когтями по полу

Тёплый августовский вечер близится к ночи, искусно завораживая своими яркими звёздами и чистым небом. На старой кухонной плите устало готовит ужин Елизавета, сладостно предвещая скорый отдых. Фоново отголосками звучит тихая музыка, а кот сопит на мягком стуле возле хозяйки, контролируя процесс. Казалось бы, полная идиллия. С того случая прошло совсем немного времени, дабы смириться окончательно. Перестать пугаться из раза в раз внезапного скрежета коготков, коими Кира уж очень любила объявлять о своём появлении. Ох, она имела много тузов в рукаве, помимо этого. Прежде всего были подставы заподозрить её наклонности к спинному фетишу — индиго буквально была готова упасть замертво от остановки сердца, когда та позволяла себе без предупреждения обнимать сзади расслабленное тельце. Кира существом была странным. Мягким в какой-то степени. Немножечко податливым, если найти силы принять её действительность в своей жизни. Она была необычайно привлекательной, как для подобия демона, и, несомненно, в этом дань можно отдать её неземным родителям. И компромисс они всё же смогли найти, что из себя представлял некое понимание и сочувствие к брюнетке во время секса. Раз уж положение безвыходное, то и свою долю коррективов внести позволительно. Лиза правда начинала привыкать. Спокойствие внезапно нарушает характерный скрежет, что оповещает о приходе новоиспечённой соседки, и Андрющенко непроизвольно морщится. Но оборачиваться на звук не смеет — ждёт, когда виновница обнимет привычно. Потому что это, как бы признавать не хотелось, всё таки приятно. Трепетно и осторожно, ведь платиновая блондинка обещание держит. Но вслух о принятии подобного внимания никогда не произнесётся. Такова её гордость, что ещё ниже пасть в винных омутах просто непозволительно. Холодные ладони ложатся на впалые рёбра, точно измеряя на прочность. Сжимают, царапают изредка через ткань домашней майки. Индиго давится тяжелым вздохом, прикрывая глаза томно. Уж что-что, а её манёвры ощущались как самый настоящий афродизиак, и соврать себе в этом было поистине сложно. Противиться не хотелось, будто Кира слишком уж дурно влияла, завораживая одним только тёплым дыханием возле чувствительной шеи. Ад на земле казался не таким зверским и отвратительным, коим его привыкли называть. Тонкие губы манящим поцелуем оседают на оголённом молочном плече. Кожа у Лизы приятная и бархатная, точно у младенца. Такая нежная и непорочная, что хотелось испортить до неприличия грязно. Запятнать кровавыми укусами и метками бордовыми, да так, чтобы скрыть было невозможно. Чистого вида садизм в людском обличии, и индиго этот садизм принимала покорно, не убегая сломя голову. Кира прозвала её дочерью Ананке. Брюнетка обессилено откидывает голову, давая полный доступ к интересующему месту. Теряется в мыслях и тает от чужих прикосновений, будто мороженое на жаре. Тёмные ладони постепенно оглаживают тело от низа живота до плеч, неистово опаляя мочку уха тёплым дыханием. Кира польщена послушанием и до жути преданным взглядом, что хочется прямо сейчас, без сопливых прелюдий, отодрать её до посинения. Чтобы присвоить себе навечно. Чтобы пойти против договора и показать, насколько хорошим бывает грубый секс. Чтобы Лиза с мазохистской улыбкой закатывала глаза, на этой ублюдской столешнице и кричала во всю силу, моля не останавливаться. Платиновая блондинка самонадеянно верила, что сумеет подвести к этому свою лучшую жертву. Главное — время. Время — настоящее золото. Ценность и беспрекословная награда. С индиго время летит быстро, но на укрощение его понадобится в разы больше. Её тяжко сломить, будто непробиваемую сталь. Кира кусает мочку и звенит цепью. Крепкой, как её будущая обладательница, искусно кусающая губы до ран кровоточащих. Тёплая ладонь бережно перехватывает россыпь тёмного каре, и на контрасте Елизавета вскрикивает, когда изящную татуировку перекрывает плотная чёрная кожа с еле заметным рельефом. Виновница отступает, наматывая на ладонь стальной поводок. И скалится победно, мол, провела бедную Лизоньку, как ребёнка малого. Та мечется волнительно из раза в раз, пытаясь ослабить охват кожаного изделия. Смотрит укоризненно, будто напомнить что-то пытается. Кира не забыла. И договор держать будет до последнего, если её не вывести. С послушными собаками на поводке обращаются прилежным образом. — Откуда ты его взяла? — Сувенир с самой вершины Олимпа. От мамочки Ананке для любимой дочери. Лукавит. Прыскает бесстыдно и вальяжно ближе подходит, не спеша совсем. Смотрит в глаза немного ниже себя, а поводок без капли сожаления тянет, впиваясь в губы своей бедной Лизоньки. Внутри бушует ураган полного непонимания, которое Андрющенко пытается скрыть за маской безразличия. Мол, плевать мне на твои выходки, Кир. И на ошейник твой блядский глубоко плевать. А на деле совсем не так всё. Лиза Индиго чувствует жадные ладони на бёдрах, что впиваются сильнее с каждым разом. На утро расцветут синяки красочные, а она хочет отдаться этим рукам беспрекословно. Смотри Винные испепеляют с животной похотью, грозясь прямо сейчас разорвать договор, а вместе с ним и грёбаную майку на Лизе, что так мозолит глаза. На меня. Сносит крышу. Кира украдкой сверкает глазами, полными похоти. Подхватывает брюнетку, грубо сжав свои руки на аккуратных ягодицах, и усаживает на столешницу. Индиго горит. Рефлекторно раздвигает ноги, впуская меж них платиновую блондинку, и течёт, точно море во власти Посейдона. Кира оглаживает фарфоровые бёдра слишком требовательно, прильнув к ним со всей возможной нежностью. Кусает внутреннюю сторону и вдыхает трепетно каждый миллиметр юного тела, что так бессовестно овладело её разумом. Одежда летит к чертям. Приглушённый свет тёплым отблеском ложится на изящные рёбра и впалый живот, услужливо приглашая ближе. Торопливыми поцелуями сыпется дорожка, подходящая к аккуратному лицу. Лиза будто в агонии, предвещая скорую смерть от переизбытка эмоций. Часто дышит и зарывается ладонью в манящие волосы, прижимая к себе только ближе. Хнычет жалобно местами, когда чувствительную кожу прикусывают не сильно, вкушая её сладость. Сама стягивает с себя атрибуты нижнего белья, как только прикажут. Лиза ведь послушная девочка. Желанная и покладистая. От такой уходить не хотелось, сломив остаточно. Лишь доводить до оргазмов, что были крупнейшими в её жизни. Играть и наслаждаться. Потерять с ней многие годы, но каждый раз втрахивать в кровать, как впервые. Лиза была той, с кем не надоест никогда. Испытывать на прочность, мучить, потакать, слушаться и быть неоспоримой одновременно. С Лизой жить хотелось. И питала она собой так, что до конца бытия хватить могло. А стонами безжалостно втаптывала в землю, в тот же момент возвышая к самым небесам. Она выстраивала стратегию так умело, что Кира непроизвольно начинала считать себя её жертвой. Индиго была искусным ценителем секса и хоть вела себя отчуждённо по отношению к блондинке, никогда себе в нём не отказывала. Лиза была огненной, а Кира играть с огнём обожала. Впитывала в себя весь исходящий жар без сожалений, выливая его в горячие действия. Обстановка накалялась, температура повышалась. Воздух, насквозь пропахший чужими духами и разгорячёнными телами, давил, заставляя дышать глубже и чаще. А низ живота тянул до боли приятно, от чего тело выгибалось на манер кошки. Лицо искажается в блаженном стоне, когда холодные пальцы касаются чувствительной точки. Массируют трепетно, подготавливая. А губы с содроганием неспешно ласкают чужую шею, изредка целуя кратко. Тянутся требовательно к лицу брюнетки, вовлекая. Кира взамен ничего не требует. Ей лишь бы смотреть на личико, что полно удовольствия от её действий. Лишь бы этот момент никогда не заканчивался. Лишь бы Лиза всегда была от неё без ума. Кира хотела стать её религией. Самой безотказной верой. Она хотела, чтобы индиго забывала, как без неё дышать. Чтобы жизнь без неё не продолжалась. Кира питалась мыслью о зависимости. И слепо не замечала, как сама становилась зависимой от Лизы. От вечных испугов, что казались глупыми, но в самых тайных уголках своего подсознания блондинка признавала её милой. И от криков, когда виновница уж слишком нагло себя вела, пусть старательно этого не замечала. Лиза становилась главным составляющим её существования — это пугало. Пугало, что однажды блондинка предаст свою судьбу. Пустит всё на самотёк, оставшись с индиго до конца своих дней. Пугало то, насколько Лиза к себе тянула. Будто самым сильным магнитом. Пугало всё и в то же время ничего, когда она желанно тянулась к темнеющей шее, требовательно целуя. Чувственно до предела, с отголосками горечи. Брюнетка больше всего на свете хотела доказать Кире, что секс — удовольствие общее, и не только моральное, привязав к себе навечно. Блондинка тянет на себя поводок с особой дерзостью, смотря в шоколадные глаза изощрённо-нагло. В её взгляде бушует старательно скрытая похоть, что Кира для себя выискивает в самых потайных уголках, вкушая. Желает насытиться ими сполна, вдоволь измучив. Подносит тонкие пальцы ко рту девушки, показательно хвалясь остриженными коготками. Всё для твоего комфорта, милая Лиза. Я придерживаюсь нашего договора. Одними лишь подушечками оглаживает пухлые губы, слегка надавливая. Толкается осторожно, мол, стоит смочить их, так комфортнее. Индиго принимает покорно, щедро одаривая вязкой субстанцией. И смотрит неотрывно, будто в душу пробраться пытается. Кира хвалит, целуя в очередной раз. А хватку на шее не понижает, подавляя внутренний хищный оскал. Под тяжёлый вздох тонкие пальцы входят аккуратно, окутанные влажным теплом. Елизавета давится чувственным стоном, впиваясь маленькими ногтями в край столешницы. Кожаное изделие тянет шею, властно подымая девушку в сидячее положение. Глядит на Киру возмущённо сквозь пелену возбуждения, пока требовательные толчки наращивают темп. Молчит, испытывая на прочность, хотя самой выть от удовольствия хочется. А виновница смотрит строго, процеживая сквозь зубы: — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. И она правда смотрит. Цепляется тонкими пальцами за громоздкую ткань кофейной рубашки, сжимая строптиво. Хнычет прямо возле уха, что сердце щемит от желания стать в своих действиях ещё грубее. Но зрительный контакт Лиза не разрывает. Играет, и от того просыпается азарт, мол, кто же окажется более стойким? Кира задумчиво ухмылку на лицо натягивает, что-то замышляя явно. Ладонь тянется к чёрной коже на шее, стягивая туже. Смотрит с вызовом в глубокие карие, что, казалось, совсем не соображали, и темп наращивает без какого либо предупреждения. Громкие вскрики и тяжелые хлопки, что лишь изредка разбавлялись до безобразия мокрыми чувственными поцелуями, слышались, вероятно, по всему подъезду. Отчего Лиза была уверена, разъярённые соседи сбегутся к ней, как мухи на мёд, дабы изрядно вывести из себя нравоучениями. Но сейчас это не волновало. Сейчас Кира втрахивала её в твёрдую поверхность, как последнюю суку, отчего выть хотелось что есть силы. Она сдаётся первой. Жмётся к блондинке ближе, утыкаясь в плечо, и глушит стоны в плотной рубашке. Жмурит глаза слишком сильно, что искры выступают, предвещая близкий конец. Ногтями безжалостно впивается во влажную спину, вымаливая дать ей долгожданное завершение. Лиза издаёт последний протяжный стон, прижимаясь к телу, как загнанный зверёк. Дышит рвано и крупно трясётся от накатившего оргазма, а Кира улыбается ехидно, поглаживая свою бедную Лизоньку по мягким волосам. — Хорошая девочка. — Заткнись.