***
Лев хмурился, когда Зоя проводила кистью по его щекам, рисуя что-то вроде усов. Это было так унизительно. Чтобы его, парня, красили, так ещё и под какого-то там кота. Конечно, это был тигр, хищник, но догадаться можно было только по полосатому хвосту, прикрепленному сзади. А если смотреть спереди, то вообще не похоже. Какие-то черные уши и размазня на лице. Он тяжело вздохнул. — Ты специально так сильно давишь? — спросил Лев, когда Зоя принялась рисовать ему нос. — Если что-то не нравится, то делай сам, — сказала в ответ она. И он замолчал. Будь его воля, он бы вообще ничего не рисовал и не делал. Тем более такое… Господи, ему ещё и перед другими в таком виде позориться. И ладно перед младшеклассниками, они даже внешность его не запомнят. А если в зале будут знакомые? Вот они будут смеяться, что от банды Руслана он докатился до какого-то облезлого кота в детском спектакле. Омерзительно. Он сжал кулаки. Ужасно хотелось кого-нибудь ударить. Желательно, Прохора, который всё это придумал, или Зою, которая это исполняет. Но приходилось сдерживать себя, во-первых, потому что бить учителя и, уж тем более, девочку это уже за гранью, а во-вторых, бить по такой причине тоже такое себе. Поэтому он лишь хмурился и тяжело вздыхал, и если бы у него был реальный хвост, то тот бы вилял из стороны в сторону от злости. — Ух, ты! Котик! — раздался сбоку возглас. Лев хотел повернуть голову, но его жестко окликнула Зоя: — Не шевелись! Сейчас размажется же всё. — Хы-хы-хы, котик, — как не сложно было догадаться — это был Слава. И у Льва сильнее зачесались кулаки. — Ещё раз так скажешь и получишь, — прошипел он. — Ой, ой, ой, а котик-то злой, — Слава засмеялся. — Да, ладно, тебе, Лев, ты отлично выглядишь. Предлагаю, теперь всегда так ходить. Ой, или мне стоит теперь называть тебя не Львом, а котиком? Лев уже хотел подскочить, чтобы как следует показать Славе, что он ни хрена не котик, но его остановила Зоя, прижав к стулу: — Да, потерпи ты, уже чуть-чуть осталось. Нет, это точно какое-то издевательство над ним! А Слава, поняв свою безнаказанность, продолжил скакать вокруг: — Котик, котик, котик, котик, котик! — говорил он без передышки. Что лишь сильнее раздражало Льва. Надо было как-то заткнуть Славу. Он начал осматриваться, чтобы найти хоть что-то, что можно было бы кинуть в него. Но рядом была лишь палетка аквагримма, и если бы Лев её бросил, то Зоя точно бы ему голову оторвала. Тогда он начал искать что-то другое, пока не столкнулся взглядами с Павлом. Тот с лёгким интересом смотрел за происходящим, но не вмешивался. Тогда Лев попытался всем своим взглядом передать, что ему необходима помощь, чтобы это остановить. Да, у них в последнее время не было никаких отношений и всегда, когда они оставались вдвоём, то в воздухе повисало напряжение. Но тот же поможет? Как дань бывшей дружбе? Но Павел как-то подозрительно ухмыльнулся, и Льву стало не по себе. — Помурчи, — он сделал паузу, а после специально выделил слово, ещё и растягивая его, — котик. Предатель! Льву хотелось взвыть от несправедливости. Павел должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему. И теперь ему приходилось слушать хихиканье Славы и смотреть на такой хитренький взгляд Павла. В какой ад он попал… За что ему эти унижения? Если это была карма, то она явно перестаралась. — Всё, — наконец сказала Зоя, отходя от него. «Ну, всё, Слава, берегись», — Лев подскочил с места и тут же кинулся на того, выворачивая ему за спину руку. Он не собирался бить (здесь просто слишком много людей), так лишь попугать. — Ай, плохой котик, — сказал Слава, и Лев сильнее сжал руку. — Ай, яй, больно же! — Извинись за котика, и я отпущу. — Да за что тут извиняться? Ой! — он вновь пискнул от боли. — Поаккуратней. — Лев, отпусти Славу, — раздался грозный голос Прохора. — Давайте до выступления доберёмся все целыми и невредимыми, а уже после можешь ломать ему руки. Он нехотя отпустил. — В смысле потом можешь ломать ему руки? — возразил Слава, резко отскочивший ото Льва к Прохору. — Я думал ты за меня! — Иди лучше текст повторяй. — М-м-м, — недовольно промычал он. Но всё же Прохор увёл Славу, видимо, опасаясь, что тот опять что-то учудит. Лев скривил губы, даже нормально отомстить ему не дали. Но тут он почувствовал, что кто-то пристально на него смотрит. Он обернулся и увидел Павла. И тут Лев понял, что они остались наедине. И сразу стало не по себе. Они не разговаривали, наверное, чуть меньше недели. Но казалось, что вечно. Они стояли друг напротив друга и молчали. Лев и не знал, стоит ли начинать разговор. Они так хорошо держались, не разговаривая ни на уроках, ни на переменах, пытаясь держаться друг от друга подальше. И если сейчас это нарушиться, то это будто поражение. Словно они сдались под натиском прошлого и решили всё вернуть. Но Лев хотел быть твёрдым в своих решениях до конца. И плевать, что ему от этого было тоскливо. Плевать, что он чувствовал себя одиноким. Надо было лишь перетерпеть. Но казалось, что он никогда не сможет перетерпеть. Сколько бы он не начинал общаться с другими знакомыми и мало-мальски друзьями, он понимал, что это всё не то. Они не смогут заменить Павла. Никто не может так увлеченно рассказывать об истории Польши, никто не может так же мастерски списывать на уроках, но при этом казаться учителям отличником. И самое главное: никто не может так же беситься от всего, кроя ругательствами человека так, что даже у Льва дух захватывало от переплетения слов. И каждый раз после общения со знакомыми он думал: «да, они хорошие, но они не Павел». И как-то даже стало скучновато жить. Не с кем было нормально поговорить. То разговор не клеился, то Лев понимал, что собеседнику неинтересно слушать про него, то ему самому было неинтересно слушать о каких-то логарифмах, любовных похождениях или пересказе книги. Как это было иронично, что он понимал ценность Павла только, когда общение с ним прекращалось. — Нам нужно поговорить, Лев. — Ну, хорошо, что Лев, а не котик, — попытался отшутиться он. — Я серьёзно, — брови Павла чуть опустились. Он не хотел. Не сейчас. И вообще никогда. Но взгляд Павла горел такой решимостью, что он понял — деваться некуда. — Говори. — Тебе стало легче от того, что мы прекратили дружбу? Ой, нет, нет, только не это. Что ж у него за день такой? — Я на пути к этому, — ответил Лев. — Значит, нет, — хмыкнул Павел. Лев подкусил губу. Он чувствовал себя очень неуютно. Он не был готов к такому разговору, тем более сейчас. — И что ты скажешь? Что мы должны вновь попытаться продолжить это гиблое дело? — А почему нет? — Павел наклонил голову. — Разве тебе было так плохо, когда мы дружили? — Ну… нет. Но ты сам говорил, что всё совершенно не то, и тебе хочется, чтобы всё было как раньше. Но ведь, как раньше уже не будет. Поэтому смысл нам страдать от этого? — А так ты не страдаешь? — В подушку точно не плачу, если ты об этом, — фыркнул Лев. — В любом случае, я много думал об этом, и знаешь… может быть у нас и не получится никогда вернуть всё, как было. Но ведь можно постараться построить что-то новое. Возможно, даже лучше, чем всё, что было до этого. — Новое? — неуверенно переспросил он. — Ну да, — пожал он плечами. Что-то затрепетало внутри Льва. Всё можно попробовать начать с чистого листа. Это звучало так логично, так очевидно, что даже казалось какой-то неправдой. Или что у них в итоге ничего не получится. Ведь не бывает так всё просто. Это же жизнь. Но он не хотел признавать, что он был не прав. Что всё можно было решить более простым способом. И к тому же, нельзя отступать от своих решений. Надо было твёрдым… но если это не приносит никакого счастья, то в чём смысл? Он просто хотел верить, что всё наладится. Что если он сейчас скажет: «да, давай», то они магическим образом поладят и всё будет хорошо. Но он понимал, что так просто не бывает. Но если шанс есть, то… почему бы не ухватиться за него? — Давай, — прошептал Лев. — Что? — удивленно спросил Павел. — Давай, — уже громче сказал он. — Ммм, ты говоришь, что «я дурак, извини, что опять по моей глупости наша дружба распалась, и всё было бы нормально, если бы я не повёл, как долбаеб в тот вечер»? — усмехнулся тот. — Повтори громче, а то я не слышу. — Паша, блин! Они засмеялись.***
Зал постепенно наполнялся. И хоть Прохор сказал, что лучше не выглядывать из-за кулис, чтобы лишний раз не будоражить детей, но Слава всё равно выглядывал. И из-за чего младшеклассники смеялись, глядя на его белую папаху, что чуть налезала на глаза, и белую шерстяную жилетку. Слава улыбался им, но выходило чуть натянуто ведь, во-первых, во все этой одежде было ужасно жарко (кто вообще додумался одевать снеговика в теплую одежду?), а во-вторых, его мысли были заняты другим. Слава высматривал всех гостей, пытаясь найти отца. Но не видел. Может, тот опаздывает? Всё же занятой человек. Да и до начала ещё есть время. Слава задвинул кулису, прошёлся туда-сюда, зачем-то отсчитав шаги, и вновь выглянул, сканируя взглядом всех. Отец должен прийти. Нет, тот конечно ничего не обещал. Но когда Слава сказал: «У меня выступление. Это очень важно для меня. Ты придёшь посмотреть? Оно не долгое», то отец ответил: — Постараюсь. И это было удивительно! Ведь обычно тот отвечал: «нет», «не знаю» или вообще игнорировал такие просьбы. А тут он аж сказал, что постарается прийти! Это, конечно, ничего не значило, но Славе отчаянно хотелось верить, что он не обманет и вправду придёт. Ведь можно выделить на сына, хоть тридцать минут времени? Только вот отца до сих пор не было. Уже практически все пришли и вот-вот должно начаться представление. Слава даже увидел своих одноклассников, радостно помахал им рукой и словил пару осуждающих взглядов учителей. А отца всё не было. Может, он просто опаздывает? Но Слава уже начинал нервничать. Что если отец опять забил на него, посчитав выступление — пустой тратой времени? Он не хотел в это верить. Он хотел надеяться, что в отце всё же осталось хоть капля любви к нему. Ведь зачем они тогда его зачали? Не просто же, чтобы потом игнорировать. Он должен волноваться по поводу выступления, а в итоге переживает, придёт ли отец. Наверное, это не та причина, по которой должен волноваться актёр. Но просто даже если он оплошает, то не беда, всё равно все потом забудут это, а если не забудут, то это станет отличным предметом для шуток в будущем. А шутки — это хорошо. Но вот если отец не придёт, то… он не совсем знал, что будет, но ему становилось ужасно обидно и горько, лишь от одной мысли об этом. Слава вновь задвинул кулисы, вздыхая. Он уже хотел повторить тот алгоритм, что и до этого: пройтись туда-сюда, а потом опять выглянуть, будто это бы ускорило приход отца. Но он врезался в кого-то. — Слава, — раздался суровый голос сверху. Ой-ой, это Прохор. — Ты чего постоянно выглядываешь? Тебе делать нечего? Слава сжал губы. Лицо Прохора не выражало ничего хорошего. Он не был злым, но он выражал максимальную серьёзность и напряженность. И это понятно, ведь сейчас будет оцениваться всё, что он успел сделать за месяц, и, по сути, решаться судьба театра. И шутить сейчас при нём было бы опасно. Ещё отругает за это. — Ну, эм… — Не можешь придумать оправдание? — Это из-за отца, — честно ответил Слава. — Он должен был прийти, но его нет. Лицо Прохора от упоминания об отце тут же смягчилось. Он аккуратно положил руку на плечо, как он делал всегда, когда пытался успокоить. Слава непроизвольно подался вперёд. — Слав, отец не тот человек, из-за которого ты должен так переживать. Ты слишком хороший для него. Он не заслуживает такого доброго, весел… — Да! — неожиданно перебил его Слава. Прохор удивленно вскинул брови. А Слава уже всё для себя решил. И вправду, смысл ему биться головой об стену, если это не приносит никаких результатов? Если бы отец хотел, то он бы давно наладил с ним отношения, попытался сам предпринять попытки, а не закрывался ещё сильнее и сильнее от него. Значит тому это просто не надо. И если не надо, то Слава не будет настаивать. — Я дал ему последний шанс, но он его не оправдал, — решительно сказал Слава. — Поэтому пошёл он! Я буду играть ради тебя и ради, — он понизил голос, — неё. Слава был уверен, что мама (он непроизвольно сглотнул при её упоминании, уже столько времени он запрещал себе и думать о ней) оценит его старания. Ей бы понравилось. А это главное. И никакой отец не должен волновать его, если уж тому всё равно, так и пускай. Тогда Славе тоже будет все равно на него. Прохор слабо улыбнулся, потрепав его за волосы. — Молодец. — А после более грубым голосом сказал, — А теперь давай в боевую готовность, выступление вот-вот начнется.***
Богдан нервничал. Хотя даже не нервничал, он панически боялся выступления. У него как будто скрутился какой-то узел в животе, а сердце стучало, как бешеное, чуть ли не выпрыгивая из груди. Он медленно поднимался по ступенькам на сцену и замер. Он не мог сдвинуться ни на шаг дальше. Он понимал, что ничего хорошего его дальше не ждёт. Его вновь осмеют и освистают. Только благо не закидают помидорами или тухлыми яйцами, ведь у зрителей их просто нет. Хотя, если бы были, то Богдан был уверен, что все бы полетели в него. Он оперся об стену и посмотрел на оставшиеся ступени. Он не пойдёт дальше. Он знает, как это всё кончится. Богдан всё ещё помнил, как его выгнали из театра в прошлой школе, сказав, что он жирный, бесталанный и «тебе здесь не место». И он согласился. И ушёл. Здесь он ожидал чего-то подобное. Руки затряслись. Он уже представлял, как запнется, забудет реплику или вовсе сделает что-то совсем несуразное от паники. Например, упадёт. И все громко засмеются. Даже другие актёры. Почему-то ему особенно казалось, что Слава будет смеяться громче всех. Тот же только этого и ждал. По-любому хочет просто ему отомстить за все унижения, которые Богдан ему принёс. Впрочем, заслуженно. Ещё и этот странный костюм, который, ну, никак не прибавлял уверенности. Он чувствовал себя неуютно в кофте, похожей на тельняшку, и очень странных болотного цвета штанах. И ещё эти импровизированные водоросли. Он, конечно, понимал, что это подходило роли водяного, но ему казалось, что немного чересчур. — Богдан? — послышался голос Славы рядом. — Всё хорошо? Он с неохотой поднял взгляд на него. Что, пришёл посмеяться над ним? — Волнуешься сильно? — Угу, — негромко ответил Богдан. — Не переживай, — точно так же говорила ему Дарья. Только это не помогало. — Давай будем объективны: единственный, кто может опозориться, так это я, — Слава сверкнул улыбкой, чуть смеясь. Но легче не стало. Он лишь сильнее сжался. Если Слава думает, что опозорится, то Богдан-то тем более. «Это конец», — думал он. Слава как-то осунулся, заметив его реакцию. Даже вечно приподнятые кудряшки словно опустились. Его рот сжался в тонкую линию, взгляд был очень обеспокоенным. — Ладно, я понял, это на тебя не действует. Хорошо, — он замолчал, видимо обдумывая следующие слова. — Как часто ты обращаешь внимания на чужие ошибки? — Что? — Богдан не понял. — Ну, вот допустим, кто-то допустил какую-то оплошность: запнулся, споткнулся, сказал что-то не то, или может у него пятно на одежде. Как часто ты это замечаешь? — Я… — он запнулся. — Я не замечаю. — А теперь разверни ситуацию в обратную сторону, как много людей замечают, что ты ошибаешься? — Я не знаю. — Вот именно, Богдан! Всем всё равно, как бы это грубо не звучало, — он взмахнул руками. — А если кто-то и заметит, то явно он не запомнит это на всю жизнь. Ведь представь: практический каждый человек зациклен на себе, думая, что именно на него обращают все внимание. И что в итоге? Всем до других становятся всё равно. Нет, не спорю, бывают личности, которые отчаянно пытаются найти у всех какой-то изъян, но знаешь, если захотеть, то можно, хоть у самого идеального человека в мире найти какую-то соринку на одежде или увидеть, как он иногда запинается. И это не вина этого человека, это вина тех токсиков, что готовы любого полить говном. Лучше их не слушать, у них свои тараканы в голове и свои непроработанные травмы. Жалкие люди, — он усмехнулся. Богдан задумался. В словах Славы и вправду было какое-то зерно истины. Но он не мог до конца согласиться с ним. — Но так можно сказать лишь только про незнакомых людей… У меня, так сказать, есть прошлое, которое знает большинство и… Слава тяжело вздохнул, перебивая его. — Отпусти ты уже это. У всех бывают ошибки. И даже серьёзные ошибки по полностью их вине. Но что теперь всю жизнь ходить раскаиваться? Да, неприятно, да ты был в не самой лучшей компании и делал не самые лучшие вещи, но, — он выставил перед ним указательный палец, — ты осознаёшь это. И знаешь, это уже большой прогресс. — Но… — Никаких «но»! Мало того, что ты осознаёшь, так ещё ты и пытаешься исправиться. Чего только стоит то, что ты сам сдал банду. — Но получается я крыса? Предатель? — По-моему, ты всегда найдешь, за что себя гнобить, — обреченно протянул Слава. — Ты сделал хорошее дело, прими это, окей? Быть предателем банды, которая вымогает деньги и бьет людей, — это не то, чтобы плохо. Это хорошо. Вот то, что ты всё ещё винишь себя — это плохо. Это ужасно. Одной виной ты ничего не добьёшься. Надо принять это как негативный опыт и двигаться дальше, пытаясь стать лучшей версией себя. Я понимаю, что ты не можешь так легко измениться и это долгий путь, но хотя бы начни, хорошо? Я в любом случае, буду рядом, если будет нужна помощь. Богдан удивленно приоткрыл рот. У него лишь один вопрос крутился в голове: «почему?». Почему Слава такой хороший, почему пытается ему помогать? Они же никто, по сути. Ему стало стыдно, безумно стыдно, за то, что он такой слабак и заставляет людей вокруг волноваться. Они же не должны этого делать. У них есть своя жизнь, а в итоге, что Прохор, что Слава пытаются помочь ему. Это было неправильно. Он не заслужил этого. — Слава, прости меня, — сказал он. — За что? — Слава был в недоумении. — Тебя же избивала моя банда и… — начал резко тараторить он на выдохе. — Забей, — прервал Богдана он. — Я не сержусь. И я прощаю. «Слава слишком хороший», — подумал он, — «даже слишком». — Иди сюда, — позвал Слава его, аккуратно хватая за руку. Богдан медленно поднялся по лестнице, становясь рядом со Славой. И тот обнял его. От неожиданности Богдан дернулся, резко приподнимая плечи, но потом расслабился, неуверенно обнимая в ответ. В целом, было даже приятно. — Ух ты, какой ты мягкий, — тихо воскликнул Слава. — Как плюшевый мишка! Впервые Богдану не было обидно, когда упоминали про его вес. Он даже неловко усмехнулся, чуть наклоняя голову. Слава отстранился от него, сиявшей своей фирменной улыбкой. — Кажись, начинается, — он глянул на сцену, — ладно, давай, удачи, — Слава поднял кулачок вверх, а после скрылся в задних кулисах, чтобы перейти на другую сторону сцены. Богдан всё ещё ощущал волнение внутри, но оно явно не равнялась с той паникой, что была до разговора. Он нервно теребил подол кофты, поправлял волосы, пытаясь их идеально прилизать, и постоянно одергивал одежду, чтобы она тоже смотрелась хорошо. Он пытался взять себя под контроль, говоря, что даже если он налажает, то жизнь на этом не закончится. Его, по крайней мере, не линчуют, и это уже хорошо. А всё остальное можно пережить. Возможно, с жуткой болью, но не смертельной. К тому же, он был уверен, что Слава честно его не бросит и поможет в случае чего. Но в итоге он чуть не пропустил свой выход на сцену, пока пытался себя успокоить. Богдан вышел, и перед ним выросло, казалось, бескрайнее темное пространство зрительного зала. Если приглядеться, то можно заметить головы зрителей. Но он старался не смотреть на них, глядя лишь на стены актового зала. И всё волнение ушло, когда он произнёс первую реплику. Будто его и не было. Он спокойно говорил, без каких-либо нервов стоял, правда иногда всё же поправлял кофту, что чуть задиралась вверх. Только один раз его голос дрогнул, когда он случайно опустил взгляд и заметил задумчивое и строгое лицо директора. Стало страшно, о чём тот думает? Что зря одобрил идею с театром? Или что его гениальный способ по спихиванию хулиганов юному учителю на перевоспитание не сработал? Богдан старался об этом не задумываться и тут же поднял взгляд, пытаясь вернуться в свою роль. Главное — это то, что происходит на сцене, сейчас он актер, а со всем остальным будем потом разбираться.***
Дарья совершенно не волновалась. Она была уверена в себе, и к тому же текст был выучен так хорошо, что разбуди её посреди ночи, она спокойно бы рассказала его без запинок. А сцены она не боялась: ведь это тоже самое, как и на репетиции, только теперь в зале было чуть больше людей, смотрящих на неё. Поэтому она спокойно стояла за кулисами, дожидаясь своей очереди, глядя на других. На удивление, все справлялись хорошо. Слава хоть и до сих пор кривлялся в некоторых моментах, явно переигрывая, но в целом куда лучше, чем на репетициях. Богдан как-то раскрепостился, выглядя более уверенным, чем он был в реальной жизни. Зоя, как и всегда, была хороша, отлично справляясь с ролью. И даже Павел, который постоянно окрашивал реплики в пассивную агрессию, сейчас звучал органично со своей ролью. Крутыми актёрскими навыками он не блистал, но уже было неплохо. Дарья чуть напряглась, когда поняла, что скоро её выход. Она собралась с мыслями, быстро освежила текст в голове и приготовилась. Правда, ей очень мешали Лев и Павел на заднем фоне, которые хихикали за кулисами, что-что уж бурно обсуждая. Ей хотелось шикнуть на них, чтобы они притихли, но вот раздалась фраза, после которой она выходит. Поэтому она забила на них, выскальзывая из-за кулис. — А ну признавайся, баба яга, где же наши подарочки? — сказал Слава-снеговик. И Дарья уже хотела ответить, открывая рот, но тут же закрыла его обратно. Она не помнила. Она не помнила фразы. Мурашки побежали у неё по спине. Неужели она забыла текст? Она выпученными глазами смотрела на Славу, пытаясь вспомнить, что же было в сценарии. Но не могла. Как так? Она же столько времени учила текст, столько раз его проговаривала на репетиции и дома, пока родителей не было. Даже на перемене она время от времени повторяла его, а тут так резко позабыла, будто никогда и не было. Она пыталась сформулировать хотя бы похожее предложение, но ничего не приходило на ум, либо было слишком бессвязным. Такое чувство, будто этот кусок информации просто аккуратно вырезали. Паника захватывала её с головой. Она напортачила! Ужас накрывал, и только её железная выдержка позволяла ей не дрожать, как осиновый лист на ветру. Дарья и поверить не могла, что именно она испортит всё выступление. Хотелось разреветься от накрывающего её позора. Она должна была быть лучшей из лучших, а в итоге прокололась на такой глупой ошибке. Боже, какой позор! Она растерянно смотрела вокруг, не зная, что и делать. Пытаться что-то сказать? Или уже всё кончено? Но Слава будто почувствовал всю бедственность ее положения, попытался хоть что-то сымпровизировать: — Что, баба яга, настолько старой стала, что уж позабыла? Или просто не хочешь говорить? А ну признавайся! А то сами выясним. Дарья с искренней благодарностью в глазах посмотрела на него. Но тут же поняла, что теперь ей как-то в пределах импровизации выкрутить на тот сюжет, который нужен: — Вам знать и не положено, куда я подарки припрятала. А вот если отгадаете мои загадки, то возможно и скажу. И так они более-менее со Славой вышли на нужное русло, а она так и не вспомнила той реплики. Ей было так ужасно стыдно, что когда она зашла за кулисы после окончания спектакля она боялась встретиться даже взглядом с Прохором, ожидая, что тот её отругает. Скажет: «Дарья, я на тебя надеялся, а ты меня так подвела!». Поэтому она тщательнее пряталась за остальными, пытаясь максимально быть позади. А когда к ним сразу после спектакля за кулисы заглянул директор вместе с Прохором, она думала, что всё это конец. Сейчас начнется разбор полётов и ей больше всего достанется, ведь если от остальных было, возможно, ожидаемо, что они могут чуть напутать. А в итоге получилось всё наоборот, остальные ничего не забыли и выступили шикарно, а Дарья забыла текст. — Прежде всего, я хочу поблагодарить всех вас за старания, что вы так хорошо выступили, — Дарья чуть не поперхнулась от начала речи директора. Он их хвалит? Серьезно? Но она же всё испортила? Какое хорошо? — И ещё сказать отдельное спасибо Прохору, — он повернулся к нему, — что вы не побоялись взять такую ответственность в столь юном возрасте, и мало того, что поставили замечательную новогоднюю сказку, так ещё и смогли перевоспитать их. Прохор улыбнулся слегка сдержанной вежливой улыбкой, хотя его взгляд говорил: «да, ладно, а может вы могли не скидывать это всё на меня и заняться этим сами?». А Лев вообще шикнул, будто говоря, что это вовсе не Прохора заслуга, что он стал меняться. Да и выглядел он слишком нахальным, словно специально показывая, что он вообще не менялся и остался таким же. Дарья чуть не закатила глаза от этой детской наигранности. — В общем, как я погляжу, детям понравилось, да и мне тоже. Поэтому ещё раз повторю, что вы выступили отлично и желаю в дальнейшем таких же успехов. — А финансирование будет? — спросил Прохор. — Просто у нас даже из костюмов ничего нет, только те пыльные одежды в гримерке. Пришлось своими силами делать костюмы. Лицо директора резко перестало быть таким радостным и удовлетворенным. Оно вначале слегка вытянулось, будто в удивлении, а потом приплюснулось, точно от недовольства. — Ну, кхм, мы, конечно, поможем, чем сможем, но это очень сложно. И сами должны понимать, что деньги выделяются сверху от департамента, и… — начал быстро оправдываться он. Дарья была в шоке. И не из-за речи директора из-за денег, а из-за того, что он их похвалил. Похвалил, хотя там было прекрасно видно, как она всё испортила своей забытой фразой. Может он просто не разбирается, вот поэтому и похвалил. А любой более-менее смыслящий человек сразу распознает халтуру. Но и Прохор был на удивление спокойным и даже чуть счастливым. Дарья совершенно ничего не понимала.***
Зоя была счастлива. Всё прошло отлично. Мало того, что они выступили просто великолепно, так ещё и директор их похвалил. Значит, она не зря старалась. Значит, они все хорошо постарались. И ведь на удивление никто даже не ошибся: ни Богдан, а она была уверена, что он запнется или совсем испугается сцены, ни Слава, который не забыл ни одного слова и выдавал ровно всё по тексту. И Зоя так радовалась, что у них всё получилось, что готова была скакать от счастья, но всё же сдерживала себя. Ведь мало того, что тут директор, так ещё и людей полно вокруг. Она же не Слава. А тот как раз еле сдерживался. Было видно, как его разрывает от того, что он хочет сделать какую-то глупую вещь, но не может и поэтому приходиться терпеть. И когда директор ушёл, пожелав ещё раз всем творческого развития и дальнейших успехов, Слава не выдержал, обнимая Зою крепко-крепко, так как она стояла ближе всего к нему. — Какие мы всё же молодцы! — восторгался он. — Это было так круто! Хочу ещё раз. И ещё раз. О бо-оже… — Ага, только опусти меня, — буркнула Зоя, освобождаясь от рук Славы. Но она не могла на него сильно сердиться, ведь была с ним согласна. Это было потрясающе. Это было так классно, что её до сих пор чуть потряхивало. Всё вышло намного лучше, чем она могла ожидать. Хоть она и была немного выжата, как лимон, но у неё было столько радости, столько удовлетворения внутри, что она попросту этого не замечала. И ведь главное: детям понравилось. — Приветики, — послышался писклявый голос, а после зашуршали кулисы. А вот и сами дети. Они ввалились за кулисы, и за ними тут же появилась молодая учительница со сверкающим взглядом. Она неловко поправила локоны. — Ой, а можно сделать фотографию с актерами? — спросила она. — Просто детям очень понравилось. — Конечно, — Прохор кивнул. А Зою захватило новое чувство радости. С ними будут фотографироваться, как будто они настоящие звёзды! А автограф никто не попросит? Хотя ладно, это слишком, учитывая, что роспись у неё была такая себе, и для актрисы надо было придумать что-то более красивое и оригинальное. Но не успела она насладиться моментом популярности, как заметила, что дети бегут вовсе не к ней. Они её обходят стороной, со всех ног мча к Славе и Дарье. Иногда ещё ко Льву, но только, чтобы подергать его за хвост и похихикать. А тот огрызался на них, пытаясь спасти свой хвост. Проблема была ещё в том, что он чуть был выше младшеклассников, которые окружали его и, казалось, могли затоптать такой толпой. Благо рядом оказался Павел, который отгонял их, посылая к Славе и Дарье. А те и рады были. Слава радостно улюлюкал с детьми и идеально понимал их, видимо у них был просто одинаковый уровень развития. А Дарья говорила с ними с позиции старшей сестры, пытаясь всё же обозначить границы, чтобы те не наглели и не лезли на шею. А к Зое совершенно никто не подошёл. И всё её радостное настроение тут же рухнуло куда-то в пучину. На языке появился привкус горечи. Она чувствовала себя такой подавленной, такой разбитой. Сколько бы она не старалась, но ничего. Никакого результата. Она никому не интересна. Даже чертовым детям. И когда они стали фотографироваться всем составом рядом с детьми, она еле сдерживала слёзы. Ведь дети до сих пор лезли к Славе. К чертовому Славе, который, между прочим, не так хорошо играл. Почему? Чем она хуже него? Неужели она всегда будет где-то на задворках, где-то позади, где обитают различные лузеры и неудачники. Но она не такая. Она же старалась, отчаянно делая свою работу. Так почему мир раз за разом так отвечает ей. Почему кому-то достаётся всеобщая похвала, а ей ничего? И когда дети ушли, Зоя не выдержала и заплакала. При всех. Она уже не пыталась это сдержать, захлебываясь в слезах. И плевать, что подумают остальные. Ей уже на всё было плевать. Она услышала, как обеспокоенно перешептываются позади неё. Но она не стала на них смотреть. Ей было обидно. Чем она такое заслужила? — Зоя, всё в порядке? — Слава аккуратно коснулся её плеча. — Эй? И это её выбесило. Вот почему он всегда лезет туда, куда не надо?! Ведь это всё из-за него. А сейчас он делает вид, что ничего не понимает, притворяется белым и пушистым. Но это не так! Если бы не он, то возможно всё было бы лучше! — Не трогай меня! — всхлипнула Зоя сильнее, сбрасывая руку Славы. — Это ты… Ты! Всё из-за тебя! — Что? — он ошарашено приподнял брови. — Что случилось, Зой? — Ничего! — раздраженно ответила она и сорвалась с места, утирая рукавом слёзы. Слава хотел последовать за ней, даже сделал шаг, но Прохор предостерегающе сказал: — Лучше не стоит. Зоя залетела в гримерку, захлопывая дверь. Она обессилено села на лавку, глотая слёзы. Это было всё так несправедливо. Она же старается. А в ответ она ничего не получает. Никакой реакции, что уж говорить о благодарности. Она всхлипывала, утирая руками слёзы, из-за чего вся её косметика размазывалась по лицу. Вот, надо было покупать водостойкую, чтобы и плакать красивой. В дверь раздался лёгкий стук. — Можно? — в проёме появился Прохор. Но Зоя ничего не ответила, ей вообще не хотелось сейчас говорить. Поэтому преподаватель зашёл без разрешения, подсаживаясь к ней. — Что случилось, Зоя? — ласково спросил он и аккуратно положил руку на спину, будто проверяя можно или нет. Не обнаружив сопротивления, он начал гладить по лихорадочно вздымающей спине. — Я бесталанна, — выдала она сквозь слезы с придыханием. — Почему ты так решила? — он говорил тихим вкрадчивым голосом, что Зоя даже удивилась, что он так может. — А это разве не очевидно? Всё, чтобы я не делала, получалось средне. Что в рисовании, что теперь в театре. И хоть я пытаюсь делать всё хорошо, но ничего не получается. Никакого результата. Даже дети выбрали не меня, а Славу, который даже играть нормально не умеет! А я? Почему это меня всё обходит стороной? Может это всё не предназначено для меня, а? Может, я просто не гожусь никуда? — Не всё получается с первого раза, даже когда ты много прилагаешь усилий. И тут вина бывает не только в тебе, а просто в обстоятельствах. Некоторым везет, и они сразу срывают куш, а другие кучу раз пытаются и у них ничего не получается. Но даже тысячи попыток не означает, что им может повезти в следующий раз. К сожалению, в жизни не существует пресловутой справедливости. — Зоя всхлипнула ещё сильнее, заглатывая воздух. — Да, как бы это ни было грустно, — Прохор прижал её к себе, обнимая. — Но надо пытаться, ведь без попыток совсем не будет шансов на то, что хоть что-то удастся. Зоя придвинулась ближе. Ей было больно это слышать. Это было будто неправильно. Столько раз ей твердили в жизни, что чем больше старается, тем больше получаешь. А тут ещё зависит всё и от какой-то там удачи чертовой. А почему она тогда записана в ряды неудачников? Чем она такое заслужила? Хотя, наверное, искать в жизни хоть какой-то логики было бессмысленным. Это рандом. Рандом, который невероятно ранит, ведь это так несправедливо, что никогда не понимаешь, за что тебе такое. А ни за что. Просто так. Она уткнулась лицом в свитер Прохора, будто пытаясь спрятаться от этого неидеального, бесчеловечного и нелогичного мира. — А насчёт бесталанна. Знаешь, ведь у меня тоже не было никакой предрасположенности. — Что? Вы врёте, — она подняла взгляд, пытаясь уловить на его лице тени лжи или какой-то неискренности. Но Прохор был максимально серьёзен. — Никто и не верил, что у меня получится поступить в театр. Я давно ходил на всякие спектакли, даже на оперы, меня это привлекало. Но я никогда не раздумывал, что и сам смогу стать актёром. Отец меня видел в роли адвоката, ну, или на крайний случай, программиста. И я думал, что буду поступать туда. Пока в десятом классе не осознал, что, чёрт возьми, я же могу поступить в театральный вуз. Только была одна особенность. Моё лицо было совершенно безэмоционально. — Зоя недоверчиво приподняла одну бровь. — Да-да. И если я что-то пытался изобразить, то выходило максимально деревянно. И если голос ещё был более-менее, то лицо вообще. Камень. И вот два года я усиленно готовился. И знаешь что? — Что? — с трепетом спросила она. — Я не поступил. Но через год я снова попытался, и уже тогда меня приняли. Конечно, я был не в списке лидирующих, ох, далеко не там. Но вот теперь я здесь, преподаю у вас в школе, и ты считаешь, что у меня был талант, — он усмехнулся. — Я не говорю, что тебе нужно тоже так сделать. Но если ты сильно хочешь, то почему бы не попытаться ещё раз? Жизнь это сложная штука, и тут нельзя только выехать за счёт таланта. И даже за счёт усиленной работы. И харизма тоже не всегда помогает. Тут всё же нужна доля везения. К сожалению или к счастью. Зоя хлюпнула носом. Она и не знала, что сказать. С одной стороны, наверное, всё так и было. С другой, она не хотела с этим соглашаться. Ведь тогда получалось, что сколько бы не пытайся, в этой жизни не всё зависит от тебя. И это было страшно. Даже она бы сказала, пугающе страшно. — Но тебе повезло гораздо больше, чем Славе. — Почему? — с недоумением спросила она. — Потому что Слава просто пообщался с детьми, а ты пообщалась со мной и узнала то, что никто из театралки не знает. Зоя улыбнулась. И вправду. Хоть в чём-то она была особенной.***
Прохор вышел из гримерки с заплаканной Зоей. Хоть та уже и успокоилась, но её макияж размазался по лицу, глаза были красные и припухшие. Он невольно усмехался про себя, говоря, что большую часть времени он успокаивает плачущих подростков, нежели чем их учит. Это точно не то, что он ожидал от работы. Но был ли он недоволен? Он бы не сказал. Было что-то такое, что невозможно описать словами. Будто он становился чуть больше, чем просто учителем. А ещё он был просто безумно рад, что всем понравилась постановка. Даже директору. Хотя Прохор не мог понять, говорил ли тот искренне или просто должность обязывает. В любом случае, он просто был рад, что директор не закрывает школьный театр и не выгоняет его с работы. Ведь иначе он уже и жить не мог. Правда, при разговоре с директором приходилось постоянно натяжно улыбаться и говорить: «о, да спасибо, что дали такой бесценный опыт поработать с трудными детьми, для меня, как для молодого специалиста, это очень важно». А в мыслях думал: «пожалуйста, только бы не подсовывайте больше мне таких сюрпризов». Но уж таковы издержки профессии. Скажи он все прямо, то точно бы театр прикрыли. Возле сцены он приметил остальных учеников, что что-то обсуждали. Он подошёл к ним. — Всё было нормально, — говорил Богдан. — Да, нет же, это было ужасно! — отвечала ему Дарья. — Вы говорите про небольшую заминку, что произошла? — спросил Прохор. Дарья тут же сконфузилась и сжалась, накручивая прядку волос на палец. — Я… извините, я всё испортила! Я честно выучивала весь текст, но, не знаю, как так получилось, забыла его! Я вас подвела, да? — Нет, всё нормально. Никто даже не заметил. Я наоборот хотел похвалить, что вы здорово со Славой это всё обыграли, что смотрелось естественно. — Но планировалось же всё совсем другое! И я… Прохор наклонился к ней, шепча в ухо: — Помнишь, что мы говорили про контроль? Не стоит переживать из-за настолько маленькой детали. Поубавь свой перфекционизм, пожалуйста. Дарья неохотно кивнула. — А ты, Богдан, тоже хорошо постарался. Так громко говорил на сцене, молодец. — Ну… я… а… эм… это не то, чтобы, — Богдан замямлил, отводя взгляд в сторону от смущения. — Богда-а-ан, не отнекивайся. Ты и вправду классно выступил. И не спорь, — сзади появился Слава, обхватывая Богдана со спины. Тот дернулся. — И вообще, научись принимать комплименты! — Хорошо, — тихо ответил он. Прохор хмыкнул себе под нос. Всё же приятно видеть, как постепенно сплочается коллектив. Он оглянул остальных и подумал, что в принципе время подводить итоги. — Послушайте меня, пожалуйста. Вы уже слышали, как нас нахваливал директор и я думаю, что делал он это не из лести. Всё же директору незачем мне льстить. Да и как вы видели по реакции детей, им понравилось — а это главное! И знаете, я сидел в зале и отчётливо видел лица ваших одноклассников, учителей. И они были удивлены. Никто не ожидал от нас такого уровня. Поэтому я думаю, что нас в будущем ждёт ещё много чего интересного. Надеюсь, вы все останетесь со мной в следующем году. Даже ты, Лев. Ты парень неплохой. — Лев от этого прыснул, закатывая глаза. — А теперь давайте сделаем капусту. Просто обклеивайтесь ко мне со всех сторон, как капустные листки. Прохор расставил руки для объятий, и первый, конечно же, кинулся Слава, прижимая всем телом к нему. После потянулись все остальные, только Павел и Лев стояли в стороне, с некой брезгливостью посматривая на это. Но с большой неохотой и написанным отвращением на лице, они тоже присоединились. Прохор надеялся, что это ещё не конец и их ждёт долгое счастливое будущее.