Доктор Р.

Если фрау Боммель и продолжала неуклонно полнеть, это выходило у неё так естественно, что никто в свете не замечал особенных изменений. Только доктор видел стрелку весов для мешков сахара и муки, на которых взвешивалась его давняя пациентка, отвергшая весы, созданные для легконогих заокеанских актрис, весивших не больше 120 фунтов. Все 190 с некоторых пор весила она. И В общем, была совершенно здорова. Она отличалась отменным, крепким здоровьем деревенских девиц, эта госпожа Боммель. Упорно побеждая своё высокое аристократическое происхождение. Появляясь в свете со своей естественной, ничего не стоящей ей статью, она сохраняла гибкость и раскованную энергичность неожиданных движений. Перегибалась через кресла в опере или борт авто, легко поднималась из-за стола, суетилась среди гостей ловко отодвигая что-нибудь бедром. В ней было много страсти, энергии и жизни. Она была создана для радостей. Она предпочитала их получать, но отменно давала и сама. Правда, весьма выборочно и скупо. Доктор не входил в число одаренных ей счастливцев. От неё он получал только насмешки высокомерной женщины, которая и расплывшись до средних капиталистических пропорций, сохраняла свою аристократическую спесь тонкой красотки голубых кровей. Он не успел моргнуть и глазом, когда перед ним оказалась отъевшаяся и даже раскормленная, сильно накрашенная дама средних - то есть 28- лет. Она разучилась играть на пианино, боялась, что бесплодна, и больше всего на свете хотела иметь детей. У неё на пальцах мерцали бриллианты, жемчуг был на ней на всей - на её руках и полной шее. Даже в ушах. Белые шёлковые чулки со скрипом, туго стягивали её круглые икры. И нежные, тонкие руки лежали на пухлом животе. Она сидела в его кабинете, как статуя капитализма. ⁃ Вы же поможете мне, Рурке? - впервые с мольбой и стоном исторгла она. ⁃ У меня есть имя. - медленно, с усмешкой, отозвался он. ⁃ Иероним! - страстно выдохнули алые губы. Он боялся, что ещё миг и она рухнет на колени перед ним. Но она сломалась пополам и зарылась лицом между округлых, стянутых белой юбкой бедер и коленей. ⁃ Ну конечно, я помогу Вам, фрау Боммель, но ничто на свете не даётся даром. - поучительно заметил он, поднимая её голову за круглый, хорошенький подбородок - ещё острый, как некогда давно. И тогда она ему отказала. ⁃ Чтобы я, законная жена Эрика Боммеля, отдалась аптекарю? Что же, Рурке, Вам самим должно быть смешно. И при Вашей физиономии… не спасает и Ваш талант. Вот так ловко она его отчитала, поднялась и покинула его кабинет. Эта находчивая, упёртая в своих желаниях женщина, обратилась к Всеотче Францу.* И получила желанную беременность. И круглолицых, румяных близнецов с фамилией её одиозного, успешного мужа. Его вызовы в маршальский замок случались всё реже, постепенно сходя на нет. Ана Боммель мучилась операми и растила своих детей, иногда пытаясь петь. Она полнела, наполняя собой всё новые и новые туалеты, которые заказывал ей муж. Она много плакала, скандалила и страдала. Пила шампанское и ела тощих актрис.** Она упорно блюла собственное совершенство. Свою напоминающую скрипку или мандолину сладострастную фигуру. Свои маленькие, ухоженные руки и ноги, свои густые волосы и крупные белые зубы… Пока однажды судьба не свела их снова. В неожиданный момент и по совсем неожиданному поводу. Её дорогой, любимый, обожаемый муж вышел из себя - и -совсем не как уважаемый человек - кинул в свою жену мраморным пресс-папье. И разворотил ей щёку. Ей, матери. На глазах у обоих близнецов. Испуганные, заплакавшие дети были тут же усланы к себе. Он и сам был в ужасе, сидя возле неё, в полуосвещённый гостиной. Её рука держала у онемевшего, сиреневатого лица, компресс. Само лицо не имело на себе никакого выражение. Только иногда- вздрагивали, вытягиваясь от боли, её длинные тонкие губы. Красные. Даже теперь. Муж был ласков, гладил её ладони, зажав в больших своих, и шутил. Но она не улыбалась. Иероним Рурке пришёл, чтобы вырвать ей наполовину сломанный зуб и смешанные с кровью остатки выбитого второго. Так у фрау Боммель справа не стало двух зубов. Конечно, этого ни кому не было видно, но она знала это сама. И расплакалась от осознания наступившего несовершенства. Её усердно утешал маршал. Но и доктор сыграл в заключительной сцене этого вечера не последнюю роль. Изучая задремавшую Ану Боммель, красивую и несчастную полную женщину, неуклюже свернувшуюся на тахте, он невольно чертил в голове контуры её старого, канувшего в прошлое тела. И вспоминал, как мечтал о том как она окажется на его колене. И будет сидеть там, непослушная избалованная девчонка с поразительной лёгкостью в длинных ногах. Теперь скорее он мог устроиться на её коленях. Как мальчишка. Это размышление позабавило его. Он отдал свои мысли в распоряжение фантазии на всю дорогу из замка домой. После истории с потерянными зубами он не стал с фрау Боммель ближе. Но, пожалуй, он знал её секрет, а это было уже что-то. «Ничего, однажды ты истратишь все его средства, ты сделаешь своего мужа банкротом, моя дорогая. Промотаешь ваше состояние на побрякушки. Это всё, что ты теперь умеешь или я не прав?» Обращался он к ней перед сном, видя перед собой её виноватое, встревоженное лицо. Она смущённо кивала. «Он выгонит тебя из дома, устав от твоих бесконечных истерик. Какой мужчина мог бы вынести это дольше, милая. Правда, ну посуди сама!» Доктор хищно облизывает тонкие губы, очень довольный собой. Она бледна, голодна, беззащитна. Беспомощна. И в его власти. Что она будет делать, когда у неё не найдётся ни одной дорогой или хоть сколько-нибудь роскошной тряпки, чтобы обернуть своё разжиревшее тело ленивой, ничего не умеющей женщины? Конечно, она заглянет к нему. Сотрет дешевыми туфлями свои ноги, будет на грани обморока, ни пробовав и крошки пирожного за пару недель! Она побледнеет и даже похудеет - немного. Так, что станут тоньше её руки и изысканная шея. Ей это будет очень хорошо. Он накормит и снова оденет её - скромно для первой поры. Они будут музицировать вместе и он научит её быть учительницей пения. У неё ведь прекрасный, сильный грудной голос, а талант - не пропьёшь и не проешь. Потом - он будет к ней щедрей, а когда она прославится - придумает что-то, и сделает свою маленькую Ани оперной певицей, как она сама мечтала всегда, пока не расплылась до лентяйки мадам Боммель. Потом.. она станет его женой. И сама сыграет на их свадьбе. Он заткнёт за пояс этого плута и палача Боммеля. Всех властных. Они вместе заткнут, а потом…. Он будет любить её. До самого позднего утра. Её белое, роскошное, полное, вызывающее у всякого здорового мужчины желание тело… Господин Рурке заснул только в третьем часу утра. Так сказала консьержу его квартирная хозяйка, ожидавшая, когда наконец нерадивый жилец потушит свет. На утро ему пришла телеграмма. Мадам Боммель хотела сделать пластическую операцию вопреки запретам возражавшего мужа. Спрашивалось его экспертное мнение. Внизу стояли две похожие размашистые подписи. Тяжело вздохнув, он порывисто поднялся с постели и потребовал кофе. «Он аптекарь, Ани, чего ты хочешь от него, он аптекарь…» - хохотал раскатистый бас в его голове. «Дорогой, я прекрасно это знаю, но он соображает в медицине всяко больше, чем ты» - тянул визгливый, капризный женский. Потом Эрик Боммель ронял свою жену в постель и имел её. Несмотря на 2 выбитых зуба и маленький шрам на щеке. Что ж, маршал убедил свою супругу в том, что он придавал ей некоторый флёр тайны. Иероним Рурке сглатывал, отпивая кофе и очень зло кривил тонкий, бескровный рот. ​