Араон

Голова будто облита чугуном, неподъёмная. Потому Чимин с трудом размыкает веки и окидывает замыленным взглядом помещение. Слышит чьи-то разговоры и по недовольному тону сразу же признаёт начальника. Удивительно, даже дня вместе не проработали, а Чимин уже может узнать его по одной лишь интонации. Но второй голос явно принадлежит женщине. Механик с трудом двигается и заставляет себя сесть, после чего разговоры сразу же затихают. — Как Вы себя чувствуете? — Чимин фокусирует взгляд на женщине, одетой парадоксально не в белый халат, а в кашемировый сиреневый свитер и тёплые тёмные штаны из полиэстра. — Жить можно, — Чимин роняет голову на плечо, упираясь ладонями позади себя на кушетку. — Наверное. — Ну, — у порога выдыхает Юнги. — Жив, здоров — это главное. Приходи в себя и за работу. — Меня зовут Мунбёль, — повелительница аптечки и красного креста, показавшаяся едва пришедшему в себя Чимину ранее более возрастной, обратилась к нему, держа в руках какой-то журнал. — Если Вы плохо себя чувствуете, можете обращаться в этот кабинет в любое время. Ещё меня можно найти в пятнадцатой комнате. — Оставлю вас, дела ждут, — Юнги обаятельно улыбается докторке и исчезает за мягко поскрипывающей дверью. — Ваш начальник, Пак Чимин, большой молодец, — Мунбёль вновь вносит запись на чистую страничку. — Ему нельзя поднимать тяжёлое, но он принёс Вас на руках, и я вовремя успела оказать первую помощь. Кстати, если Вы не против, мы могли бы перейти на «ты». — Да, конечно, — Пак кивает, часто моргая, — спасибо. — Надеюсь, тебя предупреждали о временных сложностях акклиматизации, — Мунбёль откладывает журнал в сторону. — Я вписала твои данные по первому приёму, и теперь надеюсь, что на следующие ты сможешь прийти сам. Можешь сказать, что ты кушал в течение дня? Поведав о приёмах пищи и приняв порцию аналептиков, механик получает от докторки положения по эдакой диете полярников, в которую входят приём витаминов, частое употребление свежих овощей и фруктов, а также минеральной воды. Напоследок Мунбёль советует Чимину поменьше переутомляться, постараться привыкнуть к условиям и обязательно постепенно закалять себя, к примеру, контрастным душем. Чимин покидает кабинет с не самыми добрыми вестями о том, что соблюдать порядки акклиматизации придётся всю свою полугодовую смену. Чёрт бы побрал эти адские условия жизни, когда сердце всегда мечтало о покорении вершин и работе где-нибудь в краях вечной мерзлоты. Потрясающе красивые прибрежные районы Антарктиды с частыми стоковыми ветрами считаются наиболее суровыми в климатическом отношении. Сваи Чан Бого как раз вбиты в береговую мелкозернистую почву, и ежедневно станция сопротивляется порывам сильных ветров. Вокруг белая пелена плотной завесой простирается на километры, снижая видимость до расстояния вытянутой руки в красном форменном комбезе. При таких погодных условиях акклиматизация работников станции Чан Бого протекает не без осложнений, но относительно быстро. Чимин не подвергался пока сильному морозу или сбивающему с ног ветру. Однако на его нынешнее паршивое состояние влияют в большей степени давление, солнечная радиация и резкое колебание атмосферных процессов. Организм юноши, пусть и сильный, поскольку ещё совсем молодой, быстро перестаёт сопротивляться недостаточной насыщенности кислородом. Горная болезнь собиралась поглотить Пака резкой потерей сознания, но опытный полярник Мин Юнги вовремя решил не только помешать гипотонии, но и спас от ушиба голову при падении в отсеке вентилирования, когда там столько острых углов и металлических деталей. Это был первый раз в жизни Пак Чимина, когда он потерял сознание просто потому, что работал в прохладном помещении, не съев перед этим дольку лимона или целое яблоко, и первый раз, когда его уже взрослого носили на руках. Работы предстоит много, потому Чимин наспех решает заскочить в душевой комплекс, чтобы ополоснуть лицо водой и окончательно снять наваждение. Затем он возвращается в вентиляционный отсек, поздно понимая, что крышка уже закрыта, а из-под неё слышится размеренное гудение, без посторонних звуков. Всё работает без вмешательства самого механика. Кажется, его поручение выполнил начальник, за что Чимин чувствует невероятный прилив стыда. Куда это годится, когда ты квалифицированный специалист, но в первый же день умудряешься свалиться в обморок, а твой руководитель делает всю работу за тебя? Чимин ещё и помнит, как ругался на Мин Юнги, а тут стал непосредственным свидетелем того, как главный инженер незамедлительно лично решил возникшую у персонала проблему. Что ж, кажется, выговора ему не миновать, а свою незавидную участь Чимин не хочет отсрочивать, поэтому вспоминает, где давеча проходило совещание, и берёт курс на третий этаж. Тёмные и прохладные коридоры навевают тоску, и Чимин ёжится, пока вчитывается в таблички на дверях и ищет ту самую. «Та самая» оказывается двухстворчатой, в отличие от других, и Чимин неуверенно стучит, прежде чем надавить на ручку двери. В кабинете находятся двое, и их оживлённый разговор прерывается, когда макушка Чимина показывается в проёме. Юнги сидит за столом и хмуро смотрит из-под бровей. Механику кажется, что он пришёл немного не вовремя. Однако, когда он скромно заходит внутрь, то ему метким броском в руки прилетает спелое яблоко. Чимин удивлённо смотрит то на фрукт в своих ладонях, то на начальника, что ухмыляется уголком губ. — Как самочувствие, Чимин? Будешь ещё при виде меня в обмороки падать? — спрашивает Мин Юнги, а Ким Намджун за соседним столом смеётся и прикрывает губы кулаком. Чимин впадает в ступор от больно уж доброго тона. Может, Чимин до сих пор в бессознательном состоянии, и всё это ему только снится? А когда очнётся, Юнги вручит ему инструменты и отправит метким пинком в вентиляционную? — Мне лучше, спасибо, — отвечает Чимин и крепче сжимает в ладонях холодное яблоко. — Хотел спросить насчёт двигателя. — Там одна из катушек полетела, спираль уже была ни к чёрту, — Юнги кивает головой уходящему восвояси заму, мол, ещё увидимся. — Я заменил и проверил на остальных, но там уже по новой системе свинтили с двухполюсниками. Тебе осталось только болты на корпусе камеры подкрутить, у меня с собой не было ничего для болтового соединения, а там бы ключ на двенадцать. — Хорошо, я сейчас сделаю, только не знаю, где короб с инструментом, — Пак осторожно присаживается за малый стол, примыкающий к рабочей поверхности Юнги, заваленной книгами и папками с геофизическими картами. — Джексон не выдавал. — Посмотри на складе второго этажа, там за жилыми боксами второго отсека есть дверь зелёная, она на ключ закрыта, — Юнги пытается вспомнить, где запасной комплект инструментов, почёсывая щетинистый подбородок. — Ключ у Чонгука спроси, он-то вечно там же ошивается. На верстаке найдешь сам ящик. — Будет сделано, — Чимин вскакивает с места, позабыв разведать о других текущих поручениях опосля подкрутки обшивки вентилятора. — Постой! — начальник бросает зажатый меж пальцев остро наточенный карандаш на стол, по которому тот прокатывается, постукивая каждой гранью о деревянную поверхность. — На ратраке обшивку дна бака надо посмотреть. Глохнет на трассе, даже когда там сущий пустяк — минус пятьдесят. В тёплый бокс с Чонгуком отбуксируйте только! Не хватало мне, чтоб ты ещё и с соплями свалился. — Так точно, товарищ командир, — немного стеснительно улыбаясь, но чётко проговаривая, салютует по-армейски техник и оперативно удаляется из кабинета. — К пустой голове руку не прикладывают, глупый, — добро бурчит Юнги в закрытую дверь. В ремонт-боксе не то чтобы тепло, но скинуть фуфайку вполне можно, поэтому Чимин, закатав рукава спецовки, вовсю пыхтит на слесарном лежаке под машиной, пока Чонгук шуршит в щитке освещения гаражных помещений. Под «капотом» снегоходной ласточки всё ясно как день — лопнула трубка маслопровода, и механик не может не радоваться, что с такой проблемой он знаком не понаслышке. — Третий четвёртому, приём, — вдруг шуршит рация, и Чимину приходится наскоро вытереть руки от мазута, чтобы нажать на кнопку и ответить. — Приём, третий на связи. — Третий, ужин. Устал занимать для тебя место за столом. Конец связи. — Чимин одёргивает рукав спецовки и смотрит на наручные часы, время и впрямь почти семь вечера. Чимин не успевает усмехнуться с того, каким способом Тэхён решил связаться с ним, как вдруг шипение рации возобновляется. — Третий и четвёртый, общую линию не занимать, что не ясно? Время ужина общеизвестно. «Мин Юнги», — думает Чимин, и его сразу передёргивает от ужаса. — Господин Мин, я думал, что мы на приватном канале. Больше не повторится. — Приватных каналов нет ещё с прошлой зимовки, когда вы, четвёртый, провисели на линии с шестым так долго, что не услышали общих объявлений, из-за чего весь рабочий процесс застопорился. Конец связи. Чимин сидит и натирает руки маслом красный, пуще помидора, будто это его только что отчитали. Ни Тэхён, ни Юнги больше ничего не говорят, а рация молчит, вероятно, тоже смущённая инцидентом. Переведя взгляд на не особо вникающего в суть дела Чонгука, Пак примечает на поясе соседа рацию, помеченную шестёркой. Свернув все свои инструменты, он спешит к умывальникам, чтобы отмыть руки и щёки перед приёмом пищи и встречей с коллегами. Всё-таки ему предстоит ещё знакомиться и создавать хорошее впечатление. Вместе с Чонгуком они спешат в столовую под аккомпанемент урчащих желудков. Тэхёна разыскать в небольшом кафетерии не составляет труда: его, смущённого из-за произошедшего, облепили со всех сторон. Мужчины хохочут над ним, подбивают ещё раз выйти на конфронтацию с главным. Но Тэхён дует губы и не ведётся на провокации. Он замечает Чимина и зовёт к себе. Но едва механик успевает подойти к столу, как его тут же перехватывают, обнимая за плечо. — Новенький? Не успели ещё познакомиться, я Чон Хосок, — мужчина в просторном худи тянет ему ладонь для рукопожатия, и Чимин благодарно кивает в ответ, а после тоже представляется. Вместе со всеми Чимин идёт на выдачу с подносом в руках. На ужин у них оказывается рис, кимчи, курица с тушёными овощами, упаковка молока и поллитровая бутылка минералки. Чимин занимает место рядом с Тэхёном в окружении других учёных. — На самом деле, очень приятно с вами, наконец, познакомиться, — Чимин не привык болтать с набитым ртом, поэтому повествует до того как приступить к еде. Коллеги дружелюбно улыбаются и синхронно кивают. — Взаимно. Говорят, ты уже познал радости акклиматизации? — тянет Сокджин, хватая рисовую лепёшку из общей корзинки. — Пакклиматизации, — поправляет Намджун, сидящий плечом к плечу с океанографом. Учёный закатывает глаза, но улыбается на шутку старшего коллеги. — «Говорят»? — Чимин игнорирует каламбур зама, просто потому что и так чувствует себя достаточно неловко из-за произошедшего инцидента. — Чего ты удивляешься? — вклинивается, посмеиваясь, Чонгук. — Станция небольшая, коллектив из пятнадцати человек, все новости разносятся со скоростью света. Все всё про всех знают. Привыкай. Так, как твоё самочувствие? — Мне уже лучше, спасибо. Давно ты тут работаешь? — интересуется Чимин, параллельно пробуя кимчи на вкус. Почти как у мамы. Механик прикрывает глаза в блаженстве, вспоминая дом, который совсем недавно покинул. Вспоминает маму и её грустные глаза, когда она поняла, что не увидит сына больше полугода. — Третья зимовка. Сначала думал, тяжко будет. А теперь летом жду когда бы поскорее уехать с материка на Чан Бого. Все уже свои тут. — А у тебя, Чимин, есть друзья на материке? — встревает в разговор Тэхён. Он облизывает ложку и вновь погружает её в чашку с курицей и овощами. — На материке — это в Сеуле? — уточняет Чимин. — Да, тут так называют большую землю. Остальной мир. Так что? — продолжает Тэхён, набивая щёки сытным ужином. Всё-таки следующий приём пищи только с утра. Кажется, Чимин уже заприметил главного объедалу всего штата. — Да, университетские и школьные друзья. — Если останешься тут — можешь забыть, что друзья у тебя были, — прожевав, рассказывает метеоролог. — На связь мы тут с миром практически не выходим, а поддерживать общение абы как мало кому хочется. Повезёт, если останется хоть один салага, который будет рад твоему возвращению с полюса. — Это Тэхёни-хён верно говорит, — вставляет Чонгук. — После первых двух зимовок так трудно было возвращаться в Сеул, когда там никто не ждёт кроме мамы. В этом году я тут с лета — на материке меня больше никто не ждёт. — Я тебе говорил, Чонгук-а, мог бы со мной на Чеджу слетать. Вот ведь, — ворчит Тэхён. Чимин жуёт нижнюю губу, рассуждая про себя, что друзья-то у него хорошие, проверенные временем. Все были предупреждены, что работа у Чимина необычная, что он уезжает на долгие зимние, по меркам Антарктиды, месяцы, однако не может ведь быть совпадением то, что у каждого из четырнадцати его коллег больше нет друзей. Никого, кто мог бы ждать их дома, на «материке». — У меня есть друг, с которым мы видимся всякий раз, как я возвращаюсь домой, — встревает в разговор вдруг молчавший до того Чон Хосок. — Не волнуйся, Чимин-а. Если людям ты важен — они будут искать встречи с тобой. Несмотря ни на время, ни на расстояния. Матери и отцы ведь ждут нас, потому что искренне любят. Иногда и друзья такие попадаются. Вот заодно и проверишь, кто друг, кто враг, а кто — просто так. — Ладно, будет с нас грустного. Чимин-а, давай-ка я тебе лучше покажу остальных, с кем ты ещё не знаком, — Тэхён обнимает его за плечи и указывает рукой на первую свою жертву. — Это Ан Хеджин. Она наш орнитозоолог. Эй, Хеджин! — Тэхён машет девушке рукой, а та отвлекается от ужина и разговора с Мунбёль, с которой Чимину уже довелось встретиться. — Это наш новенький — Пак Чимин. Девушка кивает, а Чимин вдруг подаёт голос. Он задаёт вопрос, который мучил его какое-то время перед поездкой на полюс. — Как часто белые медведи приходят к станции? — лицо Хёджин вдруг меняется. — Что, тройка по географии? — она качает головой и продолжает ужин. А Чимин чувствует, как рдеют щеки от стыда далеко не первый раз за этот день. Тэхён хихикает ему на ухо, Хосок прикрывает губы ладонью, но явно ухмыляется. Один Чонгук, кажется, ничего не понял, продолжая есть. — Мы все спрашивали её об этом. Благодаря ей и узнали, что медведи водятся только на северном полюсе. Да не волнуйся ты так, боже, — Тэхён обмахивает щёки Чимина, пытаясь сбить тому жар стыда. — Она забудет о твоём вопросе через час. Первый день на южном полюсе подходит к концу, и Чимин даже может назвать его неплохим. Да, свалился в обморок, как какая-нибудь диснеевская принцесса, но Тэхён уже успел его успокоить, ведь многие из них переживают «чудеса» горной болезни, просто по-разному. Перед тем, как вернуться в жилой комплекс, Чимин решает сделать ещё один «обход» по этажам, осмотреться и побыть наедине с холодом сумеречной станции. На третьем этаже есть широкое окно, эдакий уголок света в царстве тьмы. Чимин складывает руки на груди и подходит к стеклу, всматриваясь в кромешную ночь. Солнце в этих местах выглядывает из-за горизонта всего на пару часов в сутки, всё остальное же время на полюсе правит темнота. За окном светит пара фонарей — единственные ориентиры на десятки километров. И чем дольше Чимин глядит за стекло, тем чётче его воображение рисует бескрайнюю, белую и холодную пустыню. Ему кажется, что здесь, на Чан Бого, они как на крошечном оазисе, островке жизни, когда вокруг правит сильнейшая сила на свете — стихия. Чимин подходит ближе к стеклу и выглядывает так, чтобы лучше видеть небо — над ними полотно из звёзд. А под ними — километры снега и льда. На мгновение Чимину даже кажется, что он в космическом корабле, далеко-далеко от дома и родной планеты. Вдруг он осознаёт, что на этом куске земли, на многие-многие километры вокруг они одни. Всего лишь пятнадцать человек, которым никто не сможет помочь, если что-то вдруг пойдёт не так. И эта мысль как пугает, так и восторгает своим масштабом. Дни, наполненные думами, лёгкими, как первый пушистый снежок, припорошивший следы Чимина с вертолётной площадки до станции Чан Бого, но слегка пугающими, словно лавина, сошедшая вдали с отвесных скал, потянулись своим чередом, превращаясь в недели. Утро одного из дней на базе начинается полным переполохом, потому как четверо сотрудников начинают снаряжаться для выезда за пробами с ледника Давида. Намджун в красном утеплённом комбезе сгружает в ратрак снаряжение и приборы с ледобуром, пока Хосок суетится над герметично упакованным Ёнбоком пайком и фотокамерой для Юци, которую они всё же решили взять с собой. Сокджин клятвенно обещает Сонхва набрать проб и на его криогенные опыты, помимо своего с Юнги изотопного анализа. Юци немного волнуется, поэтому слушает поучения начальника и запивает стаканом минералки от заботливого Тэхёна принесённые Мунбёль витамины. Чимин, стоя за спиной молчаливого Чонгука, наблюдает за всем этим хаосом, улыбаясь с джексоновской шутки невпопад. За окнами Чан Бого нещадно дуют со стороны долин Мак-Мёрдо катабатические ветра. Когда экспедиция двигается в путь, оставляя на свежем слое белейшего снега следы вельвета от гусениц снегоката, никто не подозревает, чем обернётся обычный рабочий момент. — Чан Бого, ответьте Пханоксону двадцать три. — Сигнал с сильнейшими помехами оглашается на небольшое хорошо освещённое помещение радиостанции, ныне остающееся пустым. — Пан-пан, Чан Бого, повторяю — Пан-пан! Сигнал бедствия с застрявшей машины в разломе припая, который по расчётам погоды и трассы должен был быть твёрд, как цемент, на базу поступает сквозь сопротивление сильным ветрам и режущей кожу лица снежной пыли. Намджун натягивает на лицо защитку, горнолыжные очки и вторую каэшку поверх комбинезона, выбираясь из-за руля заглохшего ратрака. — Сидите на местах, я гляну, что не так с механикой, — зам командует вопреки попыткам Хосока выйти с ним наружу к не на шутку взбесившейся погоде, которая прежде была просто ветреной и нисколько не мешала не только брать пробы льдов и воды, но и делать макросъемку секторных снежинок. От резких рывков по рыхлому снегу, под которым скользкий лёд, и преодоления десятков метров торосьев на юг от береговой линии у шестерни стесались зубчики. Замена шестерни в суровых погодных условиях дело кропотливое, к тому же в варежках и перчатках мелкие детали Намджуну практически не поддаются, а голая кожа на критическом минусе, обычном для Антарктики, попросту примерзает к накалённому металлу в белой изморози. После мучительных пятнадцати минут завывания ветра за окном зловещей тишины, устоявшейся внутри машины, Хосок хватает впопыхах защитку и выскакивает к замначальнику на мороз. Сокджин долго ждать себя не заставляет, ускользая вслед за коллегой, предварительно наказав лаборантке не высовываться. Намджун рычит на подчинённых, мол, зря только сейчас усы пообморозят, а делу толк не принесут. Так и случается, потому как через считанное время многотонную машину сдвинуть с места не удаётся, сколько не пытайся завести. Не без помощи Хосока и суеты бранящего погоду Джина гляциолог меняет шестерню с горем пополам и надорванной кожей на подушечках пальцев. Сердце ускоренно биться заставляет и факт, что меньше чем на четверть, но всё-таки машина висит над обрывом в многометровую пропасть разлома. Часть шасси с передней правой гусеницей угрожающе проседает с каждым движением тёплых тел близ двигателя. Натоптанные вокруг машины следы вмиг заметаются снежными вихрями. Машина продолжает сохранять молчание на очередную попытку её завести. У Юци, даже будучи в салоне снегохода, на ресничках первые выступившие слезы паники превращаются в ледяные кругляшки, похожие на капельки принца Руперта. — Чан Бого, ответьте Пханоксону двадцать три! — Сокджин терзает рацию уже не первую минуту. — Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй! Однако после часа в белоснежной ледяной пустыне, в который четыре человека с машиной, застрявшей в расщелине льдов вековечных, совсем одни, слышится лишь тишина вьюжного вечера. Комната радиостанции, с разносящимся по ней хрипом голосов сквозь шипение, пустует до момента, покуда Чонгук не решает взглянуть на обновлённые лампы и розетки от сомнительного производителя, на надёжность и функционал которых грешит после замены начальник. Когда электрик, заслышав срочный сигнал с портативного устройства, кидается к стационарной рации, принимая вызов станции, ошарашенный происходящим Тэхён остаётся стоять в дверях. Метеоролог не успевает полностью здраво оценить ситуацию, как Чонгук, округлив глаза, кричит ему: «К Юнги-хёну срочно, наши в засаде!» Утреннее спокойствие Чимина сменяется сильнейшим волнением из-за охватившей весь штат станции паники, когда наконец доходят известия о том, что члены экспедиции не могут определить из-за замёрзших приборов свои координаты и вызывают помощь с базы из-за обвала льда под частью гусеничного шасси. Юнги максимально напряжён, потому как менее пятнадцати минут назад обсуждал с начальником транспортного, что Намджун с людьми задерживается и ранее за ним такого не наблюдалось. Из лабораторий и медпункта выскальзывают остальные работники, включая заплаканную от испуга радистку Джихё, мгновенно попавшую под горячую руку. — Почему раньше мне не сообщили, что следите за радиосигналом абы как? — начальник базы не позволяет себе повышать голос, второпях снаряжаясь на поиски застрявшей машины и сотрудников. — Знали же, что может случиться всё, что угодно, но в день экспедиции всё бросили как попало! Ладно Джихё стало плохо, я не зверь какой-то, могу войти в её положение. Акклиматизацией страдает каждый из вас при заезде, но вы никогда не потрудитесь подумать хорошенько друг о друге и предложить свою помощь. Вопрос куда смотрели вы, все остальные, кто не так уж прям и завален работой, пока она была в медпункте? Почему нельзя было элементарно переместиться с полевыми материалами в радиостанцию? Я что, запрещаю вам там работать? Писать отчётные ведомости и слушать сигнал не так уж и сложно. Если вам всем настолько безразлична судьба товарищей, которые одни в открытых льдах, могли бы и меня уведомить. Я бы сам послушал чёртову рацию! По заведомой команде Юнги, вместе с ним на выезд экстренно собираются сейчас Джексон и Чонгук, виновато понуривший голову, поскольку в пропуске сигнала большая часть ответственности была на его плечах. Наскоро заведённый тягач пыхтит, выпуская тёмный выхлоп при выезде из гаражного бокса. За руль Юнги не пускает даже опытнейшего водителя по льдам Вана. С момента выезда спасательной машины, радиостанция, контролируемая уже штатом оставшихся на базе сотрудников, издевательски молчит. Наэлектризованная тишина и напряжение между донельзя серьёзной командой станции чувствуются очень тяжёлыми, словно перед артналётом. В момент нервозного затишья перед бурей до Чимина внезапно доходят фрагменты утреннего отъезда. По иронии судьбы машина Пханоксон, управляемая Намджуном, была чинена как раз таки рученьками Пака. «Глохнет на трассе, даже когда там сущий пустяк — минус пятьдесят» — припоминает он слова начальника. Сейчас, в апреле на полюсе температура снижается всё ближе к минус шестидесяти градусам по Цельсию. Гадкое предчувствие на свой, а заодно и своего ремонта счёт начинает превращаться в голове Чимина в полноценную крупную проблему, обрастающую ужасающим чувством вины. «То есть, они действительно застряли там на морозе и буране из-за меня?» Вопрос, сжирающий механика изнутри, остается без ответа, покуда вдали не виднеется тусклый в снежной мгле свет фар тягача и плетущегося позади него на тросах ратрака, чей двигатель вполне горяч и громко тарахтит. — Как же так? — с укоризной блестит глазами в сторону Тэхёна, Сонхва и Джихё с Мунбёль самый старший член экспедиции. Ответить Сокджину не осмеливается никто, потому как Мунбёль бросается встречать синеющую во всех смыслах, замёрзшую Юци, Сонхва принимает у Хосока образцы проб и относит в лабораторию, а Тэхён бежит за горячим чаем и пайком для прибывших. Джихё, побледнев ещё сильнее, чем прежде, прислоняется к стене и тихо плачет, успокаиваемая лишь поглаживанием по плечу от Чимина, который уже твёрдо решает взять всю вину за поломку двигателя на себя. В сей момент даже яркое, тёплое освещение жилого блока кажется жуть каким раздражающим и бледным. — Господин Мин, я хотел бы сказать насчет ратрака и, к слову, Джихё… — Чимин проскальзывает к Юнги, который наспех выпивает кружку крепкого чая, но от еды отказывается. — Кончен бал. — Мин поднимается с дивана, определённо не желая слушать ничего о произошедшем, и уж тем более от Чимина, которого вроде как эта ситуация мало касается. — По спальням! На совещании требую объяснительную с каждого. Повезло. Сегодня беда базу Чан Бого миновала. Буря осталась лишь глубоко внутри начальника.