***
Винсент отступил в сторону и пропустил в кабинет Мортишу и Гомеса. К концу приема камин затух, поэтому пришлось включить свет. Винсент сел в свое кресло и облегченно выдохнул. Наконец-то. Гомес помог жене присесть, расцеловал ее руку от кончиков пальцев до плеча и только после этого, схватив предложенный стакан с виски, начал ходить по кабинету. — Великолепный праздник, мой дорогой друг. Только вот именинника было не видать. — Мальчик впервые попал на такое сборище. Не стоило ожидать чего-то другого, — Мортиша отказалась от предложенного виски и пронзительно оглядела Винсента. Мортиша частенько пугала Торпа. Эта женщина была слишком умна и проницательна. Слишком спокойна и уравновешена. Это делало ее опасной. А союз Аддамсов и Торпов был чисто номинальным. Так что Винсент решил во что бы то ни стало довести то, что задумал, до конца. — Мортиша, Гомес, мы давно знакомы друг с другом. На протяжении долго времени мы — опора и поддержка для изгоев всех каст и принадлежностей. Множество раз… — В вопросе речей я согласна с почившей Вайолет, — прервала его Мортиша. — Хватит пустой болтовни, mon cher Винсент. Винсент кивнул и поднялся. Налил себе скотч и залпом осушил стакан. — Привычка топить переживания в скотче еще осталась. Не забудь сообщить мне, мой дорогой друг, когда соберешься на тот свет. Я знаю отличное похоронное бюро и прекрасное место на кладбище в черте города, — Гомес улыбнулся. — Обязательно, Гомес. Но раз дама против подводок, перейдем сразу к делу. Мое мнение такого, что для укрепления наших позиций среди изгоев, нужно объединить семьи через брак наших детей. Учтивая улыбка на лице Мортиши погасла. Гомес перестал мерить комнату шагами и обеспокоенно взглянул на жену. — Не уверена, что это хорошая идея, Винсент, — тихо сказала Мортиша. — Причина? — Свобода воли. — Ксавье и Уэнсдей с детства вместе. Стоит гормонам ударить им в голову, так все само образуется. — В таком случае поговорим, когда это произойдет. В чем я не уверена. — Твоя ненаглядная дочь — обычный человек. То, что она немного мрачная, не делает ее бесчувственной. — Это делает ее независимой, прямой и острой, как нацеленная стрела. Поверь мне, Винсент, ты не захочешь, чтобы эта стрела была пущена. А так и будет, как только она узнает об этом, — Гомес сжал плечо жены. Аддамс не улыбался. Это был один из редких моментов, когда его озорство пряталось за серьезностью и ответственностью. Винсент посмотрел на обоих. Отошел к окну, глядя на свое размытое отражение. — Хорошо, тогда поступим так. Мы с вами заключаем помолвку. Но не говорим детям об этом до их совершеннолетия. — И что же дальше? — Я иду тебе навстречу, Мортиша. Как матери и хорошей подруге. Будем молиться, чтобы дети влюбились друг в друга. — Я знаю тебя, Винсент. Если этого не произойдет, что ты будешь делать? — Времена тяжелые, Гомес. Изгоев все чаще травят, убивают, угнетают. Нам нужно сильное общество. А для этого нужны сильные управленцы. И мы можем стать сильнейшим альянсом, объединить все касты. Наступают тяжелые времена. Через восемь лет ситуация может стать критической, и этот брак будет нашей последней надеждой. Мортиша и Гомес переглянулись. Их молчаливый диалог продолжался достаточно долго, чтобы Винсент успел задуматься о своём. — Хорошо. Но никакого давления, Винсент. Дети не должны знать, — Мортиша поднялась, намереваясь удалиться. — Сделка есть сделка, Мортиша. Завтра я буду ждать вас на обед, чтобы разобраться с тонкостями. Чета Аддамсов распрощалась и покинула кабинет. Винсент опустился в кресло. Осталось вырастить из Ксавье достойного наследника. Звучало как что-то из области фантастики.***
Ксавье перестал отвечать на приглашения миссис Аддамс и сам больше не звал свою готическую подругу в гости. Во-первых, после того, что Уэнсдей ему высказала на приеме, он не хотел видеть ее безразличное бледное личико. Во-вторых, он знал, что в гости его звала не сама девочка, а Мортиша. Он не хотел обижать женщину отказами, но не мог пересилить себя. Хотя скучал по полному тайн особняку. Мистеру Гомесу, который всегда был готов поделиться своими знаниями, умениями и историями. По Вещи и Ларчу, которые играли в три руки на органе и даже немного научили его. По maman и Мортише, которые всегда по-матерински чутко и внимательно слушали его, раздавая странные и пугающие советы. По Пагсли, который был по характеру гораздо спокойнее и приятнее, чем его сестричка. Но по Уэнсдей он не скучал. Нет. Ксавье бросил карандаш и выругался. Из-за того, что у него никак не получалось правильно выстроить анатомию лица. И из-за того, что лицо на листе принадлежало гадкой девчонке Аддамс. Ксавье откинулся на спинку стула. Кого он обманывает? Он отодвинулся от стола и встал. Медленно поплелся вдоль панорамных окон маминой мастерской. Его мастерской. Они с мисс Атталь потратили несколько часов на уборку. Сразу было видно, что комнату никто не посещал на протяжении десяти лет. Холсты были покрыты пылью толщиной в несколько сантиметров, но все до одной работы сохранились. В комнате было сухо и темно, панорамные окна занавешены плотными шторами. Ксавье с мисс Атталь отобрали некоторые работы и развесили их на стенах. Месье Вильре помогал им. Впервые мальчик видел, чтобы Андре Вильре так много разговаривал и даже шутил. Он не сводил взгляд с мисс Мэрион, которая слишком часто улыбалась, смеялась с самых глупых шуток и бесконечно поправляла свои волосы. Что-то тут было нечисто, но Ксавье был настолько увлечен работами матери, что решил об этом не думать. Ксавье остановился у семейного портрета. Винсент не то, чтобы хмурый, но и не слишком счастливый, в более повседневном костюме держал на руках малютку Эллен. Ей было от силы года три, она широко улыбалась. Черные волосы, как у ее матери, были подвязаны белым бантом. А сама Вайолет стояла рядом с мужем и держала дочь за руку. Высокая, черные волосы уложены в скромный низкий пучок. Игривые волнистые пряди обрамляли острое кукольное лицо с ясной улыбкой и лучистым взглядом янтарно-зеленых глаз. Ксавье коснулся ладонью полотна. В горле застрял ком. У него были ее глаза. И он надеялся, что ее характер, ее талант к рисованию. Вот бы она сейчас была здесь. Улыбнулась бы этой теплой улыбкой именно ему. Ксавье недоуменно моргнул, утер слезы с глаз и снова всмотрелся в лицо матери. Может, показалось? Но нет, Вайолет Торп на картине действительно моргала и улыбалась, глядя пронзительными глазами прямо на него. Она ему помахала, и тогда Ксавье оторвал ладонь от полотна и отпрыгнул, тяжело и панически дыша. — Ксавье, дорогой, нам нужно поговорить, — мисс Аталь заглянула в мастерскую и нахмурилась. — Что с тобой? Ксавье оторвал шокированный взгляд от картины и тяжело сглотнул. — Я-я не знаю.***
Прошло еще несколько месяцев. Ксавье проводил будние дни с частным учителем и на множестве факультативов: испанский, итальянский, фехтование, верховая езда, манеры и этикет, восточные единоборства, плавание, — и бог знает, что еще, потому что иногда Ксавье даже не осознавал, куда его в очередной раз везут и чем он занимается. Любая физическая нагрузка давалась тяжело — его комплекция мешала ему. А остальные успехи были недостаточны для отца, так что Винсент продолжал одаривать его холодными и недовольными взорами. Ксавье стал ненавидеть себя и свое тело. Мисс Атталь со своим беспокойством стала только раздражать. На все выходные Ксавье запирался в мастерской и запрещал его тревожить. Краски и кисти летели даже в горничных, приносивших ему еду. Поэтому вскоре они перестали приходить, и Ксавье почувствовал некое удовлетворение. Он находился в одиночестве, и даже не замечал, как его это убивает. Они с Уэнсдей не виделись около полугода, и Ксавье понял, что справляется. Хоть и по-прежнему скучал по Аддамсам. Они стали частыми натурами для его портретов. Навыки Ксавье росли с каждым днем. Он закапывался в учебники по анатомии, читал энциклопедии, смотрел документальные фильмы о художниках и их творениях, бесконечно много и долго рисовал. И упражнялся в оживлении своих картин. Об этом даре он рассказал только Эллен. Они часто переписывались, иногда созванивались. Сестра давала ему советы и была хорошим слушателем. Зная не по наслышке, через что проходит Ксавье, она была единственной, кто мог действительно его понять и поддержать. Но даже ей он не рассказал о кошмарах. Ему все чаще снились сны, которые имели свойство сбываться. Катастрофы, аварии, смерти. Он редко видел что-то хорошее. Редко видел что-то конкретное. Но ощущение дежавю преследовало его по пятам каждый день. Поэтому он рисовал. Любой клочок бумаги стал избавителем от тревог. Он переносил на него картинки, прикипевшие к сетчатке, и, казалось, тяжесть отпускала. Ненадолго. В дверь постучали. В проеме показалась голова мисс Атталь. — Ксавье? — Я же просил не беспокоить меня. — Знаю. Но у меня есть новости. Ты помнишь свою крестную? Ксавье задумался и помотал головой. Он видел ее всего лишь раз. На крещении. Так что нет, он ее не совсем помнил. Просто знал парочку весьма громких историй о том, как они вместе с бабушкой Уэнсдей ограбили пару важных дипломатов. — Она умерла, Ксавье. Мне жаль. Похороны будут послезавтра. — Аддамсы приглашены? — Думаю, да, — Мэрион заметила, как потеменело лицо мальчика, — Ксавье, поговори со мной. Что произошло? Почему ты избегаешь Уэнсдей? Мэрион осторожно приблизилась к ребенку и присела на табурет. — Она плохая. Мэрион ожидала продолжения, но его не последовало. — Ксавье. Поверь, я встречала плохих людей в жизни. И Уэнсдей Аддамс не плохая. Просто, м-м, своеобразная. У Мэрион перед глазами возникла Уэнсдей, рубящая головы своим куклам. Женщина сглотнула, слегка тряхнув головой. Своеобразная. — Она плохая. Ей никто не нужен. Ей не нужны друзья. Она никогда не думает о том, что может кого-то обидеть своим поведением или словами, — Ксавье шмыгнул носом. — Она тебя обидела? — Она сказала, что мой отец прав. Что мама умерла из-за меня, — выпалил мальчик. Мэрион Атталь почувствовала, как накатывают слезы. Она протянула руки и заключила Ксавье в объятия. — Это не так, дорогой. Она не это имела в виду. — Нет, это! — Думаю, стоит спросить у нее. Или просто поговорить с ней. Ксавье сложил руки на груди. Он не хотел. Но ему придется, потому что она придет на похороны. — Мы договорились? — Да, — буркнул он.***
Ксавье уныло глядел на гроб. Он сидел на скамье в первом ряду. Святой отец уже давно отпел его крестную, так что сейчас все желающие гости подходили попрощаться, а после удалялись в соседний зал на поминки. Сразу после, гроб с телом его почившей крестной сожгут в кремационной печи. Еще один веселый день в копилку юного Торпа. — Полгода. Ты не приходил полгода. Ксавье даже не стал оборачиваться. Хотя его очень удивила странная нотка в голосе Уэнсдей. Будто она действительно была обижена. Будто скучала. Не дождавшись ответа Уэнсдей обошла скамью и встала прямо перед мальчиком. В черном простом сарафане с черным воротничком. Господи, она так хорошо вписывалась в похороны! Чертова ученица смерти с двумя тугими длинными косичками. — Что ты хочешь, Аддамс? — Неужели все из-за того, что я сказала тогда, на приеме? — Если ты еще спрашиваешь и удивлена, то я не хочу с тобой разговаривать. Уходи, — мальчик сложил руки на груди. Уэнсдей сжала ладошки в кулаки. Невыносимый, капризный ребенок. Она моргнула и плотно сжала зубы. — Я не буду извиняться, — начала она. — Пф, ну, еще бы, — Ксавье встал, собираясь уйти. Уэнсдей схватила его за плечо. — Но я была… я не… — Уэнсдей нахмурилась и сглотнула ком отвращения, застрявший в горле. — Гипотетически, то, что я сказала, не совсем… Ксавье тихо усмехнулся. Уэнсдей сверкнула глазами. — Ты действительно заставишь меня это сказать? — О да, абсолютно точно, — широко улыбаясь, произнес Торп. Уэнсдей резко втянула воздух и быстро, но в своей манере безэмоционально, заговорила: — Я была не права. Ты не виноват в смерти своей мамы. Моя мама рассказала мне, что случилось, я провела исследование, и выяснилось, что у нее развилась тяжелая форма гестоза. По сути, она действительно не умерла бы, если бы не была беременна, но конкретно ты не виноват. Просто… — Уэнсдей, я принимаю твои извинения, — перебил ее Ксавье. Девочка моргнула еще раз и отпустила его плечо. — Я скучал, — добавил мальчик. — Отвратительно, — пробормотала Аддамс.***
Дети слонялись на поминках без дела. Пагсли хватал со столов все, что видел, а Уэнсдей и Ксавье шныряли вокруг, устраивая козни. То столкнут лбами пару аристократов, то начнут изображать полтергейстов, да так удачно, что особо впечатлительные леди падали в обморок. Но в конце-концов и это наскучило. Уэнсдей сидела, сложив руки на груди. Ксавье рядом гонял виноградину вилкой по тарелке. — У вас такие скучные похороны, — буркнула Уэнсдей. — Ну, это же похороны. Что в них веселого? Уэнсдей одарила его странным взглядом. Ксавье вздохнул, проткнул виноградину и съел ее. — М-м! — пока Ксавье жевал, его осенило. — Давай сыграем в прятки! — Прятки? — Уэнсдей скептически дернула бровкой. — Да. Пагсли, ты согласен? Младший Аддамс дожевал блинчик и кивнул. Уэнсдей оглядела мальчиков взглядом полным отвращения и нежелания, но потом в ее глазах скользнула задумчивость. Ксавье, который с годами научился распознавать малейшие колебания в ее мимике, расплылся в улыбке. — Ты водишь! — Я найду вас за минуту. Если не меньше. — Уэнсдей закрыла глаза, — Один. Два. Три… Пагсли тут же юркнул под стол. Ксавье в панике оглядел небольшой зал для поминок. Кроме как под столом, спрятаться было негде. Мальчик направился к выходу, пытаясь обойти скорбящих дам и чутких мужчин и никого не задеть. Двадцать. Двадцать один. Двадцать два… Уверенный голос Уэнсдей было слышно даже в соседнем помещении. Ксавье огляделся. Несколько кашпо стояли по бокам от постамента, где на конвейере стоял гроб. Он постарался спрятаться за одним из них, но они оказались меньше него. Сорок три. Сорок четыре. Сорок пять… Ксавье кинулся к двери, ведущей в морг, и дернул дверь. Заперто. Справа от двери мигал красным картридер. Черт, черт, черт. Ксавье заозирался, судорожно пытаясь придумать выход. Его взгляд упал на гроб. Сомнительная идея удобно устроилась в его мозгу. Мальчик пожевал губу и подошел к гробу. Его крестная лежала недвижимо, холодная и очень даже мертвая. Ксавье в доме Аддамсов чего только не насмотрелся, так что, еще с секунду поколебавшись он залез на конвейер, а после постарался аккуратно поместиться внутрь гроба. — Прости, крестная, — прокряхтел он, устраиваясь на ней. Семьдесят семь. Семьдесят восемь. Семьдесят девять… Ксавье сморщился от запаха формалина и затхлости. Протянув руку к краю крышки, он тихо опустил ее, погрузившись в темноту. — Восемьдесят пять. Восемьдесят шесть. — Моя маленькая тучка, пришло время кремации, — Мортиша коснулась ладоней Уэнсдей. Девочка отняла их от лица и вздохнула. — Пагсли, выползай из-под стола. Ты же всегда хотел посмотреть. Все вернулись обратно, в основной зал. Заиграл тоскливый траурный марш. Работники крематория заколотили крышку и проверили настройки печи. Отсюда, с зала, гроб по конвейеру сквозь серые створки и соединительный канал попадет в печь в соседней комнате, где при температуре около тысячи градусов сгорит, почти целиком измельчившись в пепел. Уэнсдей и Пагсли пробрались в первый ряд и завороженно смотрели на гроб, двинувшийся по конвейеру. — А можно посмотреть, как он будет гореть? — Пагсли посмотрел на стоящего рядом Винсента. — Нет, — отрезал он, одаривая мальчика холодным взглядом. Ксавье слышал, как забили гвозди. Почувствовал, как гроб поехал. Он кричал, молился, а после снова кричал. В абсолютной темноте, лежа на трупе своей крестной, Ксавье нащупал то, что предположительно было крышкой. Его сердце стучало где-то в горле, мешая дышать, но он смог набрать в легкие побольше воздуха и заорать, неистово, изо всех своих детских сил, стуча кулаками по дереву. Уэнсдей расстроенным взглядом провожала гроб. Похороны вышли просто отвратительными. Ни развлечений, ни убийств, а теперь еще и нельзя посмотреть, как будет гореть гроб с бренным телом внутри. Аддамс прислушалась к органу. Ларч сыграл бы лучше, но и это звучало сносно. Только вот какие-то лишние звуки все портили. Уэнсдей прислушалась. Со стороны гроба доносились сдавленные крики и глухой стук. Девочка улыбнулась и подскочила к пульту управления быстрее, чем кто-то смог ее остановить. Когда орган перестал играть, управляющий, пытающийся оттащить Уэнсдей, стремящуюся к гробу, замер. Люди ахнули. Из гроба доносились звуки. — Неужели, его крестная обманула смерть? — благоговейно прошептала Уэнсдей и широко улыбнулась. Ее глаза заблестели. Она вырвалась из рук шокированного управляющего и пробилась сквозь толпу, окружившую гроб. Работники крематория судорожно выдергивали гвозди. Когда крышку откинули, толпа пораженно ахнула, а Уэнсдей недовольно нахмурилась. На трупе женщины лежал заплаканный и белый, как и саван, которым была укрыта покойная, Ксавье.