Ты не справишься

Юру ужасно тошнит, хотя блевать уже нечем, голова кружится, в первую очередь от волнения. И страха. Смирнов силой воли заставляет себя отцепить пальцы от бортиков раковины, за которые он держался до побелевших костяшек. Немного подумав, и придя в себя, Юра продумывает речь, которую произнесет сейчас для Грома, и только после этого выходит из ванны. Стоит увидеть Костю, и все заготовленные слова вылетают из головы, словно голуби из окошка на чердаке. Видимо, по его взгляду читается слишком многое, и Гром, посмотрев на Юру, тут же собирается весь, и выглядит взволнованным. — Юр, чего такое? — ему вопрос задан так, будто Костя сейчас добавит: «Умер кто?». И он добавляет это вслух. — Н-нет, — шепотом отвечает Смирнов и качает отрицательно головой. Юра прикусывает щеку зубами изнутри, зажмуривает глаза — это длится не больше секунды, но легкая боль отрезвляет. Он смотрит на Костю взглядом побитой собаки и тихо произносит: — Кость. Я... Я... в-в-вообщем вот, — тихо говорит он, отводя взгляд, и вытаскивает из кармана домашнего халата тест на беременность с двумя полосками. Костя с начала смотрит непонимающе, а потом вдруг порывисто подходит к Юре и обнимает крепко-крепко. — Это же замечательно, Юр! Ты чего с таким кислым лицом? — Гром буквально светится от радости, становится немного суматошным и забавным. Юра бы обязательно посмеялся над этим, но сейчас ему вообще не до смеха. У Смирнова вообще не получается вымолвить хоть что-то, ком застрял в горле. Он стоит в объятиях Кости и почти не дышит, но собравшись немного, говорит тихо, куда-то в громовское плечо: — Кость, я н-не готов быть родителем. Я в-вообще к этому не готов. Константин отстраняется, даже делает шаг назад, и смотрит на Смирнова каким-то нечитаемым, но очевидно удивленным взглядом, открывает рот, чтобы начать говорить, но Юра его попытку прерывает: — Не говори ничего, пожалуйста. Я точно решил, что хочу сделать аборт. Взгляд у Грома становится почти стеклянным, он будто бы смотрит на Юру, но ничего не видит, и одними губами спрашивает: — Но почему? Смирнов не думал, что эти новости так расстроят Костю, но он, нервно пожав плечами, отвечает: — Потому что... я же говорю, я не готов. Потому что я буду отвратительным отцом. Потому что я не справлюсь с этим, — он даже заикаться перестает, сконцентрировавшись на этой попытке оправдаться, но спустя секунду он добавляет тихо, умоляюще: — Только не бросай меня, пожалуйста, — просит, уверенный что так все равно произойдет. — Но мы же будем воспитывать его вдвоем… — Нет, я не хочу, пойми меня, прошу, — Юра чувствует себя жалким. По Грому же видно — не понимает. По Константину видно, как сильно ему хочется ругаться и орать, но он себя сдерживает, вдыхает и выдыхает пару раз, вздыхает устало и громко, и возвращается на шаг вперед, снова обняв Юру, говорит: — У тебя еще есть время подумать. Но знай, что я приму любой твой выбор, я тебя не брошу, обещаю. Смирнов сомневается в обещании Кости, но не сомневается в том, какой выбор сделает. Он ужасно боится стать не только плохим отцом, но и просто не оправдать чьих-то надежд, пусть эти надежды будут у совсем крошечного ребенка, и оформятся не скоро. Юра привык, что его постоянно тыкают в то, какой он неудачник, всю жизнь, в школе, в академии, на работе, ему твердят: «Ты не справляешься». И не важно, в каком контексте это говорится, в унижение или для мотивации — одинаково неприятно и горько. А если он родит, на него навешают новое клеймо — ужасный отец.