***
— Она запирает мироходцев в их собственных кошмарах, а после, выкидывает на произвол судьбы, словно ненужный хлам. — Эо выглядит довольно печальным, его руки сжимается до побелевших костяшек, а взгляд затуманен слепой яростью и, кажется, скорбью. Ему трудно понять, из-за чего мужчину так трогает эта проблема, может быть, кто-то из его близких там? А может и что-то иное, и он просто сочувствует «погасшим». Черт его знает, его это интересовать не должно, даже если мир с ней не реален, он готов в любом случае вернуться туда, и заставить её стать настоящей. Если она этого не хочет, то чего же тогда ей желать? Её мир фальшивка, в котором нет причин жить, держаться за прошлое, любить, горевать по утраченным людям. Потому что, рано или поздно все это исчезнет, да и ненастоящие они. Хотя для него, нет никакой разницы, настоящие люди перед ним, или лишь очередная кукла, которую притягивают к нему ниточками, подстраивая обстоятельства как нельзя лучше лишь для него. Какой вообще смысл жить в таком мире? Мире, где все твои действия могут быть оправданы лишь по щелчку пальцев? Где толком, для достижения твоих целей, делать ничего и не нужно. Ему такая реальность не нужна, он точно знает, что ей, она тоже не сдалась. Старик говорит ещё что-то, но дальше он его не слушает, смотрит вперёд на эту старую, темную, и ужасающе притягательную башню, ноги к которой, сами по себе хотят пойти. Странное всё-таки это место, полное мироходцев, погасших, всякой нечести, но её он тут не нашёл, да и сколько бы не искал, никогда не найдёт, она лишь фантазия поврежденного разума, с которым игралась жестокая ведьма, что теперь ему делать? У него до этого ничего не было, да и после, теперь он совершенно ничего не понимает, с одной стороны, он даже рад, что узнал правду так рано, теперь любовными речами, его невозможно будет совратить, но даже так, он хочет её, хочет дотронуться до мягких рук, сжать их, обнять её за талию притягивая к себе, продолжая нежно сжимать в своих объятиях, что бы та не сбежала, не посмела снова покинуть его, оставив на едине с ужасными мыслями, которые он тщательно пытается высечь с головы, полностью срезав с подсознания, обретя полный покой. Но не в его случае, даже если он и сдерёт эти страшные образы из разума, как какие-то старые обвисшие на стенах обои, он не сможет перестать желать её, как бы он не пытался, как бы не хотел, он не сможет. Он похоже что-то не так понял, но очнувшись в камере, она стояла перед ним, их всё ещё разделяла решётка, что сильно мешало ему, но она стояла перед ним. Этого пока было достаточно, что бы заставить его быть спокойным. Она нежно улыбалась ему, словно ничего не произошло, хотя руки за спиной предательски счелкали пальцами, создавая неприятный, но успокаивающий её, звук. Он смотрел неотрывно, почти не моргая, заставляя нутро съежиться от неприятного колющего ощущения в животе, не тошнота ли? — Я знаю, что вы не могли сделать это по своей воле, это ведь был кто-то другой, да? — не глупи Хриза, в его сундуках был найден окровавленный меч, а на нем ткань от кофты отца. Нет сомнений в том, что он убийца. «Держи себя в рука.» повторял ей голос, обещающий вызволить из этого кошмара. Ещё чуть чуть, и она будет дома, где мама, папа, и даже её прекрасная сестрёнка, они будут сидеть за столом, ожидая прекрасную дочку. Словно в немой дрёме, она больше не слышит собственной речи, лишь жалкие выдумки, и попытки придумать мужчине перед ней оправдание. Он до последнего оправдывается, строя невинное лицо, говоря «Я никого не убивал, вызволите меня от сюда!», от чего хочется кричать, ударить, сбежать от него, высказать всё что она думает о нём, но она лишь фыркает, пытаясь бросить в его сторону пару колких фраз. Она выберется от сюда, столько сил было угроблено, и всё в пустую? Не в этот раз.***
Когда она возвращается, мироходца нет в клетке. Никого нет. От чего сердце делает громкий «ту-дум». Её руки и ноги дрожат, а из горла даже крик пойти не может, словно ей гланды перерезали, только от этой мысли она оборачивается, в поисках хоть какой-то информации о побеге, где преступник?! Почему, а главное как, он сбежал из клетки? Что за хрень происходит? Рот не может издать ни звука, лишь тихий смешок. Защитная реакция — не более. Но как же страшно обернуться и посмотреть себе за спину, она не дура, если сделает это, то скорее всего, произойдёт что-то очень плохое, что-то, что будет мучать её до конца дней. Она тихо идёт по направлению к выходу из темницы, печально, что место это совсем не освещают, как в склепе. И холодно тут ужасно, аж плечи дрожат, руки от холода затряслись, ноги тоже, тело словно оледенело и стало в два, а то и в три раза тяжелее. Грудь больно сдавливает, дышать страшно, ведь если она выдохнет, то узнает, что пара нет. Когда она находиться за порогом темницы, её ноги окончательно слабеют, переставая функционировать, она облокачивается всем весом на первую попавшуюся стену, скатываясь по ней в низ. И слезы беззвучно падают ей на руки, которыми она прикрывала красное, опухшее лицо. Почему это она, почему всегда должна быть она? Каждый раз когда что-то хорошее случается, всё рушит какой-то жалкий, несчастный случай. Разве она это заслуживает, может, в прошлом она сделала что-то не простительно… Ах, да. Она сожгла ту деревню. И слезы сразу перестали течь, да, да она это заслужила, в конце концов, как она смела подумать, что сон, с той женщиной мог быть реальным, пустые обещания о том, что её вытащат от сюда, хах, хоть сама себе не ври, идиотка. И на сердце как-то легче становится… Потому что она больше не питает пустых надежд, от которых на деле лишь больнее становится? Ведь, если надежда огромна, то и отчаяние, стоящее за ней, воистину непомерное, и ужасающе прекрасное. Что-то в голове щелкает, и смешок снова предательски покидает её губы, обретая более мрачный подтекст. Это какое-то безумие… Она все ещё не может перестать трястись, подол платья бесстыдно задран, от чего обнажает её тонкие ноги, нужно встать, негоже ей быть в таком свете перед её подчинёнными, хотя… В конце концов, что ей ещё терять то? Она медленно поднимается с грязного, холодного и мрачного пола, платье теперь полностью мятое, от чего становится противно, никому не понравится подобное отношение к дорогим вещам. Бантик на её волосах, снова развязался, от чего возникает ощущение, словно прядь волос слабо тянут на себя. От ощущений ее передергивает, от чего она полностью стоит на ногах, нужно пойти в свои покои, отдохнуть привести мысли в порядок, и хоть как-то обезопасить себя. Проходя мимо цветочного сада, она увидела, одиноко стоящий посреди него, нарцисс. В сердце тревожно ёкнуло, от ощущения стало ещё страшнее, может быть, ей и правда пора перестать читать те книги о цветах? Она видит служанок, что весело хихикают, мило чирикая, и улюлюкая от очередного рыцаря идиота, прошедшего мимо них, он бросает им «воздушный поцелуйчик», ещё и глазом подмигнуть не забыл. Ей становится тошно, потому что она знает, у неё так никогда не будет, она никогда не станет любимой, а полюбить кого-то сейчас, она точно не сможет. Она никогда не сможет так беспечно с кем-то болтать, не боясь того, что её собственные слова обернутся против неё же. Может, она больше никогда не полюбит. Отвратительная пора, эта весна… Такая отвратительная, руки даже в кулаки сжимаются, то ли от злости, то ли от предательской зависти, они то живут, в отличии от неё, им плевать на неё и её отца, и на рыцаря этого им тоже было плевать. Вот и стоят там, и жизни радуются, а она тут, одна одинёшенька стоит, да и пытается не зареветь в голос от обиды, горичи и негодования, потому что в сказках, что в детстве читала ей мама, всё было по другому. Рыцарь спас принцессу от злого дракона, и жили они долго и счастливо, и умерли они в один день. Только вот она не счастлива, и умереть она ещё не может, если оставит престол без наследника, королевство погрязнет в дележе, хотя, какое тут королевство, ограниченное стенами да деревьями. Она даже не помнит откуда оно появилось. И не должна, это место лишь отголосок воспоминаний, которые когда-то она выбросила ради сохранения здравомыслия. Понимает же всё, и всё равно ничего не делает, боится, что всё испортит, ну конечно, так оно всегда было. И будет, что уж говорить, она всегда всё портит, портила по крайней мере, наверно, оно и к лучшему, если она останется здесь — то точно сможет с облегчением вздохнуть, ведь никто больше не будет страдать по её вине. Но это всё равно так обидно и противно, словно кто-то плюнул на землю, оставив отвратительный белый плевок, оставшись безнаказанным, а её, словно провинившуюся, заставили убирать последствия чужой невоспитанности. Если она попытается всё изменить, не станет ли все только хуже? Она слишком много потеряла, что бы продолжать волноваться о своём или чужом будущем. Нет в комнату она не пойдёт, ей слишком тошно, а то предательское чувство защищённости, только ухудшает её положение. Ватные ноги ведут Хризеиду в тронный зал, рыцари стоят прямо, как на подбор, уверенные в себе, в своей силе. И смотря на них, становится но одури противно, лишь она проходит мимо, как все они покрываются пунцовым румянцем, а кто-то и вовсе, пускает слюни, да ловит ворон. Их мерзкие взгляды заставляют девушку чувствовать себя неуверенно, словно это её вина, словно это она заставляет их на неё смотреть. Ей стоит послать их до одной деревни. Ей нужно хотя бы знать минимальные возможности самообороны, может быть, за свое будущее она и не волнуется, но ей всё равно не хочется быть убитой именно им. Она предпочитает сражаться, не то, что бы до этого она была каким-то великим воином, что своим мечом разрубает тысячи ужасных монстров, спасая миллионы невинных жизней. Просто, если она и умрёт, хочет в напоминание о себе оставить что-то настолько больное, настолько неприятное, что-то вроде шрама, глубокого, неровного, что-бы зашить его было невозможно, что бы он постоянно чесался, болел, сжигая вокруг себя всю кожу, что бы прогнившие клетки поражали другие, пока от раны не пошёл бы характерный запах. От столь страшных и в какой-то мере, неправильных мыслей, она отряхнулась, рассматривая бумаги лежачие на столе, отчёты были для неё не новы, она привыкла работать с подобной макулатурой, касающуюся государственных дел, хотя, для кого она работала, не ясно. Офис её отца был довольно скромным, и когда она имеет в виду «скромный», то она говорит именно от лица её отца. На самом деле, он очень любил роскошь, даже слишком, это буквально доходило до помешательства, именно поэтому интерьер его кабинета выглядел совершенно неестественным и даже в какой-то мере, неуютным, для него. Словно всё в нем было сухим и безжизненным, даже декоративных элементов не было, вообще никаких. Словно кабинет был не её, даже не отца, вообще ни чей. Такой неестественный и страшно привлекательный образ представляла собой эта комната. Она казалась такой уединенной и одинокой, что в ней буквально невозможно было находиться, потому что, сдавливающее чувство какой-то тоски и меланхолии не давало на долго зарыться в делах, постоянно отвлекая её одними тенями. Которые иногда, казалось, менялись местами. То, как бумага приятно шуршала под натиском её тела, заставляла немного успокоить бушующую бурю, что в её голове становилась лишь больше, заставляя нервно грызть ногти вместе с кожей её пальцев. Бумага была гладкой, писать на ней пером было сплошным удовольствием, словно она наконец, могла отдохнуть. Даже когда она пыталась нарисовать ту картину, она сильно беспокоилась на счёт совершенных ею ошибок, всё-таки, художник, из неё действительно такой себе. Закат. Он всегда такой красивый, особенный даже. Ведь, когда небо медленно окрашивается в нежно розовый оттенок, когда звуки дня начинают постепенно затихать, заставляя всё живое погружаться в блаженный сон, она может наблюдать за этой картиной из своих окон, что так любезно открывают ей вид на бесконечные просторы её мира. Как медленно, птицы перестают летать, оставаясь на кронах деревьев, прикрываясь крыльями от навязчивого солнца, что ещё не успело уйти за горизонт, как сверчки, словно специально, что бы не потревожить чужой сон, постепенно затихают. Как все люди вокруг, спешат побыстрее попасть домой к своим близким и родным, присоединяясь ко вкусному ужину, благодаря своих жён и мужей за всё, что они сейчас имеют. И она, что осталась одна, с огромным валом ответственности, что должна нести на себе, пытаясь всё не испортить. Но с вечером, обо всём можно забыть, можно лечь на теплую пуховую кровать, зарываясь с головой в нежное, чистое одеяло, положив голову на перьевую, мягкую и холодную подушку. Представить перед собой прекрасный мир, где все счастливы, где она и вся её семья снова вместе сидят за обеденным столом, весело переговариваясь о том, как прошёл их день. Есть мягкую картошку к ветчиной, попивая из бокала красное вино, что немного горчило на языке, но вместе с этим и придавало всему ужину какого-то личного, неуловимого характера. Как отец рассказывал за столом свои несмешные анекдоты и каламбуры, а мама и сестра лишь хихикали с них, пока она пыталась как-то перешутить неугомонного отца. Как они вместе с сестрой тихо шептались и хихикали в комнате, читая странные мамины романы, не совсем понимая смысла историй. Стало паршиво, ещё хуже, ну да, конечно ей стало хуже. Как может быть хорошо, когда она всё потеряла? Зачем вспоминать о хороших днях, если впереди её уже ничего хорошего не ждёт, она в ужасе и совершенно не знает как ей поступить дальше. Что она может сделать для обеспечения своей безопасности? К кому ей можно обратиться за помощью, сейчас доверять кому-то с родни самоубийству, чего можно ждать от совершенно незнакомого человека, а человека ли вообще? Сколько ещё она будет себя обманывать, пытаясь не сойти с ума? Она столько раз оказывалась в конце истории этого мира, наблюдая за падением собственной страны, за смертями сотни людей, за которых она была в ответе, за уничтожением этого маленького островка, под названием «смысл». И ровно столько же раз оказывалась в самом начале, полностью отдаваясь в лапы сжирающего душу отчаяния, что гнило где-то глубоко в сердце, постепенно убивая последнюю надежду на конец этого кошмара. Она так устала из раза в раз возвращаться к изначальной точке, что постепенно забыла о её существовании, полностью отвергая мысль, что все эти бесконечные издевательства над ней не просто страшный сон, от которого она просыпается в своей кровати, пытаясь успокоить буйное сердце, что так и рвётся на ружу, словно желая закричать «я здесь! Помогите мне! Я так устала боятся! Помогите мне, хоть кто нибудь, я так хочу домой. Боже, прошу, хоть кто-то…», но игнорируемое всеми, включая саму принцессу. Что всё это не просто кошмар, а самая настоящая, до противного пугающая и жестокая реальность, выбраться из которой, ей не дают лапы судьбы, что пугающе схлопнулись, медленно смыкаясь, заживая девушку между холодными мягкими стенками ладоней, лишая ту воздуха и последней крохи надежды. Но в один момент всё изменилось, потому-что её спасли, потому-что на миг, она подумала, что, возможно, сможет избежать столь страшной участи вместе с этим героем, ведь он, в одиночку расправился со страшным драконом, спасая её от полного одиночества, она думала, что он, тот самый приц из пресловутых сказок матушки и сестрицы, который сможет построить с ней для Пропии прекрасное будущее, в котором они вместе смогут править до конца своих дней. Только… Она снова допустила огромную ошибку. Как всегда. Тот голос, говорил ей о том, что бы она заставила рыцаря остаться в этом мире, но проблема в том, что она уже не хочет его здесь сдерживать. И видеть не хочет, даже одним воздухом дышать с ним становится страшно, она его любит? Нет, это чувство отличается от того теплого тумана в её голове, как когда он только спас её, отличается, при чем сильно, словно это две противоположных эмоции. Она желает что бы он исчез, пропал с поля видения, не появлялся не то что на глазах, даже не упоминался! Она ненавидит его? Боится? Она восхищается им? Ведь, за столь долгое время, что бы она не пыталась сделать, ничего никогда не менялось, история каждый раз шла одинаковым ходом, заставляя девушку под неё подстраиваться. И вот, впервые за столько столетий, она смогла увидеть иной исход событий, что казалось, были предначертаны ей навсегда. И он так легко всё изменил, словно мир изначально был создан лишь для него, словно она была создана лишь для него… От подобного умозаключения её перетряхнуло, ну нет конечно, как такое возможно? Это же перечёркивает и обесценивает все её страдания, через которые она прошла, просто что бы увидеть другой исход, как это так? Что бы мир был создан исключительно для одного человека, что бы она была чем то вроде жалкой награды, трофея? Да разве это честно? Разве это справедливо? Почему это именно она? Она же ничего плохо-то и не сделала, просто… Сожгла деревню с живыми людьми, с людьми, у которых были дети, родители, кто-то вообще был только-только порожден на этот свет. И всех она убила, своими словами, действиями, всем. Но когда её теория подтвердилась, когда тот женский, старческий голос во сне сказал удержать его в этом мире, она попросила лишь об одном. — Пожалуйста, выпустите меня из этого кошмара! — Но она сразу же проснулась. Даже и строчки от женщины больше не услышала, словно её и не нужно было знать, согласна ли девушка выполнять её приказ, или нет. Ей было безразлично. Но Хризеида всё-таки решила, может быть, если мир действительно изначально был создан именно для него, как, своеобразная ловушка, то и угрызения совести она не должна была чувствовать? Она сбежит от сюда, а что будет с рыцарем… В прочем, какая ей разница? Она пережила слишком много, что бы волноваться о человеке, которого знает от силы неделю, её не волнует, что с ним станет, как не волновало его, что станет с ней после убийства «отца». Воспоминания снова всплыли в голове.
***
— Рыцарь, боритесь! Прошу, Вместе мы создадим прекрасное будущее! Доверьтесь мне! — почти в отчаянии кричала она, она не могла просто отпустить его, нужно было хоть за что-то зацепиться, заставить его остаться здесь. Оказывается, в его мозг пробрался паразит. Паразит, подобный такому же как и у её отца, но если с тем он смог справиться почти самостоятельно, то рыцарь был на последней стадии, нужно было просто заставить его остаться, заставить его медленно умереть здесь, просто, быстро и конечно же, без сожалений. Коих у неё уже слишком много, что бы задумываться о новых. Но в любом случае, она не справилась. Он покинул этот мир, она даже до конца не поняла как именно, в один момент он просто пропал, и тогда, всё затихло, посреди комнаты просто никого не оказалось. Он исчез, не оставив после себя ничего. Ни крови, ни разбросанных по полу вещей, как после взрыва, ничего. Его вещи так и остались в сундуках, да и сам дом стоял на месте, словно их владелец всегда был здесь. Но теперь, теперь все эти вещи казались пустыми и без идейными, словно всю душу, искру разжигающую пламя жизни в этих вещах, нагло высосали, не оставив и следа. Она была в растерянности, какое-то время, пока не поняла, что врач, стоящий рядом с ней всё то время, пока она пыталась образумить Лололошку, пропал. Словно и не было его никогда, если так подумать, он даже не сказал ничего, когда на его глазах человек буквально растворился. Стало жутко, тело напряглось, но она всё-таки решила позвать его. — Д-доктор? Где в-вы? — но в ответ была лишь удушающая своей плотностью и вязкостью, тишина.Брось этот фарс, Хризеида, ты знаешь где он.
— Ч-что? — и стало по настоящему страшно. Тот же голос, как и в её безумно пустом сне, заговорил с ней сейчас, пока она не спала. Она, очевидно, сошла с ума, теперь она, скорее всего, умрёт где-то в башне, а слухи о её семье, как о «психически больных» разлетятся по всей округе. Стало ужасно печально, так вот, как окончится её новая жизнь, да? Так жалко и несчастно, конечно, как она вообще посмела подумать, что ей уготована счастливая концовка… Что с рыцарем, что без него, она просто обычное и типичное ничтожество, которой уготованы вечные мучения в бесконечно долгом, непрерывном кошмаре. Это просто смешно.Здесь с самого начала никого не было
Как поразительно их мысли пришли к одному выводу. Да, так и есть, с самого начала, в этом темном, пустом пространстве, никого, кроме неё, рыцаря, и этого страшного, чарующего голоса, никого не было. Ни папы, ни Фаронда, даже мамы и сестры. Никого.Ты подвела меня, Хризеида, какое же большое разочарование…
Голос казался напряжённым, но вместе с этим он пытался выглядеть расстроенным, словно играя на чувстве вины, ну конечно, так оно и было, с ней просто игрались. Снова она была заточена в собственный кошмар, в котором уже её совесть пыталась поиздеваться над ней. Ведь так?Ты мне больше не нужна, как подводный камень, балласт, в тебе уже нет искры, пустышка.
Тебе страшно?
Нет.Почему?
Я не знаю.Чего ты хочешь?
Я не знаю, мне страшно.Чего ты хочешь?
Я не знаю! Мне страшно!Чего ты хочешь?
Просто выпустите меня отсюда! Домой! Домой! Я хочу домой!***
Когда она проснулась, то чувствовала лишь боль. Глаз ужасно болел, когда она попыталась дотронуться до него, то лишь отдёрнула руку, зашипев от боли. Всё её тело ужасно ныло и болело, один глаз почти ничего не видел, сильно опух, скорее всего, у неё синяк. Всё лицо горит, а ещё, всё чешется, зуд не проходит даже когда она раздирает кожу на шее, случайно порвав колье мамы. Слёзы непроизвольно катятся из глаз. Ну вот, теперь у неё и его нет, что за неудача такая. Она пытается привстать на локтях, но тело предательски тянет назад, от усталости она даже позвать на помощь не может. Вертя головой в стороны, она понимает, что это место чертовски странное, здесь вся листва какого то, синего цвета, небо, вроде черное, но звёзд или луны на нём не видно, да вообще, всё здесь ощущается слишком странным и неестественным, но даже в этой неестественности, больше реальности чем во всём том, что она видела раньше. Она приподнимает шею что бы посмотреть на своё тело. Платье всё рваное, матое и грязное, повторному использованию явно не принадлежит. Ну вот, это было её любимое платье. Когда-то нежно розовая ткань, стала такой страшной, грязной, скорее всего ещё и вонючей, ведь, бог знает, где она лежит. На секунду, она прикрывает глаза. И снова погружается в сон. Ей так давно этого не хватало… Она не слышит не шелеста листьев, ни воя каких-то собак, её голова в кое-том веке пуста и спокойна. Она наконец-то может точно сказать, она в порядке.***
Она просыпается от того, что кто-то тыкал палкой ей в щеку, что было очень неприятно, ведь всё её лицо было покрыто царапинами и порезами, а лишние прикосновения, особенно такие болезненные, причиняли ещё большую боль. Она приоткрыла один глаз, что бы разглядеть обидчика, точнее обидчицу в лицо. На неё смотрела очень странно одетая девочка. Её кожа была зёлёной сине-розовые глаза смотрели с нескрываемым интересом и ликованием, ели заметные, темно-зелёные веснушки, подчёркивали очень длинный, но аккуратный носик. Её пшеничные, короткие, но очень объёмные, пышные волосы, ложились девушке на лицо. Увидев ответную реакцию от Хризеиды, девушка аж «засияла», что-то присвистнув она полезла в сумочку у себя под боком, вытащила какие-то странные на вид цветы, потерла между пальцев, от чего на них осела пыльца и сок, и нанесла подопечной на глаз. Девушка перед ней была настолько ослабшей, что даже сопротивляться сил не было. Не то что говорить, или вообще, кричать. — Так и знала, что живехонькая! Ну не могла же ты так быстро помереть, ещё и красавица такая! Вах, братец так обрадуется узнав, что у нас будет такой экземпляр как ты! — девушка без труда подняла «больную» на ноги, помогая той перемещаться. Что не сильно помогло, ведь шла в основном незнакомка, придерживая Хризу на плече. — Тебе вообще очень повезло, что тебя нашла именно я, будь это не погасшие, просто бы умирать оставили, даже бы помочь не попытались… А может что и хуже, с твоим-то лицом…- девушка всё ещё была на веселе, хоть и сквозило в её фразе ядом. — Ты кстати, не парься, тот цветочек от подобных отёков быстро помогает, тут, в Поэне, много таких «лекарств» растёт! — громко прощебетала она, от чего голова немного заболела и закружилась. За что ей всё это, и… Поэна? В смысле? Что это за королевство такое? Где они вообще находятся тогда? В прочем, не важно… Что куда важнее, кто эта девушка, а главное, что она из себя представляет. На её рубашке были нарисованы вишни, а ещё, она носила длинные брюки, которые к низу расширялись, прикрывая длинные сапоги. Она выглядела так странно, и в то же время, так красиво, что девушка даже забыла о своей боли, которая отдалась в тот момент, когда девушка резко дернулась, доставая из ножен меч. — Ой, совсем представиться забыла, меня, кстати, Айя зовут, а тебя? — она посмотрела на блондинку немигающим взглядом, явно ожидая ответ. — Хризеида. Меня зовут Хризеида. — И монстра, стоящего прямо перед ней, разрубили на пополам, оставляя после себя мерзкую, синеватую жидкость, от которой попахивало чем-то вроде ежевики. Как она это сделала? Это магия такая? — Хорошее имя, тебе даже очень идёт, но… думаю слишком длинное, может быть, мм. Дайка подумать, Хриз? — воспоминания пробили ещё одну дыру. И на секунду опешив, она всё-таки сказала. — А-ага, давай так. — портить отношения с тем, кто только что тебя спас, не безопасно.