***
Уэнсдей с Вещью на плече внимательно наблюдала за обшарпанным сараем. Дверь распахнулась и оттуда вышел Ксавье, направившись куда-то в сторону леса. Уэнсдей выскользнула из-за дерева и юркнула внутрь. Тихо прикрыв за собой дверь, она обернулась и замерла. — А казался таким добрым и светлым мальчишкой… — медленно простучал Вещь. Уэнсдей едва заставила себя сделать пару шагов вглубь кроваво-красного месива, окружающего ее. С холстов на нее смотрели испуганные лица, забрызганные кровью. Убегающие люди, обернувшиеся на преследователя в страхе. Темные гнетущие пейзажи с мест преступлений. Уэнсдей увидела портрет Роуэна, кричащего в ужасе. Его лицо и стекла очков были забрызганы резкими мазками красного. Это было слишком жестоко даже для Аддамс. Уэнсдей развернулась и вышла из сарая. Она успела сделать всего несколько шагов, прежде чем замерла от оклика. — Уэнсдей! Что ты здесь делаешь? Уэнсдей слишком резко обернулась. Ксавье, конечно, не заметил, но сама Аддамс внутренне содрогнулась от отвращения к себе. — Я пришла обсудить домашнее задание мисс Торнхилл, — легко соскользнула ложь с ее языка. Вещь в сумке дернулся, и за секунду до того, как недоуменно нахмурившийся Ксавье открыл рот, Уэнсдей осознала, как глупо прокололась. — Она ничего не задала нам. Из-за бала, помнишь? Черт, Аддамс, ты поплыла окончательно и бесповоротно. Уэнсдей молча смотрела куда-то на, видимо, очень увлекательные ботинки Ксавье, и даже не видела, как его губы растянулись в широкой улыбке. — А может ты пришла из-за определенного рода танцев? Уэнсдей почувствовала, как в ней просыпается ярость. Чтобы она пошла на бал? Чтобы она пригласила кого-то на бал? Да даже под угрозой вечной жизни в этом унылом мирке она никогда так не поступит. Хотя… это шанс узнать, что Ксавье Торп скрывает. Черт, ну что за дилемма? Уэнсдей сглотнула противный ком и укусила щеку изнутри, чтобы сдержать раздражение. Она моргнула и сделала резкий вдох: — Не хотел бы ты… Уэнсдей казалось, что ее сейчас стошнит. — Не хотел бы ты пойти… на определенного рода танцы с… — Уэнсдей моргнула еще раз и подняла взгляд на лицо парня. Он ухмылялся, да так широко, что щеки вот-вот треснут. — Ты действительно заставишь меня это сказать? — О-о, определенно, — Торп широко улыбнулся, качаясь на носках. Уэнсдей прежде хотела воткнуть иголки себе в глаза, но сейчас появился кандидат получше. — Ты пойдешь со мной на бал? — выпалила она. — Да, Уэнсдей, я с радостью пойду с тобой на бал. Думал, не пригласишь. Улыбка Ксавье была такой искренней, что Уэнсдей затошнило. А еще она пришла в ярость от издевательской нотки в его голосе. Она развернулась, прижав кулаки к бедрам. — Я тоже.***
Уэнсдей ворвалась в мастерскую Ксавье и прикрыла за собой дверь. Она стала скрупулезно осматривать каждый миллиметр в поисках улик. Хоть чего-то, что могло указать ей на то, что Ксавье — убийца. — Ты же не хочешь в это верить, — ответил Вещь на последнюю мысль Аддамс, которую она озвучила вслух. — Это было бы интересно. И в моем вкусе, — Уэнсдей сдернула покрывало с закрытого холста и замерла. — Смотри-ка, в этом кроваво-красном безумии нашлось место черно-белому. Уэнсдей даже не обратила внимания на очередную колкость конечности, продолжая пялиться на картину. До тех пор, пока не раздался скрип открывающейся двери и грохот цепи замка. — Уэнсдей? Чт… Ксавье судорожно осмотрел свои убийственные, в прямом смысле, зарисовки, холст, перед которым стояла Аддамс, ее саму, замершую и… удивленную? Сначала Ксавье хотел оправдаться. Будто он сам ворвался в чужое пространство. Но потом осознал: Уэнсдей стояла в его мастерской. Злость накрыла быстрее, чем он смог обдумать, что говорит. — Какого черта ты здесь забыла? Думаешь, что можешь делать, что захочешь, раз ты у нас мисс Марпл во плоти? Ты вообще думаешь хоть о ком-то, кроме себя? — Все это, — она проигнорировала его и обвела рукой холсты со сценами убийств и преследований, — ты написал? Ксавье сжал волосы и откинул их назад. На лице — маска спокойствия. Хрупкая маска. — Я. Я это видел. Во снах. — Прелестно. — Блять, Уэнсдей, ты знаешь меня с детства. Ты знаешь, какой у меня «дар». Из всех людей ты была последней, кому я боялся бы об этом, — он обвел рукой помещение, — рассказать. Но, видимо, я снова ошибся. Уэнсдей молчала. Не убежденная, но колебавшаяся. Какая-то крохотная частичка в ее душе вопила, что он говорит правду. Но раздутое эго на пару с гордыней чувствовали, что лишаются единственного подозреваемого и все расследование может пойти прахом. Вещь на столе, если бы мог, хлопнул себя по лбу. Эта девчонка абсолютно бесчувственная. Как можно быть такой слепой?! Ксавье тихо хмыкнул. Разбитый и усталый. Он протянул ладонь в сторону холста, перед которым стояла Аддамс. — Я слышу, как ты играешь. Каждый вечер. И я слышу тебя настоящую. Уэнсдей отвернулась, глядя на ожившую себя на холсте. Отрешенную и погруженную в мелодию. Обнаженную, хотя она сидит в одежде и просто играет на виолончели. Ксавье не имел право на это. — Ты пытаешь всех обмануть, но я знаю, какая ты, — раздался тихий голос прямо над ее ухом. Уэнсдей почувствовала, как по шее пробежался холодок. Пошел по спине и по рукам. Она списала это на то, что он может в любой момент перерезать ей горло. — Нет. И я тебя совсем не знаю. Она ушла. А Ксавье так и остался стоять у мольберта и думать о том, почему он так упорно пытается завоевать ее доверие. Это было не в его привычке — бегать за людьми, пытаться от них чего-то добиться. Но Уэнсдей… Ксавье схватил покрывало и набросил его на холст. Хватит на сегодня самокопаний.***
— Нет, Юджин. Уэнсдей развернулась и вперила в него свой самый острый взгляд. Мальчишка даже не обратил внимания. — Да все будет в порядке, Уэнсдей. Я просто осмотрю места преступлений. Что если я найду что-то, что упустили полицейские? — Что если тебя убьют? Мы пойдем вместе завтра ночью. Аддамс с особой резкостью приколола несколько фото к доске, — тупицы-полицейские очень плохо следят за своими материалами. А потом в очередной раз задумалась о том, почему она носится с этим мальчишкой Оттингером, как наседка с яйцом. — Ладно, — как можно убедительнее солгал Юджин. — Повеселись сегодня на балу. — Я все еще хочу выколоть себе глаза иголками…***
Исходя из вчерашнего инцидента в мастерской, Ксавье понял, для чего Уэнсдей пригласила его на бал. И все равно поймал себя на том, что идет к ее комнате, одетый в белоснежный костюм и белую сорочку. Весь прилизанный и с иголочки. А в голове только: «Уэнсдей. Уэнсдей. Уэнсдей.» Ему даже казалось, что он горит. Ксавье приложил ладонь ко лбу, но все было в порядке. — Да ну ее к черту. Один вечер. Если сегодня она поведет себя не так в очередной раз, то на этом все, — шептал Ксавье сам себе. Он уткнулся в дверь комнаты Энид и Уэнсдей. Постучал. Руки почему-то ходили ходуном, так что он прижал их к бедрам. Дверь открыла вышеупомянутая блондинка. Точнее, розововолосая снежная принцесса с блестками на щеках. — Выглядишь прелестно, Энид. — Спасибо, — широко улыбнулась она, потом загадочно сощурилась, — Подожди Уэнсдей внизу. Она скоро придет. Ксавье оставалось лишь пожать плечами и уйти. — Он уже ждет, — пискляво протянула Энид, закрыв дверь и подлетев к Уэнсдей. Аддамс даже бровью не повела, закрепляя косу шпилькой. — Ой-ой, криво получилось. Дай мне. Уэнсдей даже не успела возмутиться, а после поняла, что это бесполезно. Энид несколькими ловкими движениями переколола ее косы. Потом придирчиво осмотрела ее в зеркале и выпустила несколько длинных прядей у лица. — Ну, вот, — улыбнулась Синклер. Уэнсдей увидела в зеркале готическую принцессу не иначе. Ужас. — Спасибо. — Ксавье понравится, — едва ли не пропищала Энид. — Еще одно слово, и я сделаю с тобой то, что понравится мне, — отрезала Аддамс и вышла из комнаты. Ксавье разглядывал стенд с кубками. А точнее фото команды фехтовальщиков тридцатилетней давности. В центре фотографии стояла юная Мортиша, тогда еще Фрамп. Они с Уэнсдей были похожи разве что цветом волос и горделивой осанкой. В остальном Мортиша лучилась доброжелательностью и улыбалась скромно, но ясно. Уэнсдей была совершенно другой. За спиной послышалось медленное цоканье каблуков по мрамору. Ксавье обернулся. И не смог пошевелиться. Казалось, кто-то перекрыл ему кислород и поднял в помещении температуру. Сердце очумело от темпа, застучало быстро-быстро, будто стремилось выпрыгнуть из груди. Торп несколько раз моргнул, удивился тому, что организм решил послушаться и сделать пару шагов вперед, и снова замер, бегая глазами по Уэнсдей Аддамс, которая остановилась в шаге от него. Красивая, великолепная Смерть во плоти. Ксавье сглотнул. — Ты выглядишь… — Неузнаваемо? Нелепо? Как классический объект для похотливых мужских взглядов? Ксавье в мгновение очнулся и усмехнулся, с улыбкой подавая ей руку. — Восхитительно. Правда, Уэнсдей. Уэнсдей опустила взгляд, уголок ее губ едва дернулся. На ладони Ксавье лежал черный георгин. Она взяла стебель и пошла вперед, не оборачиваясь. Ксавье закатил глаза и последовал за ней.***
Ксавье даже не понял, как они оказались в центре танцпола. Он никогда не жаловался на стеснение, отсутствие танцевальных способностей или чувства ритма. Но когда Уэнсдей начала танцевать, то он резко разучился и просто стоял с открытым ртом. Странные, несуразные движения в исполнении Аддамс превращались в гипнотизирующие и пленительные. В сочетании с ее образом и песней The Crumps танец становился единственно возможным, так что все вокруг просто смотрели. А потом волной хлынули на танцпол, следуя за Энид. Ксавье улыбнулся, попытавшись подстроиться под движения Аддамс. Ничего не получилось, так что он рассмеялся. Посмотрел на Уэнсдей и увидел, что она улыбается. Едва-едва, но в ее случае это можно было приравнять к широченной улыбке до ушей. Бодрая мелодия кончилась и сменилась на медленную. Уэнсдей посмотрела по сторонам. Ксавье даже не стал этого делать, не отрывая взгляд от нее. Слегка растрепанная, небрежная, с легким, едва видным румянцем на скулах она была такой обычной в эту минуту, что у него перехватило дыхание. Они стояли в центре зала, а вокруг люди разошлись парами. Ксавье потер шею, хмыкнул и с мягкой улыбкой протянул руку. — Потанцуем? Уэнсдей помрачнела. Будто вспомнила, кто перед ней. Она согласилась на эту авантюру только, чтобы узнать правду. Может, видение бы снизошло, и она увидела через свою чертовски мрачную воронью призму подтверждение своей теории. Но за весь вечер ничего. Только вот она его и не касалась. Уэнсдей медленно потянулась к его ладони, как вдруг на нее капнуло что-то красное. Ксавье отвлекся от скатывающихся в отчаяние мыслей и недоуменно взглянул на капли кармина, усеивающие их руки. Уэнсдей подняла взгляд наверх, и на ее лице, о боги, расцвела ослепительная улыбка. Ксавье показалось, что его челюсть отвисла до пола. Он знал эту девушку шестнадцать лет. И впервые видел, чтобы она так улыбалась. Впервые чувствовал, как сильно хотелось быть причиной этой улыбки. Впервые чувствовал, что Уэнсдей Аддамс стала для него чем-то большим, чем просто подругой детства. А потом вернулся в реальность и понял, что их заливает красная субстанция, подозрительно смахивающая на кровь. Девушки наполнили зал оглушительными визгами. Студенты и преподаватели начали в панике метаться по помещению в попытках выбраться, но только падали, подскальзываясь. И лишь Уэнсдей Аддамс с улыбкой наслаждалась зрелищем. Она облизнула палец, и ее чудесная улыбка слетела. Она возмущённо посмотрела на Ксавье. — Они даже не удосужились найти реальную кровь. Это просто краска. Кто-то толкнул ее, и Аддамс отлетела в сторону, споткнувшись. Толпа отделила ее от Ксавье, его рыжая макушка скрылась с ее глаз. Плохо. Очень плохо. В очередной раз кто-то пихнул ее, и видение накрыло с силой цунами. Короткое, но исчерпывающее. Юджин, мать его, Оттингер не послушал ее. А теперь его убьют.***
Уэнсдей мрачно прожигала надпись, выжженную на газоне Невермора. Продолжение фразы, найденной в гробнице пилигрима Крэкстоуна. Хоть какая-то польза от глупой вечеринки в честь ее дня рождения. Ксавье материализовался слева от нее. С самого бала они не разговаривали. Наверное, он понимал по ее взгляду и реакции, что она по-прежнему уверена в его причастности к преступлениям. Уверена в том, что он навредил Юджину. Так что Ксавье не подходил к ней и не трогал. Прекрасная неделя. — В склепе у тебя было видение, не так ли? — Мы разговариеваем? — Я пришел тебя поздравить. Думаю, это что-то да значит. — Что ты до ужаса сентиментален и жалок. Нормальные люди не хотят видеть тех, кто обвиняет их в убийствах. — Тогда я ненормальный. — Факт. — И… жалкий? Ну ты и тварь, Аддамс. — Необоснованно. — О-о, я могу обосновать! Ты даже не представляешь, как хочется тебе все высказать, — Ксавье сложи руки на груди, прожигая взглядом надпись. «Fire will rain». Поэтично и слишком похоже на тот сумбур, что творится у него в голове и в душе. — Не сможешь. Ты списываешь все мои «отвратительные поступки» со счетов. Не могу этим не воспользоваться. Она развернулась и ушла. А Ксавье так и тупо пялился ей в след. И думал, как долго он еще будет искать в ней хоть что-то человечное, упорно игнорируя тот факт, что ей плевать.***
Уэнсдей услышала шум и обернулась. Потом спохватилась, но дядя Фестер скрылся. А вот с лестницы спускался Ксавье Торп. — Что ты тут делаешь? — Уэнсдей прижала кулаки к бедрам, припоминая в каком сапоге кинжал. Ах, да. В обоих сапогах. — Пришел тебя прирезать, — Ксавье закатил глаза и проследовал к стеллажу с книгами. — Ведь ты в этом так уверена. Нужно соответствовать. Он облокотился о стеллаж, листая книгу. — И потом, я хотя бы имею право тут находиться. — Ваш дурацкий клуб присвоил себе библиотеку с ценными книгами. Да еще и загадочку детскую паролем сделал. Чего вы ожидали? — Зачем ты пришла? — За информацией о Крэкстоуне, — Уэнсдей умолчала о том, что искала записи о ритуалах с частями тела людей. — Здесь ничего такого нет, — Ксавье захлопнул книгу и поставил ее на место. — Удобно. Ксавье вспыхнул в момент и резко приблизился к ней. — Знаешь в чем твоя проблема, Аддамс? — Просвети, — Уэнсдей сверкнула глазами. Все было как и раньше. Она все равно обладала превосходством, хотя даже на толстенной подошве едва доставал ему до плеча. Ксавье усмехнулся. — Ты не понимаешь, кому можно доверять, а кому нет. — Я доверяю только себе, — Уэнсдей отвернулась и последовала к выходу. — Поэтому ты и проигрываешь. — Я не проигрываю, — Аддамс резко обернулась, — Я найду доказательство того, что ты причастен. Ксавье скрипнул зубами. Так хотелось что-нибудь ударить. Он почувствовал, как ногти проткнули кожу ладоней. Боль слегка отрезвила. Как же хотелось закурить. Он подошел к ней ближе, чем стоило бы. Дыхание опалило ее щеки. — Если я — убийца, почему я не убил тебя? Ты — угроза. — По какой-то необъяснимой причине я тебе нравлюсь, — после небольшой паузы ответила она. Ксавье почувствовал горечь на языке. Он уже и сам понял, что Уэнсдей Аддамс запустила свои корни в его сердце и душу куда глубже, чем он думал прежде. Но она не имеет права так небрежно отзываться о его чувствах. Так говорить о них, будто ей совсем все равно. Хотя, почему «будто»? Ей действительно было плевать. На лице Ксавье отчаяние смешалось с яростью в гримасе, так сильно уродовавшей его аристократичное лицо. — Что в тебе может нравится, Аддамс? Держись от меня подальше. Это был контрольный выстрел и громкое обещание, что он никогда больше с ней не заговорит. Ксавье ушел, не обернувшись. Уэнсдей молча смотрела ему вслед, яростно убеждая себя, что его слова ее совсем не задели. Она обернулась на шум. — И давно ты там прячешься? — Достаточно, чтобы почувствовать напряжение между вами! Вау! Таким разрядом казнить можно! — дядя Фестер был слишком довольным. Уэнсдей сжала зубы. Можно ей одну казнь на электрическом стуле?***
Ксавье включил свет и едва ли не застонал от отчаяния. — Знаешь, что? Тебе нужно перестать лезть в мое личное пространство. — Могу посоветовать тебе то же самое. Уэсндей воткнула нож, который крутила в руках в табурет и встала. — Ты оставил это в моей комнате. Точнее, ты проткнул им Вещь. Ксавье поперхнулся. Вещь?! Чтобы он обидел обрубок, который нянчился с ним в детстве и приглядывал за ним во времена его юности? — Как долго ты видишься с Кинботт? — Уэнсдей не дала ему вставить и слова. — Ты что… — Ксавье усмехнулся и всплеснул руками, — Конечно же да, о чем это я. Ты следила за мной, верно? Он помрачнел. Голос сел и стал тихим и грубым. Даже зловещим. Уэнсдей никогда и никому не признается, что по ее спине пополз холод, когда он подошел к ней вплотную и вырвал кинжал из дерева. Он покрутил его в руках. — Потому что я злодей в твоих фантазиях, — он кивнул сам себе. — Ты не знаешь меня. Совсем, Уэнсдей. А я не знаю тебя. Теперь я это вижу. Хоть в этом ты была права. Я не знаю, как в такой семье, как твоя, можно вырасти холодной, бесчувственной, эгоистичной сукой. Ты не знаешь, во что я влип и почему так внезапно исчез. Почему обо мне не найти никаких новостей за последние два года. Мое психическое состояние для моего отца — это проблема. Плохо сказывается на рекламе. Так что он решил держать своего проблемного сына подальше. — И в чем же твоя проблема? — тихо пробормотала Уэнсдей. Ксавье вскинул руку и воткнул кинжал в табурет. Уэнсдей скосила взгляд, подавляя резко подскочивший пульс. — Я не был в твоей комнате. И, святые угодники, я не трогал Вещь. Никого не трогал. Хочешь верь, хочешь нет. Мне плевать. Уэнсдей обошла его. Сдернула покрывало с последней работы. Изрезанное лицо Валери Кинботт испуганно смотрело прямо на художника. Ксавье зажмурился и отвел взгляд. — Твои навыки заметно улучшились. Эта картина особенно запала мне в душу. Выглядит, словно ты прожил этот момент. — Чего ты хочешь? Уэнсдей молча прошла к верстаку. И по одной начала доставать вещи пострадавших и убитых. Ингалятор, очки, кулон. Ксавье почувствовал, как накатывает паника. — Что за… нет. Нет, это не мое. Кто-то подкинул это! Шериф Сантьяго ворвалась в мастерскую с пистолетом наготове. Ксавье скорее на автомате поднял руки и осел на колени еще прежде, чем его попытались скрутить. Он неверящим взглядом смотрел на девушку перед собой. Еще недавно — маленькую девочку. Девочку, которую он знал всю жизнь. Девочку, в которой души не чаял. Которую так сильно полюбил. Как друга, сестру, девушку — это было неважно. Он смотрел в ее наполненные превосходством глаза и, хотя все уже понял, не мог поверить, что девочка, которой он, несмотря ни на что, доверял больше всего, подставила его.***
Ксавье хотелось простого и человеческого — сходить к массажисту. После ночи, проведённой на жесткой лавке в камере полицейского участка, это было вполне естественным желанием. Торп сидел на полу, положив руки, закованные в кандалы на лавку. Не хватало, чтобы после такого занимательного опыта ношения металлический браслетиков, у него заболели суставы. Его руки были ему дороже, чем все остальное. Если Аддамс отнимет у него еще и рисование, он найдет способ покончить жизнь самоубийством даже в пустой комнате. Или сойдет с ума прежде. Потому что именно так он сейчас себя чувствовал. Съезжающим с катушек. Он не спал только, чтобы не увидеть снов. Только чтобы не превратиться в Роуэна и не наорать на Сантьяго, чтобы та пошла и пристрелила Аддамс, потому что та — погибель Невермора. Только чтобы нечаянно не превратиться в того монстра, каким его видят. Они все уверены, что это он. Осознание этого накатывало волнами тошноты. На него повесят все убийства. Смерть Кинботт, возможно, Юджина, если тот не выкарабкается из комы, Роуэна. И всех остальных мирных жителей. Ксавье зажмурился. А когда открыл глаза, за прутьями решеток стояла Аддамс. — Я не знаю, сколько у нас есть времени. Вещь отвлекает охрану. — И зачем? Ксавье медленно поднялся и обхватил цепи, чтобы хоть как-то облегчить их вес. Подошел ближе к решетке. На его лицо упал свет, и Уэнсдей моргнула. Белое лицо осунулось, под глазами образовались темные круги от недосыпа, а на скуле багровел широкий кровоподтек — прямое проявление самых светлых чувств полицейских по отношению к убийцам. — Зачем, Уэнсдей? Помучить? Насладиться триумфом? Что тебе, блять, надо? — ровно проговорил он, глядя на нее сверху вниз. И впервые за всю жизнь он чувствовал превосходство над ней, даже несмотря на то, что он был за решеткой, закован в кандалы и побит, как щенок. Под тюремной робой саднило каждый сантиметр торса. Стоило Сантьяго отвернуться, как ее подчиненные пересчитали ему все кости. Хотя, возможно, шериф Ричи отвернулась специально. — Я пришла за помощью, — с трудом выдавила из себя Аддамс. — Теперь я знаю, что ты никого не убивал. — Вау, — выдохнул Ксавье, — ну-ка, повтори. Прозвучало так тихо и жалко, что я не смог разобрать слов. — Перестань, сейчас не до твоего бестолкового цинизма. — Именно для него самое время, Уэнсдей. Что ж, ты убедилась, что я никого не убивал. Каким образом? — Энид устроила прощальную вечеринку, — Аддам поморщилась, — забарикадировала двери и переманила Вещь на свою сторону. Мне пришлось остаться. — Рад, что ты развлекалась, пока я тут разлагался от мыслей об ожидающей меня жизни в тюрьме, — прошипел Ксавье — И там я нашла убийцу. — У него что, на лбу было написано? — Он пригласил меня на танец, — ровно сказала Уэнсдей. — Касание вызвало видение о том, как он убивал Кинботт. Это один из оборотней. И судя по его зрачкам, он был под чем-то все это время. У него есть хозяин. Мне нужна твоя помощь, может ты видел что-ни… — Моя помощь? — Ксавье гортанно рассмеялся. Он резко схватился за прутья прямо перед лицом Уэнсдей. Кандалы оглушительно звякнули металлом о металл, и Уэнсдей отшатнулась. Ксавье улыбнулся. — Отъ-е-бись, — проговорил он по слогам. — Уходи, Аддамс. Если тебя здесь не будет, никакой Крэкстоун не восстанет и ничего не разрушит. Уэнсдей никуда не ушла, даже не шелохнулась. Ксавье задрожал. Он видел, что ей кристаллически похуй на то, что она сделала. На то, к чему привело ее упрямство и гордыня. На то, чего ему стоила ее ошибка. — Уходи! — заорал он, гремя кандалами по решетке. И на этот раз она ушла тут же. Ксавье сполз по решетке, содрогаясь от приступа панической атаки. Он не мог втянуть и капельки воздуха, натурально задыхался. И в бреду ему чудились руки Уэнсдей Аддамс, смыкающиеся вокруг его шеи.***
Уэнсдей содрогнулась не то от холода, царившего в склепе, не то от онемения, растекающегося по ее телу. Она чувствовала, как из нее плавно уходят силы. Будто морская волна во время отлива, жизнь ее покидала. Уэнсдей была поклонницей красивых, долгих и мучительных смертей. Возможно, такой исход жизни в таком возрасте был бы весьма поэтичным. Родители бы точно ею гордились. Но сейчас она почему-то отчаянно боролась, глотая всхлипы и стоны. Почему-то стремилась выжить. Почему-то мозг лихорадочно пытался найти варианты спасения. Не себя. Других. Перед глазами была вечно раздражающая Синклер со своим бестолковым горгоной. Умные и расчетливые глаза директрисы Уимс, которая перехватывает запястье Лорел прежде, чем шприц с белладонной достигает ее шеи, но не успевает увернуться от оглушительного удара лопатой, нанесенного оборотнем. Может она еще жива? Навряд ли. Мэрилин не из тех, кто оставляет свидетелей. Даже Бьянка Баркли, готовая биться за эту школу до последней капли крови, тут как тут — нагло ухмылется ей под плотно зажмуренными веками. И Ксавье. Ксавье, которого по ее расчетам сейчас должны были везти в Трентон на суд. Ксавье, которого она подставила и приговорила к пожизненному заключению. Он смотрит на нее с глубочайшим разочарованием сквозь прутья решетки и посылает ее, заклиная никогда больше не появляться в его жизни. Уэсндей почувствала пару соленых капель, стремящихся скатиться по ее щеке. Но она ни за что этого не позволит. — Ты должна спасти эту школу и этих людей, Уэнсдей. Уэнсдей не думала, что поднять веки будет такой тяжелой задачей. Сквозь пелену, она разглядела мутный силуэт своей треклятой родственницы. — Спектральное зрение подводит? Я умираю. Ее собственный сдавленный и дрожащий голос заставил Уэнсдей скривиться в отвращении. Гуди поджала губы. Эта девочка обязана выжить. Был только один способ, но тогда Гуди не сможет передать ей все свои знания. Девочка застрянет на уровне недоэкстрасенса. Остается надеяться, что кто-нибудь еще из родовой ветви Аддамсов заинтересуется маленькой холодной провидицей. Призрак вздохнула и решительно кивнула. В этот раз Крэкстоун не добьётся своего.***
— Звонила мама Юджина Оттингера. Паникует, в Немерморе что-то неладно, — донесся из рации голос помощника Сантьяго. — Отправь патрули. — Не могу. Колеса всех машин прокололи. Ричи мельком взглянула в зеркало заднего вида. Ксавье внимательно следил за ее действиями, непонимающе наклонив голову. — Я проверю, — Ричи отключила рацию и сделала резкий разворот. — Эй! Не дрова везете! — Ксавье со скованными руками был не в состоянии балансировать, поэтому крепко приложился о дверь. В виски ударила боль, поэтому он даже не услышал бормотание Сантьяго: — Если Аддамс облажалась, я упеку ее за решетку. Ричи резко дала по тормозам, когда через дорогу пронеслись два весьма крупных и смазанных пятна. Ксавье впечатался в другую дверь и глухо заматерился. — Сиди здесь, — Ричи проверила пистолет и вышла из машины. — Нет. Нет, стойте! Ксавье зарычал от досады и со всей силы долбанул по разграничительному стеклу. — Блять! Торп дернул ручку, и, о чудо, дверь поддалась. Толку только от этого было ноль: его кандалы были прикручены к полу. Ксавье выругнулся еще раз и откинулся на спинку. Сердце колотилось в груди, а мозг нерационально изнывал от тревоги и страха за одну сволочную бледную эгоистичную суку. Она в опасности. В огромной опасности. Ведь Ксавье наконец понял, что она не гибель Невермора. Она — его надежда. Над его головой послышался гулкий стук. Ксавье обернулся и засмеялся. — Да! Да, Вещь! Ты меня нашел. Нашел. — Уэнсдей в опасности, — Вещь, ловко орудуя отмычкой, отковал осуждённого. — После всего, что она натворила, Вещь… она заслужила, — Ксавье потер запястья. — Ксавье, пожалуйста. И Торп понял, что не может не простить. Что должен помочь. Хотя бы просто чтобы доказать, что в отличие от нее, у него есть сердце. Живое и безнадежно влюбленное.***
Когда Ксавье увидел крохотную, заляпанную кровью Уэнсдей с длинным мечом наперевес, стоящую напротив двухметрового пилигрима, его сердце пропустило несколько ударов. Руки дрожали так сильно, что не хотели толком натянуть стрелу. Дыхание сбилось от долгого бега через лес. И от созерцания статной и грозной маленькой девочки, гордо и бесстрашно представшей перед громадным еще недавно мертвым магом. Хотелось бы ему видеть ее лицо. Решительный взгляд, плотно сжатые губы и абсолютное отсутствие страха. Торп прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, успокаивая дрожь. Потом натянул тетиву и прицелился, выискивая момент. — Не трогай ее! Стрела просвистела мимо Уэнсдей и нацелилась прямиком в грудь Крэкстоуна. Да так и повисла в паре сантиметров от нее. Уэнсдей обернулась на Торпа, глядя широко распахнутыми глазами, а потом медленно повернулась на Крэкстоуна. Ей показалось, что с каждым миллиметром поворота стрелы, время все замедлялось, звуки растягивались, сама Вселенная схлопывалась. А когда металлический наконечник выровнялся, и она поняла, что стрела нацелена прямиком в размякшее и бестолковое сердце Ксавье, все вокруг окончательно разом замерло и смолкло. После Уэнсдей долго думала, — упорно отрицая очевидное, — почему она это сделала. Почему даже не подумала о том, на что идет, не взвесила риски, не рассчитала траекторию. Почему она мгновенно сорвалась с места и закрыла горе-художника собой. Почему, когда она отлетела и со всей силы ударилась о землю, она почувствовала не боль, а облегчение. Почему, когда Ксавье подбежал к ней с испугом и непониманием в глазах и протянул к ней ладонь, но так и не коснулся, она испытала скользкий укол разочарования. — Господи, Уэнсдей… — Все в порядке. Иди, выведи их отсюда, — она потянулась с стреле, но Торп все смотрел на нее испуганными глазами. — Иди! Ксавье сжал руки в кулаки от досады, но поднялся и побежал, уводя изгоев прочь. Оставляя ее, раненую, один на один с монстром. Черт, он себе никогда не простит.***
Когда Энид с разбега заключила Уэнсдей в объятия, Аддамс поморщилась, а после хмуро отстранила ее. Все лицо Синклер, все ее тело было располосовано ранами. Она плакала. И улыбалась, глядя на нее. Улыбалась, несмотря на то, как Уэнсдей себя вела по отношению к ней. Спасла ее, стремглав бросившись на гораздо более опытного и крупного оборотня, съехавшего с катушек, и едва не поплатилась за это жизнью. Уэнсдей моргнула несколько раз и впервые почувствовала желание обнять кого-то. Что она и сделала. Зажмурила глаза, сжимая дрожащее тело подруги, а когда открыла, то встретила взгляд пронзительных зеленых глаз. И в них больше не было злости или обиды. Они были светлые и теплые. Как когда-то давно.***
Уэнсдей кивнула директрисе Уимс настолько участливо и вежливо, насколько была способна. Лариса улыбнулась и кивнула в ответ. — Я буду ждать вас в следующем семестре, мисс Аддамс. Уэнсдей смотрела вслед женщине, ловко управляющейся с толпой тинейджеров и организующей их своевременный отъезд. А потом обернулась, почувствовав долгий и острый взгляд, направленный ей в макушку. Ксавье улыбнулся и махнул ей рукой, облокотившись о перила атриума. Такой же как и всегда: взъерошенный, в сером пальто, накинутом поверх худи. Небрежный художник с темными кругами под глазами. Ходячий творческий беспорядок. Это раздражало ходячий идеализм. Но что-то в этом было. Уэнсдей приблизилась к нему и встала рядом. — Вот и все. Уэнсдей молча кивнула. Это головокружительное расследование принесло ей внутреннее удовлетворение и вдохновение. Она закончила роман. — Как плечо? Аддамс невольно скосила взгляд туда, где предположительно красовались свежие швы. Саднило. В отличие от других шрамов, которые после исцеления Гуди побелели и выглядели так, будто эти раны были получены ею давным-давно. Это было грустно. — Приятно жжет, — ответила она после недолгого молчания. — Спасибо, — тихо сказал Ксавье и посмотрел на ее точеный профиль. — Ты спасла меня. — Я упекла тебя за решетку. — Обвинения сняты, — пожал Ксавье плечами. — И, если ты помнишь, у меня последняя стадия кретинизма. Я уже все забыл. Он широко улыбнулся, и краем глаза Уэнсдей заметила чертовы ямочки на щеках. — У меня для тебя кое-что есть, — Ксавье достал из кармана небольшую черную коробку, перевязанную белой лентой. Уэнсдей ненавидела подарки. Но почему-то даже не колебалась и сразу взяла коробку. Потянула за ленточку и открыла. Почувствовала странную смесь раздражения и тепла. — Добро пожаловать в двадцать первый век, Аддамс, — усмехнулся Ксавье. — Мой номер вбит, так что я буду ждать. — Ты же знаешь, что я ни за что не позвоню, — в конце концов ответила Уэсндей, закрывая коробку и ловко перевязывая ее ленточкой вновь. Ксавье мягко улыбнулся. Уэнсдей даже не успела понять, как он притянул ее за плечи и обнял. Как она позволила ему это сделать. — Мне хватит смски, — прошептал он ей на ухо. Уэнсдей сглотнула, пытаясь унять мурашки, побежавшие по шее. Слишком горячее дыхание для ее холодной кожи. Прежде, чем она успела как-то возразить наглым действиям Торпа, он отпрянул, будто ничего такого не случилось. Но этот поганец слишком хорошо читал ее тонкие и почти невидимые эмоции. — Зависть, Уэнсдей. Энид обняла, а мне нельзя? — он озорно улыбнулся и качнулся на носках. Уэнсдей ничего не ответила, только молча развернулась и пошла по лестнице, оставляя на коробке с телефоном вмятины от ногтей. — Ты вернешься в Невермор? Да, нет, возможно? — Ксавье замер на подножье лестницы, глядя ей вслед. Она не обернулась и будто даже не услышала его. Но Ксавье знал, что она слышала, и, окрыленный, ждал ее возвращения, хотя она едва ли вышла за дверь академии. Но не дождался. И не получил ни одного сообщения в ответ за следующие два месяца. И все, что ему оставалось, это стоять на балконе башни Офелия-холл, слушать тихий скулеж Энид, доносящийся из комнаты и думать. О том, почему она так поступила. О том, жалеет ли она об этом. О том, было ли ей также больно, когда он ее бросил. Также больно, как ему сейчас. Это было все, что ему оставалось — думать о том, увидит ли он ее когда-нибудь снова.