Изъян Принца мела

      Алиса поступила правильно, оставив Кли вместе с Альбедо в Мондштадте. Маленького рыцаря любят в Ордо Фавониус, даже несмотря на её страсть к разрушениям. Когда она что-то взрывает, Джинн назначает справедливое наказание. Дилюк приходит, чтобы прочитать лекцию об осторожном обращении с огнём, поэтому Кли называет его ворчуном. Пока он не слышит, конечно.       Кли ищет приключений в компании Беннета и Рэйзора (обычно они заканчиваются катастрофой), помогает Эмбер улучшить Барона Зайчика (в штабе Ордо Фавониус нельзя взрывать стены), а у Лизы есть собственная мастерская, почти как у Альбедо, куда маленький пиротехник любит наведываться, чтобы сделать порох и угоститься сумерскими сладостями.       Кли не понимает астрологические предсказания Моны, но ей очень нравится с ней играть. Рыцарь Искорка не знает, что такое «винная индустрия», но поддерживает план Дионы по её уничтожению, потому что последнее слово ассоциируется с бомбами. Пока Альбедо не видит, Сахароза пытается трансмутировать прыг-скок бомбы, и это может быть опасно (надо поговорить с ней об этом).       Разумеется, рыцари лишь изредка проводят с ней время, поэтому забота о Кли лежит на плечах её названного старшего брата. Альбедо искренне любит её, но иногда он с головой уходит в работу, забывая обо всём остальном. А ведь Кли нельзя оставлять надолго без присмотра, иначе непременно случится что-то ужасное.       Помощь пришла откуда не ждали: капитан кавалерии, пьяница и плут, оказался прекрасным нянькой. Альбедо опасался, что из-за своих привычек Кэйа окажет негативное влияние на Кли. Но под маской кокетства и озорства оказалась интересная и многогранная личность.       Они быстро пришли к взаимопониманию, словно знали друг друга всю жизнь. На Кэйю можно было положиться: он учил Кли только хорошему (Альбедо запрещал играть с сестрёнкой в азартные игры, но подозревал, что они занимаются этим втайне от него) и умел одним своим присутствием делать уютным дом, где раньше царил алхимический и пиротехнический хаос. Альбедо сделал для него дубликат ключей, а на дверь гостевой спальни Кли повесила собственноручно сделанную табличку «Комната дяди Кэи».       Всё-таки Алиса сделала правильный выбор, — так считал Альбедо раньше. Сейчас же, смотря на эту табличку, написанную кривым детским почерком, он ощущает не только привычное тепло в груди, но и слабую тревогу, которой ещё есть, где разогнаться (он предчувствует: за ней последует нечто большее). Это было состояние смятения неясного происхождения.       Альбедо не мог доподлинно установить, кем ему приходится Кэйа. Они прекрасно проводят время втроём, словно настоящая семья, но в то же время на мансарде громоздятся портреты Альбериха, написанные отнюдь не в порыве дружеской привязанности. Художника восхищает красота Кэйи, но, увы, простым созерцанием это ограничиться не может. Желание прикасаться к нему делает сложным уравнение их взаимоотношений, а неизвестной переменной является мнение самого Альбериха об их образе жизни.        Альбедо тщательно оберегает свою тайну, чтобы не разрушить их идеальный мирок. Кли обожает «дядю Кэйю», и он не простит себя, если Кэйа покинет их из-за его спутанных чувств.       — Смотри, Искорка, — звучит голос Кэйи из гостиной, — это самая сильная карта в игре.       Видимо, они не слышали, как Альбедо вернулся.       — На ней нарисован ты! — ахает Кли.       — Всё верно, — в голосе Кэйи слышно улыбку. — Если её повернуть вот так… То кажется, будто я двигаюсь на карточке. С этой картой ты одержишь победу в любой игре. Я дарю её тебе.       — Большое спасибо, дядя Кэйя!       Альбедо беззвучно выходит из коридора, чтобы увидеть сидящих на диване заговорщиков. Они повёрнуты спиной к проходу и даже не догадываются о присутствии Альбедо. На столе разложены всевозможные карты из Священного призыва семерых. Алхимик, скрестив руки на груди, прислоняется плечом к дверному косяку. На губах появляется добрая ухмылка.       — Помнишь о нашем уговоре? — словно почувствовав неладное, Кэйа говорит тише. — Не говори Альбедо о том, что мы играем в карты, а то он сделает из нас говорящие цветочки…       Кли хихикает, и алхимик тоже не может сдержать смех, который и выдаёт его. Подпольные картёжники испуганно подскакивают. Кэйа в просторной рубашке, растрёпанный и домашний, оборачивается. Глубокие синие воды взволнованы в его взгляде, и он чертовски прекрасен каждый миг существования этого мира.       — Почему, превратив вас в цветы, я должен оставить вам возможность разговаривать? — спрашивает Альбедо, пытаясь быть суровым хотя бы несколько секунд: всё-таки он запрещал им играть в карты, считая, что азартные игры не пойдут на пользу Кли.       Кэйа улыбается так, словно насквозь видит алхимика, и кладёт ладонь на голову Кли. Алые глазки осторожно выглядывают из-за спинки дивана.       — Чтобы мы могли говорить, какой ты у нас хороший, конечно! — выкручивается Альберих.       Альбедо качает головой — всё же с тёплой улыбкой на губах — и подходит к столу. Порывшись в карманах плаща, он достаёт карту с собственным изображением и даёт её Кли. Та с восхищением крутит её в ручках, а потом поднимает большие глаза на брата.       — Дядя Кэйа ошибается, — говорит тот, — вот самая сильная карта в игре.       — Правда? — Кли вопросительно смотрит то на Альбедо, то на Кэйю.       — Конечно правда. Я же сильнее Кэйи. Значит, и карты соответствующие.       Кэйа опасно щурит глаз.       — С каких это пор ты сильнее меня? Ты же большую часть дня проводишь в кабинете, а я капитан кавалерии.       — Ах да-а, — ухмыляясь, тянет Альбедо. — И где же твой конь?       — Я тебе потом покажу… — очередная нелепая шутка Кэйи заставляет алхимика вздохнуть. — Предлагаю сейчас решить раз и навсегда, чья карта сильнее.       Он приглашающе показывает на стол с разбросанными картами.       — Идёт, — соглашается Альбедо и обращается к Кли: — Искорка, отправляйся спать.       — А вы мне потом скажете, кто победил? — интересуется она, уже собирая свою колоду, чтобы брат не конфисковал (хотя, кажется, теперь он не только одобрил эту игру, но и поощрил).       — Конечно скажем, — Альбедо обнимает её и совершает ежедневный ритуал: — Спи спокойно, пусть тебе приснятся добрые сны.       Когда Кли уходит на второй этаж в свою комнату, Альбедо ставит стул напротив Кэйи и садится, готовый к серьёзной схватке. Он достаёт из внутреннего кармана плаща собственную колоду, проверенную в боях с Принцем в баре «Кошкин хвост».       — Ты сегодня рано, — говорит Кэйа, пока алхимик раскладывает на столе свои карты.       — На Драконьем хребте собиралась буря, и я решил приостановить эксперимент, чтобы не застрять там.       — Хорошо, а то пришлось бы тебя откапывать потом.       Альбедо тихо посмеивается, думая про себя, что спешил домой не только из-за приближающейся бури, и спрашивает:       — А у тебя как день прошёл?       — В обед дописал отчёт, выловил Кли из озера Звездопадов и был дома.       — Она опять глушила рыбу?       — Ага. Но там не очень много пострадавших, так что Джинн я докладывать не стал, — говорит Кэйа и переводит тему: — Почему ты делал вид, что не играешь в карты?       — Чтобы застать тебя врасплох.       Альбедо поднимает на Кэйю тяжёлый взгляд, заявляя о своём превосходстве.       — Приступим?       Альберих подхватывает его азарт, распаляя это чувство в тысячу раз сильнее, и отвечает:       — Играем на желание. Победителя определяем после трёх игр.       Альбедо вдруг приходит в голову, что у него как раз есть много желаний… Нет, они все непристойные, думает он. Альбедо отметает эти мысли и говорит:       — Хорошо. Будешь готовить ужин месяц.       Кэйа смеётся звонко, ужасно заразительно и красиво. Всё, что он делает, предстаёт в глазах алхимика невыносимо великолепным, словно Кэйа очаровал его с помощью приворотного зелья. Он пялится на Альбериха, затаив дыхание, даже не замечая этого, и тот произносит:       — Посмотрим.       Кэйа берёт в руки монетку и наклоняется вперёд, смотря на Альбедо уверенным взглядом. Разрез его рубашки открывает грудь, и взгляд алхимика против воли скользит по смуглой коже.       Альберих подкидывает монетку, и Альбедо успевает заметить только мимолётный блеск золота. Она стучит о деревянную крышку стола, и алхимик поднимает взгляд на лицо Кэйи. Губы того сложены в мягкой усмешке, брови слегка приподняты, словно он действительно знает о тайных помыслах Альбедо.       — Ты первый, — говорит этот дьявол во плоти.       — А?       — Ты ходишь первым, — повторяет Кэйа и откидывается на спинку дивана. — Может быть, мне следует провести для тебя инструктаж?       Он вольготно закидывает ногу на ногу. Альбедо сглатывает, отгоняет полезшие в голову картины инструктажа с Кэйей прямо на этом столе и сгребает в ладонь дайсы.       — Ты ещё будешь умолять о пощаде, — отвечает алхимик и делает первый бросок.       Карты на руках, игра началась. Первый раунд идёт напряжённо, и оба молчат, помня про то, что на кону стоит не только желание, но и звание сильнейшего. Только Кэйа рассыпается негромким бархатным смехом, когда его карты бьют по минус десять. Альбедо считает, что этот самый смех, туманивший разум, и стал причиной его проигрыша в первой игре.       Ко второй игре он собирается с духом и одерживает победу над Кэйей. Теперь их шансы равны.       Настало время третьего, решающего раунда. Сейчас определится победитель.       Они обмениваются колодами, чтобы перетасовать карты. Альбедо смотрит, как, тихо шурша, мягко и быстро перемещаются его карты в руках Кэйи. Большие смуглые ладони удерживают всю колоду без проблем, а длинные пальцы двигаются уверенно вниз и вверх. Это выглядит до умопомрачения сексуально, и Альбедо думает о том, что ещё лучше эти пальцы смотрелись бы вокруг его…       — Ты собираешься перемешивать мою колоду? — спрашивает Кэйа, вернув алхимика в реальность.       Тот вздрагивает от неожиданности, и карты вылетают из его рук, разлетаясь по его коленям, а оттуда часть падает даже на пол.       — Ох, извини. Я… Кхм, — Альбедо прочистил горло, — задумался.       Он собирает разбросанные карты, но не свои мысли, выползшие из самых тёмных уголков души. Кэйа, само воплощение благородства, решает ему помочь и делает ситуацию опасной. Он подходит и садится на корточки совсем близко, чтобы собрать карты с пола вокруг Альбедо.       Алхимик бросает взгляд на Кэйю, находящегося внизу, и уже не может его отвести. Он изо всех сил старается не думать о растрёпанных волосах, в которые хочется зарыться пальцами и потянуть назад. Не думать о сильных плечах и смуглой коже шеи, призывающей оставить на ней отметку, чтобы многочисленные воздыхатели Кэйи поняли, что им ничего не светит. А потом…       Кэйа касается его рук, и Альбедо не сразу разбирает, где заканчивается его фантазия и начинается реальность.       — Всё хорошо? — негромко спрашивает Альберих, подняв голову.       Его взгляд удивительный. Цвет его радужки похож на глубокое озеро, чьи воды превратились в кристально чистый лёд. Он завораживает, и кажется, будто слой за слоем льда тает, когда Кэйа смотрит на него так нежно, как сейчас…       — Ты всё-таки дашь мне карты?       Альбедо приходит в себя резко, словно на него опрокинули ведро воды. Он отдаёт карты, что держал в руках, и тушуется.       Человеческие чувства опасны, знает Альбедо. Они годами держат в заблуждении, накинув на голову завесу, из-за которой мир видно в одну лишь узкую щёлочку. И наоборот — они имеют способность в одно мгновение захватывать разум, вынуждая говорить раньше, чем мысль оформится в уме, и совершать иррациональные вещи.       Альбедо — идеальное творение Рейндоттир, но, кажется, он слетает с катушек, как его бракованный двойник. Что он творит? Почему это происходит? И что ещё он хочет сделать?       Он хочет так много, что становится страшно. Он не может это контролировать. Выходит, он всё же не так идеален, как думала Рейн.       Конечно же, занятый своими мыслями, Альбедо с разгромом проигрывает в третьем раунде.       — Что ты загадаешь? — спрашивает он, опустив взгляд.       — У меня пока что нет идей. Потом придумаю, — произносит Кэйа и зевает. — Сейчас мне ужасно хочется спать. Кстати, завтра же суббота. Мы могли бы втроём прогуляться.       — Да, хорошо, — быстро отзывается Альбедо. — Спокойной ночи.       Кэйа удаляется в свою комнату, а алхимик тихонько поднимается на мансарду. Он отпирает ключом деревянную дверь, шагает за порог тайной комнаты и не спешит щёлкать выключателем. Альбедо смотрит на обличье своего порока: вдоль стен стоят картины в тяжёлых рамах, накрытые тонкой белой тканью, и лунные посланники безошибочно находят его грехи, делая из них привидений.       Альбедо запирает дверь и идёт к окну. Возле него стоит мольберт с чистым холстом, а рядом краски и палитра на табуретке — всё заранее подготовлено, потому что он приходит сюда, когда чувства захлёстывают, словно он тонет в том самом растопленном озере, и ему нужно немедленно выплеснуть их, чтобы обманчиво свободно сделать глоток воздуха.       Художник поворачивает мольберт к окну и пишет, не зажигая свет, словно тот будет его укорять. Ему не нужен набросок и кисти — он выдавливает масло из тюбиков и смешивает их пальцами. Затем уверенно чертит подушечками пальцев линии — плавные и изящные, как сам Кэйа. Скольжение по холсту приносит ему умиротворение, и он забывается, воспроизводя по памяти прекрасные черты.       Охладив пыл, Альбедо решает, что нельзя больше бегать от собственных чувств. Нужно бросить все силы на их изучение. Понять их природу и выяснить, что с ними делать.