Доктор Р.

Эта история знакомства с его самой важной пациенткой началась давно. И знакомство не задалось сразу. На маленькой, хрупкой жене соперника его юности, недалёкого политикана и надменного вояки, был очень тугой корсет. Она сидела за новым, дорогим роялем и играла для его друзей. Он хвастался талантом аристократки жены, как делал всякий порядочный нувориш. Это смешило циника и наблюдателя Иеронима Рурке. Она играла Шумана или Малера, какой-то особенно трудный пассаж. Он требовал виртуозности, и она была в её тонких, умелых пальцах. А потом - она сбилась, перепутав тональность. Откуда-то из сладостной вышины взлетающих над головами в гостиной звуков, сорвался тяжелый би-моль. И с ним - замерло от ужаса и стыда её сердце. Она играла дальше, промучавшись какую-то секунду, покраснев сначала, после - побелев. У неё дрожали пальцы и дрожали губы… Она упала в обморок, доиграв, и после крика «Есть здесь врач?», он приводил её в чувство. Она очнулась у него на руках. «Вы играли великолепно, Миа Донна! У вас большой талант.» - прошептал лукаво он. «Мне приятно слышать это, но всё-таки Вы врач. Тот же аптекарь. Разве, вы смыслите в музыке?» - печально улыбнулась она, обретая сошедший было со щёк румянец. Её муж стал приглашать его на всякое торжество, чтобы предупреждать припадки. Ана убеждала его, что с детства страдает астмой и десятком других нервных болезней. Он согласно кивал, уступая и принимал этот детский каприз нервной барышни из строгого, замучившего её семейства. Постепенно она становилась здоровей, а он - равно наслаждался музыкой, выплывавшей из под её пальцев. Легко и виртуозно они извлекали её. Но…после случая с би-молем она начала фальшивить. Точнее, она прощала это себе. Позволяла играть небрежнее и проще. Это прекрасно сходило на грубый, нуворишский вкус буржуа. Ведь никто не заметил промаха с би-молем…. Никто, кроме него, а он - был не в счет. Она быстро, налету схватила это…. Она догадывалась о многом, но упорно делала вид, что не замечает восхищения скромного врача. Какого-то там доктора физиологии и психиатрии. Она порхала мимо него, вокруг гостей, шалила, танцевала, перегибалась через перила, каталась с мужем, раскинув руки, в быстром авто…Она дурачилась, как ребенок, гибкая и тонкая, хорошенькая богатая жена. Больше всего на свете он мечтал, чтобы во время очередного осмотра она села на его большое, острое колено…. Постепенно её опыт общения с людьми круга мужа рос, как и росли её смелость в обхождении, требования к собственным нарядам и аппетиты. Длинные шелковые туалеты с лентами и газом, блиставшие на балах начала века уходили в прошлое, как и широкополые шляпы. Новый образ юной маршальской супруги Аны Боммель требовал открытых платьев, бархата и боа. Наступали ревущие 20-е. Хрупкая девица округлялась, пристрастившись к излишествам, вырастая в сытую, по-модному завитую женщину. Эта женщина изредка играла на фортепиано, но взгляды мужчин в свете она давно притягивала вовсе не музыкой. И не музыкой занимались те, кто оказывался в её постели. Хотя, законное и главное место там, конечно, занимал её муж. И он был чрезвычайно доволен сделанным выбором…. Довольна была и его полнеющая жена. Не был доволен, пожалуй, только семейный врач. Его беспокоила и томила надменная холодность собственной богатой пациентки. Её чарующая, пышная грудь, распирающая декольте любого платья, не раз смущала помыслы Иеронима. Всякий раз осматривая фрау, он жалел об изобретении статоскопа каким-то старым счастливцем. Куда интереснее ему было бы слушать биение её сердца, прижимаясь ухом к обнажённому, упругому телу. Полностью обнажённой он не видел её никогда. Каким-то извращённым образом она продолжала беречь репутацию, не позволяя ему снимать или даже ослаблять её тугой корсет. Однажды, когда её тошнило после чрезмерно обильного ужина и оперы, с середины которой шофёр увёз её домой, его руки привычно потянулись к шнуркам, как делали при приведении в чувство обычных женщин. Её остроконечные пальцы вцепились ему в ладонь и она сверкнула глазами так, что в его собственных - потемнело. ⁃ Держите свои руки при себе, Рурке. Не смейте касаться меня так. Или забыли, что имеете дело с баронессой? Вы позволяете себе слишком много. Ещё раз и я откажусь от Ваших услуг. Не такой уж вы и… Она хотела сказать ему гадость, но припадок дурноты её опередил. После этого её сильно стошнило. Вывернуло наизнанку, как говорили в больницах. Жалкая, с прядью взмокших волос упавших на красное от натуги лицо с синяками под впадинами накрашенных глаз, она презрительно усмехалась, поднимая короткую, пухлую верхнюю губу и морщила нос. Тугой лиф шёлкового платья должен был треснуть под давлением определенной тяжести, пока несчастная полная женщина стояла на коленях, полулежа на краю фаянсовой ванны. Её напряжённые, некрасиво выпяченные мощные бёдра, обтянутые шёлком, невольно привлекали его взгляд, но он стойко глядел на неё сверху, с желчной улыбкой констатируя медицинский факт. ⁃ Всё? - интересовался, время от времени глядя на тающий в сумраке гостиной, пьяно маячащий серебряным, строгим лицом циферблат. ⁃ Ага. - задыхаясь, без всякой спеси отвечала она. И её рвало - снова. И ещё много раз. Пока, обессиленная, она не стекала на пол, теряя всякое обличье и подобие изысканной женщины. Оставался только её сорванный, хриплый голос. И смятый, испачканный шёлк на усталых, сползших на кафель телесах. Он не пытался её поднять, боясь не справиться с непривычной тяжестью здорового, изобильного тела этой избалованной женщины. Он только прощался и брал шляпу и плащ, отдав распоряжение адъютантам её мужа или кому-нибудь из слуг. Они переносили её на тахту или в постель, где она приходила в себя настолько, чтобы принять ванну или холодный, лечебный душ. Но это уже не было его заботой. Его смутно волновал только миг, когда, натертая мылом до блеска, разгорячённая контрастной горячей ванной, раскрасневшаяся госпожа Ана Боммель тяжело плюхалась в свою шёлковую постель, может, несколько мгновений оценивая собственную растущую прелесть в зеркалах столика из перламутра.