Энид молчит. С хмурым выражением лица пытается вчитаться в печатные буквы на бумагах и совсем отказывается слушать.
— Энид, прошу тебя! — Бьянка устало вздыхает и если так продолжится, то спокойно может упасть на колени — Она ждёт тебя уже который час и явно настроена агрессивно! Я не хочу потерять работу в клинике из-за твоих отказов в свидании со спонсором!
— Бьянка, успокойся, — Синклер устало улыбается и приподнимается со своего места, накинув на плечи халат без сил натянуть его полностью — Я не отказываю, у меня просто нет времени. Мне сейчас нужно думать о пациентах.
— Но ты не понимаешь! — Собеседница несётся следом, когда Энид выходит в оживленный коридор клиники — Миссис Уимс уже не может ей отказывать! Аддамсы — одни из щедрых спонсоров! Мы сильно пострадаем, если их поддержка прекратится!
— Проведи тест на аллергены и обязательно узнай о припадках удушья как можно больше, — Девушка улыбается и протягивает Бьянке папку, не желая слушать её возмущение и дальше — Сейчас я иду проверять нашего футболиста, так что, будь добра, не мешай.
Энид Синклер — чуть-ли не лучший кадр клиники «Невермор», получившая признание в свои 26. Меньшую часть времени она уделяет работе педиатром и проводит лекции для студентов, проводя экскурсии и практику.
Только вот бо́льшая часть времени пропадает на диагностику разных пациентов с тяжёлыми болезнями или травмами. Она и её команда известна Невермору, как говорит Уимс " самые странные и бешеные врачи во всём штате». Именно поэтому Энид Синклер не тратит время на ухаживания или личную жизнь: от неё зависят жизни других людей.
Но, так уж вышло, что спасая жизнь десятилетнего Пуберта Аддамса, та нарекла себя любовным объектом его старшей сестры — Уэнсдей Аддамс. Дочь спонсоров клиники, самый чёрствый и мрачный человек с садистскими наклонностями, имеющая многомиллионную аудиторию за счёт своих мрачных книг. Уэнсдей Аддамс была тем человеком, который никак не мог клюнуть на слишком яркую и местами наивную Энид Синклер.
Жизнь чертовски непредсказуема.
— Как дела с нашим милым футболистом? — Энид заходит в палату, сияя своим белым халатом и золотыми волосами с цветными прядями, заставляя всех принимать её за ангела. — Майкл, ты чувствуешь себя прекрасно?
— Доктор Синклер! — Мальчик радостно улыбается и руками подзывает врача к себе — доктор Торп обещал нарисовать меня, как только я выпишусь!
— Я очень рада за тебя, дорогой, — Доктор улыбается и, проверив медицинскую карточку, треплет ребенка по волосам — Думаю, завтра я дам доктору Торпу время на твой портрет!
— Майкла завтра выписывают? — В палату забегает высокая женщина и, кажется, её зелёные глаза теряются за блеском от наступивших слёз.
— Верно, ваш ребенок полностью здоров, — Энид поправляет волосы за ярким ободком и, улыбнувшись, уже двигается на выход — Я оставлю вас, а завтра у вас уже будет портрет на такой чудесный день!
День проходит слишком незаметно. Время уже давно перевалило за час ночи и Энид, устало потянувшись, закрывает дверь своего шкафчика. Пальчики проверяют, как сидит платье на талии и, убирая невидимые складки, Синклер выходит в главный холл прямо к стойке регистрации.
— Эй, Синклер! — Энид окликает девушка за стойкой и та, повернувшись быстро на белых каблуках, смотрит в ответ.
— Что такое, Анна?
— Сообщай своей девушке, когда ты задерживаешься. Мне жаль, что она сидит в машине уже четвертый час
— Моей…кому? — Доктор поднимает одну бровь и запихивает руки в карманы пальто, слишком уставшая для всего этого.
— Уэнсдей Аддамс, разве нет? — Та даже не поднимает глаза, распихивая папки по коробкам — Она ждёт тебя уже довольно долго, почему ты не предупредила её?
— Она не моя девушка! — Синклер устало стонет и смотрит на улицу за стеклянными дверьми. И правда, знакомая черная машина стоит на парковке прямо перед клиникой — Скажи, что у меня появился пациент.
— Ты собираешься опять пойти работать?
— Нет, я иду домой, но пусть…
— Мисс Аддамс, доброй ночи! — Анна замечает статную фигуру писательницы и улыбается уголками губ — Как ваши дела?
— О святые крекеры…
— Ты долго — Уэнсдей поднимает одну бровь и складывает руки на груди, осматривая собеседницу с головы до ног. Кивнув самой себе и убедившись в красоте нежно-голубого платья и белых туфель, та, кажется, смягчает довольно суровое выражение лица.
— Я не говорила, что рано освобожусь, — Синклер поднимает одну бровь в ответ, так же сложив руки на груди. У неё нет сил на эмоциональные переживания, свидания или что-нибудь ещё, забирающее силы. — Я вообще не говорила с вами. Может, у вас парамнези́я?
— Энид, — Анна прерывает столько напряжённый разговор — Тебе пора идти. Миссис Уимс не будет довольна, если ты опять испортишь себе здоровье.
— Я услышала тебя, — Синклер криво улыбается, чувствуя резкую тяжесть век. Почему они от одного упоминания сна стали наливаться свинцом? — Направь мисс Аддамс к нужному врачу, она пришла в клинику и следует дать ей должное лечение.
***
— О святые крекеры… — Энид устало вздыхает, поглядывая на деревья за окном дорогой машины.
Как она вообще оказалась в машине Аддамс?
— Тебе нравятся крекеры? — Уэнсдей не отвлекается от дороги, но интерес теряется на глубине темный глаз, подобно омуту с целой ордой чертей впридачу.
— Я не могу позволить себе выражаться, — Блондинка слабо улыбается, решая не трепать себе нервы и не выяснять отношения — Часто работаю с детьми. Поэтому использую самое невинное, что можно придумать.
— Твои пациенты явно выражаются похуже со своими друзьями.
— Я это делаю из-за своих моральных принципов и профессиональной этики, а не чтобы уберечь нежные уши современного поколения, — Энид заправляет прядь волос за ухо, вспоминая, что закинула ободок в сумку из-за давления на голову — Что вы тут делаете?
— «Ты» — Собеседница хмурит брови и поворачивается к той, когда приходится остановится из-за светофора.
— Я? — Синклер хлопает глазами, пытаясь понять к чему это было: уважительному тону или к причине.
— Не выкай, мы одного возраста, — Аддамс криво улыбается и поворачивается к девушке корпусом, явно привыкшая к медленной работе светофора — Я уже устала бегать, знаешь?
— Ваш… Твои мышцы перенапрягаются и устают, это нормально, тебе нужен отдых от пробежек.
— Я про тебя, Синклер, — Уэнсдей резко давит на газ и Энид приходится цепляться за бордачок, чтобы не влепиться в него всей грудной клеткой и лицом впридачу. — Что я делаю не так?
— Сейчас сезон болезней, у меня нет времени, — Энид слегка дрожащими пальцами отпускает бордачок, когда машина останавливается в каких-то дворах. — Я врач, моя жизнь — продление жизни пациентов. У меня нет времени на себя.
— Тебе недостаточно платят? — Уэнсдей отстегивает ремень безопасности и медленно кладет руку на свободное место на пассажирском сидении, полностью ощущая тепло от горячей кожи под юбкой платья.
— Достаточно…
— Тогда нет нужды брать сверхурочные, верно? — Аддамс ведёт второй рукой невесомо по щеке, заставляя мурашки устроить забег по всему телу. Энид честно не знает, это трепетное волнение или контраст горячей кожи и холодных пальцев. Спокойный с нотками такой странной нежности голос действует на Синклер, подобно Диазепаму.
— Н-никогда не было — Блондинка смущённо прижимается затылком к окну и ощущает, как Аддамс наступает ближе и ближе, словно загоняя в угол. Горячее дыхание скользит по щекам, носу, губам и заставляет пропускать удары сердца.
Уэнсдей Аддамс всегда притягивала Энид совсем противоположным характером, устоями и поведением. Она ступала прямо по головам, оставляя за собой холод смерти и отчаяния. Смотрит своими черными глазами в душу и заставляет сердце выпрыгивать из грудной клетки, сопровождая это диким желанием залезть в темную макушку и узнать все потаённые мысли.
И Синклер точно не знает: она сейчас узнает некоторые мысли или умрет от остановки сердца.
— Тогда прекрати бегать, Синклер — Уэнсдей издает усталый стон, напоминающий рычание и впивается в губы, кусая их почти до крови. Она скользит языком по ряду зубов и забирается прямо в чужой рот, словив Энид на удивлении. Её руки уверенно переносят вес на окно по бокам от блондинистой макушки.
Блондинка теряется на пару секунд, забыв про банальное умение дышать. Она на секунду замирает и тут же зарывается руками в черные волосы, притягивая к себе как можно ближе. Неприличные звуки поцелуев тонут в небытие, заставляя сердце отбивать свой бешеный ритм в ушах.
Аддамс в один момент толкает девушку на спинку сидения и, нажав на кнопку, оно резко откидывается назад.
Энид переводит дыхание и чувствует ужасный жар на щеках и то, как губы постепенно опухают и пульсируют. Её глаза блистают и у Уэнсдей возникает резкое желание сохранить этот момент в памяти и обязательно купить себе что-нибудь сияющее в таком же красивом голубом цвете.
— oh diavolo — Она громко стонет, чувствуя как все рычаги срываются и уже не будет никакого «стоп». Уэнсдей Аддамс желала Энид Синклер слишком долго, чтобы сейчас остановится — Volevo scoparti da così tanto tempo
Синклер же, совсем не зная итальянского, может лишь протянуть руки вверх к её лицу и слабо улыбнуться красными губами, приподнимаясь и затягивая брюнетку в новый поцелуй.
Какого черта она должна отказываться сейчас, если желаемое само пришло в руки?
