Откровение

Ли дошел до своей койки и рухнул навзничь. Чарли свесился с верхней и сочувственно спросил: “Что, опять Бе-Ме издевался?” Ли пожал плечами, не поднимая головы. Сил действительно не было. Впрочем, ему досталось меньше, чем Вальдесу - тот так и не смирился с рабством, и провоцировал владельца как мог, а воображение у него было богатое. Воли к борьбе у него тоже было достаточно - он единственный отстоял право использовать фамилию, а не кличку. Ли стало тошно - уменьшительное, придуманное его матерью, которое позволялось знать только семье и самым близким друзьям, теперь использовалось всеми как кличка. Спасибо, хоть на ошейнике не выбили. Вспоминать о былом было горько, и еще обиднее - сознавать, что проклятие крови не выбирают. Еще год назад эории были у власти и владели большей частью земель Талига, значительной - Гаунау, Дриксен, Кагеты и Алата. Вплоть до того момента, как восемь адептов Знания одновременно получили Откровение - и изменили Кэртиану. Наследники древних демонов, эории могли в любой момент обречь принадлежащие им земли на страшную гибель. Озера на месте Гальбрэ, опустошенная чумой Вараста, покинутая после нашествия тварей Гальтара - спорить с разрушительным потенциалом демонской крови было нельзя. Откровение дало и решение: ни один наследник эориев не должен был владеть землями, отвечать за людей или скот. Их бы растерзали - но все рода, от Ракана до Повелителей до их вассалов, должны были быть живы, чтобы Кэртиана продолжала существовать. И тогда конклав ввел рабство - и эории подчинились. Из любви к землям, людям и миру. Не все, не сразу - по Кэртиане прокатилось моровое поветрие, выморившее Фельсенбург, хорошо хоть наследник не был дома, землетрясение в Роксли, пожар в Алате… Часть Бергмарк затопило - а ведь там не было никого из известных родов… Братья Савиньяк сложили оружие одними из первых. Откровение велело разделить эориев и отправить как можно дальше от родовых земель - и вот Ли из Молний, наследник Давенпорта из Скал и Вальдес из Ветров оказались в Дриксен. Эмилю достался Агарис, Арно и наследнику Приддов - Гайифа. Мать из рода Рафиано осталась доживать на родовых землях, отданных навозникам - женщин проклятие не затронуло. Впрочем, теперь дочерей эориев, как прокаженных, держали в отдаленных поместьях. Жены прощались с мужьями, матери с сыновьями, сестры с братьями… Следующее утро началось с крика надсмотрщика. Пол дня работы в порту, а затем то, что он не мог и представить, даже когда соглашался надеть рабский ошейник - долг продолжения рода. От предложенных шлюх мутило. От понимания, что если Ли не справится с рождением наследника, владельцы Эмиля и Арно принудят их к размножению, мутило сильнее. Лекарь осматривал крестьянок, пришедших в город от нищеты, шлюх, слишком старых для своего ремесла, но не наживших капитала, вдов, оставшихся без кормильца, подбирал трех наиболее способных понести - и закрывал Ли с ними. По очереди. Три дамы, три часа. И снова в порт - носить мешки и тюки на корабли. В такие дни Ли жалел, что отказался от силы. Желание сжечь к кошкам и Бермессера, и лекаря, и весь Ротфогель жгло горло, и тогда Ли брался за ошейник и дышал, вспоминая всех тех, кто не был виноват. О, он мог и хотел убить себя - но тогда старшинство переходило к Эмилю. Наследник, а лучше двое сыновей, были необходимы - но обрекать неповинных детей на рабство? Неудивительно, что дамы перестали вызывать у него интерес. Еще через месяц они с Чарли остались вдвоем. Вальдес довел Бермессера до того, что тот приказал его пороть, и выжил чудом. Кесарь перевел марикьяре в Метхенберг. Ли надеялся, что с другим адмиралом цур зее ему будет проще договориться. Самому ему нужно было суметь сделать наследника - но тело не желало подчиняться необходимости. В этот вечер Ли не упал на койку, как обычно, а сполз на пол, сел, прижавшись спиной к стене, и закрыл глаза. - Лионель, что с вами? - Давенпорт спрыгнул со своей койки и осторожно коснулся его руки. - Вам плохо? Позвать врача? - Нет, - Ли мотнул головой. - Расскажите, что случилось, - в голосе Чарльза не было ни жалости, ни сочувствия - только каменное спокойствие, и оно позволило выдавить слова. - Если за следующий месяц я не “набью живот” одной из женщин, Бермессер напишет владельцам братьев. А я… я физически не в состоянии выполнить долг размножения. Давенпорт кивнул. Он сумел выполнить долг, и ребенок должен был появиться на свет через шесть месяцев. Больше его не заставляли - по крайней мере, пока первенцу не исполнится год, и не потребуется второй сын. Если же родится дочь… В любом случае Дриксен обеспечит содержание и матери, и дочери, пусть Чарльз их и не увидит. - Как вы смогли? - неуверенно спросил Лионель. Как? Скалы дарили спокойствием и твердостью. Это не то, что подойдет Молниям. - Сила Молний в страсти и желаниях. Скалы стоят, а вот пламя костра… - Вспыхивает и гаснет. Если найти искру… - Ли задумался. - Увы, обстановка не располагает, а мне противна мысль о том, чтобы ласкать этих девиц. - А если они будут ласкать вас? Ли скривился. Год назад он был одним из первых красавцев королевства. Сейчас? Грубая кожа, обломанные ногти, шрамы от оставленных заживать без перевязок ссадин и царапин, обрезанные коротко волосы… Хорошо хоть ему давали возможность смыть пот после работы перед совокуплением. Спустя пару дней Лионель снова нашел себя на полу, в отчаянии. Чарли сел рядом, не задавая вопросов. - Я не мог вспомнить, что мне нравится, - признался Ли. Он не смог даже вспомнить, с кем в последний раз делил постель по собственной воле. Служанка в трактире? Маркитантка в армиии? Крестьянка, повесившая бусы на оленьи рога в Сэ? Нет, дома он не был слишком давно. Но ни одно из лиц, тел, воспоминаний о кратком удовольствии не приходили, забитые за год бесконечными телами, по три в день, отдающимися не из страсти, а от безысходности. - Сложно, - согласился Давенпорт. - Мне повезло, та девушка была симпатичная, и я ей нравился, мы поладили, и она приходила несколько недель. То ли лекарь был ее родственником, то ли кто-то дал взятку. Ли вздохнул. Он не присматривался к лицам и телам, но вроде бы они не повторялись. Может, стоило начать разговаривать? Он пытался поначалу, но от разговоров становилось лишь более неловко обоим. Когда неделя из отпущенного ему месяца истекла, Лионель почувствовал, как в нем сломалось что-то внутри. Попытался понять, что. Поймал ускользавшую мысль, хрипло рассмеялся, напугав Давенпорта. - Скажите, Чарльз, вы не согласитесь мне помочь? - интонации из прошлой, дворцовой жизни контрастировали с грубым полом и стенами барака, куда их запирали на ночь. - Счастлив буду оказаться полезным, но что я могу сделать? - Чарли смотрел с опаской. - Не бойтесь, я пока не готов умереть. Впрочем, возможно, альтернатива вам понравится еще меньше, - Ли снова рассмеялся. - Вы не могли бы помочь мне вспомнить, что мне доставляет удовольствие? Лионель сбросил тюфяк на пол и лег на спину. - Э… Не могу быть уверенным, что я вас правильно понял, - его сокамерник вцепился в свою койку так, словно на его невинность покушались. - Я не предлагаю и не прошу о гайифской любви. - Привычный страх за Арно обжег и был изгнан, - но если вы сочтете возможными относительно невинные ласки… Давенпорт задумался, потом кивнул. - Снимите рубашку и закройте глаза. Я… я попробую. В каком-то смысле с Чарльзом было легче. Никто не ждал от него решительных - или любых других - действий. От этого эксперимента ничего не зависело. Даже их с Давенпортом отношения, никогда не бывшие дружбой, скорее сотрудничеством в выпавших им обстоятельствах. Ли лежал, закрыв глаза, и старался ни о чем не думать. Грубоватые пальцы легко коснулись плечей, прошли по груди, животу, поднялись к горлу. Очертили абрис лица, зарылись в волосы. Это было приятно, и он неожиданно для себя отозвался вздохом. Руки задержались в волосах, массируя кожу, прошлись по ушам, вернулись к шее. Прикосновения - первые ласковые прикосновения за год - расслабляли, успокаивали, согревали. В какой-то момент Ли поймал себя на том, что улыбается, и удивился. - Перевернитесь, - шепнул Чарльз, и он перевернулся и подставил горячим сильным пальцам спину. Кажется, он уснул - во всяком случае, следующим утром крик надсмотрщика разбудил его все еще лежащего на полу, укрытого одеялом. То ли ему ничего не снилось, то ли снилось что-то хорошее, но весь день его не оставляла легкость, не исчезнувшая даже после очередной неуспешной попытки размножения. Вечером Чарльз сам предложил продолжить - и Ли сбросил рубашку и лег, улыбаясь. А на следующий вечер отплатил любезностью за любезность - и вспомнил, что ему приятно согревать кожу дыханием и видеть, как шевелятся тонкие волоски, играть с завитками за ушами и на шее, видеть, как твердеют соски и как меняется дыхание, если их аккуратно задеть ногтями. Как отзывается стоном или шепотом тело, если после ласки языком неожиданно дунуть, охлаждая. Ли не заметил, когда перестал беспокоиться об ультиматуме, и когда начал возвращаться в барак на ночь с удовольствием. Молнии били в Скалы, Скалы хранили пламя, где-то поддерживали друг друга Ветра и Волны, и Кэртиана жила.