Recuérdame

«Море смеется у края лагуны: пенные зубы, лазурные губы…» Мне снится море. Пенные брызги, неумолчный рокот валов, точно контрабас, аккомпанирующий песне ветра. Всю ночь я брожу вдоль берега, по пустынному пляжу с розово-золотым песком, в какой-то немыслимо красивой бухте, окруженной скалами, поросшими лесом. Теплая вода ласкает мои ноги, манит погрузиться в нее целиком. Зайти по пояс, потом — по грудь, по шею, и в конце концов нырнуть с головой. В свое время я где-то прочел, что умереть — это все равно что родиться наоборот, а морская вода по своему составу не отличается от околоплодных вод. Значит, в море не тонут, это лишь возвращение к началу, в лоно великой богини… Я почти готов поддаться искушению, тем более, что на мне нет никакой одежды — я наг, словно младенец, и подобен Адаму в Раю, в те счастливые времена, когда он еще был единственным и любимым ребенком Создателя. Море отливает изумрудом и перламутром в отблесках зари, ветер, играя с чайками, заводит новую песню, а может, я слышу сладкий голос сирены, зовущий меня снова и снова… И вдруг все рушится. Бухта исчезает, я оказываюсь один в густой темноте, но не успеваю испугаться. Сильные руки обнимают меня за спину, настойчивый шепот возвращает в реальность: — Эрни, проснись… ну, просыпайся же, мой парижский ангел! Эй… Ты не можешь проспать вечность… Пора завтракать… Ах да… Память возвращается мгновенно, точно свет после щелчка выключателя. Я сажусь в постели, протираю глаза. В щель между занавесками бьет утреннее солнце, но одиночный луч не может полностью рассеять прохладный полумрак. Барселона. Отель «Мандарин». Номер «люкс» на двоих, где я переспал с парнем, который сейчас обнимает меня. Макс. Масси. Массимо. — Привет, Эрни… — он улыбается, его улыбка ярче солнечных лучей, а на лице написана такая радость, словно моя похмельная морда восхищает его больше, чем картина Веласкеса. — Привет… сколько времени? — Половина седьмого. — Утра? — Ну конечно! Не вечера же… — А какого… какого дня?.. — Ого, вот это ты перебрал риохи!.. Завтрашнего, в смысле, уже сегодняшнего. — А точнее? — А точнее — пятница, восемнадцатое августа. Год тысяча девятьсот семьдесят восьмой от Рождества Христова. И мы по-прежнему в Барселоне. Значит, мы провели вместе целую ночь. Спали в одной постели. И судя по настрою моего любовника — он рассчитывает на продолжение вчерашнего праздника; иначе с чего бы ему будить меня в такую чертову рань, да еще приглашать на завтрак. Интересное кино… Мы познакомились вчера в самолёте, и наши члены решили познакомиться поближе. Я приехал с Максом в отель, который выбрал он, и согласился со всеми его предложениями. Еще до захода солнца сделал с ним все, что хотел, что можно и что нельзя, и даже то, чего обычно не делаю со случайными партнерами. Он не отставал. Оказался таким страстным и ненасытным любовником, жадным до всех мужских сокровищ, что я поверил: у него и правда очень давно не было секса. Как будто нарочно ждал меня, пьяного в дымину, едущего с очередных похорон, и тоже жаждущего… не пойми чего… может быть, утешения?.. Так или иначе, я рассчитывал провести с ним несколько часов и расстаться после ужина где-нибудь на Рамбла, со взаимными благодарностями. Но… черт тебя побери, Масси. С тобой я забыл о времени. Вчера мы отымели друг друга по самое «не могу», и, телесно опустошенные до капли, выжатые досуха, перешли к благой части. Сеанс боди-арта превратился в торжество пламенеющего духа… все наши тайны проступили сквозь поры и легли на кожу сложной татуировкой. Не стало Эрнеста, не стало Массимо. Зато начался карнавал и праздник жизни. Роже Пикару это понравилось бы — он всегда хотел, чтобы его провожали весело, без слез и рыданий, и поминальный обед превратили в костюмированную вечеринку… Ну что ж, мой друг, надеюсь, ты остался доволен. Ангел Смерти и Маниту (1) вместе курили и пили кофе, заказали в номер «пататас бравас», здоровенный салат и картофельный омлет, и какое-то немыслимое количество сладостей, и, разумеется, красное вино. Апельсины и персики. Виноград. Головокружение и смех. Я давно так не смеялся… и был пьяным не от вина. Потом мы смывали грим, одновременно поглаживая друг друга везде, кусая и тиская плечи и животы, бедра и ягодицы, и все выступающие части тела, но — ни разу не поцеловались. Это было мое последнее табу, и оно осталось ненарушенным. Душ поливал нас сверху, как тропический дождь. Для меня это происходило на границе реальности, а завершилось во сне… я даже не помню, как добрался до кровати. Надеюсь, Массимо не пришлось тащить меня на себе… зато сейчас он по-свойски треплет меня за плечо: — Эрни… ты как, в порядке? Не мутит? Хочешь минералки… или аспирин? А может, ложечку табаско? Помогает от похмелья лучше, чем аспирин. — Хочу, чтобы ты перестал играть в няню, отъебался от меня на четверть часа и позволил самостоятельно придти в себя, — отвечаю предельно честно. Пусть сразу увидит, с кем имеет дело, и утратит романтические иллюзии. К моему удивлению, Масси нисколько не обижается, смеется и поднимает руки в обезоруживающем жесте: — О, прости, я немного увлекся… не любишь, когда опережают события, да?.. — Не люблю, когда меня будят раньше десяти. До этого времени я такой же добрый и вежливый, как гремучая змея. И опасен для окружающих. — бог мой, я что, оправдываюсь? В это трудно поверить, но кажется, так оно и есть. — Послушай, Эрни, я не буду тебе мешать. Могу даже прямо сейчас уйти и подождать тебя внизу, в лобби… но обещай, что спустишься ровно через полчаса и доверишь мне выбор маршрута… — Только если ты пообещаешь не вести меня в церковь. — В церковь? Да с какой стати? — Ну а куда еще можно тащиться в пятницу, в семь часов утра, если не на мессу или на исповедь? Масси хохочет, и его смех — удивительно — не вызывает ни раздражения, ни мигрени: — О, нет, что ты!.. Я итальянец и католик, верно, но богомолец из меня плохой… можно сказать, никудышный! Зато я отличный гид… и со всей ответственностью заявляю, что летом в Барселоне можно совершить только один смертный грех — проспать раннее утро и пропустить завтрак на рынке Ла Бокерия!.. — Макс, я… — Что? Ну, что? У меня в голове взметывается ураган из слов и мыслей, мне нужно сложить из них паззл вежливого — хотя бы относительно вежливого — отказа, но я смотрю в светло-синие глаза Масси, смотрю на его губы, на загорелую шею, вдыхаю запах его волос и кожи, вспоминаю вкус его страсти и винно-золотое безумие прошедшей ночи — и говорю только одно: — Я согласен. Барселона летом прекрасна, особенно в приятной компании, почему бы и не устроить себе каникулы? Плевать на Лондон, куда я должен был прилететь еще вчера днем. Плевать на все лондонские дела. Наверное, Ирма права, когда называет меня чёртовым хиппи и проклинает за безалаберность. На ее упреки мне тоже плевать: есть шанс, что после Барселоны я смогу снова нарисовать хоть что-то путное — для себя и для тех немногих заказчиков, кто разбирается в искусстве, и в состоянии отличить стиль от выпендрёжа, а настоящую картину — от китчевой мазни. «Ты мог бы хоть позвонить Ирме, мерзавец, чтобы она не сходила с ума и не ставила на уши полицейские участки и морги…» — упрекает меня внутренний голос, похожий на голос Роже, но я отбиваю мяч: «Ирма сходит с ума по любому поводу, это ее привычное состояние… а в шесть часов утра она все равно спит сном младенца. И, так как мне все равно не избежать истерики, я имею право на законную отсрочку!» — Я жду тебя внизу, — говорит Масси и, прежде чем выйти за дверь, добавляет: — Не пытайся сбежать. В Барселоне у меня полно шпионов на прикорме — даже уличные кошки, крысы и голуби донесут на тебя в лучшем виде… Он исчезает, а я ловлю себя на том, что улыбаюсь во весь рот. Это в семь-то часов утра по местному времени (и в шесть -по лондонскому!) Мало кому удается насмешить меня в подобную рань, до первого глотка кофе. Определенно, мне нравится Массимо Гвиччарди. После ночи, проведенной с ним, у меня приятно ломит все тело, но голова на удивление ясная, нет похмельной дурноты, а уж как бодро чувствует себя член — не передать. Что скрывать, давно я так не зажигал с парнем… пока умываюсь и принимаю душ, вспоминаю подробности — огненные, как вчерашние приправы с перцем чили — и утренний стояк перестает быть чисто механическим. Кровь мощно приливает к низу живота, член тяжелеет, и я с трудом преодолеваю искушение обхватить его рукой и успокоить самым простым и приятным способом. Нет, нет, нет. Раз уж мое каталонское приключение с Масси продолжается, я не собираюсь все портить пошлой утренней дрочкой. Моему воображению нужен простор… и я хочу испить до конца чашу неутолённого желания. Встретить интересного человека, который к тому же вызывает не просто стойкую эрекцию, а самое настоящее сексуальное влечение — это поистине дар Афродиты. Им нельзя пренебрегать, если не хочешь повторить судьбу Нарцисса. *** Мы выходим из отеля в прохладу ясного утра. Людей и машин на улицах еще немного, с каждой минутой поток постепенно густеет и набирает силу: Барселона просыпается. Звуки становятся громче, ярче, гул голосов сливается с ворчаньем моторов, скрежетом открываемых жалюзи и скрипом стекольных щеток, которыми протирают витрины, бормотанием фонтанов, истерическими возгласами чаек и мирным мурлыканьем голубей, треском кофейных зерен и шипением кофемашин… Массимо уверенно прокладывает фарватер в волнах людского моря, и движется вперед легко, как изящная горделивая яхта, а я крадусь за ним, подобно пиратской фелюге, замаскированной под безобидную рыбацкую лодку. Не спрашиваю, куда он меня ведет, заранее готовый к любой авантюре… и к самому фантастическому меню раннего завтрака. Смотрю на его фантастически длинные ноги и не могу отвести глаз. Как красиво двигаются узкие, стройные бедра и поджарые ягодицы под плотной джинсовой тканью! Волосы в свете августовского солнца кажутся медовыми и мягкими, как шелк, но мои пальцы помнят их настоящую текстуру — упругие и жесткие, точно лошадиная грива… когда они скользят по коже, это возбуждает до грани оргазма. Переполненный страстью и эротическими видениями, я продолжаю автоматически идти за Максом, через площадь Каталонии, и дальше, к широкой, приземистой барочной церкви, с волнистыми очертаниями кровли — здесь, в Барселоне, куда ни глянь, повсюду волны и застывший в камнях ветер… Церковь обозначает начало Рамблы, а нам как раз туда и надо. Я обожаю пешеходные бульвары, но обычно выбираюсь на вечерние или ночные прогулки, и в основном с целью охоты на таких же раскованных парней. Сейчас же над головой сияет утреннее солнце, разгораясь все ярче, еще не жаркое, но уже изрядно припекающее, повсюду цветы, люди, собаки, велосипеды и коляски, и мне не надо охотиться, поскольку добыча поймана… и очень этим довольна. Идет себе передо мной, вертит хвостом, потряхивает гривой, и вызывает во мне забытые импульсы. Хочется набросить на него лассо, стреножить и затащить в ближайшую арку или садик с густыми деревьями, и даже если потом придется галопом удирать от полиции нравов, или как там ныне называется служба, действующая «именем святой инквизиции» — это будет даже весело… Наплевать на завтрак. Я честен с собой. Не могу не признать, что Масси нравится мне все больше и больше. Не только как сексуальный партнер — хотя секс по-прежнему играет первую скрипку в нашем стремительно развивающемся… романе? Ну да, черт побери. Это именно так и называется, и лучше бы мне сразу расставить точки над «и», пока не стало слишком поздно. Он ведь тоже прикипает ко мне, врастает меня, обвивает, как плющ или дикая орхидея… звучит красиво, но в конечном счете ни мне, ни ему ничего такого не нужно. У него своя жизнь, в Париже, в Риме, в Нью-Йорке, в Дели и в Бомбее — а у меня своя, в моем личном Бермудском треугольнике, между Лондоном, Эдинбургом и Марракешем. Вот пусть все так и остается, без изменений. А все, что мы делали и еще сделаем в Барселоне, пусть в ней и останется. Судьба у подобных историй может быть только одна: запылать как можно ярче, до небес, и прогореть как можно скорее… Расставаться нужно стремительно, на пике наслаждения, когда в крови кипит столько эндорфинов, что можно стать донором счастья. Иначе пиши пропало: вовремя не прерванные отношения превращаются в хронические. Или… кому-то приходится резать по живому, отрывать чужое сердце с мясом и кровью, и не дай Бог оказаться в роли изгнанника, низвергаемого с небес в персональный ад. Я прошел через этот опыт и еле выжил… не так: я не выжил. Я умер и воскрес, но не как любимый сын Создателя, а словно вампир, носферату, дитя ночи. Мое тело все еще жаждет жизни и наслаждений, как вампир — свежей крови, и может, даже сильнее, чем раньше, быстрый секс без обязательств стал для меня отличной заменой кокаина. Ну а сердце… сердце по-прежнему мертво. Вот почему я испытываю не счастье, а страх, когда оно вдруг конвульсивно вздрагивает от взглядов и слов Массимо, и делает «бум-бум-бум». Это не свадебный колокольчик, увы, и не майская гроза в Бургундии, а погребальный колокол, звонящей по тому Эрнесту, которого больше нет. У Масси вдруг напрягается спина — он как будто услышал мои мысли. Резко останавливается, так что я едва не налетаю на него, перехватывает меня за руку и прижимает к своим бедрам. Он ничего не говорит, да это и не требуется, я тоже отлично слышу, о чем он думает. И слегка глажу его ладонью, успокаивающе, и словно даю какое-то обещание. Сигнал тревоги в моем мозгу взвывает корабельной сиреной, отчаянно сигналит красным: «Эй! Прекрати! Никаких намеков, никаких авансов на будущее! Будущего нет! У вас нет никакого будущего… и счастья тоже нет! Это все только иллюзия… химера… слепая химера, ничего больше!» — Будущего нет… — бормочу я, и Масси склоняется ко мне, делая вид, что не расслышал: — Что, Эрни? — Я говорю, что нет будущего… есть только бесконечно длящееся сегодня! — Ты прекрасно это заметил… прямо как мой индийский гуру, Бапу Магхар Сингх Джи… — У тебя был индийский гуру? — Он и сейчас есть… я по меньшей мере пару раз в год, на холи и на дивали (2), стараюсь навещать его в ашраме, недалеко от Джайпура. — Ты не перестаешь меня удивлять… — Хочешь сказать, что я кажусь тебе… странным? — усмехается Масси. — Немного блаженным, да? Дурачком не от мира сего… ну что ж, не тебе одному… — Вовсе нет, ты не кажешься мне блаженным… просто я начинаю подозревать, что мы с тобой — близнецы, и нас разлучили в детстве. «Мы с тобой одной крови», кажется, так гласит закон джунглей? Макс запрокидывает голову и смеется звонким, мальчишеским смехом: — Ну, если ты читал «Махабхарату», то знаешь, насколько сложно устроен наш мир — и в нем нет ничего невозможного! Если мы с тобой и не братья по крови, то по духу — наверняка, или могли быть близнецами в прошлой жизни! — Могло быть и так, но знаешь, по-моему, у нас с тобой просто похмелье перешло в голодные галлюцинации… куда ты меня все-таки ведешь, а? Может, позавтракаем прямо здесь? Да хоть вон в том баре, где шикарная крутобедрая сеньора только что вывесила дневное меню! — Ну уж нет! Я взялся отвести тебя на Бокерию, и сделаю это, даже если мне придется нести тебя на спине! — Это еще кто кого понесет… — решительно возражаю я. — Из нас двоих только я — дипломированный джинн, сумевший улизнуть из своей лампы! — Тогда полетели! — мы беремся за руки и бежим — а на самом деле летим — по утренней Рамбла.

***

Ла Бокерия оглушает меня, ошеломляет обилием ярчайших красок — как будто Клас Хеда, Гоген, Дали, Матисс, Сезанн и Веласкес, и еще добрая сотня художников из разных школ собрались, чтобы совместно написать гигантский натюрморт, или жанровую сцену пиршества на Олимпе, или трапезу Гаргантюа… Странно, ведь я бывал в Барселоне, даже прожил здесь несколько месяцев, но никогда не забредал на этот знаменитый рынок, хотя, кажется, миновать его невозможно. Тогда вопросами питания ведала Ирма (и нанятая ею домработница), а у меня вообще не было желания есть, я не разбирал, что кладут на тарелку, много там или мало, и равнодушно глотал свою порцию, не чувствуя ни вкуса, ни запаха… И вот сейчас я плыву в волнах восхитительных свежих ароматов — густых, тонких, пряных, сладких, горьковатых, холодных и теплых, временами отталкивающих, но большей частью вкусных и возбуждающих аппетит. Справа и слева громоздятся горы из фруктов и овощей, настоящие съедобные Пиренеи: желтые, оранжевые, зеленоватые и полосатые дыни, глянцевые светлокорые арбузы, артишоки, похожие на панголинов, розовый и золотистый картофель, томаты — всех оттенков красного, размером от кулака Геркулеса до грецкого ореха, а еще душистые груши, переполненные золотым соком персики и абрикосы, инжир, сливы и экзотические фрукты, приплывшие из стран Магриба… У одного из прилавков Массимо останавливает меня, заговаривает с очень симпатичным продавцом, и тот улыбается ему явно от души; я не успеваю опомниться, как у меня в руке оказывается высокий стакан со смесью крупно нарезанной папайи, ананаса, киви и апельсина. — Ты должен это попробовать! — говорит Масси так грозно, словно я отказываюсь, а он намерен непременно настоять на пытке папайей. — Sí, sí, molt saborós! (3) — подтверждает продавец, улыбаясь еще шире, я благодарю… и сам не замечаю, как моментально уписываю фруктовое послание из райских садов, сбрызнутое для пикантности соком лайма… Макс столь же ловко расправляется со своей порцией и тянет меня дальше, направо — надо же, ему не нужен компас, чтобы ориентироваться здесь. Ноги скользят на полу, усыпанном остатками растаявшего льда, и порою натыкаются на фруктовую кожуру, но это не останавливает наше продвижение к цели… Масси нарочно лавирует, чтобы показать мне самые красивые прилавки, в том числе с пряностями и сладостями. — Все джинны, пролетающие через Барселону, обязаны отмечаться у киоска с аграмунтской нугой — и попробовать ее, чтобы однажды получить свободу от своей лампы! — шутит он, и я не остаюсь в долгу: — Это прекрасно придумано, не иначе самим царем Соломоном… Ведь после налета на здешние ряды с деликатесами, джинн не сможет даже подняться в воздух — не то что залезть в лампу! Мы снова начинаем хохотать, как школьники, на нас оборачиваются, но никому и в голову не приходит возмущаться: на лицах людей только доброжелательные улыбки. Впрочем, я не могу исключать, что у меня просто-напросто пролонгированная галлюцинация, как сказал бы Шаффхаузен, или сон наяву, как я сам называю подобные состояния — вот мне и кажется, что подлунный мир стал солнечным и светлым, а земляне, населяющие его — милыми и дружелюбными… Я бы порадовался такому повороту, вот только как бы потом, очнувшись, не обнаружить себя на смрадном пепелище, среди упырей, у которых кровь капает с клыков. Кстати, о крови и клыках: Масси дает мне очередной повод оценить его деликатность и удивительное чувство гармонии. Он строит наш маршрут с ловкостью опытного лоцмана и нежной бережностью любовника, потому что мне ни разу не попадается на глаза ни пресловутый черный хамон — высушенные свиные ноги, с непременным копытцем, ни мясо или птица со степенью свежести «меня только что зарезали», ни только что выловленная рыба с беспомощно открытым ртом, ни незадачливые осьминоги, приматы моря, определенно достойные лучшей участи, чем стать ингредиентом супа или паэльи… Нет, ничего подобного я не вижу, несмотря на то, что Ла Бокерия — рынок, где можно купить все, что считается едой; но волшебство есть волшебство, и для меня открывается кусочек идеального мира, полного красоты, вкуса и аромата, и где никого не убивают. Я знаю, что все не так, однако позволяю себя обмануть, и поддаваться такому обману сказочно приятно. Вскоре мы оказываемся возле бара с незатейливым названием «Центральный гриль». За длинной округлой стойкой на высоких стульях уже сидят ранние пташки с отличным аппетитом. Сидят плотно, но свободные места еще есть, и мы с Масси протискиваемся туда. Пространство организовано гармонично и по-умному: перед глазами гостей располагаются только стеклянные стойки с выпечкой и нарядными готовыми блюдами, металлический корпус старинной кофемашины и лампы в стиле ар-деко, а зона с грилем и сковородками скрыта за перегородкой. Официант за стойкой, сияя улыбкой, предупредительно стелит нам бумажные скатерти, ставит приборы, подает меню — и мой взгляд сразу же выхватывает перечень вегетарианских блюд… Масси, наблюдающий за мной, тоже улыбается, явно довольный тем, что я доволен: у него все продумано. Ну что ж, гриль на то и гриль, что на нем можно поджарить что угодно — хоть овощи, хоть креветки, да и вообще вокруг столько даров моря и земли, на все вкусы, что только успевай открывать рот… Испания воистину волшебная страна. Здесь ты не «потребляешь пищу и воду», как полагается любому представителю рода хомо сапиенс — но как будто ешь и пьешь саму жизнь... Осознав это, я почти что постигаю смысл Причастия, как обетование вечной жизни. Правда, пока что мне не удается понять, для чего мне оставлена простая человеческая жизнь, и что с нею делать дальше. Не удается вот уже четыре года… но, может быть, Массимо с этим поможет? Примечания: 1)Маниту — обозначение таинственной колдовской силы, а также личных духов-покровителей. По поверьям и обычаям североамериканских индейцев, каждый мужчина — воин и охотник — должен был приобретать своего «Маниту» путём особых испытаний и «видений». 2) Важные индуистские праздники. Холи — праздник весны и красок, празднуется в феврале–марте. Дивали — праздник огней, празднуется в октябре–ноябре. 3) Да, да, очень вкусно! (каталан).