произнёс он, – не двигайся. Свинка замерла в ожидании и, казалось, даже позабыла дышать, пока кролик стал аккуратно извлекать запутавшиеся в прядях блестящие конфетти. Он был непривычно близко, настолько даже, что Нюша чувствовала тепло его ровного дыхания у себя на лбу и в волосах, и, затихни на мгновение доносящая из граммофона музыка, он, безусловно, смог бы услышать учащённое биение её сердца. Когда Крош закончил, но ещё не успел возобновить дистанцию, Нюша вдруг поймала его взгляд, и мир вокруг словно перестал существовать. Возможно, Нюша в ту минуту и забыла о мире, однако мир о Нюше забывать вовсе не собирался. Пара глаз недобрыми огнями мерцала в опускающейся на побережье темноте.***
– Дружище, я сейчас как художник художнику говорю, в этой поздравительной поэме ты прямо-таки превзошёл сам себя! Какой слог! А какие рифмы! – одобрительно похлопывая поэта по плечу, хвалил Кар-Карыч. – Ja, ja, Бараш, danke! Отличный выйти поэма, – соглашался именинник. Обыкновенно высоко ценящий признательные отзывы в адрес своего таланта Бараш в сегодняшний вечер только и мог, что, скрипя зубами, натянуто улыбаться и нетерпеливо кивать, желая побыстрее отделаться от неожиданного скопления «поклонников». Пока он здесь, у сколоченной вчера на скорую руку сцены, очень странные дела творятся у стола с угощениями, где, если собственные глаза его не обманывают, Нюша держит за руку Кроша. Кроша, который улыбается и почему-то делает шаг ближе, зачем-то наклоняется к ней, дотрагивается до её волос!? Не в силах молча наблюдать со стороны ни секунды более, возмущённый донельзя и оскорблённый до глубины души поэт, оборвав Карыча на середине фразы каким-то невнятным извинением, стремительно направился к эпицентру паранормальных событий. «И с каких это пор она так любезничает с Крошем?» – вихрем проносились мысли в распалённом ревностью разуме. – «Что вообще могло измениться между ними? Когда? Только если…» Молнией подлетев к «парочке», Бараш первым же делом резко отдёрнул Нюшу за свободную руку на себя, бесцеремонно заявив: – На пару слов! Недоумевающая Нюша в следующий момент без дальнейших объяснений была утянута в направлении гаража Пина, где поэт рассчитывал спокойно объясниться наедине. – Бараш, больно же, пусти! Да что случилось-то? – пыталась узнать причину странной выходки свинка. – Он всё тебе рассказал, да? От этого все улыбочки и держания за руки? – едко выпалил Бараш, в то же мгновение осознавая, что разговор выдастся каким-угодно, но не спокойным. – Кто рассказал? Ты о чём вообще, Бараш? – с видом самого искреннего удивления спросила Нюша. – Довольно притворств! – не сдерживая раздражения, закричал поэт, вслед за чем он, с искажённым от закипающей ярости лицом, неистово ударил перевязанной бинтом рукой по железной стене гаража. Гнев перемешался со жгучей болью от, вполне вероятно, уже настоящего вывиха. Свинка поморщилась, а обида, горечь и боль в Бараше продолжали наступление с новой рьяностью: – В голове не укладывается! Тебе вообще всё равно, на кого вешаться, лишь бы красивенькая история выходила? Тайны и загадки? А если бы это вообще какой-нибудь Копатыч оказался, ты бы к нему тут же бросилась!? – впервые Бараш всерьёз засомневался в моральном облике дамы сердца. Всё ещё не понимая, что именно произошло и заставило друга закатить скандал подобного масштаба, но по тону сбивчивых фраз и по искривившейся от злости физиономии поэта заключив, что в чудовищном, по всей видимости, происшествии виноватой выставляют её одну, Нюша также вспыхнула: – Во-первых, я понятия не имею, в чём ты меня обвиняешь! А во-вторых, я не позволю на себя кричать! Уже нисколько не сомневающийся в правильности собственной догадки Бараш, взбешенный подобной наглостью пуще прежнего, ударился в ядовитый сарказм: – Да что ты говоришь! Она без понятия – какая жалость! Может, будь она подогадливее, мне не пришлось бы целый месяц плясать клоуном в этом цирке! Тренировки на опушке, магия звёзд – да мне при одном виде лука и стрел уже тошно. Поэтому я рад, понятно? Пожалуйте-с, не буду мешать, пусть Крош сам увидит, что связался с полной… полной… Бараш замешкался на секунду, пытаясь подобрать обидное словечко поточнее, но Нюша закончить не дала: – А Крош-то здесь при чём? – О, простите! Конечно же, Вы предпочитаете называть его Меткая Стрела. Бросив последнее язвительное замечание, поэт, и не предполагая, что в прошедшие пять минут сольным выходом разыграл кульминацию в несколько недель тянувшемся спектакле, сейчас же развернулся и, не попрощавшись ни с кем и гордо задрав голову, сердито зашагал домой.***
Если бы сарафаны сделались модными и вышли из моды на следующее же утро, если бы открыли жизнь на Венере, если бы небо упало на землю, Нюша и то удивилась бы меньше, чем при накатившем внезапной волной осознании: Меткой Стрелой был Крош. Что волна? Настоящее цунами накрыло свинку с головой, чудовищной силой сбило с ног, унесло в морской водоворот. Обрывки воспоминаний на сумасшедшей скорости прокручивались перед глазами, и несколько секунд Нюша стояла, не двигаясь, оперевшись спиной о холодную железную стену из страха потерять равновесие. Опомнившись и сделав пару глубоких вдохов, свинка направилась в сторону, откуда по-прежнему доносились весёлые мелодии, поздравления, шутки и смех. «Почему?» звучало в каждом ударе учащённого пульса. Она застала его за оживлённым разговором с Ёжиком и Лосяшем и приблизилась к группе, когда учёный вдруг шепнул что-то «ассистенту» и оба заторопились к сцене, где, насколько Нюша успела догадаться, дожидался своего часа подготовленный вчера фейерверк. – Крош, идём со мной, – спешно произнесла Нюша, используя подвернувшуюся возможность и увлекая кролика за собой к гаражу Пину. – Что-то случилось? – осмотревшись вокруг и не обнаружив ничего, кроме привычной железной постройки, поинтересовался кролик. – Крош, почему… почему ты это сделал? – сейчас же сорвался с языка главный вопрос. – Что сделал? – Крош недоумённо почесал затылок, потом, будто догадавшись, быстро добавил, – Если ты про те петарды, то это Ёжик. Заставил меня. – Да нет же. Стал Меткой Стрелой, тренировал меня столько ночей, позволил мне думать, что это был Бараш. Почему? – нетерпеливо требовала Нюша. – Бараш всё тебе рассказал? – пробормотал оторопевший от подобного поворота кролик. Единственным, кто знал правду, помимо самого Кроша, был Бараш, а значит поэт по какой-то совершенно немыслимой причине спустя месяц ни с того ни с сего решился развеять Нюшино заблуждение. – Да, но я не понимаю. Если я даже не знала и не могла тебя поблагодарить? На мгновение Крош опустил взгляд и задумался, потом нерешительно произнёс: – Просто… хотел помочь. Ты, когда выигрываешь, так радуешься, становишься такой, не знаю, счастливой, что ли… Не жалко и проиграть. Он замолчал, и на несколько секунд между ними повисла тишина. Тишина, своей громкостью заглушающая вдруг и музыку, и голоса, и мягкий шум волн. Единственным, что Нюша отчётливо слышала был стук готового вот-вот выпрыгнуть из груди собственного сердца. Один. Искорки азарта в его глазах, когда он бьёт по мячу, а она стоит на воротах. Два. Солнечный луч, упавший на его улыбающееся лицо, пока они валяются на траве. Три. В лунном свете он довольно кивает, когда она попадает в яблочко. Четыре. Они на крыльце, лёгкая морось, и электричество витает в воздухе. Пять. Перепачканный мукой, он смеётся и кружит со шваброй в танго. Шесть. Обещай мне, что никогда не повзрослеешь. Семь. Не жалко и проиграть. Восемь – она берёт его за руку. Девять – аккуратно наклоняется к правой щеке. Десять – пожар охватывает его лицо под нежным прикосновением её губ. Застывший от неожиданности Крош, придя в себя и сглотнув внезапно пересохшим горлом, неуверенно спросил: – Это… за Меткую Стрелу? – Это за тебя, Крош, – таинственно улыбнувшись, ответила Нюша. «За несносного, гениального, бесшабашного, восхитительного тебя,» – добавлял тёплый взгляд. Его щёки пылали, и, когда он крепче сжал её руку в своей, Нюшу бросило в жар – ни ей, ни ему не придётся больше гореть в одиночку.