Одна из нас

Селин тихонько поручила Джо выйти и стеречь вход в палатку. — Все хорошо, — сказала она на сбивчивые хрипы Рхетта. — Все хорошо, ты в лагере цикад. Его взгляд бессмысленно метался повсюду. Рхетт желал приподняться, но надавливания Селин на его плечи успешно сдерживали порывы. — Где отец?.. Где он?.. — Я не знаю, что произошло, — уклончиво ответила Селин. — Позавчера тебя привез сюда Мордред. — Пошли за ним. — Ты еще слишком слаб. Рхетт перекосился от боли, сжав челюсти. Селин промокнула его губы влажным лоскутом. В его светло-голубых глазах мелькнули крупицы осознанности. — Кто ты такая? — Селин из Мерихады. Целительница. — Мерихады? — Далекие восточные земли, — она поднесла плошку с чистой водой. Рхетт испил из ее рук и скривился. — Почему ты здесь? — Заблудившись во тьме, нашла свет. — Остроумно, — сипло прокряхтел он. — Тебя не было, когда я уезжал. — Я пришла с Валдо позавчера. — И выхаживать меня доверили девке, которую притащил Валдо невесть откуда? Селин приподняла шкуру и осторожно отлепила припарку. Рхетт забранился, как из рога изобилия усыпая ее последними словами. — Посмотри на шов, — спокойно сказала она. — Видел прежде столь тонкую работу? Любой другой на моем месте решил бы прижечь рану и этим убил бы тебя. — Алета и Мэри умелые знахарки. — Верно. Знахарки. А я целитель. Рхетт облизнул губы и прикрыл глаза. — Ты знаешь, где мой отец? — Знаю, — Селин наложила припарку обратно. — В Чертогах Ожидания. Соболезную утрате. На несколько долгих минут воцарилось молчание. Наконец Рхетт произнес с какой-то странной, помешанной пылкостью: — Позови Алету. Скажи ей привести Мордреда и моих побратимов. — Лечение не окончено. Ближайшие дни тебе нужен только покой, иначе рана вскроется. — Делай, что велено, — слабым голосом, но тоном, не терпящим никаких возражений, заявил Рхетт. Селин повиновалась. Она вышла за полог, отправила к Алете Джо и, вернувшись в палатку, сразу же направилась к ступе. В ответ на отчаянные объятия сестры Рхетт прохладно спросил: — Почему мне не выставили охраны? Алета, хоть и привыкшая к скверным расположениям брата, выглядела до жути растерянной. — Я не подумала, что… — А когда начнешь? Рхетт зарычал от боли, подкладывая под затылок шкуру. Алета потянулась помочь, однако он отмахнулся и обвел заплывшими, но суровыми глазами троих мужчин. — А вы? Тоже не думали? Оставить меня с девкой, что зараз переломится. Он рявкнул Селин: «Обернись!» так, что та аж подскочила. — Найти, чьих рук дело, — указал он пальцем на ее расквашенный нос и налившиеся под глазами синяки. — Ушиб с пылу с жару. Рхетт прошелся студеным взглядом по вытянувшимся лицам. Алета широко распахнула глаза и приоткрыла уже рот, но Селин ее опередила: — Ночью я запнулась и упала на ящик. Меня никто не бил. Помятый бурдой Мордред, стоя за женой, посматривал исподлобья то на Селин, то на Рхетта. — Не ври мне, — грозно сверкнул глазами последний. — Думаешь, я не в силах отличить дерево от кулака? — Я говорю правду. — Вчера мы похоронили отца, Рхетт. Не взяв слова Алеты даже в малейшее внимание, Рхетт вновь обратился к Селин: — Возвращайся к работе. Она взяла пест и продолжила ритмично толочь корни воронца, радуясь возможности постоять ко всем ним спиной. Рхетт обсудил с приближенным кругом неотложные дела цикад, главным из которых оставался оскудевший за зиму провиант, и велел готовиться к его посвящению в вожди по окончании траурной седмицы по павшему отцу. После этого заявления Алета поджала губы и опустила взгляд. Сет поведал Рхетту, что его уже сочли мертвым, и стал бы он горстью золы, если бы не вмешательство Селин. К моменту, как они покинули палатку, Селин приготовила отвар и подала его Рхетту, усаживаясь рядом. Спеси в его выражении поубавилось; он вновь обратился глубоко болеющим человеком, страдающим тяжкой мукой. — Кого ты защищаешь? — в лоб спросил он. Ее дерзкая самонадеянность скорее залучала, нежели отталкивала; в ней он усмотрел закостенелую одаренность. Вздохнув, Селин закатала левый рукав и показала белесый шрам, тянущийся от локтя. — В тринадцать я упала прямо на отцовскую пилу, — она повернула руку. — А это я так по грибы сходила, сук чуть насквозь не пробил. Рхетт с трудом проглотил горькое питье и отставил плошку, неотрывно глядя в карие глаза: — Алета как-то поведала мне занимательную историю о деревне, где вырос ее муж. У Селин внутри все похолодело. — Одна ныне мертвая южанка, мстя за отца, обманом подбила старейшину напасть, но, вот незадача, ошиблась и привела к своим воротам не только два десятка разъяренных топоров, но и свору кусачих. Алета была у пепелища, страшное зрелище. Она нашла Мордреда неподалеку. Во всей той бойне выжил лишь он. Знаешь эту историю? Селин разомкнула и сомкнула губы под испытующим взором Рхетта. — У Мордреда длинный язык, — все, что она сумела из себя выдавить чьим угодно голосом, но только не своим собственным. — Поведаешь правду, и я обдумаю приговор, — он собрал на лбу морщины, — а вздумаешь солгать, казню за измену. — Измену кому? — Сама знаешь. — Я не присягала никому на верность. — Тогда скажи, что ты сделала со старейшиной. Помнишь ли, как подвела его под смерть и чем прикрывалась? Это преступление куда страшнее. Она смотрела на него, как на палача, которому собственноручно спасла жизнь. Удивительно, но в этот момент ее напрочь покинули все чувства; не было ни сожалений, ни злости, ничего — лишь какая-то постылая и гадкая, надсадная пустота, отбивающая сердце молотком. — Что ты хочешь знать? — Редко кому выпадает шанс оправдаться передо мной, и твои оправдания я готов выслушать в уплату за спасенную жизнь. — Мне тогда было пятнадцать. Мой отец служил в патруле, — остановив пустой взгляд на отставленной плошке, начала Селин. — Иногда он уходил дальше положенного, мародерничая. Одна из таких вылазок привела его в Чернолесье. В тот год там развелось много кусачих, откуда они перекочевывали в наши леса. Он выяснил причину, — Селин помедлила, скрестив руки на груди. — Чернолесцы не убивали зараженных, а пытались вылечить, увеличивая тем самым их численность. В первый приход отец мирно объяснил им их ошибку, а во второй сжег сарай, где лежали больные. Ветер разнес пламя. Уцелели немногие. — Ты бы поступила так же? — Да, — без раздумий ответила Селин. — Продолжай. — Через пару месяцев они нашли отца и убили, а еще через пару в Чернолесье пришла я. Трое заплатили кровью, безвинно убитых было больше. Женщина, что теперь служит в Бри, выследила нас и избила. Мордред в тот день чудом выжил, потерял руку. Нечаянно нас нашел патрульный Пеньков и вернул в деревню. Три года прошло, как в туманной дреме. Я сильно болела и… С нами нянчился отец Мордреда, он за нас поначалу и вступился. Мы вообще дышим только благодаря ему. Когда я оправилась и не… Врала старейшине, что во снах мне являются Боги и велят исполнять их волю. А он дурак поверил… — с ее губ сорвалась сухая, неуместная усмешка. — Его единственный сын поехал с нами в первую вылазку. За недостатком опыта его поймали. Это была не казнь, а расправа, голову отрубили с пятого удара. Старейшина тронулся умом, и наутро после вестей уже не проснулся. Начались встречные нападения. Мы собрали всех оставшихся мужчин, чтобы атаковать единым ударом, но, отъехав, получили в спину гонца. Чернолесцы обошли с севера и напали на деревню. Итог тебе известен. — Как тебе удалось выжить? — Я бежала в лес и нарвалась на бродячих кожевников, что перебили мой хвост из кусачих. Они пленили меня и продали. В марте хозяин даровал мне свободу, и я стала разыскивать цикад. — Почему он даровал тебе свободу? — Не знаю, не спрашивала. Надоела, стало быть. А может, пожалел. — От кого ты узнала о цикадах? — По осени встретилась с Мордредом в Бри. — Как вышла из города? — Как и вошла, подземными ходами с завязанными глазами. — Допустим, — не без подозрения сказал Рхетт. — Мы пришли в Млечную теснину две луны назад, осенью Мордред не мог об этом знать. — Он и не знал, хотел сам меня увести. Я направлялась через Южные холмы к Бри, думала, вы осели где-то в окрестностях, и случайно встретила у подножий Валдо. Рхетт нахмурился от количества непреднамеренностей в ее рассказе, однако вернулся к прежним мыслям. — Кем был твой хозяин? — Понятия не имею. Одет был недурно, деньги водил. — И для каких целей он тебя купил? — На позорный столб ты меня не осудишь, шлюхой я не была. — Я не об этом говорил. — Не знаю… — вздохнула Селин. — Правда, не знаю. Мне он показался очень одиноким. Возможно, ему просто нужно было кем-то заполнить пустоту дней, а я подвернулась для этой роли по воле случая. — Ты невинна? — Да. Рхетт прикрыл глаза от боли, вгрызающейся в бок острыми клыками. — Хорошо. Я возьму тебя в жены. Селин на несколько секунд оцепенела. — Что? — потрясенно переспросила она. — Почему? — В день посвящения я должен вступить в брак, а ты подвернулась для этой роли по воле случая. Ее руки не заходили, а заскакали ходуном. — Чем? Что вылечила тебя? — Ты хоть и дурна собой, но находчива, умна и решительна, а эти стороны в женщине ценнее. И я сохраню твою жизнь. Никто не поднимет меча на жену вождя. — Я южанка. Северяне не мешают кровь. — Стану первым. Селин не знала, чего жаждала ярее — кричать во все горло или забить Мордреда поленом. — Обвиняешь в измене, тяжких преступлениях и берешь в жены? Что за игру ты затеял? — Следи за языком, — строго сказал он, скользнув взглядом по ее плотно, судорожно сжатым губам. — Ты можешь назначить меня советником, если ценишь мой ум, а в жены взять красавицу, что станет усладой глазу. — Я видал много красавиц за жизнь. Ни одна из них не подстрекала мужчин вдвое старше нее идти на бессмысленную смерть. — Их смерть не была бессмысленной, — с неожиданной прытью возразила Селин, всплеснув руками. — Ты вправе порицать мои методы, но не смей порицать мотивы. Я знала, что рано или поздно чернолесцы вернутся. Потому что я бы вернулась. — Вот об этом я и говорю. А ежели еще раз посмеешь поднять на меня голос, я велю выпороть тебя плетьми. Не забывайся. Селин закрыла лицо ладонями, сбитая лавиной клокочущих чувств. Вернулись и злость, и сожаления. «Надо было слушать Виру», думала по горькому кругу она. — Твои враги станут моими врагами, — со всей честностью заверил Рхетт, изучая ее понурые худые плечи. — Я возьму Бри и подарю тебе их головы. — Ты не понимаешь… — прошептала Селин, а затем пытливо на него посмотрела. — Я молю тебя, сделай меня советником. Я буду верно служить тебе, даю слово. Непонятное ему чувствие, переживание, к которому он остался холоден, трепыхалось в ее глазах, словно выброшенная на берег рыбешка. — Мне не нужен советник, мне нужна жена. У моей сестры полная утроба. От собственной глупости ей захотелось садануть себя по лбу. — Так вот в чем причина. Ты боишься, что они с Мордредом отберут у тебя власть? — Я никого не боюсь. — Алета все глаза выплакала, пока ты здесь разлеживал. — Ответь мне, Селин… женщина, выходившая не одного раненого, смогла бы определить, жив я или мертв? — Она была раздавлена смертью вашего отца… Рхетт пресек ее пустые выкручивания: — Ты знаешь ответ, а я знаю свою сестру. — Тогда для чего ей было помогать мне? — Отказ поднял бы волнения среди тех, кто мне предан. Ты гласно заявила, что я жив, и именно этим спасла, а не своей тонкой работой. — Но тогда логичнее было послать под покровом ночи убийцу, который покончил бы с тобой, пока все пили на похоронах. — Что тебе известно о бесследных душегубах? Селин хмыкнула и перевела взгляд на горшочек с мертвыми пиявками, который так и не опорожнила, слыша свой голос, дающий Мордреду судьбоносный совет во тьме Чернолесья: «Я объясняю тебе, как не оказаться обманутым в заварушках, где делят шкуру неубитого медведя. Не лезь на рожон, если не умеешь определять за тавром нравственности и политики интересы отдельных людей». — Но дело не только в этом, да? Она посмотрела Рхетту в глаза, прекрасно осознавая, что сказанным загонит опасного хищника в угол, а тот в свою очередь вполне оправданно может наброситься в ответ. — Ты бы не рассказывал мне всего этого, не будь я единственным человеком, кому ты можешь сейчас доверять, ведь я пришла к цикадам уже после нападения. Подозреваешь, кто-то сдал вас брийцам? — Не подозреваю, — в его голосе звенела сталь. — Уверен. — Много цикад обучены грамоте? — Я и Алета. Наш дед был главой Арчета. Селин долю секунды обдумывала эту мысль. — Я видела в Бри исписанную стену. Надпись принадлежала Алете? — Она никогда не была в Бри. — Значит, либо лжет, либо Мордред, либо же тот, кто был тогда с ним. Как узнаешь, скажи. Все хотела спросить, зачем оставлять послания тем, кто не умеет читать, — Селин тяжко вздохнула. — Я надеюсь, ты не думаешь, что я сумею тебя защитить, если ночные гости опять заявятся? — Не думаю, — с той же мрачностью ответил Рхетт. — Но до того, как я выйду отсюда на своих двоих, еду мне будешь готовить ты. Селин села прямо и потянула завязки рубахи: — До свадьбы мне нужно кое-что тебе показать. — Меня мало интересует, что у тебя под исподним. Она обнажила плечо. Рхетт округлил глаза. Казалось, даже боль на мгновения отступила. — Чтоб тебя… — Укусу девять месяцев. Он целиком зажил, и я не заразилась. — Быть не может! — Может. Я живое тому доказательство. — Но… но как?.. — Не знаю. Вероятно, почаще стоит клясть Богов, чтобы они начали хоть что-то делать. Рхетт впился взглядом в сероватый шрам, уродливой змеей вьющийся от ключицы. — Еще полсотни лет назад за такое богохульство тебе бы вырвали язык. — Полсотни лет назад я бы не так их проклинала.

***

Через узкую щель Селин смотрела на бледную зарю, подсвечивающую отроги с востока. С ее приоткрытых губ струился легкий парок. Утро выдалось на редкость морозным. Мыло вернуло ее волосам прежний цвет белого жемчуга; теперь они были убраны в три тугие косы, что сплелись на затылке в одну, кончик которой был окрашен кровью. В палатку вошел Джо, одетый в новый жилет, подбитый лисицей. Он неловко постоял, не зная, куда себя деть, а затем покашлял в кулак, хотя Селин и без того ведала о его присутствии. Неожиданно для него она сказала: — Ты никогда не думал о величии?.. о славе? Никогда не желал, чтобы спустя тысячелетия твое имя все еще произносили? Восхищались, называли великим? Чтобы в памяти людской обитали не лета, а твое имя в них? Твое достояние? С присущей ему честностью Джо ответил лаконичное: «Нет». — Только представь… уже не станет и твоих потомков, а твое имя будет жить. Вечно. Великая слава добывается только в кровавых бранях, Джонатан. Согласился бы ты окопаться в мертвецах ради нее? — Мне сложно это представить. Ее голос стал совсем потерянным: — Мне тоже. Я знаю столько имен и оттого все больше кажется, что они — лишь насмешка над моим собственным. Вот так умру, и никто не вспомнит, что жила на свете когда-то. — У тебя сегодня свадьба, — Джо опустил взгляд на венок, что держал в руках, — не нужно думать о смерти. — А когда о ней еще думать, как не на свадьбе в похоронную седмицу? — Там… там все собираются потихоньку. Ты готова? — Да. Я хотела с тобой поговорить. — Ну вот, я здесь. Говори. Селин разгладила на груди платье, которое было перекроено ею же на скорую руку. Затянувшееся хранение в пыли вернуло обиду при стирке и обратило некогда отдававшую белизной ткань в мышиный цвет. — Я заключила с Рхеттом ряд соглашений, по одному из которых попросила назвать тебя и братьев. Джо свел брови. — Что сделать? — Назвать. Принять названными сыновьями. Теперь тебе нужно будет говорить, что ты сын Рхетта, а не Бейла. И меня на людях называть матерью, — со странной запинкой добавила она последнюю фразу. Ему это явно не пришлось по душе. — Почему ты заставляешь меня отречься от отца? — Потому что иначе тебя заклеймят в цикады и отправят убивать брийцев. Диклана ждет та же участь через пару лет. Им не нужны кузнецы и плотники, им нужны ратоборцы. Он опустил взгляд; Селин подошла и приподняла его подбородок легким касанием пальцев: — Это не твоя война, Джонатан. Если тебе и суждено сложить голову, то в другой войне… что грядет. Слова ее стали искрами огнива, упавшими на трут. — Ты говоришь о Железной короне? Ее ты так боишься? Селин убрала руку от его лица. — Не только, — она вновь посмотрела на бледную зарю. — Если в веках смог уцелеть король Ангмара, значит, сумел и верховный правитель южных земель. Они были преданными слугами владыки Востока. Все как один правители склонялись пред ними и неважно, каким могуществом владели. Ни один меч не мог сокрушить их. Джо покусал губу. — И куда они пропали на целую тысячу лет? Разве такое возможно? — Я не знаю. Но знаю, что если мои слова окажутся правдой, нас просто сдавят, как тисками, с Севера и Юга. Хворь выкосила мужчин и разорила города. Кто сможет им противостоять? — И как проверить твои слова? Селин сглотнула подкативший к горлу ком и низко опустила голову. В глазах Джо она внезапно стала выглядеть очень маленькой и хрупкой. — Я вынужу Рхетта отправить меня на Верхний Север. Ты поедешь со мной. — А Диклан и Гейб? — Они не осилят дорогу. Но, по крайней мере, останутся в безопасности. — В безопасности? — скривил губы Джо. — Где? Здесь? — Никто и пальцем не осмелится их тронуть, а в случае чего защитят ценою своих жизней. Таков обычай, и ты об этом знаешь. — Обычай крови. — Рхетт во всеуслышание наречет их сыновьями и приплетет к обету парочку Богов, которых вы так страшитесь. Джо почувствовал, как у сердца закипает злость. Он твердо отчеканил каждое слово: — Я не стану отрекаться от отца и оставлять братьев. Я дал клятву. — К черту клятвы. В порыве Селин схватила его лицо; он ощутил, как сильно дрожали ее ледяные ладони. Меж их лбами незримым грузом провисали считаные миллиметры. Она чуть не плакала, озабоченно вглядываясь в его глаза, пока ее собственные пожирал лихорадочный блеск: — Ни твои, ни мои желания и клятвы больше ничего не значат. Ничего. Нас либо закуют в колодки, либо сдерут кожу и натянут ее на щиты со стягами. Я знаю, на какие зверства они способны. Пятерых детей моего предка за отказ подчиниться на его глазах сварили в чане с кипятком, а его самого протащили за мулом по камням, пока не остались одни лишь кости. Ты еще слишком мал, чтобы понять все это… но прошу тебя, Джо… Поверь мне. Делай, что я говорю. Накрыв ее ладонь своею, он сжал пальцы. — Как я могу тебе верить, если слова и клятвы ничего больше не значат? — А что тебе остается? — прошептала она и выпрямилась. Селин поправила спрятанные в рукаве пучки кедровых иголок и надела на голову венок, сплетенный из белых морозников. — Ступай к братьям, — тихо сказала она. Прежде чем покинуть скромную палатку невесты, он оглянулся на нее через плечо. — Сожалею, что ты станешь замужней без любви. — Все в порядке, Джонатан. У таких, как я, не бывает иначе. — Меня учили по-другому. С его уходом Селин снова почувствовала ту едкую пустоту, каленым железом обливающую нутро. Она со всхлипом взялась за горло и сдавила кожу пальцами до красных следов. Рваное дыхание никак не желало приходить в норму. Мир вокруг потемнел; ей пришлось хорошенько проморгаться, дабы вернуть зрению ясность. Дождавшись алой краски, разлившейся на востоке, Селин расправила плечи и вышла в густое покрывало тумана. Цикады расположились двумя стройными колоннами, меж которых ей надлежало пройти до невысокого помоста, на котором уже ждал Рхетт. Жених еле стоял, незаметно опираясь на побратима Сета, коему выпала честь засвидетельствовать их союз. Выглядел он крайне худо. Ночью, обрабатывая рану, Селин предупредила его, что шов может лопнуть в любой момент, а он в случае этого просто-напросто истечет кровью. Однако Рхетта, сына Ролана, столь незначительное заявление не остановило. Он вожделел только одного, поскорее зваться вождем, не понимая, что это звание посмертно — буквально мертвому припарка. Терпение не являлось сильной чертой его характера; вот и сейчас, в ожидании медлительной невесты, его сапог отбивал торопливую дробь. Всю стезю Селин неотрывно смотрела лишь на Рхетта. Дочь царей сочеталась браком с сыном градского главы — шутка вызвала бы раскаты смеха за любым столом от Черных берегов Дальнего Харада до Забвенных пустынь Матабеи. Из бережливых соображений зерном посыпали только небольшой участок земли у помоста, вместо всего пути невесты, как велели традиции. Селин приняла руку Рхетта, которую он подал скорее формально, ибо был слишком слаб полноценно помочь ей подняться. Она скосила взгляд на его бок, спрятанный под косматой шкурой черного медведя, и встала рядом с Сетом, сохраняя на лице каменную маску, только кажущуюся непробиваемой, а на деле готовую пойти трещинами от малейшего дуновения ветерка. Вспоров ладонь, Рхетт, голосом, которому позавидовал бы и королевский глашатай, произнес речь, провозгласил себя праведным и справедливым вождем и защитником племени. Сет опустил на его ржаную голову тонкий медный обод с крохотным, в треть ногтя, синим камнем, что когда-то давно украшал уши его матери. Цикады преклонили колени. Рхетт с непониманием уставился на Селин, которая единственная гнула осанку. Та скользнула ратующим взором по кудрявым макушкам мальчиков — Джо придерживал нелепо сидящего Гейба — и с трескучим надрывом души опустилась на одно колено, склонив голову, чем признала его власть над собой и дала присягу. Она приподняла заляпанную грязью полу его плаща и прикоснулась к ней губами. Рхетт надел на ее шею ожерелье из обточенных волчьих клыков и велел подняться. Они стали, повернувшись к цикадам спинами, и скрепили ладони. Селин чувствовала на себе тяжелые взгляды, но одни глаза, янтарные, обозленные от обиды и ревности, обжигали ее, будто драконий огонь. Она готова была поклясться, что поистине ощущала их жар, однако вслух клялась в другом. Краткое «имею», сорвавшееся с уст Рхетта, стегануло ее кнутом. — Не обещался ли другой невесте? — продолжил Сет. — Не обещался. Сет обратился к Селин: — Имеешь ли волю, благую и непринужденную, и твердую мысль взять себе мужа Рхетта, сына Ролана, которого видишь здесь перед собой? — Имею. — Не обещалась ли другому жениху? — Не обещалась. — Благословенен ваш союз, отныне и во веки веков. Да защитят его Боги от морока и порока. Рхетт снял белый венок с ее головы и возложил заместо него медный обод с синим камнем. Они испили вина из общей чаши и обернулись к цикадам, держась за руки. Ликования на лицах тех, кто отбивал сейчас ладоши, не наблюдалось, однако находились все же те, кто радовался искренне. Да тот же Сет, светился, как начищенный шлем в солнечных лучах, поздравляя новобрачных. Джо взирал на нее своими сочувствующими щенячьими глазами, что Селин аж тошно становилось. Диклан до сих пор скверно понимал, что происходит, а Гейб просто жевал сопли. Как и обещал, Рхетт признал их названными сынами и воспитанниками, однако слово «наследник» за всю его продолжительную речь не прозвучало ни разу. Впрочем, Селин эти условности устраивали и ничуть не удивляли — побочные дети всегда являлись темным пятном на мужской чести, которое те норовили стереть всеми доступными способами. Ведь мальчики не были даже его байстрюками: в них вообще не текла его кровь. Собственно, как и ее. Теперь настала очередь Джо кривить лицо, стоя рядом с новоприобретенным отцом. Каждый из братьев еще раз опустился перед ним на колено и поцеловал полу плаща. Наконец Селин вновь повернулась спиной и со всей силы швырнула в воздух венок из белых морозников. Его поймала худощавая Айрис, посредственная стряпуха и дочь лучшего лучника племени Одкоокого Лиама. Цикады вновь распалились аплодисментами, на этот раз более теплыми. По свадебному обычаю после церемонии муж должен был отправиться на охоту и добыть жене первого зверя: мясо подать к ужину в знак того, что отныне он обязуется кормить ее, а шкуру снять на подбивку накидки в знак обязательства ее защищать. Рхетт по понятным причинам эту часть обряда пропустил, поэтому пиршество началось еще до полудня. Селин куталась в подаренный Рхеттом плащ из меха черного медведя, молчаливо изучая порядком охмелевшие лица. Она почти не ела и не пила, все гадая, кто же мог осмелиться на предательство и самое важное — ради чего? Каждый, кто сидел сейчас за столом, имел счеты с брийцами — пожалуй, кроме Джо, Диклана и Гейба — их попросту оставили на растерзание кусачим, не пустив за стены, построенные в том числе родичами цикад. Мальчишки и юноши, чьи отцы и братья погибли на стройке, пришли, одни или с семьями, и подставили грудь под клеймо; многие из них уже и сами обзавелись потомством. Пример тому, пышущий молодостью Сет, сидящий по левую руку от Рхетта с двухлетним сыном на коленях, или Билл с дочерьми-близнецами. Побуждения еще одной части были более приземленными: у них попросту не хватило монет пройти в город, а за время скитаний чувство несправедливости обратилось жаждой мщения, которую до такой остроты могли заточить только беспрестанно грозящая опасность, а опалить — нещадные лишения. Человек по природе своей мог простить, наверное, многое; закрыть глаза на обиды, пустить оскорбления и насмешки, но только не стереть из воспоминаний унижения, как и ненавистные лица тех, кто их причинил. Этому, стало быть, людям следовало поучиться у зверей: те, хоть и жрали друг друга, никогда не унижали достоинства. Теперь же они стали не только псарями и свинопасами, кустарями и убойщиками, тележниками и пивоварами, селянами и сельчанами, но и воинами. Суровым и твердым кулаком Ролан смог объединить разрозненных, обделенных судьбой бродяг в единое племя; его сын унаследовал железный характер, однако приобрел и несвойственную отцу жестокость. Тот умел прощать, пеленая ошибки в мягкость свивальника, Рхетт же сек головы, чем в том числе и превозносил себя над первыми советниками Бри, противопоставляя легкую смерть от меча мучительному дрыганью в удавке. В Бри между тем законной считалась именно казнь через отрубание головы, однако же суд в лице первого советника частенько утяжелял наказание и обрекал повинного на виселицу, мотивируя это тем, что они не сельские мясники, а достопочтенные горожане. Ну а когда на смену Гилберту к власти пришел Уильям, и курганы покрылись истерзанными трупами, которых даже не утруждались закапывать, цикады перешли в открытое противостояние и объявили гнету Уильяма войну, дабы низложить произвол самочиния и нечестие тиранства. Селин считала это глупостью; не по сути своей, а в хорошо справленном лицемерии. История не знала иных правителей, кроме как тиранов и узурпаторов. Те же нуменорцы, память о которых и поныне жила в народном сердце, приплыли со своего острова и захватили чужие земли, плевав на восставших против них туземцев; только вот вместо плевка у них были мечи и огонь. А Рхетт? Свергнув Уильяма, разве он сам не станет узурпатором? Не прольет кровь женщин и детей, что окажутся в числе случайных жертв? Только глупец будет верить в убеждение сохранить руки чистыми от расправ, а Рхетт глупцом не был. Он понимал, что ворота Бри останутся закрытыми вне зависимости от буквы на стяге. Цикады зрели в нем героя, Селин же видела в его глазах страшно упрямую, ненасытную алчность, которую смерть Уильяма не утолит, а лишь напитает, как дождь яшные поля. Северяне испокон веков обладали неукротимой, заклятой отважностью, жестоковыйным духом и стоической, неугомонной смелостью, что неоднократно и возвышало их над многотысячными армиями именно постулатом боевого братства, умением жить по чести в противовес не усложненной моралью жажде наживы продажной солдатни. Но Север давным-давно был расколот, этими же самыми северянами, тремя сынами последнего короля Арнора, не поделившими власти, что и привело к его окончательному краху. Сила Севера была в единстве, но не осталось уже в Эриадоре тех, кто чтил заповеди предков и об этом помнил. Точнее, той, что помнила, вообще было здесь не место. Южанке, которую северяне по иронии судьбы не насадили на нож, в отличие от друг друга. Всякая война стоит непомерных денег, думала Селин, смотря, как лысый конюх вгрызается в кабанью ногу. К чему эти излишества? Не говоря уже о вполне донных бочках с пивом, что были забраны из провизии брийцев. Гороховой похлебки да земляных лепешек вполне бы хватило. Рхетт ответил ей на вопрос, сказав, что добрый кутеж для скопища мужчин не что иное, как обмен любезностями среди знати. Особого смысла нет, но необходимость имеется. Селин не понимала этой истины. На ее родине допускались, конечно, различные послабления, но вот в южных армиях туманное пойло, как его называли за спутанность сознания, во время войны было под строгим запретом и личным контролем визирей. Что сталось бы, к примеру, с цикадами, если бы напали прямо сейчас? Кто из этих пьяных увальней смог бы отразить атаку? Ее лицо по числу на нем радости по-прежнему соответствовало скорее похоронам, нежели свадьбе, однако, пересиливая себя, Селин светлела, когда цикады подносили ей дары с пожеланиями долгих лет и крепкого потомства. — Не пей столько, — сказала она так, чтобы ее слышал только Рхетт. — Я в полном здравии. Селин подалась левее. — Бочки проверены? Он кивнул. — Из всех наших испили. А ты почему не пьешь? Не по нраву? Велеть принести вина? — Нет, не стоит. Я не пью много. — У нас так не принято. — А у меня не принято дурить хмелем голову. Ты же не пойдешь в бой с тупым клинком. Он взял ее за предплечье, придвинулся ближе и прошептал на ухо: — Если узнаю, что ты пьешь кедровый навар, удавлю собственными руками. Селин улыбнулась, словно он сказал ей очередную романтичную глупость, и с этой же идиотской улыбкой пролепетала в ответ: — Смотри, чтобы я сама не удавилась от твоих нежностей. Рхетт ухмыльнулся, очертив глазами контур ее губ, и вернулся в компанию чаши. Не снимая с лица сводящий щеки оскал, Селин повернулась к столам и поймала взгляды супружеской пары, будто в издевку отсаженной подальше от помоста. Мордред уже несколько часов кряду испепелял новобрачную глазами; Алета же изображала вид, что ее не коробило решение брата усадить подле себя только двух побратимов. Даже бродячие мальчишки, являющиеся отныне частью ее семьи, и то, расположились ближе. Нервно перебирая пальцами складки платья, Алета поблескивающими глазами взирала на медный обод покойной матери, что лежал теперь на голове Селин. Эти ее чувства сама Селин более, чем разделяла, частенько возвращаясь мыслями к дедову венцу, сдавливающему виски предателя. Когда начало смеркаться, Рхетт отошел к дозорным поменять часы и раздать указания. Селин использовала подвернувшуюся возможность, чтобы улизнуть. Она прошла вдоль столов — грубо распиленных досок, установленных на пни — и направилась к ручью под аккомпанемент северных напевов. Заметив незваного гостя, по совместительству хозяйку свадьбы, Валдо от недовольства проворчал. — Чего надо? — угрюмо пробасил он, когда она приблизилась. — Уединения. — Разыщи себе другое место, тут я пью. Опустив взгляд к его огромным лапищам, сжимающим мех, Селин плюхнулась спиной к воде, прямо в грязь, и вытянула ноги. — Зад затек? — Валдо разглядывал в слабом течении ручья одному ему известное. — Не без этого. — Ну, так иди разомни. — Тебя не было на посвящении, — задумчиво сказала она. — Я спал. — Ты не преклонил колено. — Я не признавал папашу недоноска, не признаю и его самого. — Почему? Валдо поморщился от забористого пойла. — Все они слюнявые бабы. — А ты чем лучше? — Я убиваю, — он вытер рукой усы. — А они дерутся. Вот и вся разница. — Мудро подмечено, — без иронии сказала Селин. Валдо обвел свое лицо пальцем, намекая на желтые синяки, что залегли под ее глазами. — Заграбастала себе вождя? — Или он меня. — Пришлась доля? Селин подтянула к груди колени и обняла их. На несколько мгновений она умолкла. — Ты хочешь попасть в Бри? — Разве что покидать дуралеев со стен. — Тогда для чего тебе деньги? Валдо присосался к меху. — Нет, правда, — не унималась Селин, — для чего? Торговли нет, получить, что желаешь, вполне можешь и без монет. — Не твое дело. Селин усмехнулась. — Не назвал меня козой? — Чего тебе надо? — Хочу предложить работу. — Ты еще прошлых слов не сдержала. — Приходи завтра. Вырву зубы и заодно расскажу рецепт. Валдо отвернулся, и если бы он был способен испытывать чувство стыда, Селин бы сейчас решила, что ему стало стыдно. — Что за работа? — Будь моим телохранителем. Плачу по серебренику в неделю. — Щедро. От кого охранять? — Ближайшие две недели ни от кого, но я заплачу тебе и за них. Он помолчал. — Ты либо дура, либо задумала нечто скверное, за что твой муженек расшибет тебе башку, и ты вообще ничего не заплатишь. Селин отвязала подаренные мошны и всучила ему. — За четыре месяца. Валдо подкинул их, проверяя вес. — Ты могла бы сбежать на эти деньги. — Я уже свое отбегала. Так что, по рукам? — По рукам. Селин вздрогнула. Одновременно они повернули головы к раздавшимся у столов крикам.