Араон

— Вы сами прекрасно знаете, какая мера наказания грозит за глобальные ошибки в сфере техники безопасности и охраны труда, — Юнги устало трёт глаза с залёгшими под ними тенями. — В данном случае нет одного виноватого, но клеймить нашу команду чем-то вроде «один накосячил, а отвечают все», я тоже не собираюсь. Чтобы сделать какие-то выводы и принять решение мне как минимум необходимо, чтобы каждый из вас изложил в письменной и устной форме свои объяснения по делу действий, приведших к данным последствиям. Кто начнёт? — Юнги садится в кресле и локти в деревянную поверхность стола упирает, всем своим видом показывая готовность к диалогу с каждым причастным. — Господин Мин, — Джихё спокойно, но дрожащим голосом проговаривает каждую букву. Весь её вид говорит о том, что минувшая ночь была без сна и, скорее всего, проведена в самокопании. Чимин сжимается, когда думает о том, как сильно девушка винит в случившемся себя, ведь её основной задачей является не пропустить сигнал бедствия. — В шестнадцать тридцать я попыталась выйти на связь со стационарной автомобильной рацией под номером двадцать три, но ответа даже на третий раз не последовало. Я посчитала действительным то, что члены экспедиции ещё заняты снятием проб и не слышат по какой-то причине даже носимые рации, которые были приложены к комплекту походного оборудования. Я пошла в медицинскую часть, потому что чувствовала, что не могу больше терпеть приступ мигрени. Когда я встала с рабочего места, у меня начала кружиться голова, и я испугалась, что могу потерять сознание прямо у аппарата. На пути к Мунбёль мне встретились Чонгук и Тэхён. Я лично попросила недолго послушать радиосигналы и по возможности принять вызов команды Пханоксона. Однако, в медпункте я задержалась, потому что мне сказали, что нужно измерить давление и уровень сахара в крови. Всё время, которое я отсутствовала на рабочем месте, действительно было проведено за медицинской консультацией о результатах анализов, приёме лекарств и получении инструкции по оздоровлению в период акклиматизации. Я действительно не предполагала, что всё может вот так случиться. Я очень сожалею, что моё физическое состояние подвергло людей опасности, потому как я специалист и обязана нести ответственность за сохранность чужих жизней. — Встречный вопрос, — Мин кладёт подбородок на тыльную сторону ладоней, упираясь локтями в дубовую доску стола. — Почему ты не приняла лекарства заведомо, зная, что тебе нести дежурство на рации, когда у нас выезд людей за пределы базы? Почему нельзя было предпринять все необходимые меры заранее, чтобы не создавать вообще таких моментов, когда единственное средство связи, чёрт возьми, тупо игнорируется? — Джихё совсем сникает, прячет сложенные ладони между сведённых ног и больше не решается что-то говорить. — Господин Мин, — Чонгук встревает сразу же после слов начальника. Юнги переводит взгляд с осунувшейся радистки на поднявшего ладонь электрика. — Я встретил на лестнице возле радиоблока сначала Тэхёна, которого до этого попросил помочь с размоткой оптоволокна для прокладки кабеля из радиорубки в лабораторию, а потом бледную, едва стоящую на ногах Джихё. Мы отвлеклись сначала на довольно короткий срок, чтобы отвести её в медпункт. Поскольку прокладывание провода в самом начале проходило прямо внутри кабинета связи, я закреплял его под плинтус и слушал сигнал. Тэхён переносил по моей команде мотки и катушки с места крепежа в коридор. В коридоре мы слышали рацию, потому что специально оставили дверь открытой. Моя вина в том, что при переносе кабеля к лаборатории я заранее не оповестил никого, кто был бы свободен, что нас попросили послушать рацию. В лаборатории я вспомнил про сигналку и попросил Тэхёна сбегать проверить не слышно ли наших. Всё было тихо, поэтому я продолжил клепать. — Я действительно бегал в кабинет связи, и сигнала не было, — метеоролог встревает прежде, чем Чонгук скажет ещё что-либо. — Я даже решил сам выйти на связь первым. Когда мне не ответили, я посмотрел на время и понял, что они скоро вернутся. В тот момент я подумал, что члены экспедиции могут не слышать вызов, потому что в канун выезда я попросил хёнов снять данные с метеостанции, она же буквально в пятистах метров от нас. Думал, будут возвращаться и тормознут возле анемометра хотя бы. Чимин не может найти в себе и доли смелости, с которой его коллеги докладывают свои пояснения Мин Юнги. Начальник выглядит весьма сурово, оглядывая каждого, кто посмел сейчас открыть рот, самым строгим взглядом, какой Пак вообще только видел. — Позвольте сказать, — Сонхва остаться в стороне не даёт совесть, которая вопит, как выпивший гуляка в караоке. — Я слышал разговоры Чонгука-хёна и Тэхён-хёна и собирался помочь им с этим делом. Мне нужно было дописать краткий отчёт по анализу новых пластовых флюидов, и сразу после этого я хотел предложить свою помощь с интернетом или рацией. Вычисление последнего параметра немного затянулось, и я увидел, как Тэхён-ши сбегал в радиорубку. После того, как я закончил решение и сохранил документ, чтобы показать Вам результаты и сдать на сверку, хёны снова уже сами пошли на третий этаж, поэтому я решил проведать Джихё-нуну. Всё выглядело так, словно моя помощь не нужна. — Я так понимаю, остальные в этот момент отсутствовали на жилом этаже? — Юнги откидывается в поскрипывающем кресле, вращая между пальцами простой карандаш, тронувший ранее галочками стопку рукописных объяснительных с подписями сотрудников. — Джексон был у меня. Хеджин? Кухня? — Я выходила в уличные грузовые отсеки для распаковки новой партии батареек для фотоловушек на поморника, — специалистка фауны выпрямляет спину под тяжёлым взглядом начальства. — Разгерметизировала упаковку внизу, возле вентиляционного отсека, чтобы потом целлофан и картон закинуть в компрессор на переработку. Там же, на уровне земли, решила проверить видимость объектива и скорость записи, потому что возле берега были определённые подвижки. Мело снегом прилично, поэтому пришлось сбегать за биноклем, чтобы проверить береговую линию на наличие тюленя. Для учёта популяции надо фиксировать на камеру каждую особь, для определения пола и расчёта соотношения самок и самцов. Мы с Вами это в субботу обсуждали. Юнги кивает на «алиби» подчинённой, мысленно вычёркивая её из списка наплошавших. — На кухне было тихо, но Тэхён-ши, проверявшего рацию, я видел, когда нёс для Ёнбокки картошку с продовольственного хранилища, — Хёнджин нерешительно мнётся, оповещая о полнейшей загруженности перед плитой. — Сами понимаете, дело было аккурат перед ужином, поэтому выглядывать из-за печки и тазиков куда-либо кроме склада было совершенно некогда. Ёнбок тем более был без малейшего понятия о том, что рация без прослушки. У него в одной руке сковорода с калёным маслом, в другой тесак стучит об дощечку автоматной очередью. Честно говоря, что нужна помощь или даже какой-либо контроль, я особо не понял. В голове помимо нечищеной картошки было меню на завтрак да ревизия по привозу. Юнги виски шершавыми пальцами потирает да оглядывает всех собравшихся, кроме машущего сейчас тесаком Ёнбока и Юци, которой Мин дал два выходных дня на оздоровление, и которая сейчас по просьбе старших на время совещания сидит в кресле радиста. Ситуация не из самых лучших, потому что наказание, справедливо выглядящее со стороны самого Мина, в чужих глазах покажется сущим пустяком, а в глазах наказанных, возможно, наоборот, излишеством и тиранией. Палка здесь не то, чтобы о двух концах, а прямо-таки круглая какая-то. Однако, несмотря ни на что, причинно-следственная связь ясна и популярно обнародована. Слишком мягко к ситуации, где на кону стояла людская жизнь, Юнги отнестись тоже никак не может. Голова откровенно гудит, а слова оправданий из уст подчинённых слышатся с трудом. Больше всех Мин Юнги хочет наказать себя. На морфлоте совершенно не даром всегда говорят, что в любой аварии виноват капитан. — Скажем так, трое из вас были тотально заняты и не находились в области досягаемости рации и сигнала, поэтому и судить этих людей я никак не могу, — главный гляциолог вновь осматривает штат и останавливает взгляд на настенных часах позади общего стола. — Другие трое беспрепятственно могли слышать сигналы вызова и знали о ситуации, которая случилась с Джихё, которая слишком уж задержалась в медицинском кабинете и толково не попросила полноценно её заменить. Медленно соображающий Чимин, мысленно выстраивающий свой монолог о поломке, случившейся из-за него, внезапно понимает, что его, в общем-то, в расчёт даже и не берут. Начальник совершенно забывает о нём и о его обязанностях, намедни непосредственно связанных с остановкой транспорта в ужасающей ситуации, когда просто необходимо было сдать назад, дабы не перевернуть кузов или вообще не застрять во льдах под прямым углом. — Значит, решим этот вопрос по справедливости, — Мин поднимается с прокрутившегося кресла. — Премии в этом месяце определённо лишены все причастные, включая меня самого. Но это не всё. Пришедшие в начале смены грузы до сих пор хранятся как попало. Джексон освобождён от самостоятельной разгрузки вещей, продукции и оборудования из контейнеров, потому что этим займутся те, кто должен будет потом ещё и писать свои еженедельные отчёты в соответствии со сроками. Я продлеваю вашу рабочую смену ежедневно на два с половиной часа, которые равны тем, что прошли с момента первого сигнала Пханоксона базе до того, как я чудом нашёл занесённую снегом машину, неизвестно как вытащенную тремя получившими лёгкое обморожение людьми из разлома, в глубину которого лететь не меньше пяти метров. Норма рабочих часов будет восстановлена по мере того, как пройдет инвентаризация и распределение груза на длительное хранение. Я лично буду командовать инвентаризацией. Джихё с Мунбёль также получают продление смены в связи с необходимостью фасовки медикаментов. Кто не согласен, может не подписывать со мной дополнительное соглашение, но в таком случае я буду вынужден выслать в институт и министерство письмо с отчётом о произошедшем с параллельным внесением в личное дело дисциплинарного взыскания. Возможно, вы… Персоны, в чьём отношении было принято суждение начальника, согласно кивают головой, готовясь подписать дополнительное соглашение о продлении смен. Чимину ровно на месте не сидится, хотя Юнги по-прежнему совершенно не заостряет внимание на его присутствии в помещении. Мысль о том, что руководитель намеренно игнорирует механика, доводит переполох в пока ещё слабо акклиматизированной голове Пака до точки невозврата. Техник подрывается с места. — И Вы даже ничего не скажете о поломке ратрака? — Чимин выдаёт скользнувшую мимоходом мысль, озвучив то, что должно было исчезнуть так же внезапно, как и появилось. Юнги не гневается, а скорее даже смущается. Его брови приподнимаются от удивления. Юнец разинул рот без разрешения и даже элементарного обращения к руководству. Мин ведь не какой-нибудь аджосси на рынке, не блюдящий субординацию, но ведь даже и тот бы оболтуса пожурил на его месте. — Пак Чимин, впредь соблюдайте манеры делового общения, мы с Вами на коллективном собрании, а не на передаче про политические дебаты, где выкрикивают с места и стучат ботинком по трибуне, — Мин вмиг оборачивается на рдеющего механика. — Ранее было оговорено, что машина встала из-за износки зубьев шестерни. Если мне не изменяет память, то Вы, Пак, заменяли дюрит и осматривали дно бака, но никак не распредвал. Намджун самостоятельно заменил деталь и смог завестись, но двигатель поддавался плохо, потому что клапаны и цилиндры тоже не вечные. Не стоит забывать, что в условиях таких температурных амплитуд даже чугун — родственник пластилина. — Если бы я, допустим, посмотрел ту часть двигателя или даже банально заметил износ и вовремя заменил подшипники, — механик униматься под аккомпанемент поражённых взглядов молчаливых сотрудников не собирается вовсе, — но я же ведь не посмотрел. К тому же, Вы меня даже не упомянули ни единого раза, словно меня здесь не существует. Если я новенький, это не значит, что нужно наказывать заболевшую девушку, а ко мне относиться совершенно несерьёзно. Чимин определённо берёт на себя слишком много, и по взгляду немало ошарашенного Юнги это чувствуется особенно сильно. Механика потряхивает от волнения, всё-таки противостоять начальству не является его хобби, а тут ещё и небезызвестный Мин Юнги, не терпящий пререканий. Пак и сам не может разобраться, откуда в нём такое рвение подставиться и оградить остальных от наказания. Но вина прямо-таки душит изнутри, нашёптывая, что в поломке ратрака прямо посреди льдов и сплошного «ничего» виноват именно он. И лучше уж Чимин сразу выдаст себя на растерзание, чем потом через полгода на техосмотре выяснится, что наказали невиновных. — Вы намерены ставить мои решения под сомнение и обсуждать их? Мне казалось, я трезво оцениваю ситуацию и стараюсь выявить только причастных, чтобы не прилетело всем и сразу. Но почему я и остальные, — он обводит присутствующих в кабинете рукой, — должны выслушивать нелогичные аргументы и принимать к сведению ничем не подтверждённую информацию? Вы хотите проверок и внеплановых техосмотров? Возможно, стоит хорошенько подумать, что в сложившейся ситуации, в которой и так непросто вынести общее среднее, не спутав божий дар с яичницей, неуместны Ваши придирки к технике и её ремонту, который играет последнюю роль в этом деле. Сядьте на место, и впредь я бы не хотел сталкиваться с такими выпадами в сторону согласованных договорённостей. — Нет, послушайте, — настаивает Чимин, делая шаг в сторону опешившего начальства и игнорируя просьбу вернуть пятую точку на место. — Зачем… мы вообще всё это выслушиваем и ищем виноватых, когда надо только проверить экспедиционную технику и в будущем не допустить поломок? А я, как специалист, отвечающий за эту область, упустил такой важный момент, приведший к аварии и пострадавшим. Тэхён, сидящий через два кресла от него, накрывает ладонью рот и жмурится. «Ой дурааак,» — читается на его лице слишком явно, и не менее удивлённый происходящим Намджун полностью с ним солидарен. — Давайте все успокоимся, — вступает в очевидную перепалку зам, пытаясь утихомирить обоих. — Вы выпрашиваете сейчас себе наказание, я правильно понимаю? — Юнги игнорирует слова Намджуна и отвечает на колкое замечание в отношении своей компетентности, как руководителя, а Чимин только раскрывает рот, чтобы ответить, но на ум ничего толкового больше не приходит. — Если Вы, Пак Чимин, так хотите получить выговор и дополнительные не оплачиваемые рабочие часы, то Вы их получите, не сомневайтесь. Будь по Вашему. Всем спасибо за объяснительные, можете приступать к работе, отчёты по прошлой неделе в течение часа мне на стол. Коллектив первые секунды ещё неуверенно остаётся на местах, но когда Хосок первым встаёт со своего кресла и идёт к дверям, остальные следуют его храброму примеру. Кабинет стремительно пустеет. Намджун всё ещё стоит между не на шутку разозлившимся Чимином и недовольным Юнги, пытаясь разрядить обстановку фразами «давайте остынем», как бы абсурдно это ни звучало в пределах Антарктических льдов, и «обсудим это позже». Чимин смотрит прямо на начальника долгие секунды, но поняв, что плодов его увещевания не принесли, чертыхается и разворачивается на пятках к дверям. Хлопнуть ими напоследок очень хочется, но трезвое понимание того, что потом за это прихлопнут его, всё-таки останавливает от эмоционального порыва. — Это что сейчас было? — хмуро спрашивает Юнги не то себя самого, не то оставшегося с ним Намджуна. Тот качает головой в ответ. — Невероятная наглость. — Хён, не стоило обделять парнишку вниманием, — замечает Намджун и падает обратно в кресло, крутясь на нём из стороны в сторону. — Это ты о чём? — приподнимает бровь Юнги, оборачиваясь на напарника. — Как это «о чём»? Ты всех назвал, даже кухню вниманием не обделил. Всех, кроме него. Техника — его часть, а ты ни слова ни о поломке, ни о самом Чимине. Вот он и взбесился. — На кой чёрт мне его упоминать? Я знаю, что Пак на момент произошедшего был весь в мазуте в гаражном боксе далеко от главного корпуса. А поломка никоим образом не является его косяком. С какого перепуга я должен был предъявлять ему обвинения? — Но ему ты это нормально пояснить не посчитал нужным. Он же на иголках сидел всё собрание, будто самолично отправил нашу экспедицию в ад. — Черти бы побрали этих новичков. Никакого уважения к старшим коллегам, огромное самомнение и… — Юнги не договаривает, а устало прикрывает глаза и вздыхает. После выхода из кабинета смелости Чимина приходит конец. Волной горячего, на грани жжения, стыда накрывает сразу после того, как удивительно серьёзный Сокджин смеряет Пака странным взглядом. Разговаривать с командой сотрудников, за которых Чимин храбро добровольно вступился, а в ответ получил лишь всеобщее недоумение, расхотелось совершенно. Слаженно прошедшая неделя после первого неудачного дня с обмороками и носом в мазуте идёт коту под хвост. Самому же механику под этот хвост вожжа попала, не меньше. Необдуманное упрямство против решений владыки всей окрестности, простирающейся единым ледяным островом на сотни километров вокруг базы, испортило первое же впечатление о Чимине не только перед начальством, но и перед коллективом. По крайней мере так сейчас мыслит он сам. В то же время вторая часть его вопит всем своим существом, что он поступил верно, пусть и сумасбродно. Да и вообще: «Заступился за них, а они ещё чем-то будто бы недовольны». Мысль не лезть больше на рожон и не подставляться за других начинает юлить где-то поблизости. Захотелось, как в детстве, обидеться на всех, потому что не понимают благородного порыва, и сбежать в дальний уголок, чтоб наверняка заметили обидняки. Сбежать не даёт, как назло, не вовремя свернувший в его сторону Хосок. — Зря ты это, — Чон, как ранее, Чимина за плечи не приобнимает и не улыбается во все тридцать два. — Юнги-хён специально тебя трогать не стал. Потому что наверняка в тебе уверен, тем более знал, где ты находился, пока наши рацию прошляпили. За героизм кстати тут тебе никто поклон не отвесит и прижизненную мемориальную табличку не прибьёт. За Джихё спасибо, молодец, что вступился. Но больше не нужно. Каждый должен отвечать за своё. Мы тут не первый год так живём, а в чужой монастырь со своим уставом не стоит. Чимин поджимает губы и мысленно ругает себя за безрассудный, эмоциональный порыв. Он хмурится, что не укрывается от взора старшего. — Без обид, Чимин, ты хороший мастер, и мы ценим тебя, я надеюсь, в достаточной мере для нового человека в нашем устоявшемся костяке. Впредь, особенно в кабинете Мин Юнги, лучше не руби с плеча. Я лично и многие здесь уверены, что твоей вины в поломке нет и не было. Ты должен успокоиться и не сеять панику по всей базе, потому что здесь от каждой искры в настроении одного из нас может начаться полномасштабный пожар. Искренне верю, что ты полноценно вольёшься в коллектив и станешь константой в нашем слаженном механизме, — он хлопает механика по плечу и, помедлив секунду, идёт по своим делам. У Чимина уже снова гул в ушах и долгожданное принятие произошедшего. Нервозность превосходит все ожидания, и он попросту срывается. Так бывает в рабочие моменты, и это нормально. Никто из нас не идеален и никто не робот, чтобы исполнять обязанности с холодной расчётливостью стального механизма. Эмоции — первый признак разумного человека и его здравомыслия. — Нам всем следует отдохнуть, пока есть возможность, и не наступили смены с продлёнкой, — Сокджин стучит зависшему Тэхёну по плечу. — Я для тебя показания снял, есть над чем покумекать. Давайте уже по местам. Сотрудники расползаются по комнатам, заполняя помещения, и база вновь превращается в гудящий улей, в котором гладко вращаются шестерёнки. Мин Юнги не выходит из своего кабинета до обеда, впрочем, не появляясь на глаза и в столовой, в то время, когда там уже вовсю опустошаются полки с провизией. Чимин краем глаза видит даже, как Ёнбок тащит разнос с кофе и свежей выпечкой в сторону офиса, с намерением уговорить шефа подзарядиться хотя бы перекусом. Напряжение по мере контакта с окружающими и уничтожения сдобы за общими столами сходит на нет. После восполнения запасов энергии Пак шмыгает к системе отопления, чтоб прошерстить змеевики агрегата на изоляцию и защиту от обледенения. В голове беспрестанно шепчется пойти без оглашения команды на склады и самостоятельно начать разгрузку с последующей сортировкой. Мимоходом от Джексона Чимин слышит, что самое тяжёлое — это приборы и оборудование для метеопостов. Обшивка воздухонагревателя нареканий у механика не вызывает, потому и нос совать во внутренние секции желания особого не находится. Пак семенит по пустым серым коридорам до складов, потирая ладони в новых рабочих перчатках, нещадно воняющих резиной от полимерных пупырышек со стороны ладони. Связка складских ключей, изъятых у Чонгука ещё перед ремонтом Пханоксона, приятно бряцает в переднем кармане форменных штанов. — Третий седьмому. Приём, — громче, чем следовало бы, хрипит рация в пустынном коридоре нижнего этажа. — Пак Чимин, поднимитесь ко мне в кабинет. Не успев добраться до заветной цели, Чимин с выправкой рядового крутится на пятках и следует на второй этаж. Настучать главному, что Пак слоняется поблизости грузовых отсеков, не успел бы никто. В коридорах сейчас тихо и чисто, вся работа кипит в лабораториях, потому что пробы сами себя не исследуют. Выходит, просто так совпало, ну или Юнги нутром чует проделки. От вида дверей в обитель утреннего позора спину слабо холодит. — Вызывали? — Чимин мечется между желанием сесть в середине длинного стола или остаться подпирать дверь в узком проёме. — Проходи, присядь, — Юнги обходит стол и массивный горшок с монстерой, становясь у подоконника и щурясь в белизну пейзажа за вытянутым горизонтально окном. — Остыл? Пора получить задание. Пак опасливо швартуется в самом конце стола и испытующе всматривается в спину своего начальника. Мин Юнги предельно спокоен и выглядит слегка уставшим. Высокая пачка скрупулёзно проверенных отчётов и пара рассортированных папок на столе, лежащих поверх кучки документов с какими-то печатями, подписями и логотипом Корейского Полярного института, говорят сами за себя. — Я не был горяч, чтобы остывать, — очевидно, Пак все ещё дуется. — А я бы поспорил с этим, — гляциолог ступает к просиженному креслу, в то время как механик не ощущает двусмысленности, заложенной в словах. — В моём кабинете давно так никто не бушевал. — Я приношу извинения. Был неправ. — Тем не менее, теперь под твоей личной ответственностью второй и третий блоки грузового склада. Приступать к разгрузке можешь завтра утром. А сегодня до конца смены нужно осмотреть отопление. — Мин с тяжёлым выдохом плюхается на своё рабочее место. — Я уже осмотр… — Не в отсеке, — начальник достает из ящика стола чёрный кожаный футляр. — Здесь. У меня радиатор чуть тёплый с самого утра. Возможно, нужно спустить воздух. Когда Чимин возвращается с кейсом и набором рожковых ключей, ушедший с головой в работу над очередным изложением по анализу криосферы Юнги сидит в очках. Пак присаживается на корточки перед маленькой, но довольно мощной батареей в полутора метрах от поскрипывающего колёсиками кресла гляциолога, откручивая гайку клапана выпуска воздуха. Батарея издаёт звук спустившегося воздушного шарика и клокочет, после чего Чимин проверяет целостность муфты и вентилей. Мин не обращает совершенно никакого внимания на работу техника, продолжая углубляться в цифры и показатели, покуда Чимин не завершает процедуру, сделав еще пару оборотов ключом, фиксируя всё на своих местах, и не удаляется из кабинета. Скрип карандашного грифеля по бумаге прекращается. Глава станции приостанавливает объёмную запись примечаний с указкой на недочёты протекания карстовых явлений, сняв очки и прикрыв глаза. В голове возникает образ худощавой спины техника, упиравшегося перепачканными коленками в пол перед прохладной батареей. Вечером, когда млечный путь брызжет звёздами на небесное полотно, а температура за окном ещё больше понижается, в кабинете становится гораздо теплее. Чимин закрывает смену, навешивая на дверь гаражного бокса стальной амбарный замок и запихивая перчатки в карман. На жилом этаже его ждёт тёплый душ, горячий ужин, мягкая постель и привычный храп Чонгука с верхнего яруса. Благо, в банном комплексе душевая не совместная, а разделённая на кабины, своими прочными тонированными стенками дарующие хоть немного приватности. Дабы никого не смутить, Пак обычно снимает одежду прямо возле кабинки и быстро прячется за дверь. Сегодня комбез, брошенный на лавку в углу, чуть не прилетел в Сонхва, невесть как оказавшегося в душе параллельно с Чимином. Горячие потоки мыльной воды стекают вниз по распаренному телу, расслабляя мышцы, а прохладные чистые брызги закаляют контрастностью. Осознание того, что в помещении Чимин не один, не позволяет полноценно порелаксировать, особенно, когда дело касается вполне конкретного напряжения, которое не снимали достаточно длительное время ввиду массы весомых причин. Вот и сейчас шуршащий на периферии личными вещами коллега, которому и дела нет до чужих извращений, всё равно тотально напрягает, ведь никакие плотные ограждения не дают полноценной изоляции от посторонних раздражителей. Наскоро сполоснувшись, механик выскальзывает в одном полотенце на бёдрах в пустой предбанник и натягивает на себя халат, позорно уносясь за тёплой пижамой в сторону своей комнаты. Ужин, к счастью, проходит без происшествий, впрочем, как и отбой. Отпущенная графиком на разгрузку запасного отсека неделя разменивается временем, ускользающим словно сквозь пальцы песок. Табеля учёта рабочего времени с продлёнными сменами ежедневно заполняются положительными отметками, а требуемые помещения постепенно трамбуются нужным разнообразием объектов согласно спецификам. Дабы не отвлекаться на погрузочные работы в негласный выходной, коим является воскресенье, в которое можно подольше поваляться в постели, не боясь опоздать на планёрку, потратить свободные часы на хобби или уединение в уютном библиотечном уголке жилого комплекса и просто по-человечески отдохнуть, субботу Юнги принимает решение не сокращать в рабочих часах. Субботнее ясное и, на профессиональный взгляд Тэхёна, довольно тёплое утро не может не радовать своим спокойствием и искрящейся долиной свежего снега. Объём коробок тает на глазах, а продовольственные хранилища, команда по заполнению которых прозвучала первой, уже практически забиты под завязку. В вещевом отсеке работает на погрузке основной состав команды. Ну а за тяжёлое оборудование, которое давеча так и не успевает облюбовать Чимин в одиночку, сейчас он впрягается в тандеме с довольно сильным Чонгуком и сообразительным Тэхёном, по праву специалиста знающим что и куда необходимо класть на полки лабораторных складских комнат. Несмотря на то, что выполнение работы кладовщиками является наказанием для причастных, Юнги не просто руководит всей операцией и даже сам носит в меру тяжёлые коробки, но и даёт каждый час время на короткий перекур. Поскольку до завершения расфасовки основной и нужной части грузов, прибывших когда-то с Араона, осталось пару контрольных рывков, начальник базы принимает решение позволить всем хорошенько передохнуть перед финалом надоевшего уже жонглирования коробками и сумками по лестничным проёмам и узким коридорам. — Сорок минут даю на обед, чай, кофе и перекур, — Мин снимает с длинных пальцев осточертевшие пыльные перчатки и вынимает из нагрудного кармана слегка помятую пачку сигарет. — Чтоб в течение минуты здесь больше никого не было. — Хён, прикурить? — подскакивает шарящий по карманам Намджун, который, в общем-то, здесь даже быть не должен, не то что помогать виновникам «торжества» тягать груз. — У меня есть, иди давай. Из-за угла высовывается вездесущий длиннорукий Тэхён, который таки успевает подсунуть огонёк под нос начальника под бурчание со стороны Чонгука и тяжёлый вздох самого гляциолога. — Вы дуйте, я догоню, — Пак кряхтит откуда-то из-под второго уровня паллет на складских металлоконструкциях. — Чонгук, не в службу, а в дружбу займи на меня стаканчик кофе покрепче. Пусть Хёнджин прибережёт, пока доберусь. В безмолвном согласии кивнув головой, Чонгук ловит перекинутую через его плечо руку Сонхва, и они оба ускользают наверх вслед за Тэхёном, Намджуном и девушками. — Задаюсь вопросом о том, что я, кажется, снова неясно выразился? — Мин Юнги возникает в дверном проёме с тлеющим меж пальцев бычком. Чимин как обычно на радиолокационной антенне Араона слова начальника вертел. Его вновь взыгравшему упрямству — ну где это видано, чтоб за его промах девушки коробки с лекарствами по вечерам и выходным тягали? — сейчас позавидовал бы даже самый характерный осёл. — Я ещё не закончил, господин Мин, — из-под завалов технического оснащения метеопоста вылезти всё же приходится, потому как нужная кучка коробок скомпонована и нуждается в перемещении на второй этаж, покуда в этой части склада освободится пространство хотя бы для ещё лишних пятидесяти сантиметров. — А я не говорил заканчивать, — учёный метким броском заставляет затушенный об железяку окурок долететь до мусорки. — Я сказал идти на обед. — Сейчас перетаскаю эти коробки наверх и пойду, — Чимин в пыльных штанах на полоску света из тьмы высовывается, потирая нос рукой чуть выше перчатки. — Тут всего-то ничего. Вот именно сейчас Юнги, кажется, начинает злиться. Его идеальный расчёт времени на отдых предают сомнению, что грозит последующей малой продуктивностью. Мин на физических нагрузках в своё время собаку съел, а малец перечить пытается. Холодное отношение к его приказам, проявленное в этот раз в пассивной форме, упорно капает на мозг и не даёт спокойно забить на всё и пойти отдыхать самому. Этот механик даже во время наказания умудряется упорно напроситься на ещё бо́льшие меры. — Вы мне проход загораживаете, — Чимин склоняется к очередной упаковке индикаторов обледенения, обмотанных пупырчатой плёнкой и целлофаном. — Не могли бы Вы отойти? — Я неясно сказал идти на перекур? — Мин стоит, скрестив руки на груди. — А я не курю, — механик усмехается, не подозревая, к чему может привести его напускное упорство. — Опять напрашиваешься? — гляциолог делает опасный шаг навстречу, оказываясь внутри склада между пыльных полок. — И почему вещи не в своих отсеках таскаешь? Тут тяжёлый груз, а ты ещё и в раз по три коробки. Я тебе какие отсеки назначал? — А это неважно. Если я и дальше девушкам буду с лекарствами помогать, кто тогда будет грузить вот это всё? Только сильные Чонгук с Тэхёном? — Чимин начинает вновь раздражаться. — Я, по-вашему, трёх коробок с железками не донесу? Если я тогда упал, это совершенно ничего не значит! И то, что я выгляжу вот так, — Пак указывает ладонью на своё тело, укрытое спецовкой, — совершенно не означает, что я немощный! Сколько ещё Вы будете продолжать ни во что меня не ставить? Я взрослый и крепкий мужчина… Договорить Паку не даёт широкая ладонь, толкнувшая его в грудь к холодной стене. Перед тем как зажмуриться, Чимин видит лишь сведённые брови и донельзя серьёзный взгляд. После того как Юнги замахивается, Чимин ожидает крепкую оплеуху, но ничего не происходит. Вместо этого механик ощущает только, насколько сильно сейчас сжимает начальник воротник его куртки и тяжело дышит. Чимин находится между холодящей спину стеной и едва не полыхающим от гнева Юнги, а подобный контраст температур незамедлительно отзывается в теле механика волнительной дрожью. От начальника резко пахнет недавно выкуренной сигаретой, но помимо этого на таком расстоянии Чимин может уловить и другой запах, более приятный и даже как будто бы знакомый. Возможно, чем-то похожим пахнет в кабинете учёного, где тот проводит большую часть времени. Чимин открывает глаза и ловит себя на том, что пресловутый запах табака, от которого Пак привычно воротит нос, сейчас не вызывает чувства тошноты. Наоборот, вперемешку с ненавязчивым ароматом древесного парфюма это даже кажется будто бы приятным. Чимин, затаив дыхание, поднимает взгляд выше и натыкается на чарующие холодные глаза. Юнги смотрит прямо, скользит колючим взглядом по его лицу, изучая, словно одну из своих дендрических снежинок — маленькое скопление полупрозрачных кристалликов льда. Чимин тут же хочет избежать прямого зрительного контакта, а потому ненарочно опускает взгляд ниже, на линию челюсти начальника, а после и вовсе на шею. Он видит, как Юнги тяжело сглатывает и коротко облизывает пересохшие губы, а потом приоткрывает рот, чтобы сказать что-то, но Чимин не слышит ни звука. Пальцы, стискивающие воротник спецовки механика, вдруг ослабляют хватку, чтобы сначала легко, будто случайно, коснуться разгорячённой физическими нагрузками чуть оголённой кожи. Чимин коротко выдыхает и неожиданно упирается ладонью в грудь гляциолога, в попытке остановить надвигающуюся бурю. Глупый тут же жалеет, ведь отчётливо чувствует под пальцами тепло чужого тела и ускоренное сердцебиение. Пак ощущает себя по меньшей мере добычей, загнанной в ловушку зверем. Правда в том, что Мин Юнги никакой не зверь, ведь на деле он также напуган и не столь ситуацией, сколько реакцией своего тела. Гляциолог не до конца понимает, откуда возникает это зудящее чувство прикоснуться к рдеющей щеке юноши костяшками мозолистых пальцев, но ослушаться такого всеобъемлющего желания не может. Чимин шумно вдыхает носом ставший тяжёлым аромат хвои и камфоры, чуть склоняя голову на бок. Юнги продолжает сосредоточенно всматриваться в сглаженные черты лица, внезапно вызывающие глубоко внутри зачатки пламени. Механик красив, тут не соврать. Затмить луну и посрамить цветы тот может — Мин воочию приметил. Чимин к себе притягивает, и Юнги, никогда до этого не интересовавшийся мужчинами, ощущает этот магнетизм всем телом. И пока он не может разобрать: отвращает его это или же привлекает. Но одно он знает точно — Чимина с его упёртым характером вдруг хочется отнюдь не прихлопнуть на месте. С момента их словесной перепалки проходит не так уж много времени, но Чимину кажется, что мгновение тянется невыносимо долго. За эти секунды он словно узнаёт Мин Юнги заново и замечает в нём не ворчливого начальника с синдромом мудака, а кого-то другого, нового персонажа, чей характер ещё только предстоит узнать. Чимин сам чувствует, что дышать становится труднее, приходится вдыхать ртом и делать это почаще, чтобы не почить от недостатка кислорода в сантиметрах между ними. От тепла чужого тела вблизи становится откровенно дурно. Ситуация совершенно не располагает здравому смыслу вернуться в исподнее. Пак рукой по вполне мускулистой груди ведёт ниже, и Юнги от этого простого движения пробирает всего одуряюще сильно. Гляциолог на секунду жмурится, но глаза распахиваются сами собой, когда чужая тёплая ладонь совершенно нежданно ложится на его пах и неаккуратно сжимает. Юнги одну руку в стену за Чимином упирает и ртом ошалело воздух начинает хватать, остатки которого вдруг выбило странным жестом из лёгких. Он понимает, что уже какое-то время находится на грани между невесть как образовавшимся возбуждением и полным сумасшествием, но Чимин одним ловким движением направляет его в нужное русло, меняя ход их повседневности на что-то совершенно новое и чуждое обоим. Юнги чуть наваливается на механика, пытаясь вернуть себе способность дышать и вовремя выдыхать, пока тот хаотично касается его умелыми руками, но в голове у начальника даже не возникает мысли отстраниться. Наоборот, когда рука Чимина неуверенно ложится ему на пояс брюк, Юнги сам по наитию толкается навстречу, сталкиваясь пахом с его, таким же твёрдым и жаждущим внимания. На уверенный толчок и последующее трение Чимин отзывается удивлённым, задушенным стоном. Он дышит резче и чаще, а лицом прячется в плече Мина, чтобы не дай бог не столкнуться с ним взглядом. Жмурится до кругов перед глазами, но отдаётся ощущениям, которые тело просило уже не раз за последние недели. Он одной рукой за плечо мужчины хватается, собирает свитер в кулак и сипит тихо, надрывно, подавляя все рвущиеся наружу звуки. Холодная стена позади удерживает в сознании их обоих и не даёт совсем распрощаться с рассудком. Юнги держится за неё, как за последнюю надежду человечества, словно тонущий за соломину, пока притирается грубой тканью рабочих брюк к таким же на механике. Чимин издаёт сквозь сомкнутые губы целую гамму самых разных звуков: от неразборчивых вздохов и до тихих стонов мольбы. А Юнги шипит только, когда на очередном движении тазом позвоночник издевательски прошивает нитями удовольствия. Мин хватает Чимина за бедро и прижимает ближе, чтобы тот не уводил таз назад, а приумножил точки соприкосновения, и наслаждение вознеслось бы на порядок выше. Мысль оказаться застигнутыми врасплох кем-нибудь из сотрудников базы, кажется, не волнует ни одного из них. Чимин сквозь пелену возбуждения и действительно сильного желания различает запах парфюма вперемешку с естественным запахом тела и пота. Он тянется чуть выше, ближе к изгибу шеи, чтобы наполнить лёгкие этим ароматом. Ему кажется, что ещё немного, ещё ближе и ещё сильнее, и он снова потеряет сознание, как в первый его день на Чан Бого. — Мало, — хрипит Чимин, когда Юнги сбивается с темпа и тихо ругается себе под нос, едва не задыхаясь от ощущений. Пак сам трётся о него, будто помешанный, дышит загнанно и ищет спасения в касаниях к плечам старшего. Юнги вообще не отдаёт себе отчёта в собственных действиях, когда спускается к застёжке на брюках Чимина. Он справляется с ней на раз-два дрожащими пальцами, а затем рыщет под термобельём, сжимая член коллеги так уверенно, будто занимается этим ежедневно. Чимин охает и обмякает на несколько мгновений, но возвращается в состояние, когда собственные ноги ещё могут его держать сразу, стоит только Юнги размашисто провести ладонью вверх-вниз. Механик не хочет оставаться в долгу и свободной рукой расстёгивает ширинку Юнги. Не сразу, но у него получается это, и уже позже он обхватывает его член, ответно проходясь по всей длине. Одного трения сквозь ткань едва ли хватает, а теперь очевидно сухие ладони кажутся сущим наказанием. Чимин, наплевав на нормы гигиены, смачно проходится языком по своей ладони и обводит головку члена Юнги так, что тот несдержанно вздыхает и застывает, обездвиженный таким позабытым удовлетворением. — Блять, — уши Чимина начинают неистово гореть, покуда Юнги впервые в присутствии него не скупится на брань. Гляциолог лбом в холодящую, спасительную стену упирается, борясь сам с собой. Пока жар Чимина обдаёт его волнами, пока влажная ладонь так ловко и правильно орудует у него в штанах, Юнги, честно, едва может соображать. Его после столь долгого воздержания кроет, как студента от первого секса, и весь из себя тактильный и умелый Чимин вот вообще не помогает вернуться к зову разума. Чимин задаёт ритм — хочет разрядки, как и Юнги. И начальник следует примеру своего подчинённого, дышит загнанно, но рукой набирает скорость, помогая, наконец, выпустить скопившийся жар. Юнги, что совсем неудивительно, обильно кончает первым и стыдливо хрипло стонет, жмурясь до цветных кругов перед глазами. Он сжимает твёрдый член Чимина, мгновенно забывая о том, что тот тоже нуждается в своей порции удовольствия в пару резких рывков плотно сжатой в кольцо руки. Юнги дышит загнанно и, кажется, пока ещё не в себе пребывает, а у Чимина самого всё зудит, да горячая большая ладонь на его члене только подливает масла в огонь. Но начальник не спешит помогать механику, ему бы совладать со своими чувствами и принять случившееся, а вот Чимину до самокопания ещё далеко — ему бы с насущной, прямо и твёрдо стоящей проблемой разобраться. И раз уж начальник сохраняется в прострации, Чимин с некой досадой решает помочь себе сам. Он мокрую ладонь от чужого всё ещё плотного члена отстраняет, а чистой рукой накрывает пальцы Юнги, что всё ещё твёрдо и уверенно сжимают его. Чимин прикусывает нижнюю губу от восторга, когда ладонь начальника снова двигается, но уже ведомая им. Мин сопротивления не выказывает, но пальцами перебирает робко. Тогда Пак легко чужую руку к самому основанию члена сдвигает, а влажными, липкими от спермы пальцами по головке проходится, после по всей длине влагу размазывая и не сдерживая короткого всхлипа. И всё же Чимин уже давно на пределе, а потому после нескольких быстрых и грубых движений кончить с тихим и довольным стоном ему не составляет большого труда. Вопреки нежеланию пачкать одежду, пара светлых капель всё же пропитывает бельё и форменную ткань. Шум в ушах пропадает, и оглушительная тишина внезапно бьёт по вискам с пульсирующей венкой и капелькой пота, текущей из влажных волос. Температура грязного склада мгновенно снижается до комнатного оптимума. Румянец на щеках и гулкий грохот сердца — единственное, что напоминает о случившемся только что, если не заглядывать в глаза гляциолога, отражающие ныне необыкновенно уязвлённую душу. — Вытрись, — Юнги вкладывает в чистую ладонь механика пачку салфеток, нагло стащенных с рабочего стола Джексона. Сам же начальник, стоя к Паку спиной, наскоро застёгивает брюки и замечает, как стремительно чувство стыда затапливает бессовестную голову. Чимин молча приводит себя в порядок, кажется, тоже пребывая в весьма смешанных чувствах. Что это было? Вспышка злости, переросшая в страсть? Или скрытая, невесть откуда возникшая симпатия вырвалась наружу? Судить во всеуслышание трудно, и лучше делать это в одиночку. Юнги бросает взгляд на наручные часы. — У тебя ещё есть двадцать минут на перекур, — он машет рукой, припоминая, что где-то с «перекура» у них и началось недержание в отношении друг друга, — или кофе. Чтобы через двадцать минут, как штык, здесь. Юнги уходит со склада, не разбрасываясь взглядами и сантиментами, дабы не спровоцировать воспламенение ещё какой-нибудь по воле случая сорвавшейся неадекватной искры. Чимин потерянно облокачивается о стену, чувствуя долгожданное ощущение разрядки по всему телу, однако сомнения одно за другим закрадываются ему в голову, пожирая даже малейшую уверенность в том, что произошедшее только что не скажется на его работе. И однозначно на отношениях с начальством. Стыд укореняется в нём, заставляет щёки гореть, а сердце тревожно биться о грудную клетку. Как быть дальше неясно, и как впредь взаимодействовать с начальником — тоже. Работать на Чан Бого день за днём становится всё сложнее. С первого дня на антарктической базе у Чимина всё ни к чёрту. Вокруг отдалённой от береговой линии плотными льдами станции начинает бушевать буря, равная той, что внутри её главы сейчас. Резкие порывы ветра захлёстывают синий металл фасадной обшивки. Мужчина пропускает дым через лёгкие, как и сегодняшнее событие, неаккуратными буграми залёгшее новинкой в многолетний немалый опыт социального взаимодействия. Юнги думает о своём подчинённом, располагаясь в пустующем кабинете, столь много и навязчиво, что от сего у Пака полыхают уши. Однако всё это не имеет никакого значения, поскольку Чимину сейчас нужны лишь сменная одежда и остывший крепкий кофе. Пока рушатся устои и моральные принципы, Чан Бого стоит недвижимо. То ли ещё будет.