Фиолетовый флёр

— У тебя сколько минут в тарифе? — Что? — Что-что.. что ты заладил? Чтокает он тут... — Кокичи чихнул. — Будьте здоровы. — На „ты“. Я спрашиваю, сколько у тебя минут в тарифе осталось, что ты тратишь их на тишину? — О, об этом можно не волноваться, я никогда не разговариваю с людьми по телефону. — Я заметил. — хихикнул Ома. Что вы только что прочитали? Я поясню. Комаэда провёл целую ночь, обдумывая всё, что случилось на концерте, и пришёл к двум вещам: первое — никаких больше концертов, что бы ни говорила Ибуки, второе — попробовать связаться с Кокичи всё же стоит. На всякий случай Нагито пробил номер Омы — решил убедиться, что такой вообще существует, и что это не какая-нибудь доставка пиццы (или, неровён час, номер притона). Комаэда начал переживать, когда Кокичи не отвечал уже в шестой раз подряд. Быть может, он записал на фантике не свой номер? Или это Нагито неправильно вводит цифры! Ещё немного, и вспотевшие руки Комаэды перестали бы слушаться окончательно, но на седьмой попытке Ома взял трубку. Нагито молчал, и, как ни странно, именно по этому молчанию Кокичи опознал звонившего. — Странный-парень-с-бутылкой-минералки... Ты? — Ома всегда был обделён чувством такта. Да уж.. умеет кое-кто заводить разговоры. Но, несмотря на колкости Кокичи, собеседник не потерял желания познакомиться. Сперва Ома клещами вытягивал из собеседника — или скорее сомолчуна — слова, но, когда надежда на диалог почти совсем померкла, Нагито наконец начал отвечать на его вопросы, сдобренные шутками и подколами. Комаэда нервно бродил по комнате, за время разговора успев разрисовать несколько страниц блокнота хаотичными чернильными узорами. А вот Кокичи, похоже, чувствовал себя превосходно, ничуть не задумываясь над тем, какие слова подбирать. Параллельно с беседой он заварил и выпил добрые две кружки своего любимого чая и успел пожаловаться Нагито на „возмутительно горячий кипяток“. К счастью, мозг обоих парней обладал функцией вывода, и они, разумеется, по инициативе вокалиста, сошлись на встрече в баре, чтобы узнать друг друга лучше, и, цитата: „Выпендриться животами, набитыми дорогой едой“. *** — Это место занято! — коренастый парень хватает его за грудки, приподнимая тело в воздух, и яростно кричит, брызжа слюной. — Сколько раз тебе повторять?! Ома будто из вежливости касается его рук, не предпринимая никаких попыток вырваться из гневной хватки. — Кто-то должен выбить из тебя всё дерьмо. — он с недобрыми намерениями сжимает руку в кулак. — Ну так попробуй, мистер.. как там тебя? Блевота? — кривую ухмылку сбивает резкий удар в нос. Кокичи падает на пол, накрывая ушиб рукой. — Чё лыбишься, хмырь? — выплюнул мужчина. — Дрянь такая... Кто тебя, педика, вообще сюда пустил? — А ты чистить зубы попробуй, может и тебя куда-нибудь да пустят. — Ома, ничуть не поменявшись в лице, выпрямляется во все свои скромные сто пятьдесят шесть сантиметров и стряхивает с одежды мелкие песчинки. — Уведите его. Немногочисленная, но адски любопытная публика оттесняется в сторону, пропуская пухлого двухметрового охранника. — Эй, эй, это он тут зачинщик! Его надо отпинать, не меня! Суки... — парня с взлохмоченной кверху шевелюрой и колючей козьей бородкой беспрекословно выгоняют прочь, и улыбка Кокичи накаляется в торжестве, пока кровь стекает по его подбородку. Теперь он нескоро встретится с бешеным взглядом фиолетовых глаз. — Кто это был? — через силу сглатывая ком в горле, Комаэда прерывает давящую тишину. Нагито словно по инерции касается руки вокалиста. Нет, за это действие ответственен не Нагито. Это не его движение. Руки Омы коснулось невесть откуда возникшее беспокойство Комаэды, но не он сам. — Да так, бомж один.. мы давно не в ладах. — Кокичи отчего-то хмыкнул и вопросительно глянул на Нагито. — Ты чего это? — О? — Комаэда почувствовал почти обжигающее тепло чужой руки и тут же её отдёрнул, будто ошпарился. — Виноват! Вам.. то есть тебе, наверное, очень неприятно, я так опозорился. Я должен был регулировать... — Его зовут Кайто. Кайто Момота. — Ома прервал его самобичевание и почесал затылок. — Пойду умоюсь, закажи пока что-нибудь. Нагито моргнуть не успел, как тень Омы уже растворилась за дверью в санузел. Что только что произошло? Комаэда был слишком взволнован, чтобы рассуждать, его безразличие испарилось в самый неподходящий момент. Очевидным оставалось лишь одно — Кокичи ввязался в неприятность. О, похоже, мелкий хулиган совсем не устаёт от своих проступков. Это его стиль жизни. Неудивительно, что такой импульсивный молодой человек, как Ома, вместе с популярностью нажил себе немало неприятелей. Интересно, скольким людям он успел перейти дорогу? Обман это или нет.. но Кокичи вёл себя так, словно ненавистные слова, брошенные в его адрес, словно пережитое недовольство того щетинистого мужчины доставляли ему садомазохистское удовольствие. . . . — Ничего? Серьёзно? — Кокичи недовольно насупился, ёрзая на высоком стульчике и поправляя без конца спадающую ватку в носу. Сначала лямка, теперь кусок ваты.. в какой момент весь неодушевлённый мир обернулся против него? — Дай сюда. Нагито с виноватым видом отдаёт ему меню, прикрывая пунцовые уши волосами. — Ну вот, тёплый салат с перепелиным яйцом, ля-ля-ля, утка, все дела. Ты вообще как, привереда? — Ома даже не поднимает на него взгляд, копаясь в меню. — Нет, нет.. я не слишком брезглив. — стушевался Комаэда, ломано улыбаясь. — Супер, берём. Сладкое будешь? — Ома, пальцем коснувшись языка, перелистывает страницу. — Пиво? вино? — Спасибо, я не пью. — мягко возразил Нагито. — Мне хватит и салата, благодарю тебя. — Внатуре отказываешься? Ты пришёл со мной в дорогой бар, чтобы съесть салат? — Кокичи ехидно выглядывает из-за меню, хрипло усмехаясь. — Это местечко создано, чтобы богачи могли понтануться! — Тогда я ещё водички возьму... Ома хряснул кулаком по столу, залившись саркастичным хохотом. — Умоляю тебя, перестань! Ты убиваешь меня, Нагито. — он смахивает выступившую от смеха слезинку. — Ты гонишь? Комаэда, поёжившись, промолчал. Стало неуютно. Кокичи, игриво возясь с рычагом, что регулировал высоту сиденья, жмёт на кнопку вызова официанта. — Но ты ведь только сел... И уже успел выбрать заказ? — Нагито, — вздохнув, он умиротворённо улыбнулся, — я знаю меню наизусть. — Ах... Это твоё любимое заведение? — Комаэда мял в потеющей ладони салфетку. — Тип того. — он отложил меню. — Хотел убедиться, что они дали меню с нормальными ценами, а не для тех жирных дядек, которые берут всё втридорога. — Что бы вы хотели заказать? . . . Нагито лениво ковырял вилкой свой салат, стремясь выглядеть аккуратно, а Кокичи попивал через трубочку газированный коктейль с сиропом, от скуки болтая ногами под столом. Иногда он случайно задевал штаны приятеля носком ботинок, и Комаэда спешно поджимал ноги ближе к себе. — Нагито, убери волосы от лица. — услышал Комаэда. Белокурый парень растерянно поднял голову и моргнул. — Что? — он сглотнул. — Спасибо за беспокойство, я не запачкаюсь. — Нет, — пристальным взором Ома сверлит дыру у него во лбу, глотая кусок панированной креветки. — Мне чертовски нравится твоё глупое лицо. Если уж ты забрал у меня удовольствие от выпендрёжа дорогим заказом — так позволь хоть полюбоваться твоим унылым таблишком. Нагито не находил себе места. Это он так шутит? „Унылое таблишко“.. Кокичи однозначно не сторонник сантиментов. — Прости? — немного помедлив, Комаэда всё же открывает лицо, убирая прилипшие ко лбу локоны за уши. — Ты странный. — Кокичи всё ещё болтает ногами в воздухе, словно намеренно пытаясь дотянуться до Нагито и пнуть его. Его сиденье поднято максимально высоко. — Неужто сам Кокичи Ома считает меня странным? Какая большая честь для- — Назвать тебя странным, не значит считать тебя странным. Ты не понимаешь? — Ома громко втягивает новую порцию коктейля. — Я ли здесь странный? — нервозно усмехнулся Нагито. — Не ты. Самым странным был бы Кайто, но его уже увели. „Я не это имел в виду“ — застряло в глотке у Комаэды. Спорить бесполезно — Нагито и без этого беспокоился, что позволил себе слишком много. Дерзить восходящей звезде, пригласившей тебя на ужин, это уже отважно. Комаэда ничего не мог поделать со своей любовью к взаимным подколам. — О, наконец-то они включили нормальную музыку. — промокнув губы салфеткой, Кокичи спрыгнул со стула. Играющая мелодия была быстрой. Кажется, это была электронная музыка — Нагито паршиво разбирался в жанрах. — Ты куда? — Я — взять ещё чего-нить выпить, а ты думал, что я собираюсь пригласить тебя станцевать? — смешок. — Нет-нет, что ты. Я ужасно танцую. — оправдывается Нагито, чувствуя, как краснеют уши. Снова. Он бы предпочёл умереть, чем ощутить это ещё хоть раз. Ома долго не отвечал, будто ждал чего-то. Стоял, как стоят охотники, высматривающие крупную дичь. — А тебя когда-нибудь приглашали? *** С тех пор, как они пришли в бар, Комаэда потерял счёт времени, но сейчас ему чудилось, что в этом заведении он прожил не одну жизнь — до того родным виделось всё вокруг. Родным казался и кожаный диван, на котором они с Кокичи устроились, чтобы понаблюдать за людьми. — Вон тот дядька, — Ома указывает на седого усатого мужчину рукой, в которой держит стеклянную бутылку газировки, причудливо оттопырив мизинец. — Я у него матрас покупал. Серьёзно тебе говорю! От него ещё одеколоном пахло. Нагито хохотнул. — Получается, ты сейчас спишь на матрасе какого-то дедушки? Почему ты не купил новый? — Потому что это ложь. — он улыбнулся. — А мне ужасно нравится тебя обманывать. Комаэда ничего не ответил, сонно потягиваясь. — Кокичи.. могу я спросить? — Валяй. — Почему ты связался со мной? — Нагито опустил взгляд. — Во мне нет ничего особенного. — Да тебе просто повезло. — Ома перевернул пустую бутылку, и одинокая капля, вывалившаяся из горлышка, замарала тёмный диван. — У меня традиция такая — звать в бар случайного фаната с концерта. — Традиция?.. — замялся Комаэда. — Я шучу, придурок. — Кокичи помрачнел. — Настоящая причина в том, что ты похож на моего дедушку военного. Нагито с недоумением проморгался. — Я так скучаю по нему.. он был единственным, кто заботился обо мне. Мой дедуля.. когда же я примкну к тебе на небесах? — всхлипывает. — И так всегда! Все, кого я люблю, неизбежно умирают! К голосу Омы примешался толскивый скрип — так скулит собака, прищемившая лапу. Он закусил губу, силясь не заплакать. Ещё немного, и Кокичи заревёт во всё горло. „Все, кого я люблю, неизбежно умирают“ — эти слова больно отзывались под рёбрами Нагито, разрубая сердце пополам. Он думал, что ничего не чувствует и, более того, не чувствовал ещё тогда, но, похоже, осадок эмпатии всё же остался при нём. — Эй, нет ничего страшного в том, чтобы терять близких.. ты не одинок в этом, Кокичи. Например... — Комаэда, перебарывая неуверенность, невесомо накрывает его плечо рукой. И с чего это вдруг он вздумал строить из себя психолога? Херня идея. — Дебил! Ты всё ещё веришь каждому моему слову? Я думал, что достаточно намекнул тебе этого не делать. — на лице Кокичи не было и следа грусти или сожаления. Нагито опешил, тут же сняв с него ладонь. Он готов был поклясться, что на руке останется электрический ожог. — А я думал, что сильные люди способны на искренность. — Комаэда улыбнулся. — Хорошему вранью плохая похвала. — А знаешь, — Ома отвёл взгляд. — Ты мне даже нравишься. Омерзительно нравишься. — Бывает. — Нагито и не думал воспринимать его фарс всерьёз. — Тебе следует больше доверять другим, Нагито. — Ты только что попросил меня не верить тебе. — хмуро и безразлично ответил он. — Просто проверял, усвоил ли ты урок. — Кокичи с улыбкой в глазах глянул на него. — Кокичи... Вокалист молча вскинул бровь и склонил голову. — Ты так и не сказал.. почему связался со мной. Почему ты пригласил меня.. именно меня? Именно в бар.. в этот бар. — Комаэда уже успел пожалеть, что затеял этот разговор. — Прости, наверное, мне не стоило так докучать тебе этим вопросом. Должно быть, у тебя нашлась причина не отвечать, и ты очень недоволен моим бестактным поведением. Мне стоило- — Хотел напоить тебя и нагнуть в туалете. — беззлобно ухмыльнулся Ома. — А ты, зараза такая, не позволяешь вливать в себя ничего, кроме „аш два о“! — Я бы не отказался от стаканчика „аш два це о три“ . — Нагито почти адаптировался к его специфичному юмору. — Закончил? — А? — замялся Комаэда. — Что именно? — Умничать. — Кокичи хмуро фыркнул. — Я, вроде как, не Менделеева в баре зависнуть позвал. — Менделеев любил классику, а твои песни только с натяжкой напоминают труды Бетховена. — Нагито уже без смятения рассматривал его растворяющееся в тусклом свете синих ламп лицо, про себя подметив, что наигранно обиженная физиономия Омы выглядит даже мило. „Мило? Не рановато ли?..“ — и Комаэда с позором опустил глаза. — А тебе нравятся мои песни? Освещение в комнате сменилось на более тёплое и мягкое, приглушённое. Даже музыка стала тише, будто бы для того, чтобы эти двое могли лучше слышать друг друга. Кокичи с неподдельным запалом наблюдал за сутулым Нагито, изнемогая от вечно пересыхающих губ. — Как же.. тебе самому они разве не нравятся? — недоумённо моргнул Комаэда. — Не-а. — по-житейски, без капли тоски или злости сказал Ома. — А должны? — Но... — Нагито замолчал, неловко приоткрыв рот. — А в чём, собственно, проблема? Если мне не нравится моя музыка, это ещё не значит, что она не нравится всем остальным. — Кокичи, сипло хохотнув, отвернулся. — Тем более, единственное, что обо мне достоверно известно в интернете — это тексты моих чёртовых песен. Наверняка ты слушал некоторые из них, оценивал и думал „а стоит ли идти с этим парнем куда-то? Ночью...“. Угадал? Если так, то я ещё больше не понимаю, почему ты согласился на встречу. Но, клянусь тебе, ты не пожалеешь о своём выборе, Нагито. Комаэда слушал его, нет, не с раскрытым ртом, но с вскочившими в изумлении бровями. — Мне нужно в туалет. — мямлит он, неповоротливо поднимаясь с дивана. — О, так распереживался от моих слов? — смешок. — Я пойду с тобой. Нагито, уже занёсший ногу над полом, тут же вернул её на место. — Со мной? Зачем? — А ты видишь много вариантов того, чем можно заняться в туалете? — Ома в этот раз не стал идти вперёд Комаэды, терпеливо дожидаясь, пока юноша сделает первый шаг. — Ну, сначала я сниму ремень... — Нет-нет! Всё, я понял, извините! — у Нагито сузились зрачки. Он энергично помахал руками, взглядом умоляя Кокичи замолчать. — Иди уже. — Ому несколько удивил скачок на „Вы“. А Комаэда так и не сдвинулся с места. — Тут такое дело.. — Нагито виновато улыбнулся. — Я опять забыл дорогу. Перенервничал, наверное. Понимаю, это возмутительно, столько раз посещать уборную, но так и не- — Ну вот, а собирался идти один. Далеко ушёл? — на лице Кокичи распустилась садистская улыбка, и вокалист охотно зашагал в санузел. Позади слышались робкие семенящие шажки Комаэды, который места себе от стыда не находил. — Какой-то ты нерасторопный. — бубнит Ома, отворяя дверь. — Долго я буду твоим поводырём? — А? Мне жаль, если я трачу твои силы. И правда, у меня не было права пользоваться твоей добротой, я поступил аморально и заслуживаю- — Варежку прикрой! Специально вслух самоедствуешь, а? От чего ты увиливаешь, Комаэда? — Кокичи „по инерции“ (обычно он бы ни за что так не сделал) придержал для него дверь и сердито скривил брови. — Ох, Кокичи, знал бы ты, какой я плохой! Напрасно ты тратишь время на такой мусор.. не стоит тебе возиться со мной! Ома драматично поднял руку и сжал кулак, отчаянно взирая на свою напряжённую ладонь. — Чуть потише.. весь персонал сбежится на твои крики. — Нагито неловко посмеялся, натянув ломаную улыбку. — Да хоть весь бар. — самонадеянно оскалился Кокичи, хищно глядя на него. Комаэда промолчал, дёрнувшись от громкого хлопка тяжёлой двери за спиной, будто поставившего точку в предложении Омы. О, власть от этого парня исходила повсюду. — Я вот о чём хотел с тобой перетереть... — он не сдвинулся с места, но Нагито почудилось, что это его напористое дыхание жаром майского дня огрело ключицы. — Откуда я тебя знаю? — Что? — Блять, — на лице Кокичи заиграли желваки, — ещё одно „что?“ и я клянусь, что оторву тебе язык. Я говорю, мы с тобой нигде кроме того туалета не встречались, дурик? Ещё немного, и разговор начнётся уже на языке физической силы. И боли. Терять язык не хотелось, зубы тоже. Комаэда сглатывает и приоткрывает рот, но слова всё никак не складываются. Кажется, что Ома одним своим взором пережёвывает каждую букву и выплёвывает окровавленную кашицу, не давая Нагито говорить. — Мы- — Ах! Точно! — перебивает он. — Мы целовались! Мы с тобой целовались! У меня копчик до сих пор ноет от того падения. — тон у Кокичи восторженно-угрожающий. Вселяющий робкое волнение куда-то в живот. — Но ты сам- — Ты так и не заплатил! Хочешь сказать, я настолько плохо целуюсь?! — Ома хватает юношу за горло футболки, с натуральной манией сжимая ткань. — Я не!.. — Комаэде, должно быть, просто мерещится, но они уже почти соприкасаются лбами, а дикие фиолетовые глаза смотрят прямо внутрь. Шевельнуться не выходит. Что делать что делать что делать. — Да расслабься. — и вот уже Кокичи стоит, как ни в чём не бывало, за добрые два шага от Нагито, спиной подпирая стену. Комаэда выдохнул — то ли с облегчением, то ли со страхом. Он даже не почувствовал, как его отпустили. Может, Ома владеет телепортацией? Сначала гипноз, теперь это.. о, он никогда не сможет выбросить эти глаза из памяти. Воспалённые белки и едкая фиолетовая радужка, что так и выжигает инициалы владельца этих отвратительно чудных глаз прямо у тебя под черепом. — Эй. — подал голос Кокичи, не отлипая от стены. — Если после этой встречи ты вздумаешь смыться — можешь не сомневаться, я тебя убью.